Помоги проекту - поделись книгой:
ГЮГ-ВОЛК
Невероятные истории о вервольфах
Извлечение из записей судебной канцелярии парламента Доля
В году тысяча пятьсот семьдесят третьем. В процессе участвовали мессир Анри Камю, доктор права, Советник господина нашего Короля в верховном Суде Парламента Доля[1] и генеральный прокурор при оном, истец и обвинитель по делу о смертоубийстве многочисленных детей и пожирании их плоти в облике волка-оборотня, равно как и других преступлениях и нарушениях закона, с одной стороны, и Жиль Гарнье, уроженец Лиона, содержащийся под стражей в Тюрьме сего города, с другой стороны.
Упомянутый ответчик вскоре по истечении последнего праздника Св. Михаила, пребывая в облике волка-оборотня, схватил девочку в возрасте приблизительно десяти или двенадцати лет в винограднике близ леса Серр, в месте, именуемом Ущельем виноградника Шастенуа, в четверти лье от Доля. И там он лишил ее жизни и умертвил своими руками, напоминавшими лапы, а также зубами. И, протащив ее указанными руками и зубами до самого леса Серр, там содрал с нее кожу и съел мясо с ее ляжек и рук, и не удовольствовавшись этим, отнес мясо своей жене Аполлине в скит Сен-Бонно неподалеку от Аманжа, где проживают он и его жена.
Далее, вышеуказанный ответчик, спустя восемь дней с последнего праздника Всех Святых, находясь подобно прежнему в облике волка, незадолго до полудня схватил другую девочку в той же местности, близ луга Рупп в окрестностях Отюма, расположенного между указанным Отюмом и Шастенуа и, задушив ее, нанес ей пять ран своими руками и зубами с намерением съесть, что помешали ему сделать три человека, в чем сам он многократно признавался и исповедовался.
Далее, вышеназванный ответчик примерно через пятнадцать дней после указанного праздника Всех Святых, будучи, как и прежде, в облике волка, схватил другого ребенка, мальчика в возрасте лет десяти, на расстоянии около лье от упомянутого Доля, между Гредизаном и Меноте, в одном из виноградников поименованного выше Гредизана, и, удушив его и умертвив, как и прежних, съел мясо с ляжек, ног и живота вышеупомянутого ребенка и отделил ногу от его тела.
А также, вышеупомянутый ответчик в пятницу, перед последним днем Св. Варфоломея, схватил мальчика двенадцати или тринадцати лет под большим грушевым деревом близ леса у деревни Перруз, что у Кромари, и потащил его и поволок в указанный лес, где задушил так же, как и прочих детей, названных выше, с намерением съесть. Что он и сделал бы, если бы вскоре на помощь ребенку не подоспели люди; однако ребенок был уже мертв, тогда как вышеуказанный ответчик пребывал в облике человека, а не волка. В каковом виде, не подоспей вышеупомянутая помощь, он съел бы плоть указанного мальчика, невзирая на то, что происходило это в пятницу[2], как он неоднократно подтвердил в своем признании.
Вследствие уголовного процесса упомянутого генерального прокурора, а также ответов и повторных и добровольных признаний, сделанных вышеназванным ответчиком, данный Суд постановил, что сегодня же палач высшей юстиции провезет и протащит его на решетке задом наперед от вышеназванной тюрьмы до места казни, где тело его будет обращено в пепел, помимо чего он присуждается к оплате судебных издержек и расходов.
Приговор вынесен и объявлен в судебном порядке в вышеупомянутом Суде указанного Доля в восемнадцатый день месяца Января года тысяча пятьсот семьдесят третьего.
И затем в тот же день объявлен вышеназванному ответчику в указанной тюрьме в присутствии мессиров Клода Белена и Клода Мюзи, Советников вышеупомянутого Суда, Жаком Жанте, присяжным канцелярии оного.
