Старый Маллиган (сборник)

Грак определил их одно за другим. Здесь было четыре-пять маленьких пустынных существ, которые боялись его больше, чем он их. Была одна ящерица, которая при других обстоятельствах могла быть опасной, и все еще могла стать опасной, если нарушить ее покой. И был зек.

Этот хищник был почти таким же большим и почти столь же умным, как и соплеменники грака. Его раса вела бесконечную войну с племенами людей зеленых земель, и редко посещала оазисы пустыни, но когда уж кто-то из них появлялся в пустыне, то становился самым страшным врагом жителей сухих земель. Зек крал их детей от походных костров и мог безнаказанно напасть даже на взрослого охотника. Его пятнистая шкура была высшим призом, который охотник мог принести в качестве доказательства своего мастерства. Для некоторых варварских племен севера это было не просто животное, это были Его представители.

Внезапный порыв ветра, ударивший в спину из входа, подсказал граку, что буря уже пришла. Через несколько минут воздух снаружи станет непригодным для дыхания. Тихонько, чтобы не разбудить подозрения зверя, грак принялся бормотать ритуальную формулировку мира. Когда он начал, то стискивал пальцами рукоятку ножа, но постепенно, когда мурлыкающие слоги звучали в полной темноте, ноздри подсказали ему, что запах страха начал уменьшаться. В темноте заскребла по сухой глине когтистая лапа, и ударил мгновенный запах страха от мелких созданий, но зек не собирался нападать. Он был удовлетворен сохранением мира. Осторожно сделав пару шагов, грак нашел нишу в стене возле входа и сел там, прижав колени к пушистому животу и напрягая спину. Нож он положил на пол возле руки, чтобы можно было мгновенно схватить его в случае надобности. Какое-то время все его чувства были лихорадочно возбуждены, но постепенно напряжение спадало. Все они здесь были грекка — существа, объединенные в общей борьбе за жизнь против жестокой, безжалостной Природы. Они знали законы братства и будут поддерживать перемирие, пока не пройдет буря. Постепенно глаза его закрылись, и он погрузился в полудрему.

Харриган наткнулся на пещеру по чистой случайности. Он ничего не знал о Марсе и его пустынях, кроме того, что Компания сочла нужным вставить в свое руководство, а это было чертовски мало. Харриган был крупным, сильным мужчиной, привыкший к жизни в высокогорье, но и он был вынужден провести в куполе почти неделю, прежде чем его перевезли на восточный Сэбеус. Он выполнял то, что ему говорили, но не более того, и копил еженедельные получки, в ожидании одного бурного пиршества, и испытывал к туземцам-марсианам одно лишь презрение. Их называли грекка, и это было все, что Харриган знал и хотел знать о них. Ему они казались животными, да они и были животными, несмотря на то, что умели разговаривать, строить здания и пасли стада чудищ, которые являлись здесь крупным рогатым скотом. Черт побери, говорить умеют и попугаи, а скотину пасут муравьи! Но от этого они не становятся людьми.

На Земле Харриган был шахтером. Шахтером он был и здесь, но не мог привыкнуть к тому, что растительность может быть более ценной, чем медь, вольфрам и карнотит. Пустыня рычала на него безжизненными красными губами-холмами, и всякий раз, улучая свободное время, Харриган исследовал ее. То, что он находил лишь скалы да песок, не уменьшали его угрюмое убеждение, что где-то там спрятаны бесчисленные сокровища, и если бы только проклятые туземцы могли рассказать, а Компания выслушала бы человека, который разбирается в полезных ископаемых лучше, чем важные шишки в бедрах своих секретарш.

Конечно, тот факт, что Компания прекрасно была осведомлена о том, что марсианские месторождения полезных ископаемых были исчерпаны до донышка марсианской цивилизацией, что и привело ее к неизбежному краху, еще в те времена, когда у Адама и Евы были хвосты. То, что потомки этой цивилизации все еще были живы, хотя и совершенно одичали, говорило красноречивее слов о стойкости этой расы. Однако, это ничего не значило для такого человека, как Харриган. На Земле были шахты. На Луне были шахты. Так что должны быть шахты и на Марсе!

На этот раз Харриган упустил свою удачу. Низкая желтая стена облаков на западном горизонте показалась ему далекой горной грядой, которую можно было посетить, и где наверняка можно отыскать богатство. А богатство означало для Харригана море ликера на всю оставшуюся жизнь. Ночь он провел в кабине своего пескохода, и лишь когда тучи стали застилать небо, Харриган понял, куда направляется. Он развернул машину и стал возвращаться, но было уже поздно.

