Помоги проекту - поделись книгой:
- Просвети крестьянское население.
- Кукиш тебе с маслом! Значит так, Айболитто-обнаглитто, или завтра выходишь по расписанию, или гоню тебя в шею по статье! Мне проблемы не нужны, а на твое место давно Полянская сенце стелет!
Ведьма стояла в позе скандальной женщины, уперев руки в бока и насупив тонко выщипанные брови. В спальне зашевелилась Вера, разбуженная громкими звуками. Артемий поспешил туда, Крамолова – следом. При виде встрепанной, бледно-серой, исхудавшей девушки с громадными, в пол-лица, испуганными глазами главврач удивленно крякнула.
- Утро доброе, Соболева. Паршиво выглядишь, - небрежно констатировала она. – Это он тебя так? А я ведь предупреждала: замуж выйти – не напасть…
- Пошла вон отсюда!
Вера юркнула под одеяло.
- Ты на меня-то хоть не тявкай, - посоветовала Мария Васильевна, - распоясался со своими интернами. На кухню, что ли, пошли, покумекаем. Всего доброго, Вера Батьковна!
- Не пойму я твоей логики, Воропаев, - призналась она, отпивая термоядерный кофе. – Я что, по-твоему, не человек? Невменяемая форма жизни? Нельзя было сразу сказать, что у вас тут аврал? Пришла бы, помогла бы. Добила бы из жалости....
Артемий угрюмо молчал. Тарахтение начальницы действовало на расшатанные нервы.
- Вот смотрю я на тебя, и сердце кровью обливается! Какой мужик был, загляденье, а что осталось? Заела она тебя, загрызла. А что будет, когда вы себя спиногрызов наделаете…
- Да ухожу я, Воропаев, не плюйся, - ведьма отставила полупустую чашку. – На истерическую родину не придешь – привет, статья! Даю проспаться до конца недели. Лечи нервы. Чава-какава!
Знала она всё, отлично знала. В родной больнице от нее и таракана не утаишь, не то, что неудачную беременность. Тем более, неудачную беременность Соболевой, которая по счастливой случайности Воропаева. Зачем тогда пришла? Сама толком не определилась. Может, поглумиться по старой дружбе, а может... Не определилась, в общем. Но пришла. Своё чудо в перьях и женушку его непутевую она, конечно, не уволит. Какая статья, умоляю! Прикроет как-нибудь, не впервой. Да и жизнь уже щедро пнула этих двоих, к чему добавлять? Жалко? Жалко у пчелки, но Крамолова всегда любила пчелок, поэтому попрощалась и молча ушла.
***
Насильственные завтраки, обеды и ужины. Купание каждый день (позавчера Вера таки не выдержала, закрылась в ванной и вышла час спустя злая как собака, но чистая; потом, правда, вновь погрузилась в меланхолию). Артемий говорил с ней, убеждал в чем-то, сам не зная в чем. Вроде как жизнь не закончилась, надо поднимать весло и грести дальше. Жена равнодушно выслушивала монологи, затем ложилась лицом в подушку и засыпала.
Несмотря на усиленное питание, она похудела. Как тогда, после истории с бабой Клавой, сильно и сразу. Отвергала всё, в том числе любимую пастилу. При малейшей попытке вытащить на прогулку усаживалась посреди коридора, сжимала пальцами виски и сидела так, раскачиваясь, пока её не возвращали обратно в спальню.
«Я хочу побыть одна. Оставь меня, пожалуйста».
Она не хотела его видеть. Воропаев медленно сходил с ума.
Тесть, теща, боевая подруга Эллочка и самые близкие друзья-коллеги обрывали телефон. Приходилось врать им, что у Веры сильная ангина, и говорить она не может. Нет, навещать нельзя, очень заразна. Нет, помощь не требуется. Да, привет передаст.
Светлана Борисовна, вооруженная медицинской маской и ударной дозой витаминов, была выставлена за дверь. Веру ей через дверную щелочку показали и любезно разрешили выйти вон. Остальные не рвались, только дистанционно сочувствовали. Воропаев пробовал было включить «громкую связь» - армейские интонации Жанны Романовой и из ослика Иа сделают оптимиста, – но быстро сообразил, что дело дох… что бесполезно. Заслышав ясный голосок сестрицы, Вера будто бы оживилась, однако тут же затихла и с головой укрылась одеялом. «Я хочу побыть одна...»
Предатели-домовые помогать не рвались, один только Арчи, допущенный в комнату, лег около хозяйки, лизнул ей руку, подбородок. Девушка обняла щенка, складочка меж её бровей на секунду разгладилась. Неужели сработало? Ну да, мечтай! Мечтать не вредно.
- И долго мы будем лежать? – не выдержал Воропаев. – Это ненормально, Вера Сергеевна! Нельзя вот так взять и похоронить себя здесь! Земля вертится, жизнь продолжается. Хочешь знать правду? Ничьей вины в том, что случилось, нет. Эмбрион обнаружил себя раньше срока, лишившись естественной защиты. Произошел конфликт двух изначально несовместимых организмов, и сильный – матери, отторг слабый – дитя. В противном случае, ни о каком выкидыше не могло быть и речи! Я говорю тебе это не потому, что хочу сделать больно, а потому, что ты врач и знаешь, что, к сожалению, на свете есть такие вещи как мутации. Мы ничего не могли поделать, Вера! Это тяжело, родная, но надо смириться. У нас с тобой всё обязательно будет, только вернись... За тебя все волнуются, звонят, мама твоя вон места себе не находит... Вернись к нам, пожалуйста!
«Уйди, - безмолвно попросила она, прижимая к себе Арчи. – Уйди!»
И всё-таки лед тронулся. Жена стала поднимать глаза, когда он входил в спальню, иногда чуть заметно кивала и сразу отворачивалась. Ела, правда, до сих пор по приказу и с ложки, но быстрого результата Артемий и не ждал.
Однажды вечером он курил на балконе. Погасил свет на кухне и в блеклых летних сумерках поджигал сигарету за сигаретой. Курил Воропаев в последнее время много, в надежде прогнать дурные мысли. По полпачки за раз, редко – больше. Любой табун такой дозой никотина давно бы пришибло.
На кухне вдруг кто-то завозился, клацнул выключателем. В дверном проеме стояла тень отца Гамлета в лице любимой жены, с кое-как заколотыми волосами. Вера моргнула, потупилась и смущенно указала на чайник, а затем, подумав, на сковородку с остатками жареной картошки. Есть хочу, мол. Корми. От бросившегося навстречу любимого мужа шарахнулась, взглянула укоризненно: вроде как не совпадают у нас желания, товарищ. Давайте первым делом самолеты. Любимый муж страсти смирил и чайник поставил.
Съела Вера мало, едва ли больше двух столовых ложек, зато без посторонней помощи, и чай выпила тоже добровольно. Поблагодарила глазами и вернулась в спальню. Утром Артемий ясно слышал плеск воды в ванной, а в миске лабрадора лежала свежая порция корма.
К концу июля девушка практически пришла в себя, но так и не заговорила. Воропаев перелопатил весь интернет и конспекты по магии, заваривал жене всевозможные травы, однако голос не возвращался. Вера приноровилась общаться жестами и всегда носила с собой блокнот и ручку. О чем она думала? Артемий не знал. Мысли любимой отныне были ему недоступны, а скрывать чувства он научил её сам. Вера сдержанно улыбалась, строчила в блокнотике, толкла внутри себя свою боль, мешала и перемешивала.
Они гуляли, ходили за покупками, изредка выбирались в парк. С родственниками не встречались: по легенде девушке до сих пор нездоровилось. Воропаев скрепя сердце вернулся на работу, но эта часть жизни давно утратила былую привлекательность. Магнит изменил полюса, и то, что раньше притягивало, теперь отталкивало. Коллеги буквально достали вечным: «А Вера где?», меняя только порядок слов в предложении. Хоть плакат рисуй и вешай на дверь под табличкой с фамилией и должностью: «Здесь Веры нет! И в больнице Веры нет!! Вера дома!!!» Уходил он теперь ровно в пять, а на обед приезжал домой. Домовые с задачей Фрэнка Фарнера
Вся эта витавшая в воздухе безысходность просачивалась в душу и отравляла разум. Артемий практически перестал спать, ночами бродил по квартире, изо всех сил сопротивляясь унынию. Звонил матери и долго говорил с ней, в сущности, ни о чем; под любым предлогом набирал номер тещи и слушал её жизнерадостное тарахтение, периодически вставляя слово. Вспомнил старый дедовский способ: перекинуться, предварительно засунув тоскливые мысли в ту часть мозга, что у животных недоразвита. Сначала Воропаев обернулся птицей, покачался на люстре под яростное клокотание Арчибальда и склевал на кухне остатки сухого печенья. Затем, когда муть в душе немного рассосалась, перекинулся в черного лабрадора. При виде взрослого незнакомого пса трудный собачий подросток припал к линолеуму, вздыбил шерсть на загривке и зарычал.