Истинное известие, описывающее ужасающую жизнь и смерть некоего Петера Штуббе
(
Господь оставляет тех, кто отвергает Его благоволения, следуя темным Помыслам собственных сердец, и по причине их жестоковыйности и презрения к Его отеческому милосердию, неизбежно ждет их в конце концов прямой путь к адской преисподней и вечной погибели тела и души; нижеследующий рассказ может послужить наилучшим тому примером, необычайность коего, вкупе с содеянными жестокостями, свершавшимися на протяжении столь длительного времени, способна вызвать у многих сомнения, правдиво ли то или нет и не относится ли к различным лживым измышлениям, каковые ранее появлялись в печати и заронили в души людей немало семян неверия, вследствие чего в наши дни немногие вещи принимаются как достоверные и чаще объявляются ложью и вымыслом.
Приводимая история направлена, прежде всего, к исправлению нравов; я прошу терпеливо и внимательно ознакомиться с нею, ибо публикуется она в качестве назидания, и вынести о ней разумное и мудрое суждение, памятуя, к каким ухищрениям прибегает Сатана, дабы погубить душу, и о тяжких последствиях проклятых колдовских деяний, плодами коих всегда были смерть и уничтожение; и однако, во все века нечестивцы и злодеи, поощряемые обещаниями Дьявола, занимались тем или иным родом колдовства. Но из всех их, когда-либо живших, ни один не может сравниться с сим сатанинским отродьем, чьи злодеяния и жестокости воистину доказывают, что он был подлинным сыном Дьявола; был он убийцей от рождения, и предлагаемый рассказ правдиво описывает его жизнь, смерть и кровожадные деяния.
В местечках Сперадт и Бедбур близ Коллина[3] в центральной Германии взрастал и воспитывался некий Петер Штуббе, каковой с юных годов был чрезвычайно склонен ко злу и с двенадцати лет от роду до двадцати, а также и далее, до самого дня своей смерти, отдавался богопротивным искусствам; не ведая пределов в отвратном Увлечении магией, некромантией и колдовством, сошелся он со многими адскими духами и демонами, вплоть до того, что позабыл о Господе, своем создателе, равно как и о крови, пролитой Спасителем во искупление рода человеческого. И наконец, отринув спасение, он навечно душой и телом предался Дьяволу ради сиюминутного ничтожного удовольствия прославиться и быть знаменитым на земле, хоть тем самым и утратил небеса.
Дьявол, каковой всегда прислушивается к непотребным молениям грешников, пообещал одарить его в смертной жизни всем, что только душа его пожелает; сей гнусный негодяй ответствовал, что богатства ему ни к чему, не мечтает он и возвыситься; не возжелал он и душевных или плотских наслаждений, но, обладая кровожадным сердцем и помышляя лишь о жестокостях и смертоубийстве, испросил возможности направлять свое зло на мужчин, Женщин и детей в образе какого-либо зверя, дабы не ведал он страха и не подвергал жизнь свою опасности и никто не заподозрил бы в нем виновника кровавых преступлений, каковые он намеревался совершить.
Дьявол, узрев в сем отвратном изверге совершенное орудие вреда, обрадовался его желанию сеять зло и разрушение и подарил ему пояс; надев тот пояс, он мигом обретал вид хищного и прожорливого Волка, сильного и неутомимого, с огромными яркими глазами, сверкавшими в ночи, словно горящие угли, большой и широкой пастью с острейшими безжалостными клыками, громадным телом и могучими лапами. Но стоило ему сбросить пояс, как он снова в тот же миг возвращался в прежний человеческий облик, точно никогда и не становился волком.
Петер Штуббе был чрезвычайно доволен, ибо обличие Волка отвечало его мечтаниям и превосходным образом воплощало его кровожадную и жестокую натуру; к тому же сей необычайный дьявольский дар был не тяжел и не велик и мог быть спрятан в кладовой; начал он затем совершать различные чудовищные и непотребные убийства, ибо любой, рассердивший его, вызывал в нем неутолимую жажду мщения, и как только тот или ближние его выходили в поля или в Город, он представал перед ними в облике Волка и не знал покоя, пока не прокусывал им горло и не разрывал их на клочки. Приобретя вкус к смертоубийству, он так наслаждался и восторгался пролитием крови, что днем и ночью бродил по Полям и чинил неописуемые зверства. Часто выходил он в красивой одежде и с благопристойным видом на Улицы Коллина, Бедбура и Сперадта, жителям коих был хорошо известен, и не единожды, ничего не подозревая, приветствовали его те, чьих друзей и детей он растерзал. В тех местах он расхаживал взад и вперед и, заприметив Девицу, Замужнюю Женщину или ребенка, что привлекали его взор и разжигали вожделение в его сердце, принимался ждать, покуда те не покидали Город или деревню. И, застав их в одиночестве, он набрасывался на них в полях в своем Волчьем облике и жестоко их умерщвлял.
Нередко, скитаясь в полях, случалось ему набредать на девиц, играющих вместе или доящих Коров, и тогда в обличии Волка он незамедлительно вторгался в их круг, и в то время, как прочие бежали, он непременно хватал одну из них и, утолив свою мерзкую похоть, тотчас ее убивал. И ежели нравилась или была известна ему одна из них и он ранее положил на нее глаз, ее-то он и преследовал и отделял от прочих, будь она впереди или позади их, ибо в образе Волка обладал такой быстротой бега, что мог обогнать и самую легконогую гончую тех Земель; и столь многочисленны были его злодейства, что вся Провинция страшилась жестокости того кровожадного и свирепого Волка.
Так, продолжая в течение нескольких лет свои дьявольские и отвратные деяния, он лишил жизни тринадцать малых Детей и двух женщин, тяжелых Младенцами, причем самым кровожадным и диким образом вырвал Младенцев из их утробы и затем сожрал сырыми их трепещущие сердца, кои считал изысканным лакомством и наилучшей усладой своего Аппетита.
Более того, он часто убивал Ягнят, Козлят и тому подобных животных и обыкновенно пожирал сырым их кровоточащее мясо, словно и впрямь был настоящим Волком; и люди испытывали ужас при виде сего дьявольского Колдовства.
В то время с ним жила Дочь, пригожая молодая Девица, к коей он питал самую противоестественную страсть; и в зверстве своем он совершил с нею гнуснейшее кровосмешение, самый отвратительный и позорный грех, далеко превосходящий Прелюбодеяние либо Блудодейство; однако и наименьший из сих грехов ввергает душу в адское пламя, ежели только грешник не раскается в сердце своем и Господь не проявит к нему великое милосердие. Дочь ту он зачал, когда еще не предался всецело злу; называли ее Белл Штуббе[4], и все вокруг восхваляли ее красоту и добрый нрав. И так велика была его неподобающая похоть и грязная страсть к ней, что он каждодневно пользовался ею как Наложницей и зачал от нее Ребенка; но, будучи ненасытным и мерзким зверем, преданным злу, он также, в утеху своей жадности и испорченности, на протяжении долгого времени нередко возлежал с собственной Сестрой.
Более того, будучи приглашен как-то к Куме[5], где гости веселились на празднестве, он отправился туда и стал увлекать ту женщину своими учтивыми и льстивыми речами и так в сем преуспел, что, прежде чем покинул дом, возлег с нею и с тех пор мог всегда наслаждаться ее обществом. Куму его звали Катарина Тромпин; была она статна, красива, отличалась добрым характером и пользовалась уважением всех соседей. Но развратная и непристойная похоть Петера Штуббе не способна была удовольствоваться обществом столь многочисленных Любовниц, как не довольствовалось его гнусное воображение красотой любой из женщин, и наконец Дьявол прислал ему злого духа в образе и подобии женщины, такой прекрасной лицом и нравом, что напоминала она скорее небесную Фею, нежели смертное создание, настолько превосходила она красотой наилучших из женщин; и с нею, радуясь сердцем, он прожил семь лет, но в конце концов была та женщина разоблачена и оказалась не кем иным, как дьяволицей.
И тем не менее, сей мерзкий грех распутства ничуть не утихомирил его жестокую и кровожадную душу, и он продолжал вести жизнь ненасытного кровопийцы, столь наслаждаясь ею, что не радовался ни дню, проведенному без кровопролития; и не столько выбирал он, кого убивать, сколько думал о том, как умертвить и изничтожить несчастных, свидетельством чему служит нижеследующее обстоятельство, особенно подчеркивающее его жестокость и кровожадность. Ибо, имея прекрасного сына, зачатого в самом расцвете лет, первого своего отпрыска, он так гордился им, что называл усладой своего Сердца; и однако, наслаждение смертоубийством затмило его любовь к Сыну; он возжаждал сыновьей крови и заманил юношу в поля, а затем и в близлежащий Лес, где уединился, объяснив это естественной надобностью; юноша пошел вперед, Штуббе же в образе и подобии Волка внезапно набросился на Сына и безжалостно его растерзал; совершив это, он сожрал мозг из головы Сына, точно самое приятное и изысканное лакомство, удовлетворив тем самым свою прожорливость; то было самое чудовищное деяние, о каком когда-либо слышал человек, ибо никогда еще природа не рождала подобного выродка.
Долго продолжал он вести свою гнусную и преступную жизнь, порой принимая облик Волка, порой оставаясь в обличив человека; то бывал он в Деревнях и Городах, то бродил по Лесам и прилегающим зарослям. Здесь, как упоминается в германском издании, повстречал он однажды двух мужчин и одну женщину и преисполнился желанием их умертвить; страшась, что они одолеют его и зная имя одного из путников, Штуббе решил осуществить свое дьявольское намерение и погубить их следующим способом. Он, будто случайно, показался им издалека и после ловко спрятался, исчезнув из виду; но едва они подошли к месту, где он залег, как он позвал одного из них по имени. Последний, услышав, что его раз или два позвали по имени, рассудил, что кто-то из друзей решил сыграть с ним шутку и спрятался; желая узнать, кто это был, он направился туда, откуда раздавался голос, но не успел приблизиться к превратившемуся в Волка Штуббе, как был умерщвлен на месте; спутники же ожидали его возвращения. Второй мужчина, найдя его отсутствие чересчур долгим, покинул женщину и отправился на поиски, после чего также был убит. Видя, что оба не возвращаются, женщина заподозрила, что их постигло несчастье, и попыталась спастись бегством, но ничто не помогло, ибо эту добрую душу вскоре догнал быстроногий Волк, каковой сперва обесчестил, а затем жестоко умертвил ее. Растерзанные тела мужчин впоследствии нашли в лесу, однако тело женщины исчезло, ибо презренный грешник сожрал ее самым прожорливым образом, найдя ее плоть нежной и лакомой на вкус.
Сей проклятый Петер Штуббе прожил так двадцать пять лет, и никто не подозревал в нем Виновника стольких жестоких и противоестественных убийств; за это время он изничтожил и умерщвил невесть сколько Мужчин, Женщин и Детей, а также овец, Ягнят, Коз и прочего Скота; ибо, когда люди проявляли осторожность и ему не удавалось подстеречь мужчину, Женщину или Ребенка, он, подобно хищному и кровожадному зверю, яростно набрасывался на животных, выказывая неслыханную злобность и жестокость, в истинности коих, впрочем, довелось удостовериться жителям тех земель Германии.
Обитателей Коллина, Бедбура и Сперадта, как сказано, без устали губил, угнетал и преследовал сей прожорливый и безжалостный Волк, постоянно чинивший вред и зло; немногие осмеливались путешествовать без защиты меж городами и деревнями, страшась быть сожранными тем ненасытным диким Волком, ибо жители, к своей великой печали и горести, часто находили разбросанные в полях Руки и ноги Мужчин, Женщин и Детей, умерщвленных жестоким и необычайным Волком, коего они не могли ни поймать, ни одолеть; и если у кого-либо из мужчин и женщин пропадал Ребенок, они и не чаяли увидеть дитя живым, тотчас предполагая, что его разорвал Волк.
И здесь следует поведать об одном необыкновенном происшествии, каковое служит примером великого могущества и милосердного провидения Господня в отношении всех добросердечных Христиан. Не так давно на Лугу
Истинность сего происшествия может засвидетельствовать мастер Тайс Артин, Пивовар, проживающий у Паддлварфа в Лондоне, уроженец тех Мест и человек, пользующийся доброй славой и репутацией; будучи близким Родичем той девочки, он дважды получал Письма с рассказом о случившемся; и поскольку первое Письмо заставило его скорее сомневаться, нежели поверить, он по собственной просьбе вскоре получил второе письмо, развеявшее его сомнения; равно и различные другие лица, пользующиеся большим доверием в Лондоне, получили от друзей письма, повествующие о том случае.
В указанных же городах Германии непрестанно возносили молитвы к Господу, дабы он смилостивился и избавил жителей от бедствий, чинимых прожорливым Волком.
Но хоть и испробовали они все, что было в человеческих силах, пытаясь изловить алчного зверя, никак им то не удавалось, пока Господь не предрешил его падение; и однако, невзирая на то, они каждодневно пытались поймать волка и держали больших мастифов и других сильных Собак, способных его выследить и одолеть. И наконец, когда были они готовы ко встрече с ним, Господь позволил им заметить зверя в волчьем обличии, причем они осадили его со всех сторон, какового преимущества им ранее никогда не удавалось достичь, и предусмотрительно спустили на него Собак; таким образом, бежать Волку было некуда и он, словно Голиаф, преданный Господом в руки Давида, очутился в западне; понимая, что спастись невозможно и будучи преследуем по пятам, он спешно сбросил с себя пояс, мигом утратив волчий облик, и предстал в своем подлинном обличии, причем держал в руке посох, как будто направлялся в Город. Охотники, не отрывавшие глаз от зверя и увидевшие его неожиданное превращение, немало изумились; не узнай они тогда же Штуббе, они непременно подумали бы, что то был некий Демон в образе человека; узнав в нем давнего жителя Городка, они подошли и заговорили с ним и так, разговаривая, дошли с ним до его дома; убедившись же, что перед ними человек, а не фантастическое видение или призрак, они без промедления доставили его к Магистратам для допроса.
Будучи таким образом пойман, он был помещен на дыбу в Городе Бедбуре, однако, страшась пытки, он по доброй воле рассказал обо всей своей жизни и сообщил о злодействах, совершенных на протяжении XXV лет; он также признался, что путем колдовства заполучил от Дьявола Пояс, каковой при надевании превращал его в Волка; по его признанию, встретив охотников, он забросил тот Пояс в некий Овраг, где и оставил. Услышав это, Магистраты велели разыскать пояс в Овраге, однако ничего найдено не было, и предположили, что Дьявол забрал свой дар и потому он не был найден. Ибо Дьявол, навлекший позор на негодного грешника, оставил его и обрек на мучения, каковые тот заслужил своими деяниями.
После того, как Штуббе посадили под замок, магистраты по должном рассмотрении дела нашли, что его дочь Белл Штуббе и Кума Катарина Тромпин были соучастницами различных совершенных смертоубийств; и потому, а также по причине их в остальном распутной жизни, обе были взяты под стражу, и по осуждении Петера Штуббе приговоры им были вынесены 28 дня Октября 1589 года, а именно: Петера Штуббе, как главного злоумышленника, сперва колесовать и раскаленными докрасна щипцами в десяти местах сорвать его плоть с костей, после того переломить его Руки и ноги деревянным Молотом или Тесаком, затем отсечь его голову от тела и далее сжечь его труп Дотла.
Его Дочь и Куму также постановили сжечь Дотла в тот же день и час, что и останки вышеупомянутого Петера Штуббе. И 31 числа того же месяца они встретили указанную смерть в городке Бедбур в присутствии многих дворян и князей Германии.
Итак, Любезный Читатель, я изложил истинную историю злодея Петера Штуббе, призванную служить предостережением всем Колдунам и Ведьмам, каковые противозаконно следуют своему дьявольскому воображению, навлекая на себя полнейшее растление и вечную погибель души; молю Господа уберечь всех добрых людей от сих нечестивых и проклятых колдовских занятий и жестоких помыслов порочных сердец. Аминь.
После казни, по решению Магистратов города Бедбура, воздвигнут был высокий столб, окруженный прочной оградой; столб проходил через укрепленное на нем колесо, на каковом негодяй был колесован; немного повыше Колеса было установлено вырезанное из дерева изображение Волка, дабы все знали, в каком облике совершил он свои злодеяния. Еще выше, на верхушку столба, водрузили голову самого колдуна, а вокруг Колеса висели шестнадцать обрубков дерева длиной приблизительно в ярд, представлявших шестнадцать человек, каковых, насколько достоверно было известно, он умертвил. И распорядились, чтобы столб сей стоял там как постоянное напоминание последующим поколениям о свершенных Петером Штуббе смертоубийствах и Суде над ним, как яснее показывает приложенная картинка.
Свидетели истинности изложенного:
Тайс Артин[6].
Уильям Брюар.
Адольф Штадт.
Георг Борес.
и различные другие лица, видевшие сие.
Д. Э. Райх Вервольфы Анспаха
Когда мы пошли смотреть на казнь вервольфа, он уже ослабел и задыхался с веревкой на шее.
Его поймали в личине волка — он отказался вернуться в человеческий облик, показать свое лицо — и таким он и умрет. Однако новый бургомистр предусмотрел невиданную тонкость: присобранные панталоны на задних лапах, над этими обмякшими лапами вышитый камзол, к пушистой нижней челюсти прицеплена борода из завитых стружек. Одет он как старый бургомистр, которого новый презирает.
Мы пробираемся мимо наших беленых известкой домов и жалкой мякоти пожелтевших капустных листьев, вытягиваем головы, стараясь получше рассмотреть привязанного к столбу виселицы вервольфа. Я хватаюсь за пояс отца, но он, как лезвием топора, бьет меня ребром ладони по косточкам пальцев.
Толпа придвигается ближе, и над гребнем плеч я вижу вервольфа, вижу ужас. Я никогда прежде не видал волка, но понимаю, что этот, учитывая его чудовищность, должен быть больше других. Одежда уменьшает огромное туловище. Интересно, если я его поглажу, наклонит ли он голову в знак приветствия? Его замершее тело редко-редко вздрагивает, но глаза мечутся в черепе, взад и вперед, взад и вперед, туда и сюда, как затухающие светлячки. Словно ищут в толпе знакомые губы.
Мой отец, мясник, устроил в лавке прием, собирая все слухи о Вервольфе из Анспаха, пока выламывал кровоточащие говяжьи ребра. И пока я ощипывал дряблых цыплят и вымачивал их в рассоле, покупатели, приходившие в отцовскую лавку — в основном соседские жены, иногда слуги какого-нибудь богатого серебром купца или прислуга самого бургомистра — рассказывали любопытные подробности. Отец скупо выдавал их другим, просившим его поведать детали, поделиться мыслями, и делал это с порочной важностью аристократического бургграфа, дарующего подданым надежду на понижение земельных налогов.
Вот что нам было известно: зверь питал пристрастие к печени и вырывал лакомые куски из подбрюшья скотины жестокой хваткой длинных зубов — ибо вервольфы превыше всего ценят печень. Фолькер-скорняк, пробираясь по лесу, видел, как какой-то человек надевал пояс из невыделанной волчьей шкуры, скрипевший от засохшей крови; и как только тот получеловек, полузверь обернул вокруг себя или застегнул, уж не знаю, свой пояс, как опустился на четвереньки и из горла его вырвался вой. Но Польди, охотник на кротов, сказал: чепуха, Фолькер видит хуже одноглазого выпивохи, а сам он, Польди, тоже встречал зверя, но не пояс тот надел, а цельную одежду из шкуры, плащ человека, позволившего зверству поглотить себя целиком. А Ханнес, среди прочего воровавший яйца, вытаращил бесстыжие глаза и сказал, что оба они ошибаются. Он также однажды ночью видел зверя. Тот напился дождевой воды из следа на земле и после заснул, и свет лунного серпа плясал на его лице, а затем он начал потягиваться, выгибаться и меняться. Ханнес, было дело, тогда решил, что это всего-навсего отшельник.
Ни один из них не рассказал, как спасался от оборотня.
Отец вырвал нить хряща из корсета ребер и рассмеялся хриплым лающим смехом.
Палач ест вдоволь и вечно молчит: всем палачам щедро платят и потому их проклинают. Он носит черное платье и обвисший шелковый берет в тон (свисающий край скрывает его лицо); красная метка на одежде обозначает его ремесло. Непонятно, впервые ли ему доводится казнить вервольфа — воры, убийцы и мошенники идут по серебряной марке за дюжину, да и в рыдающей, молящей о пощаде ведьме нет ничего нового — но вервольфы попадаются крайне редко, по крайней мере в Анспахе. Мы невольно гадаем, не мечтал ли палач долгие годы об этом благословенном дне и не боялся ли, что этот день, подобно другим, окажется самым обычным.
Хотя вервольф привязан к столбу, виселица не нужна. Бургомистр постановил: дабы избежать воскресения в каком бы то ни было виде, каждую конечность зверя привяжут к лошади; затем лошадей погонят в четыре стороны, и вервольф будет разорван на части, после чего палач перевяжет отдельные части тела, за исключением отсеченной топором головы, веревкой, перевитой стеблями волчьего аконита, и сбросит их в открытую яму, сверху же набросает валуны и землю, окропленную святой водой. Мы в нашем городе рисковать не любим.
А бородатую голову насадят на пику, и там она и будет оставаться, пока окончательно не сгниет и больше не сможет на нас смотреть.
Оборотня начали искать лишь после того, как он стал приходить за детьми.
Они исчезали с убранных полей ячменя и сахарной свеклы, из коровников, с рыночной площади в сумерках. В общей сложности четырнадцать детей, пока вервольф не был пойман — четырнадцать.
Я знал некоторых из детей; мы играли в мяч, в кольца, в шары — на краю леса, там, где чаща редела и переходила в луга.
В магазине отец точил ножи на смазанном масле точильном камне, и звук напомнил мне о довольном рычании, с каким человек скалит зубы, получив наконец то, что хочет.
Все мы в Анспахе склонны забывать, что у палача есть имя. Под тенью обвисшего берета, которая прячет его стыд, его близость к мертвым, скрывается лицо, что ни один из нас не может припомнить, высветить в памяти, даже если мы вдруг задумаемся об этом. Но имя у него
Петер-палач, по слухам, когда-то был студентом-медиком — он покинул наш городок, чтобы сменить топор на скальпель и сшивать, а не разрезать плоть — но вскоре выяснилось, что он был последним в длинной линии предков, дедов и отцов, чьим ремеслом был меч, и затягивающаяся петля, и рассеченная шея. И потому он был отозван со студенческой скамьи в Гамбурге и возвращен в наш бессмертный городок, где звери и чудовища какое-то время не боялись смерти.
Питера боялись и презирали, но он был единственным, кто отважился прикоснуться к коже моей матери; он мочил тряпки в медном тазу и протирал ее вздутые пустулы и набрякшие железы, покрытые темными гнилостными пятнами заразы. Это было уже после того, как священник пришел и ушел, бормоча что-то на языке, который никто из нас не понимал, после того, как друзья и соседи столпились у окон, дабы отдать последнюю дань или просто посмотреть, как душа будет слабеть и покидать тело; мать умирала дольше, чем ожидалось, и они ушли, когда зрелище грубого искусства смерти им наскучило.
И лишь когда мы остались одни — мать лежала в постели, отец сидел в углу, вычищая чешуйки крови из-под ногтя большого пальца острием материнской оловянной спицы, я всем телом обнимал стойку кровати, изо всех сил прижимаясь лбом к шершавому дереву — лишь тогда Питер пришел к нам в своем широком плаще цвета угаснувшей жизни. Единственный, кто осмелился прикоснуться ладонью.
Толпа начинает перешептываться и колыхаться; сперва прибывает епископ, лицо у него торжественное и отстраненное, за ним бургомистр с двумя стражниками по бокам. Но появление высокопоставленных лиц не прерывает наши пересуды, мы только понижаем голоса до шепота. Мы обмениваемся слухами, как на рынке меняют монеты на фрукты, мы обсуждаем других оборотней. Мы ведь не исключение, несмотря на всю эту шумиху — и другим городам досаждают вервольфы.
Жена мельника, Майнхильда, рассказывает о деревушке Виттлих: там есть свеча, которая гаснет, если рядом оказывается вервольф. Тут-то крестьяне понимают, что в деревне что-то неладное творится.
Ханнес, похититель яиц, пьяница и, среди прочего, любитель подсматривать за женщинами, рассказывает в свою очередь, что в Любце сумели выяснить, кто из горожан был чудовищем. И вот как они это сделали: выстроили всех жителей, мужчин, женщин и детей, и бросили перед каждым кусок железа. Зверь не смог удержаться от превращения и прямо у них на глазах стал обрастать шерстью. Он убежал в ночь, и больше его не видели.
В другом городе девушка, которая вступила в нечестивые отношения со своим отцом-оборотнем, была сожжена на костре, но прежде видела, как с него заживо сдирали кожу и как его терзали раскаленными щипцами.
Мы не ведаем, почему эти истории так разнятся, почему одни вервольфы проявляют себя иначе, чем другие. Мы не знаем, что и как движет ими: каждый из них — будто отдельные часы с кукушкой и собственным, вручную выделанным и отлаженным механизмом. Нам известно лишь то, что они творят, и у нас нет объяснений. Мы боимся, и поэтому мы верим.
Отец держит ножи под соломенным тюфяком, на котором мы спим. Мы приносим из лавки в заднюю комнату ребра ягнят и нежные бледные копытца телят, и отец разделывает их на куски, готовя ужин. Едкий запах крови следует за нами повсюду, как призрак покинутого ребенка.
После еды отец кладет ножи в кожаный футляр. Лезвия их блестят, как зеркало недвижной воды. Когда он ложится на тюфяк рядом со мной, ножи лежат под его бьющимся сердцем. Тогда, и только тогда, он приступает к своему еженощному ритуалу, проводя пальцами по моей спине от позвонка к позвонку.
Стражник устанавливает у помоста, примыкающего к виселице, деревянный ящик, и наш бургомистр поднимается на сцену. Его слова тонут в шуме толпы, вновь охваченной жаждой мести. Отец сжимает и разжимает кулаки. Лишь я продолжаю смотреть на оборотня, пока бургомистр провозглашает свой указ, даруя всем нам смерть. На вервольфа, чей взгляд затуманен судьбой.
Только сейчас я сознаю, что никто, ни один из нас в Анспахе, не знает, мужчина ли оборотень, женщина или даже ребенок. Никто не видел, как его шерсть втягивается под кожу, как лапы превращаются в руки и пальцы, как позвоночник, похрустывая, становится хрупким подобием себя. И если оборотень по временам был мужчиной, женщиной или ребенком, вдохнет ли кто-либо о них в этой толпе?
Отец взял меня с собой на поиски в ту ночь, когда мы мы нашли то, что осталось от Ани, последнего похищенного ребенка. Несмотря на факелы, в испещренной черными тенями лесной чаще фигуры казались смутными и размытыми, и невозможно было понять, где были мы и где начиналась ночь. Я думал о шерсти, прорывающейся наружу из тех средоточий, что сильнее мяса и мышц, о потемневшей, блестящей под луной шкуре.
Мы углублялись все дальше в лес. Я держался за пояс отца. Другие звали Аню по имени, но мы молчали. Мы искали что-то иное.
Я спотыкался о торчащие из земли корни. Отец, хорошо знавший лес, ступал уверенно и не останавливался.
Это мы нашли ее на поляне. Горло Ани было рассечено, внутри виднелось красное, юбка была задрана на живот. Я повернулся к отцу. Он глядел на то, что осталось от Ани.
Он поднял факел, глаза отразили яркий свет.
Но в них было что-то еще. Взгляд человека, потрясенного вожделением. Или любовью к своему перерождению. Мясник, восхищенный своей работой.
Я ждал. Зов, обращенный к другим, бился у меня в горле, и я не был готов к тому, что последовало.
Палач обвязывает веревку вокруг каждой из вялых, бесполезных лодыжек оборотня. К виселице уже подвели четырех лошадей, двух вороных и двух белых, и стражники бургомистра расчистили в толпе четыре тропы, по которым каждая из лошадей поскачет, таща за собой ошметок тела вервольфа.
Но прежде, чем это произойдет и толпа дрогнет и взметнется, когда станут рваться мышцы и хлынет кровь, прежде, чем топор опустится на шею оборотня и лошадей погонят плетьми на север, юг, запад и восток, прежде, чем вервольфы Анспаха будут забыты и оборотень будет разорван на куски, вот что скажет ему смерть:
Эркман-Шатриан
Поделиться книгой: