Вот и лето прошло...

Она приглядывалась, припоминала, знакома ли с ним. Но так и не припомнив, спросила:

— А вы?..

— Фролов! — четко, по-военному доложил он. — Виктор Петрович Фролов.

— Очень приятно! — Эти имя, отчество и фамилия явно ничего ей не прояснили. — Мы, кажется, не договаривались, но если вам срочно…

— Срочно! Во как! — Он рубанул себя ладонью по горлу.

— Хорошо, хорошо, срочно так срочно, — успокоила она. — Присаживайтесь, пожалуйста.

Фролов сел к столу, молча оглядывая комнату, обычные девичьи безделушки на тумбочках, столь же обычные фотографии на стенах. Она не торопила гостя, терпеливо ждала. Но молчание затягивалось, и она все же его нарушила.

— Ну что же, рассказывайте… Почему так срочно? Какие у вас намерения? Какую женщину вы бы хотели найти?

— Что-о? — вытаращился на нее Фролов.

— Не волнуйтесь, — успокаивающе улыбнулась Вера. — И не смущайтесь, дело житейское. Чем откровенней вы будете, тем лучше будет результат. Кто вам больше по сердцу? Начнем с простого: блондинки, брюнетки? Затем — какой рост, характер, образование…

— Так-так! — прервал он. — А тут — на любой вкус?

— Ну, не будем преувеличивать, но какой-то выбор, конечно, есть.

— Выбор? Ага! — Шрам на его щеке нервно дернулся. — У меня к вам тоже будут откровенные вопросики.

— Пожалуйста, — с готовностью кивнула она. — Хотя прежде мне необходимо выяснить…

— Нет уж, — вновь перебил он, — сначала выясню я! Где это я, а? Куда я, хотелось бы знать, попал? Это общежитие ткацкого комбината или притон в Неапольском порту? Блондинки, брюнетки… Я что, свататься сюда пришел?

— А разве нет? — удивилась она.

— Что… «нет»? — опешил он.

— Вы разве пришли не свататься?

— Я?! — Ему не хватало воздуха от гнева. — Да кто вы такая, Вера? Кто вы, интересно знать, Вера Николаевна?!

— Сваха я, — ответила она спокойно.

— Кто-о?

— Я сваха, — с достоинством повторила Вера. — А вот вы кто такой?

Фролов вскочил и отчеканил:

— А я новый комендант вашего общежития!

Вера уставилась на него изумленно, потом уронила голову в ладони, и плечи ее затряслись от смеха. Долговязый Фролов гневно возвышался над нею и выглядел в своем гневе несколько глуповато. Она смеялась. Он стоял. Потом развернулся и вышел, так треснув дверью, что стены задрожали.

3

Утром общежитие шло на работу. Точнее — бежало. Видно, так уж устроены все женщины мира: даже если работа в двух шагах от их дома, они все равно опаздывают. И женское общежитие в этом смысле не было исключением. Казалось бы, для своевременного выхода на работу есть всё: и будильники, и соседки по комнате, страхующие пробуждение друг дружки, и наконец тетя Зина, в положенный час включавшая общий звонок громкого боя, который будил даже тех, кому надо во вторую смену. Но все равно они опаздывали.

Причин было множество — и совершенно непредсказуемых. Очередь в душевую; «сбежавший», как его ни карауль, кофе на плите; затерявшиеся черт их знает куда именно в этот утренний час колготки или туфли; забытый в спешке кошелек, за которым пришлось возвращаться, — и так далее, а также тому подобное. Была причина и попроще, но весьма распространенная: девушка бодро просыпалась с первой же трелью будильника, была вполне готова к подъему, вот только пусть соседки первыми отправятся в душевую и на кухню, соседки отправлялись, а она… мгновенно засыпала вновь. Самой же распространенной картиной была следующая: вовремя вставали, вовремя умывались, никуда не убегал кофе, все нужные вещи были под рукой, ничего не забывали дома… и все равно опаздывали.

Поразительная и необъяснимая загадка природы! Почище всяких там «тарелочек»!

Вот почему каждое рабочее утро так стремительно скатывался от общежития на холме вниз к ткацкому комбинату поток девушек — поодиночке, попарно с подружкой или целыми стайками. Одни — «ночные совы» — были еще сонные и двигались как сомнамбулы знакомой дорогой. Другие — «утренние жаворонки» — уже щебетали вовсю, обсуждая события дня минувшего и новости грядущего дня. Кто на бегу повязывал косынку или застегивал поясок. Кто на ходу дожевывал бутерброд или подкреплялся яблоком.

Вера догнала размашисто шагающую женщину. Она была очень высока — «верста коломенская» — и ощущала это, а потому носила туфли без каблуков и некрасиво сутулилась.

— Привет, Галина! — сказала Вера. — Отлично выглядишь!

— Да?..

Галина недоверчиво глянула на Веру, сомневаясь в истинности комплимента.

— Не да, а точно! — успокоила ее Вера. — Семенов будет в семь, не забыла?

— Помню… — Галина вдруг смутилась и попросила: — Верочка, милая, может, ты еще сегодня с нами… Последний раз, а?

— Последний раз был прошлый! — отрезала Вера. — И не гни спину, отвыкай: Семенов же два метра!

Да уж, нелегко ей достался этот Семенов. Баскетбольной команды в городе не было, юные акселераты, естественно, не подходили Галине по возрасту, так что пришлось Вере подсуетиться, пока не отыскался в воинской части — главной надежде и опоре для Веры в ее многотрудном деле — этот самый прапорщик Семенов. Вымахал в гору он на славу, как только в танке помещался! Но не в одном росте, конечно, было дело, а в том, что они с Галиной — «пара», это Вера сразу поняла. И они сами это почувствовали. Вот только Галина все робела, не в силах поверить в долгожданный случай, да и прапорщик оказался в этом деле не боец. Вроде бы уже взрослые — чтоб не сказать более — люди, а всё боялись остаться наедине и каждый раз изобретали поводы, чтобы Вера тоже посидела в комнате или сходила с ними в кино.

Вот и сейчас Галина канючила:

— Ну правда, Верочка, последний раз… Посидим, чайку попьем, у меня знаешь какое вишневое…

— Нет! — Вера была тверда. — Всё, обходитесь без третьей лишней!

Галина еще пыталась умолять, но они уже вошли в проходную, а во дворе комбината поток работниц разделился и разнес их к разным цехам.

К Вере подъехал автокар. Водительница его — маленькая, конопатенькая, похожая на какую-то печальную птичку — молча остановила машину. Вера тоже молча уселась рядом с нею. Конопатенькая повела автокар, не глядя на Веру, уставившись на дорогу большими грустными глазами. Так они и ехали. И молчали.

Наконец Вера как-то виновато сказала:

— Нет, Маша, пока нет.

— Я понимаю, — без всякого выражения сказала конопатенькая.

— Но будет, Машенька, — горячо заговорила Вера, — обязательно будет! Сегодня придет один из управления капстроительства. Он, конечно, немного в летах… но не это главное, ты понимаешь?

— Я понимаю, — так же повторила конопатенькая.

— А не он, так другой, — продолжала Вера, — но обязательно будет! Ты только жди и надейся.

— Я надеюсь, — без всякой надежды вздохнула конопатенькая.

И остановила автокар возле цеха Веры.

Вера помедлила — но что она могла еще добавить? — и спрыгнула с машины. Вновь как-то виновато улыбнулась и помахала Маше. Маша на улыбку не ответила, но тоже махнула рукой и покатила дальше по двору.

А Вера вошла в цех и отправилась в раздевалку, прислушиваясь к неумолчному грохоту за стеной.

Ткацкие станки ровно и безостановочно выстукивали свой ритм. Вдоль станков сновали молоденькие девчонки и женщины постарше, подвязывая оборвавшиеся нити, переключая станки с режима на режим. Все они были одинаково повязаны косыночками, а в остальном одеты по-разному. Кто в темных халатах, кто в ярких платьях, кто в брюках с кофточками.

Раньше, в первые годы комбината, у всех у них была униформа: комбинезоны из прекрасного ситца, ими же производимого. Но со временем продукция комбината стала греметь на всю страну, потом о ней прослышали за рубежом. Соответственно и эти замечательные ситцы сначала распространились по всей стране, а затем стали уплывать за ее кордоны, все реже и все в меньшем количестве оседая в родном городе. А затем и родная страна практически потеряла возможность любоваться этими российскими ситчиками. На сегодняшний день продукция комбината была уже продана в двадцать иноземных государств на двадцать лет вперед.

Правда, ткачихам выдавали норму — по восемь метров ситца в год. Но кто же станет тратить натуральный дефицит на рабочие комбинезоны? Вот и парились в цехах ткачихи в синтетике — от пятидесяти до ста процентов. Так что, плюсуя к этому запыленность и влажность, они спецмолоко получали не зря.

Вера работала в своем ряду спокойно, умело, с изящной сноровкой, в которой ощущался многолетний опыт. Глаза Веры внимательно следили за ритмом станков, готовые уловить малейший сбой.

Но ее отвлекли: подкатился очкастый толстячок в костюме с нарукавниками, размахивающий голубыми билетиками.

— Вот! — перекричал он гул станков. — Достал! Два в филармонию, концерт Брамса!

Вера слегка замялась. И он это сразу почувствовал, обеспокоился.

— Что? Что не так?

Ну как ему объяснить? Надо же, интеллигентный человек — технолог, а не понимает.

— Что, ну что? — не отставал он. — Не надо филармонию?

— Да нет, Леонид Григорьевич, почему, филармонию надо, но только, может, не так сразу…

— Как сразу?

Ладно, придется объяснять. Разве он не знает, что Катерина тут совсем недавно? Почему же, знает, три месяца. Ну вот. А знает он, откуда Катерина сюда приехала? И это знает: с Крайнего Севера. Вот именно, прямо из тундры. А там, в тундре, конечно, у каждого пастуха оленей на шее болтается транзисторный приемничек, но зато телевизора они еще не видели. То есть видели, но только на витрине в поселковом магазинчике. Телевизоры туда уже завезли, но телевидения там пока что нету — не доходит туда напрямую, а ретрансляторы только еще строят.

— Боже мой, — ужаснулся он, — неужели еще имеются места без телевидения?

— Имеются, Леонид Григорьевич, очень даже имеются…

Он многого не понимал, этот технолог. Дожил до сорока лет, а не понимал. Может, оттого, что всю жизнь был при маме — тоже технологе, даже зам начальника отдела главного технолога на комбинате. В далекой юности мама — женщина умная и остроумная — довольно умело отшивала всех кандидаток в Ленечкины жены. Боялась, что разлучат ее с сыночком эти недостойные создания. Леня поначалу еще барахтался, сопротивлялся, но потом привык. Жить с мамой было удобно и нехлопотно. А что до разовых сердечных утех, то в «текстильном городке» это не было проблемой.

Так они и жили. С мамой. Но когда мама вышла на пенсию и осела в пустом доме, ей захотелось внуков. И теперь уже она сама стала усиленно подталкивать сына к союзу Гименея. Но тут уж старый холостяк — а Ленечка незаметно стал именно таковым — принялся с наследственным хитроумием отфутболивать одну за другой всех маминых невест.

Завершилось все это житейски просто и невесело. Не дождавшись внуков, мама ушла в мир иной. Ленечка остался один. И тогда он обратился за помощью к Вере.

— Что же делать? — Леонид Григорьевич растерянно вертел в пальцах голубенькие билеты.

— Да ничего такого. — Вера обеспокоилась: — Вы только не думайте, Катерина хоть и из тундры, а девушка толковая! Она и до Брамса обязательно дотянется. Но — со временем. А для начала, может, вам в театр? Я вот на той неделе смотрела «Брак по любви» — смешная комедия. И со смыслом.

— Конечно, конечно, — поспешно закивал он, — я согласен и на «Брак поневоле».

— «По любви»! — строго уточнила Вера.

Больше в этот день ее никто от работы не отвлекал. Был конец месяца, план, естественно, горел. И в цехах, и в отделах была привычная, но от этого не менее напряженная запарка. Так что всем было не до матримониальных вопросов.

Только в обеденный перерыв у Веры состоялся еще один разговор на эту тему. Они сидели в дальнем тихом закутке комбинатской столовой, и Вера задумчиво жевала котлету, слушая восторженный щебет хорошенькой глазастой блондиночки.

— И Гурам говорит: «Нина, я проверил свои чувства к вам, и они выдержали трудное испытание временем!» А я тогда говорю: «Представьте себе, Гурам, я тоже испытываю теплую симпатию». А Гурам тогда мне: «Раз мы оба это испытываем, я думаю, мы оба должны быть вместе!» Верочка, я ужасно счастлива! Спасибо тебе, за всё, за всё спасибо!

Нина чмокнула Веру в щеку. И пригляделась к ней.

— А ты что, Верочка, ты не рада за меня?

— Рада, конечно, — задумчиво отвечала Вера. — Рада, но опасаюсь: рановато я тебя просватала…

— Верочка! — удивилась Нина. — Между прочим, я уже вполне совершеннолетняя!

— Совершеннолетняя. Но неприспособленная. Готовить совсем не умеешь. Я ведь предлагала: давай сначала готовить научу, а потом уже…

Вера ковырнула вилкой развалившуюся котлету.

— Учти, Ниночка, муж такое есть не будет.

— Муж? — беспечно засмеялась Нина. — Да Гурам из моих нежных ручек примет даже отраву!

— Этого я и боюсь, — вздохнула Вера.

А после работы поток девушек — в отличие от утреннего, неторопливый и усталый — тек в обратном направлении, от комбината к общежитию.

И нелегкий рабочий день давал себя знать, и сама дорога была хоть и та же, а иная — не с холма, а в гору. Так что разговоров было куда меньше, чем утром, даже самые юные и болтливые приумолкли. Впрочем, все это только до вечера. Сейчас передохнут часок, намарафетятся и на пришедшем втором дыхании рванут из жизни общественно-трудовой в сферу лично-развлекательную. В разнообразную вечернюю жизнь, а кому повезет — и в ночную. А чего, народ холостой-неженатый, а главное — в большинстве своем молодой!

Еще вечерний поток отличался от утреннего тем, что утром он был плотнее и целеустремленнее — все спешили в одно место к одному часу. А с работы уходили не столь одновременно, и поток добирался до общежития сильно иссякшим, растекшимся на ручейки по сторонам: кто спешил в магазины, кто заходил в парикмахерские, кто отправлялся по иным своим делам.

Вера тоже свернула на углу к голубому домику почты. Здесь она присела к столу, достала из сумки конверты и несколько фотографий. Среди женских лиц, изображенных на них, было одно совсем юное, однако, к сожалению, не одаренное не то чтобы красотой, но хотя бы миловидностью. Остальные были лица как лица — женщины за тридцать лет.

Еще Вера достала из сумки газету, целый лист которой был заполнен короткими объявлениями. Часть из них были обведены зеленым карандашом, часть — прежде тоже обведенные зеленым — были затем перечеркнуты красным. Разложив газету на столе, Вера стала вкладывать фотографии в конверты и надписывать адреса из объявлений. География ее посланий была обширна: Рига, Минск, Кишинев, Донецк…

Покончив с этим делом, Вера еще заскочила в магазин за колбасой и кефиром и вернулась в общежитие. Поужинала наскоро — спешила в кино. Боевой культсектор — та самая «верста коломенская» Галина — организовал культпоход общежития на американскую комедию.

В кино Вера и подруги много смеялись, даже хохотали. Но по дороге домой пришли к единому мнению, что хоть и смешно, конечно, но в целом — пустячок. Ни тебе серьезного рассказа о жизни народа Америки, ни какой-нибудь небывалой истории любви, ни даже, на худой конец, возможности поглядеть, как там нынче люди одеваются: кино было двадцатилетней давности.

Из-за культпохода никаких встреч с женихами и невестами на вечер назначено не было. Так что Вера еще немного потрепалась с соседками по комнате, почитала при свете ночника новый роман из жизни большого комбината, не ткацкого, правда, а швейного. Роман давал такое же представление о нашей жизни, как фильм — об американской. Вера погасила ночник и уснула привычно на правом боку, подложив под щеку обе ладони, как в далеком детстве.

Нового коменданта общежития Виктора Петровича Фролова в этот день Вера ни разу не встретила. И не вспомнила о нем ни разу.

4

А между тем Фролов после вчерашней встречи с Верой сегодня уже с раннего утра был в кабинете заместителя генерального директора комбината Ильи Ефимовича Беленького. Долговязый Фролов нервно вышагивал из угла в угол по диагонали, а маленький пухленький хозяин кабинета насмешливо следил за ним из-за массивного стола.