«Ну и?.. – зевнул черный лабрадор. – Считай, что я очень испугался».
Ответ Арчи, переведенный на русский язык, больше походил на отборный мат, сводящийся к вопросу: а какого, собственно?..
«Плохо мы тебя воспитали, Гаджет, легко поддаешься дурному влиянию. К этой Жульке из второго подъезда ни на шаг».
Щенок смутился и взял смысловую паузу.
«Так ты это… как это… в смысле… того?».
«Формулируй».
«Форму… чего?».
«Лай внятно, говорю», - расшифровал Воропаев, толкая передней лапой дверь в спальню.
«Туда, это, нельзя, - Арчибальд юркнул следом. – Спит она... Эй!»
«Гаджет, будь собакой, заткнись».
Вера действительно спала, на самом краю кровати. Пальцы свесившейся левой руки почти касались пола. Хвостатый муж поддел руку носом и вернул на постель.
«Плохо ей очень, - вздохнул Арчи, – душит ее. Тяжело-о».
«А мне, по-твоему, шибко хорошо и радостно?».
«Ты кобель, кобелям всегда проще».
«Ну, спасибо!» - он улегся рядом с тумбочкой, спрятав нос в лапы. Мысли в голове копошились, но какие-то обрывочные и больше собачьи.
Щенок вдруг заскулил, забил хвостом и полез к нему под бок.
«Чего тебе, извращенец?»
«Не рычи. Одному грустно, а ты большой и пахнешь не так противно. Оставайся, собакой быть проще».
«Проще – не значит лучше, Арчи, - зачесалась правая передняя лапа, и Воропаев чуть прикусил её зубами. Хвост дернулся, ударив по полу. – Всё, хватит нежностей. Мне пора...»
Вера жалобно застонала во сне, и Артемий, насколько позволяло массивное собачье тело, тихо вспрыгнул на кровать. Подполз к ней на брюхе, ткнулся мокрым носом в ладонь. Вера открыла глаза и сонно посмотрела на него. Погладила – прикосновения к густой шерсти были приятны, хвост начал мотыляться туда-сюда. Присутствие в постели посторонней собаки её нисколько не удивило. Женщины!
«Сучки, - подсказал Арчибальд, по счастливой случайности избежавший трепки, - они такие».
Воропаев не слушал. Он тыкался носом в Верин живот, терся об нее, поскуливал и возил шершавым языком везде, где мог дотянуться. Жена не поощряла, но и не отталкивала, ерошила шерсть на спине, а потом и вовсе обняла так, что он оказался у нее под мышкой.
«Она меня любит! Любит! Ей не всё равно!»
«Лай потише, а? – Арчи дважды чихнул и один раз фыркнул. – Сейчас отвечать начнут».
Из-за стены и вправду долетел звонкий лай собрата, готового разделить нежные чувства.
Вера успокаивающе потрепала его по холке и несильно шлепнула, когда он попытался достать мордой до её лица. Глаза жены были по-прежнему отстраненными, но магическим зрением, помноженным на непредсказуемое собачье, Артемий сумел разглядеть в их глубине прежнюю Веру. Она боролась, просто ей не хватало сил выплыть... Эврика!
Воропаев уже собирался отползти, чтобы вернуться в истинное обличье и хорошенько обмозговать идею, но жена удержала на месте, безмолвно прося: не уходи, останься. Остался, мгновенно позабыв обо всем. Он никогда не мог ей отказать.
