Созвездие Девы (СИ)

Моя отвисшая челюсть стоила тысячи слов.

- Молчу-молчу! – приложила палец к губам медсестра. – Ты же знаешь, я как морг, никому не скажу. Буду держать за вас кулаки!

Выходит, не почудилось тогда дверное хлопанье, и она случайно заглянула в палату. Повезло еще, что Жанна, а не Карина, к примеру: тогда бы нам точно несдобровать.

Стать свидетелем грандиозного события и не растрезвонить о нем на всю округу оказалось выше хлипких Карининых сил. Первый день медсестра ходила гордая, точно Курочка Ряба, случайно снесшая яйцо Фаберже. Второй день обернулся настоящей пыткой: Кара то и дело открывала рот, но тут же его закрывала. Совесть – слабенькая, чахлая, – пищала, что это подлость. Девушка вздыхала, скрипела зубами, однако ушла с работы, так никому и не рассказав. Чужая тайна жгла нутро до самого утра.

И вот измученную бессонной ночью Карину прорвало. Подозвав подружку-сплетницу Ниночку Монахову, медсестра непрозрачно намекнула ей, что есть важная новость. Буквально международная. Ниночка повела себя как настоящий товарищ: сообразив, что подруге требуется как можно больше слушателей, кликнула всех охотниц до сенсации. В холле собрался целый консилиум из дюжины представительниц, всем им хотелось услышать сплетню из первых уст.

- Ой, девочки, у нас тут тако-о-ое! Просто жесть!

После многообещающего начала толпа девиц со всех уголков больницы в предвкушении облизнулась.

- Я ваще в шоке! Ну как так можно?! Слов нет!

Карину трясло крупной дрожью, но Ниночка неласково ее перебила:

- Ты, Кар, дело говори, а восторги мы как-нибудь сами выразим.

- В общем, послали нас с Романовой к Верке в палату…

- Верка – это которая? Та, что интернатура? – уточнила санитарка Таня.

На нее хором зашикали, а Ниночка даже кулаком погрозила.

- Да-да, у нее еще вроде как сердечный приступ. Ну, идем мы такие, идем, никого не трогаем, я впереди, Жаннка сзади. Хоть убейте, не помню, зачем мы к ней шли, но дело не в этом, – горячо шептала Кара. – Открываю я, значит, дверь, а там, та-а-ам…

- Что-о-о? – завыли слушательницы, кусая маникюрные ногти.

- Только вы никому, лады? – не вовремя спохватилась Карина.

- Да говори ты уже, нам доверять можно! Что «там»?

- А там Воропаев с Веркой целуется, страстно так!

Девицы синхронно прижали ладони ко ртам. Некоторые побледнели, тоже синхронно.

- Обалдеть!

- Просто crazy!

- Ты гонишь?!

- Жесть!

- Но ведь он же…

- Я в шоке!

В глазах Карины плескалось облегчение пополам с экстазом. Как легко на душе, как хорошо и свободно! Знают только свои, а они верняк никому не расскажут.

- Этого просто не может быть! – последней выдохнула Ниночка.

Со стороны могло показаться, что миру стал известен рецепт вечной молодости.

- А ты не врешь? – догадалась спросить Таня.

Кара негодующе приложила руку к груди.

- Я? Вру?! Да за кого вы меня принимаете?!!

- А что было дальше?

- Да-да, долго ты там стояла?

- Нет, – с грустью призналась медсестра, – вылетела, как ошпаренная, Жанну чуть не сшибла. Показываю ей: молчи, мол, не спугни, и тащу в сторону. Рассказала как на духу, руки ходуном ходят, ноги подгибаются…Нет, это ж надо, чтобы сам Воропаев, с Веркой!..

- Ага-ага, – поддакнула Ника. Она проходила интернатуру в прошлом году, – весь из себя неприступный моралист, слово поперек сказать боишься, а на самом деле…Все мужики одинаковые, тьфу!

- Не плюйся, я здесь только шо помыла, – пропыхтела тетя Зина. – Шо обсуждаете хоть, балаболки?

- Мне тоже интересно, что такого вы можете обсуждать?

Главврач, раскрасневшаяся с мороза, отдохнувшая от приевшихся подчиненных и довольно-таки благодушно настроенная, подкралась незаметно. Темы разговора в рабочее время она не уловила и потому решила полюбопытствовать перед разносом.

- Здрасьте, Мария Васильевна, – бормотали, лепетали и шептали девушки.

- Доброе утро, ленивицы! Значит, приличные люди трудятся, а они байки травят, – хитро усмехнулась Крамолова. – Так о чем вы тут щебечете, пташки?

- Мы…мы-мы… м-мы просто…

- Что же вы заикаетесь, Тайчук? Я не требую невозможного: честно говорите, кого и почему обсуждали, и уходите по рабочим местам безо всяких санкций, – расщедрилась ведьма. – Неужели это так сложно?

Сотрудницы переглянулись и все как одна уставились на Карину. Та сглотнула – перед глазами до сих пор стоял кулак Жанны вместе обещанием долгих мук в случае трепа, – но выбор между медсестрой и главврачом был очевидным.

Куда только подевалось торжество и веселье? Под испытующим взглядом Крамоловой сплетница рассказала всё, что знала, и даже больше.

«Да быть этого не может!!!»

Лампочки моргнули и погасли, холл погрузился в полумрак. Девушки задрали головы, точно хотели отыскать причину поломки.

- Спасибо, Тайчук, – кивнула Мария Васильевна, в душе которой поднимались с колен демоны. – Вы и представить не можете, какую неоценимую услугу мне только что оказали.

Когда пятый лист на подпись шефу оказался не таким, каким требовалось, Галина швырнула его в урну и отключила компьютер. Пускай ее увольняют к чертовой матери, сосредоточиться на бестолковой работе всё равно не удастся!

- Галина Николаевна, документы готовы? – донесся из-за приоткрытой двери голос Василия Борисовича.

- Нет, – раздраженно ответила женщина.

- Что вы сказали? Не услышал.

- Я сказала, что нет, не готовы.

- Тогда подготовьте, или вы предлагаете дождаться Конца Света? Недолго ждать осталось, как предсказывают, – плоско и совершенно не смешно пошутил начальник. – Я жду! И сделайте мне чай, этот кофе никуда не годится.

«Чтоб тебе подавиться своим кофе!» – мстительно подумала Галина.

Шеф в кабинете булькнул и поперхнулся: кофе вдруг попал ему не в то горло.

Черт бы побрал этот офис, этого идиота, этот договор! Черт бы побрал этого Воропаева!

Наплевав и на босса, и на документы, и на заказанный чай, женщина взяла из стопки чистый лист и каллиграфическим почерком написала заявление об уходе. Хорошенького понемножку, хватит с нее. Наплевать, что ли, на уязвленную гордость и вернуться в издательство? Лучше уж править графоманскую ахинею, чем торчать здесь изо дня в день и медленно деградировать.

Ручка вдохновенно порхала над бумагой, а дотошная память снова и снова пролистывала «любимые» периоды жизни, начиная с раннего детства и заканчивая минувшей неделей.

То, что она не такая как все, Галя Фильчагина осознала еще будучи ребенком. Тихая, застенчивая девчушка жила в своем собственном мире, где не было места склочной недалекой матери, квартире-однушке с видом на вечную стройку, болтливым одноклассницам, драчливым мальчишкам и многим другим раздражающим факторам. Галя терпеть не могла школу, училась из рук вон плохо, перебираясь с двойку на тройку, а после ненавистных уроков подолгу бродила по кривым улочкам и подкармливала бездомных кошек. Собаки сторонились ее так же, как она сторонилась собак. Школьница знала, что может понимать язык животных; может бросать вниз камни, и те не будут падать; сделает человеку больно, если очень того захочет. Вода примет любую форму безо всякого сосуда, а случайно пойманная рукавом снежинка не растает и в теплом помещении. Разве не здорово?

Мать, правда, совсем так не считала и за каждое проявление «ненормальности», «неполноценности», «уродства» запирала дочь в ванной, часто хваталась за ремень или мокрое полотенце.

- Мой ребенок не будет заниматься этим, поняла?! – в сердцах кричала Елена Аркадьевна, поминая добрым словом какое-то таинственное Мимопробегалло – Галиного отца.

Будь она верующей, непременно заперла бы дочь в храме до полного очищения, но сама боялась церквей, как огня. Гордая в своей «нормальности» и «полноценности», Елена Фильчагина считала за труд поинтересоваться: а что, собственно, является причиной всех этих странностей. Ребенок есть личность? Увольте, дети обязаны беспрекословно подчиняться и быть благодарными уже за то, что появились на свет!

Вот почему Галина, едва дождавшись совершеннолетия, без сожалений покинула родное гнездо. Потратив доставшуюся от бабушки часть наследства на более-менее приличные вещи и билет до первого попавшегося города – им оказалась Рязань, – она решила начать жизнь с чистого листа. Переступила порог в педагогическом, нашла комнату в общежитии, устроилась подрабатывать – можно сказать, вошла в новую жизнь с гордо поднятой головой. Побочно Галина посещала различные курсы и ходила вольнослушателем на некоторые лекции. Учить детей она не стремилась, гораздо проще было бы наспех выучиться в техникуме и иметь профессию на руках, однако Гале Фильчагиной стало жизненно необходимо доказать, и в первую очередь самой себе, что она нормальный человек, а не глупая зверушка со странностями.

Всё бы хорошо, но забытая меж делом магия не собиралась забывать о своей носительнице. Стихийные прорывы способностей с годами не прекратились, а, наоборот, усилились. Галину начали преследовать кошмары, мерещилось то, чего на самом деле не существовало, сопровождавшееся необъяснимыми явлениями. На четвертом курсе пришлось взять академический отпуск: организм просто не выдержал моральных и физических нагрузок.

Шесть лет пролетели как в тумане. Всеми правдами и неправдами оставив за собой комнату, Галина металась с одной работы на другую в стремлении прокормиться и одновременно маниакальном желании «жить как все». Ни родственников, ни друзей в Рязани не было, случайные знакомые приходили и уходили. Вестей от матери не поступало, лишь однажды пришла короткая телеграмма от соседки: Елена Аркадьевна умерла от удара, тихо и внезапно. Оставшись совершенно одна, Галина не испытала ни жалости, ни раскаяния. Выжить любой ценой, только бы выжить…

В один прекрасный день она слегла с гриппом, провела в постели больше недели и была вынуждена обратиться к врачам. В больнице Галя Фильчагина познакомилась с молодым доктором Воропаевым, вчерашним выпускником медицинского университета. Рыбак рыбака видит издалека, познакомились – разговорились. Он упорно лечил ее от запущенного гриппа, а она всем своим существом тянулась к тому, кому хотя бы ненадолго стала небезразлична. Артемий сумел подобрать к колючей, неуживчивой Галине тот самый ключик, что способен вернуть к жизни вконец отчаявшегося человека.

После ее выздоровления общение не прекратилось, знакомство переросло в приятельство, затем – в близкую дружбу. Артемий уговорил двадцативосьмилетнюю женщину окончить институт заочно, получить диплом. Именно тогда в ее комнате поселился черный кот, пока еще не говорящий, но пребывавший в состоянии шока. Расколдовать профессора не удалось даже совместными усилиями, и тот был вынужден доживать свой век в кошачьей шкуре.

Воропаев постепенно учил Галину контролировать способности, эмоции, вспышки – только это и позволяло ей продолжить образование.

- Если бы не ты, – однажды скажет она, – я бы окончила свою жизнь в Доме для умалишенных. Никогда б не подумала, что с этим можно спокойно жить.

Оба мечтали о спокойной, размеренной жизни, но каждый в своем понимании: Галине требовалась опора и крыша над головой, чтобы не висела угроза оказаться на улице без гроша в кармане; Артемий же всегда желал иметь семью, детей, понимающую женщину рядом с собой… Это нельзя было назвать сделкой, скорее, взаимовыгодным соглашением. О страстной любви речи не заходило, ее должны были возместить понимание, взаимоуважение и поддержка.

Вскоре они поженились, в положенный срок появился на свет Пашка. Каждый получил то, что хотел: она – «обычную жизнь», дом, стабильный доход и человека, на которого всегда можно переложить груз забот; он – жену и сына, которого любил сильнее кого бы то ни было.

Жизнь не идеальна, испытывали превратности судьбы и Воропаевы. Ссорились, мирились, выясняли отношения, но никогда не задумывались о разрыве. Жили, как живут любые другие люди.

Всё изменилось, когда Артемию предложили работу в другом городе. Появилась возможность сменить крохотную квартиру на просторную, зарплату тоже обещали вполне достойную. Посомневались, посоветовались и решили ехать. Немало времени и сил потребовалось, чтобы освоиться на новом месте, привыкнуть к людям, завести нужные знакомства. К величайшему неудовольствию Галины, практически одновременно с ними место жительства сменил закадычный дружок Печорин, вампир с кучей заскоков и толпой высокопоставленных родственников. В этом вопросе она совершенно не понимала Евгения: человек (ну хорошо, не совсем человек) рожден, чтобы кататься как сыр в масле, а этот нос воротит, сбегает неизвестно для чего, благополучно упускает шанс на участие в семейном деле. Не странный ли? Артемий, правда, друга всячески поддерживал и объяснял жене, почему вышло так, а не иначе. Галина не всегда понимала и чаще отмахивалась – других дел по горло.

День, когда между супругами пробежала черная кошка, с уверенностью не указал бы никто. Галина стала замечать за собой, что ревнует по малейшему поводу, придирается к любой мелочи, пытается как можно крепче привязать к себе. Опомнилась слишком поздно: незаметная трещинка в отношениях углублялась с каждым часом, вернуть былое понимание уже не представлялось возможным. Ревность больно кусала Галину, подозрения отравляли жизнь, но как-то изменить случившееся она не могла. Суровая жизненная закалка уступила место саможалению – одной из разновидностей эгоизма, и желанию досадить, указать свою значимость. Отсиживавшиеся в уголке приступы бесконтрольной магии постепенно возвращались на круги своя.

Во время бурных семейных ссор бурлила в основном Галина. Артемий же предпочитал доводы грубой силе и ни разу не поднял руки на жену, а если ситуация заходила слишком далеко, разворачивался и уходил. Галина принимала это за слабость, мягкотелость, и не сомневалась: муж всё стерпит. Никуда он не денется, слишком любит сына и крепко привязан. Ради Пашки он на многое готов, даже терпеть ее истерики и самодурство.

Ведьма мысленно взвыла, впившись ногтями в ладонь. Она просчиталась: конец приходит и самому ангельскому терпению. Воропаев заявляется в невменяемом состоянии – перед этим нагло соврав про командировку, – и беспробудно спит пять суток подряд. Утром шестых спокойно встает и молчком уезжает, а сегодня, стоило ей заикнуться о запоздалых объяснениях, ставит жену в известность, что подает документы на развод! Он уходит из семьи! Каково?

На законный вопрос: «Какого хрена?!» без тени раскаяния в бесстыжих глазах отвечает:

- Пора перестать отравлять жизнь друг другу. Останемся мы друзьями или нет, зависит только от тебя, а сейчас извини, мне пора идти. Вечером мы всё подробно обсудим.

Глава 2

Прогулки по крышам

По крышам не гуляют в одиночку…

Н. Колесова

Никогда бы не подумала, что покинуть больничную койку стоит такого каторжного труда!

Заветную выписку удалось добыть лишь путем дипломатических ухищрений (в этом мне очень помог Артемий) и умеренного шантажа (здесь уж сама постаралась). Так или иначе, завожу будильник на полседьмого, хватит с меня тунеядства!

Измерение температуры и давления, медикаменты, периодические кардиограммы, УЗИ и прочие обследования обещали сопровождать довольно долгое время, но я не жаловалась.

- Следует исключить повторение приступа и по возможности его предотвратить, – без особой надобности поясняла Лизавета, выписывая очередное направление.

- Вернее, проверить наличие остаточных явлений, а заодно отвести подозрения, – уточнял Воропаев.

Остаточные явления были: до жути реалистичные кошмары, головокружения, ни с того ни с сего немели ноги или теряли чувствительность пальцы. Я могла целый день пролежать в постели, не имея возможности подняться.

Когда это случилось в первый раз, мы сидели в моей палате и говорили. Обо всем, что считали важным, стремясь поделиться каждой мелочью, боясь что-либо упустить. Долгим, неспешным разговорам, которые то и дело прерывались жадными поцелуями, мешали только плановые процедуры и редкие («дабы не нарушать отчетности») визиты лечащего врача. Ощутив, что спина начинает затекать, я приподнялась на локтях, усаживаясь поудобнее, и вдруг поняла, что не чувствую ног. Ниже колена словно прицепили нелепый балласт.

Выражение неконтролируемой паники выдало с головой.

- Что такое? – Артемий сразу подскочил ко мне, готовый отразить любое нападение.

- Ноги, – пролепетала я, тщетно пытаясь успокоиться, – не чувствую…

Ручка двери вспыхнула под дополнительным заклинанием, такое и стадо слонов удержит. Воропаев помог принять сидячее положение, стянул с меня шерстяные носки и колготки (мерзла я постоянно), велел задрать ночнушку до бедер. Медленно и осторожно начал ощупывать правую ногу, начиная от ступни. Не чувствую, совсем! В голове билась отчаянная мысль: «А вдруг я навсегда останусь калекой? Кому я такая буду нужна?»

- Отставить панику! Скажешь, когда что-нибудь почувствуешь.

Честно прислушалась к ощущениям, унимая трусливую дрожь. Успокойся, истеричка! Ты врач, в конце концов, или безмозглая девица из института благородных?!

- Здесь!

Прикосновение было едва заметным, как сквозь ткань или иной материал, но оно было.

- Точно здесь? – он чуть сильнее постучал пальцами по моему колену.