Когда налетела буря, день превратился в ночь. Воздух стал почти твердой массой, через которую пескоход пробивался вслепую, только по приборам, показывающим нужное направление. Пыль быстро забила воздухозаборник, и Харриган был вынужден снять фильтры и надел маску в надежде на лучшее. Но лучше не стало. Через пару секунд воздух в кабине превратился в красноватый туман, а пыль засыпала, словно тонким красным перцем, все плоские поверхности. Ветер бил в приземистую машину и раскачивал ее, как ялик во время тайфуна, но Харриган крепко держался за рычаги управления, красными, полными пыли глазами таращился на покрытые красной пылью приборы и пытался понять, куда нужно ехать.

Раскачивающийся пескоход с трудом поднялся на вершину чудовищной дюны, высунул тупую морду над песком и покатился вниз. Харриган отчаянно дергал рычаги, но они были забиты пылью и отказывались перемещаться. Он не увидел гребня, пока пескоход не врезался в него. Двигатель отчаянно забулькал, поврежденные подшипники в последний раз проскрипели, и пескоход умер. И тут же вокруг него стали расти песчаные холмы. Харриган, выскочив из кабины, понял, что если бы не поторопился, то был бы сейчас погребен под песком вместе со своей машиной.

Буря впивалась в него ледяными кинжалами. Он сделал лишь шаг, и уже потерял пескоход из виду. Пыль забивалась во все швы и отверстия в одежде, пробиралась через края маски. Она забивала ему рот, нос и глаза. Она была повсюду и грозила его задушить.

Пескоход он уже потерял, хотя тот был где-то шагах в десяти. Ветер ликующе выл, рвал одежду и старался его заморозить. Харриган сделал полдесятка неловких шагов по колено в мягкой пыли, споткнулся и упал на колени у подножия утеса. Его выставленные вперед руки наткнулись на твердую скалу. Харриган пополз вперед на коленях, с трудом что-то различая, потому что забитые песком глаза жгло, как огнем. Но он все же узнал известняк, а где известняк, там может быть пещера. Встав на ноги, он пошел вдоль гребня, опираясь о камень рукой, затем рука провалилась, он потерял равновесие и рухнул на четвереньки в пещеру.

Падая, он ударился головой о низкий, нависающий край, и пару минут не мог понять, куда попал. Почти машинально Харриган пополз вперед, но врезался головой в другую стену. Он осторожно попятился, схватившись руками за маску. Она была забита пылью и совершенно бесполезна. Харриган сорвал ее с лица и сделал осторожный вдох. В воздухе было много пыли — но он дышал!

Он стал шарить руками в полной темноте и нашел в правой стене узкий проход. Через несколько шагов проход сделал крутой поворот, затем другой и вдруг открылся сразу в обе стороны. Харриган присел у входа, поняв, что перед ним большое помещение.

Харриган слишком хорошо знал пещеры, чтобы бездумно рисковать. Да, это могло быть помещение, но могла быть и яма, ведущая на более низкий уровень. У него возникло чувство, что помещение впереди немаленькое. Он нашел то место, где левая стена сворачивала, шагнул вдоль нее, прижался спиной к камню, облизнул губы распухшим, сухим языком и крикнул:

— Хой!

Эхо прогрохотало, как орудийный выстрел. Да, помещение было большим, но не слишком. Теперь ему нужна была вода и свет.

У Харригана было и то, и другое. Пыль забила пробку фляги, и лишь его мощные пальцы сумели, хотя и не сразу, отвинтить крышку. Воды было немного. Он позволил паре маленьких глотков смочить его язык и прокатиться вниз по горлу, вытер затвердевшую пыль с горлышка и завинтил крышку. Бури иногда длились по многу дней, а это была единственная вода, до которой он мог добраться в этом мире.

Теперь свет. Харриган изрядную часть своей жизни провел в подземельях и не боялся темноты, но простой здравый смысл требовал увидеть, куда вы попали. Харриган ненавидел тайны. Если бы он знал, что перед ним, то мог бы пройти дальше. А идти куда-то наощупь ему совершенно не хотелось.

За ту минуту, что Харриган держал фляжку открытой, из нее испарилось достаточное количество воды, чтобы повысить влажность воздуха и сделать ее непривычной для марсиан. Для них это было эквивалентом тяжелой, удушливой вуали. В нескольких метрах от Харригана в темноте проснулся грак. А еще дальше нетерпеливо зашевелилось в пещере одно из мелких животных. И чихнул зек.

Неловкое появление Харригана разбудило обитателей пещеры, и все глаза, уши и носы были наставлены на него. Одно похожее на грызуна существо рванулось в панике, почуяв незнакомый запах и тут же в ужасе застыло, чуть не врезавшись в зека. Перемирие было нарушено появившимся новым фактором, и нужно было немедленно установить новое равновесие. Все бесшумно ждали, как развернуться события дальше.

Харриган пропустил все предварительные действия в усилиях понять, куда он попал, протереть глаза от пыли и смочить парой глотков воды горящий пищевод. Но когда зек чихнул, это прозвучало, как взрыв. В последовавшей тишине Харриган услышал чье-то тихое дыхание. Оно было очень близко, и доносилось из разных мест. Нужно немедленно добыть свет!

В кармане комбинезона должен быть фонарик. Но его не оказалось. Харриган потерял его или оставил в пескоходе. Однако, у него была зажигалка. Харриган лихорадочно раздернул застежку-молнию. Она скользнула на несколько дюймов с легким треском и застряла. Мотая головой, чтобы стряхнуть текущий по лбу пот, Харриган неуклюже полез во внутренний карман. Наконец, ему удалось сунуть туда два пальца и нащупать зажигалку. Протянув руку в черную пустоту, он поднял зажигалку над головой и откинул колпачок.

Длинный желтый огонек показался ему прекрасным. А затем Харриган увидел десятки маленьких, зеленовато-красных искорок глаз, следящих за ним из темноты. А когда его собственные глаза чуть привыкли к свету, он увидел грака, как неясную черную горгулью, притаившуюся в углу. Огромные круглые глаза марсианина пусто смотрели на него, усмехающийся рот был чуть приоткрыт, обнажая ряд острых зубов, а уши были раскинуты в стороны, чтобы улавливать малейшие звуки. Блестящий, похожий на клюв нос и щеки с красными пятнами придавали ему вид полупроснувшейся совы. А в руке был зажат выглядящий очень опасным нож.

Харриган повел глазами и увидел вокруг глядящих на него животных. Харриган ничего не знал о марсианских животных, не считая нескольких одомашненных обитателей зеленых земель. Здесь же, главным образом, собрались маленькие, крысоподобные зверушки с большими глазами и перистыми антеннами вместо носа. Некоторые были покрыты мехом, другие в роговой или чешуйчатой броне. И все они были по-разному украшены фантастическими узорами из цветных пятен, каких-то рогатых выступов и фасеток, которые, очевидно, служили для привлечения их партнеров по спариванию. В дальнем конце пещеры на охапке сухой травы свернулась пятнистая тварь, величиной почти что с маленького туземца, и злобно сверлила его маленькими глазками, близко посаженными над ухмыляющимся крокодильим рылом. Когда Харриган взглянул на него, оно ужасно зевнуло и уронило голову на скрещенные передние лапы, похожие на когтистые руки. Прищурившись так, что глаза его превратились в две темно-красные щелки, тварь нагло изучала Харригана из-под бледных век. Вид у него был противный, и пальцы Харригана невольно потянулись к рукоятке оружия.

Его остановило протестующее кудахтанье грака. Единственное слово, которое Харриган сумел разобрать, было белла — мир. Он запомнил это слово, потому что в Нью-Йорке у него была когда-то женщина по имени Белла, еще до того, как он заключил контракт с Компанией. Кроме того, это было начальное слово формулы, которую вы должны оттарабанивать всякий раз, когда начинаете разговор с этими мелкими крысенышами. Это слово и было все, что он знал из марсианского языка, так что он произнес его, бдительно следя за другим животным.

Это был первый человек, которого когда-то видел грак. Настоящее чудовище, обернутое в многослойную плетеную ткань, которую наверняка много лет плели его партнерши по спариванию, даже если их неуклюжие пальцы были столь же ловки, как у обитателей зеленых земель, которые иногда создавали подобные вещи. И тут же в голове у молодого грака закрутилась одна взволнованная мысль. Был или не был этот человек грекка?

На марсианском языке слово грекка означает буквально «живые существа». Представитель любого вида из населяющих планету — грак. Но они вместе являются грекка. Первые люди, которые вступили в контакт с марсианами, услышали это слово, которым марсиане назвали себя, и решили, что это марсианский эквивалент слову «человек». Разумеется, знаменитый антрополог Грациани быстро понял, как обстоит дело в действительности — было уже поздно, налепленный на слово ярлык прилип намертво. При этом все это было не так уж и важно, поскольку в грекка действительно входило понятие человек в отношении туземцев. Но упускалось то значение, что это слово являлось ключевым ко всей тщательно продуманной структуре марсианской психологии.

Миллионы лет борьбы с силами ненасытной среды обитания на умирающей планете твердо внушили марсианской расе — обитателям и зеленых, и сухих земель, — что Природа — их вечный враг. Вся жизнь — это тяжелая борьба со всемогущим противником, который станет использовать все средства, чтобы погасить искру разума в каждой круглой, пушистой марсианской голове. Это можно найти в самых древних легендах: коварный герой всегда обманывает — и для него не существует никакого иного пути — злые силы персонифицированной, злой Вселенной.

Грекка — окончательное выражение этой мрачной философии. В сражении за жизнь все живые существа — весь грекка — являются братьями. Ни один марсианин не станет сомневаться в теории эволюции — основой его существования, — что все животные — братья. На деле это несколько упрощенное утверждение, потому что дальше понятие грекка помещается в сложнейший лабиринт квалификаций и исключений, которые лишь цивилизованная раса способна создать за миллионы лет развития. Марсианин, — не важно, из зеленой ли он земли или из сухой, — станет помогать брату-животному всякий раз, когда тот явно терпит поражение в битве с Природой, но в определенных ситуациях человек имеет право позаботиться о себе, если не должен при этом своими поступками удовлетворять Его — Великое Зло, — персонификацию универсальной гибели, которая грозит всем входящим в грекка.

Это разичие — одно из тех, которых никогда не сможет решить ни один логик. Оно едино для племен пустыни и для обитателей зеленых земель. Бегар отличается в том, что любой горуб сочтет своим священным долгом, хотя эти два племени много поколений живут бок о бок в дружеских отношениях. Один клан, — одна большая семья, — может и должен жить и действовать так, как не будет жить ни один другой клан на Марсе, вечно теряя очки в игре с Ним и его Помощниками.

Так что молодой грак в пещере стал думать, является ли человек Харриган грекка. Если да, то он урожденный участник братства живых существ и подвластен его законам. Если же нет, значит, он может быть лишь расширенным понятием враждебного Первого Принципа Его, а, следовательно, врагом. Со времен Грациани и экспедиции Флеминга, каждый отдельный марсианин, как и каждое племя, должны были сами решать, как им строить дальнейшие отношения с человечеством. Бегар слишком мало контактировали с людьми, чтобы принять такое решение всем племенем. И теперь молодому граку предстояло выработать суждение, чем является этот человек и каковы должны быть дальнейшие действия по отношению к нему.

Разумеется, Харриган понятия не имел обо всем этом. Вероятно, было бы совершенно неважно, даже если бы он знал. Плевать ему было, что именно какое-то проклятое животное думает о Вселенной.

На мгновение в воздухе повисла смерть. Но тут же угроза исчезла. Маленькие зверушки стали опять успокаиваться, грак усмехнулся и кивнул, сидя на корточках в углу. И только сощуренные глаза зека все еще изучали его с холодной бесстрастностью. Этот проклятый кошмар лежал в том единственном месте пещеры, где человек мог выпрямиться во весь свой рост! Харриган взглянул ему в глаза, и все маленькие пушистые и чешуйчатые создания подняли головы и посмотрели на них, а грак встревоженно мигнул. Зек снова зевнул, обнажив злой двойной ряд острых клыков и белую гортань, затем напряг могучие мышцы плеч, которые стали тверды, как сталь. Харриган хмуро остался сидеть на месте, упираясь спиной в холодный камень, положив оружие возле руки и стараясь втиснуть ноги в трещину в скале.

А наверху все ярилась буря. Отдаленные вопли ветра эхом доносились до большого помещения. Смерчики красной пыли вырывались из темноты и плясали в свете зажигалки, заставляя ее пламя дрожать и метаться. А когда все затихало, единственным звуком в пещере было ровное дыхание. Харриган знал, что все не сводят с него глаз. Он мешал здесь, они боялись его. Ну и черт с ними! Человека должны бояться в этом проклятом, иссушенном мирке!

Он с негодованием повертел головой, думая о странных особенностях их жизни. Среди людей расползалось немало необычных историй об обычаях марсиан. Харриган сардонически усмехнулся маленькому граку, потому что вспомнил одну особенно возмутительную выдумку. Грак успокаивающе улыбнулся в ответ. Человек был просто отвратительной пародией на живое существо, но он сохранял мир.

Харриган осмотрел пещеру. Совсем неплохая, по сравнению с теми дырами, что он знал раньше. Сухая, извилистый проход предохранял ее от пыли, и достаточно большая, чтобы человеку было куда вытянуть ноги. С огнем и водой он может продержаться, пока не продет буря.

Тут когда-то горел костер — Харриган заметил в дальнем конце пещеры дымоход, а потолок был покрыт сажей. Но там было слишком близко от хищной твари, чтобы чувствовать себя уютно. Никогда еще Харриган не встречал такую свирепую на вид скотину. Лучше оставить его в покое… Но если он попробует что-нибудь выкинуть, то Джеймс Алоизий Харриган покажет ему, кто тут самый жестокий!

Порыв сильнее прежних заставил тонкое пламя зажигалки так затрепетать, что огонек чуть было не погас. Харриган тут же пригнулся и прикрыл его ладонями. Теперь он показался более коротким и тусклым, чем в самом начале. Харриган потряс зажигалку возле уха. Она была почти пустой! Тогда он мгновенно опустил колпачок.

В пещере упала удушливая тьма. Невидимые стены, казалось, сближались, сжимая разреженный воздух так, что трудно стало дышать. Пыль залезала в горло и нос. У нее был сухой металлический привкус. Ну, да, в ней же много железа! Она сушила его слизистую оболочку. Харриган шумно откашлялся, и провел языком по распухшим губам. Ему нужна была вода. Хотя бы несколько капель. Он достал фляжку, отвинтил крышку и поднес фляжку к губам.

Что-то зашевелилось в темноте. Едва слышимый звук, скрежет коготочков по камням, но Харриган услышал его. Он тут же насторожился. Так, вы хотите поиграть? Ну же, давайте! В такой темноте они были такими же слепыми, как и он, однако, недалек тот день, когда любое животное сможет перехитрить его!

Он закрутил крышечку и аккуратно положил фляжку между камней. Там она была в большей безопасности. Держа пистолет в левой руке, Харриган стал осторожно перемещаться вдоль стены, останавливаясь через каждые несколько дюймов, чтобы прислушаться. Но он слышал только ровный, призрачный шепоток находившихся здесь созданий. Кто бы там ни двигался пару минут назад, теперь он явно замер.

Пальцы нашарили первую упавшую плитку известняка, которые лежали, полузасыпанные глиной, вдоль правой стены. Плитки доходили почти до самого дымохода, но футах в пятнадцати от того места, где он находился, в стене была неглубокая ниша фута в два высотой. Там Харригана со всех сторон окружала бы твердая скала, а он сидел бы как раз напротив груды сухой травы, на которой лежал зек. Там можно было бы без промаха выстрелить в уродливую скотину между двумя упавшими камнями.

Шарившая вокруг рука Харригана наткнулась на что-то холодное и чешуйчатое, что, извиваясь, поспешно уползло под камни. Раздался ответный взвизг ужаса и скороговорка бегущих лапок, когда охваченные паникой существа разбежались перед ним. И тут же что-то тяжелое прыгнуло ему на спину, словно кошка, и вцепилась в комбез, невнятно бормоча. Харриган ударил наугад и сбил существо на пол. Затем, в нескольких футах впереди, в темноте снова послышалось скрежетание когтей по камням. Зек!

Нужен свет! Это просто самоубийство — сидеть возле хищника в кромешной темноте! Харриган сунул руку во внешний карман комбеза, пошарил. Но там ничего не было!

Харригана охватила паника. Он откинулся на пятках, и пальцы сомкнулись вокруг рукоятки пистолета. Харриган сразу почувствовал облегчение. Зажигалка, должно быть, выпала из кармана, ее можно найти, стоит лишь как следует пошарить рукой вокруг. Она не могла затеряться. Но зажигалка ему и не нужна. Темнота не враг ему, а защита. Его ведь тоже не видно в темноте.

Он опустился на четвереньки. Все снова притихло. Харриган услышит, если они что-нибудь попытаются предпринять. Он был уже почти в нише. Они не смогут подкрасться к нему сзади. А он сможет отстреливать их одного за другим.

Глина на полу была твердая, как кирпич, и полная острой щебенки, которая спивалась ему в колени даже сквозь толстый костюм. Потолок тут был ниже, и Харригану пришлось опуститься на колени, чтобы ползти вперед.

Сердце бешено колотилось в груди. Тяжело было что-то делать в таком разреженном воздухе. Харриган повернулся на бок, спиной прижался к одному из больших камней и уставился в темноту. Он чувствовал, что ему нужен перерыв. У него должен быть ясный ум. Харриган уже не в первый раз проклял себя за то, что имел глупость не захватить с собой из пескохода кислородный баллон. Один лишь глоток кислорода, и он мог бы передушить тут всех голыми руками!

Когда Харриган немного передохнул и продолжил движение, что-то звякнуло о камень возле него. Он пошарил рукой — это была зажигалка. Все это время она находилась у него в заднем кармане. Харриган опять выругал себя, темнота пугала его! Все животные боятся огня. Он может выгнать их отсюда в любое время, когда захочет. Довольная усмешка расползлась по его грязному лицу, и Харриган снова двинулся вперед на локтях и коленях.

Одна большая плита почти закрывала нишу, которую он искал. Было трудно, но он протиснулся мимо нее, и за ней оказалось довольно много места. Он нащупал трещину между камнями, осторожно вставил в нее дуло пистолета, затем включил зажигалку. Ну!..

Ложе из сухой травы было пусто. С проклятием Харриган развернулся в другую сторону. Пламя зажигалки осветило другой конец пещеры, грака, сидящего на корточках в своей нише у входа, и — зека!

Тварь сумела проскользнуть мимо него в темноте. Она стояла там, где совсем недавно сидел он сам. Оглянулась через плечо — отвратительная тварь, похожая на громадную ласку с мордой рептилии, покрытая серыми пятнами, точно проказой. Тварь глянула на него насмешливыми красными глазками, затем протянула лапу, очень похожую на руку, и достала спрятанную фляжку!

Первые выстрелы Харригана выбили град камешков над самой головой монстра, вспышки выстрелов ослепили его. Но последующий попал в густую гриву у самого основания шеи. Тварь молниеносно ринулась вперед, обнажив острые клыки и рыча. Зажигалка полетела, вращаясь, по полу пещеры, а руку Харригана схватили острые когти и стиснули, словно стальные зажимы.

Спас его камень у входа в нишу. Тварь схватила его за руку, но тело было еще защищено. И пистолет оставался у него в руке. Он вывернулся из захвата зверя и отшвырнул его в темноту. Рука освободилась. Там, где когти зека впивались в кожу, рука кровоточила. Затем в щель с правой стороны Харриган увидел, как вспыхнуло полотнище белого пламени там, где упавшая зажигалка подожгла бывшую постель хищника из сухих листьев.

Пещера осветилась ярко, словно в ней наступил день. Харриган увидел зека. Кровь струилась из неровной раны на его широкой груди, морда представляла собой кровавую маску ярости. Один из выстрелов пропахал длинную борозду на его голове. Зек присел на напружиненных задних лапах, схватил за угол каменный блок передними лапами, очень похожими на человеческие руки, и потянул. Мышцы, как веревки, выступили на его руках и плечах, камень зашатался. Затем глина, в которую было впаяно его основание, треснула, и каменный блок медленно наклонился. Путь был открыт. Убежище Харригана оказалось взломанным.

Был лишь один выход, и Харриган воспользовался им. Он отчаянно бросился из трещины вперед, прямо в лапы чудовищу. Обеими руками он стиснул узкую нижнюю челюсть и завел слюнявую пасть себе за спину. Затем приподнялся, крепко обнимая его, затем рухнул, перекатился, не обращая внимания на лягающиеся задние лапы хищника, и оказался внизу. Стиснув зубы, Харриган старался удержать зверя. Перед глазами стоял красный туман, но сквозь него Харриган все же увидел, как через плечо монстра на него уставились совиные глаза грака, увидел медно-красный отблеск на полированном лезвии ножа. Затем почувствовал, как вздрогнул зек, когда острое лезвие вонзилось ему в спину. Потом он то ли взревел, то ли закашлял. Когтистые задние лапы, словно ножи, терзали Харригану спину. Затем они медленно стали слабеть. Зверь умирал.

Сухая трава прогорела, лишь слабо светились еще угольки. Пыль, поднятая их борьбой, повисла в воздухе, как красное марево. Харриган смерил взглядом своего неожиданного союзника, мучительно стараясь забрать побольше разреженного воздуха в огнем пылающие легкие. Эта маленькая крыска-марсианин спасла ему жизнь. Рукавом он вытер кровь с лица, затем медленно поднялся. Ему пришлось наклониться, чтобы не удариться головой о низкий потолок. Этот нож… Это же земной нож. Интересно, где грак взял его…

Харриган сделал шаг к граку. Но сделать второй не успел — нож мягко вошел ему в живот под самой грудиной, нацелившись вверх, к сердцу…

Сидя в темноте на корточках и слушая отдаленный гул бури, грак думал о том, что произошло бы в пещере, не появись в ней человек. Зек был очень ненадежным союзником и, рано или поздно, он нарушил бы перемирие. Конечно, было необходимо убить его, как только в нем проснулась жажда крови. Но если бы не появился тут человек, то такой необходимости могло и не быть.

Человек был умен. Грак не сомневался, что он умен именно настолько, насколько и претендовал. Но как всегда, была одна маленькая деталь, предавшая его. Он не знал закона воды.

И грак самодовольно подумал, что в каждой критической ситуации Источник Зла или Его эмиссары непременно выдадут себя. Непременно появится какая-то мелочь, в свете которой истина грака будет ясно отличима от сил Природы, против которой грак должен всегда бороться. Нужно обладать острым умом, чтобы увидеть это несоответствие — и быстрой реакцией, чтобы успеть начать действовать.

Закон воды является самым основным, фундаментальным законом, согласно которому существуют грекка — все живые существа. Без этого закона не может быть жизни. С этим законом каждое живое существо обретает силу для борьбы со своим вечным противником.

Человек принес в пещеру воду. Согласно закону, все грекка должны совместно использовать ее, согласно их потребности. Но когда зек пошел, чтобы взять свою долю, человек напал на него и попытался убить. И этой мелочью он выдал себя — никакой он не грак, а просто один из Помощников Зла. Поэтому он умер. Вот так, еще раз, была одержана победа ради братства всех живых существ и против Вселенной.

Теперь грак должен сложить песню об этом и спеть ее перед кострами своего племени. После того, как закончится буря, он должен вырезать у входа в пещеру еще один знак, чтобы все, кто придет сюда, узнали о нем. И сама пещера, где жили когда-то его предки и зажигали свои костры, сохранит тела зека и человека, лежащие рядом, как вечные свидетельства победы Жизни.

Фрикасе в четырех измерениях

Ну, откуда мне было знать, спрошу я вас? Как бы там ни было — это моя вина. Если бы я не устроился на эту работу, мы бы не жили в городе, где едят на золотых тарелках, обрамленных изумрудами, и ставят себе платиновые коренные зубы. Если бы я не стал важной шишкой, то Элеонору не попросили бы участвовать в Красном Кресте, Гражданской Обороне, Бюро благосостояния семьи и Обществе Девочек-скаутов. И если бы я не был таким дураком, чтобы разговаривать за ужином о том, сколько получают женщины на заводе, Дорис все еще была бы на кухне, а не встала бы за токарный станок.

Я выслушивал все это большую часть ночи и весь завтрак. Потом Элеонора отвезла детей на детскую площадку по-соседству, а сама отправилась на заседание очередного комитета, так что, вернувшись домой, я взял удочку, сапоги и поехал немного порыбачить.

Лучше всего форель ловится в Мэдисонвилле — в старом ручье Брик-ярде. Сам ручей проходит возле железнодорожной сортировочной станции, где, вроде бы, надеяться поймать форель можно не больше, чем найти там хорошего повара. Впрочем, повара найти оказалось проще, и я нашел его, когда в моей плетеной корзинке для рыбы была уже парочка, а третью я как раз водил и готовился подсечь.

В устье ручья, там, где он впадает в реку, к востоку от железнодорожного моста, есть место, где любят ночевать бродяги. Собственно, и о том, что в этом ручье можно что-то поймать, я узнал, когда гулял по берегу и увидел, как бродяги жарят на костре двенадцатидюймовых красавиц.

Парень, которого я увидел, походил на среднестатистического бродягу, и я не особо обратил на него внимание. Костер у него уже прогорел, и он что-то готовил на углях.

Я вытащил третью рыбу, которая так и просилась на сковороду, и подумал, что неплохо бы попробовать познакомиться с этим парнем. Сам я могу стряпать только-только чтобы не отравиться, а тащить эту рыбу домой Элеоноре, значило, рисковать остаться голодным, поскольку она как раз лишилась лучшей поварихи, что мы когда-либо имели.

Да перестаньте, этот парень был весьма неплохо одет и казался бродягой не больше, чем любой менеджер в старой одежде. У него была мелкая сковородка из какого-то блестящего белого металла, и что бы он там ни готовил, пахнуло это просто божественно. Он обернулся, услышав, как я поднимаюсь от воды. Был он молод — около тридцати, как мне показалось. Интересно, подумал я, почему он не в армии и не на войне?

— Привет, — сказал я, — а вы не хотите поджарить рыбки? — И я протянул ему самую большую из трех форелей.

Он улыбнулся. Привлекательная у него оказалась улыбка. Я подумал, что он мог быть уклоняющимся от военной службы — большинство бродяг нигде не зарегистрировано, — но я не собирался идти на попятную.

— Спасибо, — сказал он. — Я люблю рыбу. Она пойдет мне на завтрак.

Я протянул ему рыбу. Я так и не понял, что именно он сделал. Как-то по особенному повернул запястье, и форель оказалась вывернутой наизнанку. Он сделал пару разрезов маленьким блестящим ножичком, и положил внутренности в ямку, которую тут же прикрыл куском заранее вырезанной формы. Еще один поворот запястья, и рыба обрела прежний вид. Он повесил ее на кусте, заметил, что я наблюдаю за ним, выпучив глаза, и лицо его моментально залилось краской.

— Простите, — пробормотал он. — Я перенял этот прием от лесоруба в Юме. Он был индеец, ну, вы же знаете этот народ. Дети природы…

Я сел на бревно по другую сторону костра и стал набивать трубку. До меня донесся аромат того, что жарилось на сковороде, смешанный с дымком углей гикори. Никогда еще я не чувствовал такой пленительный запах.

— Что это? — спросил я, указывая на сковороду черенком трубки. — Гуляш?

Он опять улыбнулся.

— Отчасти, — сказал он. — Просто что-то приготовил. Присоединитесь ко мне?

Думаю, я надеялся на это приглашение с того момента, когда впервые почуял запах из его сковородки. Я отказал ему из вежливости — а вдруг он был более голодным, чем я думал, — но на второе приглашение все же согласился, причем с удовольствием. Его рюкзак висел на дереве позади, он повернулся, протянул руку — и в ней оказалась коробка из того же блестящего белого металла, что и сковородка, величиной не больше шестидюймового куба. Из коробки он достал тарелки, вилки, ножи и чашки. Потом раздвинул угли и достал из них какую-то хитрую штуковину наподобие фляжки, из которой налил в чашки горячий кофе. Все произошло так быстро, что я успел лишь похлопать глазами, когда можно было приступать к еде.

Гуляш был просто замечательный. Приготовлен он был, как я предположил, из фазана, но от него шел сильный, совершенно новый для меня аромат. Травы, которые он использовал… это было нечто! Да этот парень был великолепным поваром!

Но все решил кофе. Аромат был такой же, как пахнет свежемолотый кофе, вот только я в жизни не пил еще кофе вкуснее этого. Я вычистил тарелку корочкой коричневатого хлеба и прислонился спиной к бревну.

— Послушайте, — сказал я, — а почему вы не работаете?

Это был не тот вопрос, который следует задавать человеку, только что накормившему вас божественной манной небесной и напоившему райским нектаром, но он вроде бы не возражал. Только улыбнулся дружелюбной улыбкой.

— У меня нет документов, — ответил он. — Ни свидетельства о рождении, ни аттестата зрелости. Ничего. А нет документов, нет и меня. Так что меня не загребут в армию. Забавно…

Забавно! Это было уж верхом преуменьшения. Хотел бы я знать, у какого врача он лечится. Хотел бы знать, что написано в его медицинской карточке.

— И вы хотите вести такой образ жизни? — спросил я. — И не планируете ничего другого?

Он задумчиво поглядел на меня.

— Мне нравится так жить, — признался он, — но мне нравится и многое другое.

— А вы когда-нибудь думали о кулинарии? — продолжал я расспросы. — Я имею в виду, как о работе? Для этого не нужны никакие документы. Поваров в наши дни найти труднее, чем новые покрышки для автомобиля. Соглашайтесь. Я буду хорошо вам платить, вы сможете купить себе машину и многое другое.

Он посмотрел на меня. Затем его взгляд переместился на небо и на деревья, качающие вершинами на ветру, и на медленно плывущие облака. Я понял, что ему нравится все это. Очень нравится. Затем он обернулся ко мне.

— Ладно, — просто сказал он.