Никанорыч растолкал черного пса, спящего под боком хозяйки.
- Батюшка, проснись! Просыпайся! Обратно тебе надобно…
Лабрадор заворчал, морща кожу у основания носа. Странный запах тревожил обоняние, заставлял нервничать и поджимать хвост.
- Просыпа-а… Аааа! – Никанорыч шмыгнул под кровать, а пес удивленно тряс крупной головой. Не рассчитав скорости, он со всего размаху грохнулся на пол.
Отдыхал домовой недолго: через минуту Воропаев уже выцарапывал его из-под кровати, утробно рыча. Запах продолжал пугать, требовалось избавиться от его источника.
- Люська-а! – завопил Никанорыч, мечась, как испуганная мышь. – Помоги!
- Я боюсь! – пискнула та. – Это чужая собака!
- ДУРА! ЭТО ХОЗЯИН!!!
Разбуженная криками Вера с трудом оттащила Воропаева от кровати. Тот рвался вынюхать и выгрызть, да и массу имел внушительную. Кое-как ей удалось вытолкать его из спальни и повернуть замок. С той стороны недоуменно скулили и скреблись: пес не понимал, за что его выгнали.
- Хозяюшка! – застонал домовой. – Спасительница моя!
Но девушка стиснула пальцами виски и, доковыляв до кровати, бессильно рухнула на нее.
Никанорыч с Люськой дождались, пока враг успокоится и заляжет у комода, неслышно открыли дверь и прокрались в прихожую. Хочешь, не хочешь, а возвращать хозяина надо. Артемий лежал, вытянув лапы, и шумно вздыхал, как умеют вздыхать собаки только этой породы. С высоты домовяцкого роста он выглядел устрашающе.
- Батюшка, - робко позвал Никанорыч, - ты только не рычи…
Пока беднягу гоняли по коридору, скользя лапами по линолеуму и врезаясь во что подвернется, Люська взяла хозяйский телефон и, понятия не имея, как им пользоваться, тыкала во все кнопки подряд в надежде, что хоть кто-нибудь отзовется.
- Алё! Пап? Алё! Папа?.. Тебя не слышно! Алё!
Лабрадор затормозил, впечатавшись носом в шкаф, замотал головой. Мгновение, и у шкафа сидел, потирая лоб, пыльный Воропаев. Он выхватил из ручек Люсьены сотовый и ответил Пашке. Закончив разговор, он попросил прощения у Никанорыча и поплелся в ванную хлебать воду из-под крана. Способ спасти Веру увяз во внезапно навалившейся усталости.
Он уснул прямо там, на резиновом коврике, а проснувшись, ощутил досадную боль в горле. Было непривычно холодно, по коже расползались мурашки. Кое-как поднявшись на ноги, Артемий наспех умылся и поковылял к спальне. Мысли путались. Голова кружилась всё сильнее, холод плавно перерастал в озноб. Что за ерунда?! Он же не болеет! Зимой сливы из морозильника трескал, и хоть бы хны...
Вера сидела, обняв себя руками и свесив ноги с кровати, будто собиралась встать.
- Привет, - пробормотал Воропаев и закашлялся. – Ты не видела какое-нибудь одеяло?
Она вскочила, как ужаленная. Схватила его за руку.
«Почему тебе так холодно? Что случилось?»
- Я не...
Сообразив, что ничего путного не услышит, Вера приложила палец к его губам, пощупала лоб. Ахнула.
«Ты весь горишь! Я почему-то чувствую тебя. Господи, как же холодно!»
Дальше он плохо помнил. Какая-то Джомолунгма одеял и пекло, как в геенне огненной. Хотя утверждать наверняка он бы не стал: никогда там не был. И вот, пожалуйста, пригласили на экскурсию! Где-то поблизости должны обретаться котлы с раскаленным свинцом... А вот и они. Занырнуть, что ли, раз подходящий случай выдался?..
… - Что она показывает, Никанорыч? Пирамиду? Извержение вулкана?
- Чайник, балда Ивановна! Чайник грей!
- Опять бредит, матушка. Про скорую что-то.
Пылающего лба касается ледяная ладонь. Тяжкий вздох, какое-то движение.
- Полотенце неси, Люська.
Поделиться книгой: