Помоги проекту - поделись книгой:
Поднявшись, Чезаре неспешно пошел к северной беседке, по пути на всякий случай все-таки поинтересовавшись местонахождением Марии. Сидевшие в кабинете послушники сказали, что не видели её уже пару часов, и Чезаре оставил их в глубокой задумчивости, относительно местонахождения главной заводилы их небольшой компании. По пути Чезаре справился у нескольких служащих, и один из них сказал, что видел, как Мария целеустремлённо шла в сторону выхода в город, а другой сообщил, что девушка справлялась о появлениях чертей. Именно так, чертей, а не черта.
Впрочем, в разговоре с таким опытным игроком в престолы, как отец Патриций, не следовало отвлекаться на посторонних чертей.
— Рад вас видеть, молодой человек, — с улыбкой сказал он, отвлекаясь от своего любимого английского чая, ради приветствия, — Прошу прощения, что не покидаю плетённого кресла, но в моём возрасте уже сложно во всем следовать этикету.
— Поверьте мне, отец Патриций, эта радость взаимна, — поклонился Чезаре в ответ.
Ценитель стилей садоводства сказал бы, что беседка находилась на пересечении четырёх разных стилей сада: лабиринта, старого венецианского, стамбульского и немецкого. Чезаре, однако, в отличие от Патриция, ценителем не был: для него сады делились по принципу 'красиво/некрасиво'. Этот сад был, с его точки зрения, красив. Был, конечно, и другой принцип — количество укрытий, видимость и простреливаемость, — но в данном случае он значения не имел.
— Сделаю вам одолжение, молодой человек, передам вам под управление армию крестоносцев. Надеюсь, вы не подведёте их, — улыбнулся старик, кивая на белые вычурные фигуры на шахматной доске. Им противостояли фигуры, стилизованные под войско Саллах-ад-Дина.
— Постараюсь, — слегка улыбнулся Чезаре, садясь напротив отца Патриция. Игра началась… Это относилось как к шахматам, так и к разговору. В первом случае его первым ходом стал вывод вперед королевской пешки. Во втором — передача хода: задумчивое молчание, нетипичное для вечно насмешливого кардинала…
Какое-то время оба молча обменивались шахматными ходами. Чезаре казался задумчивым, против обыкновения даже глядя на фигуры, предназначенные для следующего хода. Наконец, решив, что 'задумывался' он уже достаточно, кардинал сказал, как будто вырвалось:
— То есть их несколько? — посмотрев на собеседника, он торопливо пояснил, — Завхоз упомянул появление чертей. Не чёрта. Значит, инцидент в типографии был не единственным?
На самом деле он ни на секунду в этом не сомневался, и интересовало его совсем не это. Но это был хороший способ начать разговор.
— Их было ещё двое, — задумчиво ответил собеседник. Правда, задумчивость его была не связана с темой разговора: бледновато-голубые глаза отца Патриция рыскали по доске, словно он смотрел ход игры, призрак которой явился из будущего, — Значит, сегодня будут ещё четверо.
Старый кардинал вывел своего ферзя, которого изображала высокая, стройная и гибкая восточная красавица, вооружённая двумя саблями. Заняв позицию, она сурово взирала на вражеского офицера, ехидно усмехаясь в маску над печальным взором его напарника, которому теперь так просто на поле боя не выйти. По крайней мере, без прикрытия пешек-копейщиков.
Чезаре удивленно воззрился на отца Патриция:
— Так точно? Откуда это известно?
Следующим ходом он выставил своего ферзя перед королем, одновременно защищая короля и прикрывая офицера.
— Потому что семь — это красивое число, — бодро ответил Патриций, выводя второго конника, вставшего немного в отдалении от мусульманского ферзя. Кардинал готовил масштабное наступление всеми силами, не торопясь бросаться в бой, — Дней недели семь, нот семь, цветов радуги семь, смертных грехов семь, так почему бы и чертям не появиться ровно семь раз?
'Все не так просто', - понял Чезаре, но не стал допытываться, вместо этого полушутливым тоном заметил:
— И появились они за шесть дней до Пришествия. Похоже, Лукавый, стараясь высмеять деяния Господа, устроил себе выходной в первый день из семи…
Теперь кардинал сдвинул уже выведенного офицера на одно поле, угрожая коннику.
— Лукавый всё делает неправильно, — шутливо ответил старик, выводя на поле брани второго офицера, который занял уж очень удобную позицию для того, чтобы, ежели вражеский офицер решит меняться с конником, сразу же нанести подлую атаку прямо в тыл противнику, — Отдыхать полагается в седьмой день.
Чезаре чуть усмехнулся и снова замолчал. Какое-то время он старательно делал вид, что его распирает любопытство, но он пытается смолчать (что, впрочем, было недалеко от истины), затем выпалил:
— Неужели это правда? Я про Пришествие. Неужели наши чудотворцы действительно могут сделать это?
При этом он не забыл сделать следующий ход, двинув пешку и угрожая офицеру.
— Вы ведь сами сейчас готовите брошюры, — немного удивлённо поднял бровь отец Патриций, недоверчиво глядя на собеседника, — Неужели вы думаете, вам бы поручили эту работу, если бы всё это было лишь неудачной шуткой?
— Не знаю, но… — здесь Чезаре вступал на скользкую почву. Нужно было выразить сомнение, но при этом не проявить себя как еретик и отступник, — Мне сложно представить себе, что Бога можно призвать. Как бы могущественны ни были наши чудотворцы, их сила от Бога и есть лишь проявление Его воли. А если так, то какое значения могут иметь их действия для Его пришествия?
Он сделал рокировку, пряча короля от возможного шаха и одновременно прикрывая офицера. Конник был и без того достаточно прикрыт.
— Если бы от наших действий ничего бы не зависело, богу и гневаться было бы не с чего, и потопы устраивать. Да и призывали отца нашего небесного на страницах Святого Писания не раз и не два. Лишь после гибели назарянина больше ни единого упоминания об этом в каноничных житиях святых не было. Потом все больше с демонами заигрывали.
Чезаре сдвинул коня, отвечая такой же угрозой черному ферзю. Решит разменять?
— В случае с демонами как раз все ясно: Господь запер их в преисподней, и воля человека — образа и подобия Божьего, — дает им возможность вернуться в мир людей. Ясно все и с призывом, с которым человек обращается к Богу в час нужды: главная его цель — дать самому человеку поверить в божью помощь. Как в случае с чертом в типографии, например.
Это упоминание было частью версии событий, которой он собирался придерживаться. Впрочем, Чезаре немедленно вернулся к предмету разговора:
— Однако Пришествие — это, как мне казалось, совсем другое. Всю жизнь я был убежден, что Господь вернется тогда, когда сам решит, что время настало, а не когда его призовут…
— Я сначала тоже сомневался, — признался Патриций, подперев подбородок двумя пальцами. Он снова просчитывал ходы, — Однако, расчёты Серафимы были достаточно мощным аргументом в данном вопросе. Мы три месяца перепроверяли все задействованные предпосылки, но так и не смогли привести папе ни единого аргумента против.
'Серафима, значит… Ясно', - подумал Чезаре. Он не слишком-то одобрял историю с Серафимой, считая, что люди, обращенные в сигмафины, заслуживают упокоения, а не использования, однако не мог отрицать ее эффективности. Серафима была сигмафином, наделенным способностью предсказывать будущее, — и она еще ни разу не ошибалась. На мгновение лицо кардинала помрачнело, когда он припомнил судьбу бедной девочки-аутистки, ставшей не просто фигурой в чужих играх, а в буквальном смысле вещью; однако тут же сочувствие было вытеснено осознанием того, что, похоже, у них действительно есть основания ожидать Пришествия.
— А что за предпосылки? — лениво поинтересовался Чезаре, выдавая практический интерес за праздное любопытство. Вполне закономерное, учитывая высказанную им позицию и слова отца Патриция.
— Там сплошные математика и психология, — отмахнулся собеседник, показывая всем своим видом, что не собирается вдаваться в разъяснения в данном вопросе хотя бы потому, что три месяца проверок — это уж слишком большие объёмы выкладок. Вместо объяснений, он сместил своего конника поближе к намечающемуся театру военных действий, позволяя Чезаре первому начать размен, — А ещё, масса анализа исходного текста библии. Если честно, переводчиков тех бородатых времён следовало бы сжечь за ересь и нарушение главного постулата священного писания 'ни слова не должно быть изменено'.
— Увы, хороший переводчик и в наше время большая редкость, — заметил Чезаре, понимая, что допытываться дальше — значит навлечь на себя подозрения. Священник, интересующийся, из каких предпосылок сделан столь невероятный вывод, это нормально, а вот священник, ради этого пытающийся вникнуть в вопросы математики и психологии…
Размены всегда идут быстро, если просчитаны заранее. Чёрный конник галопом помчался на угрожающего ферзю белого конника, устраняя угрозу и давая шанс белому ферзю выйти из размена, но, при этом, сделать этот размер чуть менее выгодным за счёт фактически пропущенного хода.
— В любом случае, католицизм, в наше время, безнадёжно устарел. Более отсталым, чем наша ветвь, может быть только тот гомункулус, которого зовут русским православием. Я говорю уже не о протестантах, а даже об исламе. Их религия равномерно развивалась всё это время, а мы до сих пор топчемся на месте. Хорошо хоть, в девяностых признали хоть, что гелиоцентрическая теория не противоречит религиозному учению, — Патриций грустно усмехнулся, — Так что, Второе Пришествие просто жизненно необходимо, причём как христианству, так и всему миру.
— Это так, но на это можно посмотреть и с другой стороны, — ответил Чезаре, — В своем консерватизме наша Церковь поддерживала порядок на протяжении веков, в то время как ислам дробился сперва на две части, — от этого Бог не уберег и нашу Церковь, — а потом и на множество течений внутри этих частей. Причем если нас время от времени попрекают Крестовыми походами и Инквизицией, то, к примеру, низаритский ислам не помнят вообще ни за что, кроме его фанатичных убийц…
Его самого тошнило от того, что он говорил, но он достаточно умел владеть собой, чтобы ни лицом, ни голосом не выдать своего отношения. Обозрев ситуацию на доске, кардинал сдвинул королеву на одно поле по диагонали:
— Шах.
— За Инквизицию нас попрекают только необразованные люди, которые не могут отличить церковное дознание от мирских палачей, — спокойно ответил старик, переводя второго конника под удар ферзя, ставя его на одну линию с королём, — А вот Крестовые походы — это огромная ошибка. В своё время их талантливо высмеял Данте, заметив противоречие в базовых философских доктринах.
Однако, разговору, видимо, не суждено было завершиться. Всего через секунду в саду раздался дикий, полный ужаса женский крик. Он был абсолютно непохож на ту ругань, которая была в типографии. Просто оглянувшись в ту сторону, Чезаре заметил, что из центра лабиринта поднимается уже знакомый чёрный дымок.
— Похоже, осталось трое, — усмехнулся юноша, без разрешения поднимаясь и отправляясь туда. По пути он сразу вспоминал молитву, прочтенную им в прошлый раз. В этот раз без сияния придется обойтись: отец Патриций — это не служащие типографии, а опытный интриган. Он в обман зрения попросту не поверит: если и промолчит, то лишь для того, чтобы использовать информацию в дальнейшем. На всякий случай Чезаре обхватил левой рукой тяжелый нательный крест, прилагавшийся к кардинальской мантии. Не обделенный ни силой, ни ловкостью, Чезаре мог использовать крест не только как символ веры, но и как весомый аргумент для приложения к голове.
Крики повторились вновь. Похоже, ситуация была просто отчаянной, а Чезаре вдруг осознал, что гулял по саду-лабиринту не так часто, чтобы свободно ориентироваться среди высоких зелёных стен. Как будто мало было того, что даже беги он по прямой, он не был бы уверен, что успеет спасти вопящую садовницу. Убедившись, что с позиции отца Патриция его не видно, кардинал попробовал в буквальном смысле срезать путь: продраться напрямую через заросли, расчищая себе дорогу с помощью клинка…
Чезаре двигался настолько быстро, насколько мог. Ветви поддавались плохо, но оно, особо, было не надо: Чезаре не ставил перед собой задачи сделать комфортный широкий проход. Достаточно было возможности просто 'вклиниться'. Хорошо хоть, одежда священнослужителя была достаточно плотной, иначе он бы уже себе все руки бы расцарапал.
Чёрта он увидел скоро. Буквально через десять секунд. Этот чёрт отличался от предыдущего: крупный, жирный, ломающий кусты просто наступив на них. Кардиналу оставалось до него ещё две стены, а вот сам чёрт, который возвышался над стенами где-то в треть своего роста, уже настиг несчастную садовницу и, жадно облизнувшись, раскрыл свой огромный, усеянный острыми зубами рот, явно намереваясь туда отправить визжащую и бессильно упирающуюся особу.
Кардинал задумался, не пустить ли в ход еще один козырь, но потом счел, что и без того вызвал подозрения своим методом передвижения. Вместо этого он, преодолев очередную стену, во всю мощь своих легких выкрикнул 'смыслообразующую' фразу своей молитвы:
— Vade retro, Satana!
Чёрт замер, когда уже половина тела садовницы была у него в пасти. Он не дёрнулся, как сделал бы чёртик из типографии, а, кажется, просто удивился, что что-то мешает ему трапезничать. Чезаре продолжил продвигаться. Подойдя ближе к чёрту, он начал молитву с начала:
— Crux sancta sit mihi lux
Non draco sit mihi dux…
Одновременно он выставил перед собой крест жестом, скорее напоминавшим замах навязным кистенем. Покосившись на девушку, Чезаре все же зажег сияние.
— Vade retro satana
Numquam suade mihi vana
Sunt mala quae libas
Ipse venena bibas
Небрежно отшвырнув садовницу в сторону, черт глухо взревел, словно был от рождения немым, и с неожиданной для такой туши прыткостью бросился на кардинала с явным намерением схватить обидчика и наказать его по всей строгости голодного желудка. Подпустив чёрта близко, Чезаре резко отпрыгнул в сторону, не забыв садануть противника крестом по голове — его стойка не зря напоминала стойку бойца с кистенем. Из-за необходимости уклонения, удар получился смазанным: кистень был не тем оружием, которое вообще предполагало, что после его удара противник может остаться жив. Однако, чудовище, получив по голове, отшатнулось, глухо взревев от боли.
Несмотря на этот успех, положение было аховым. Крест и молитва были недостаточно сильны. Поэтому кардинал все-таки выхватил меч, который ранее не желал демонстрировать в типографии. Короткий, но Церковь никогда не одобряла фрейдизм…
Сделав короткий шаг вперед, Чезаре с отчаянным криком 'In nomine Spiritus Sancti, твою мать!' нанес быстрый удар прямо в оскаленную морду чудовища.
Толстый чёрт оказался проворней, чем мужчина рассчитывал. Быстрым движением пухлой руки, он перехватил предплечье священнослужителя и злобно ухмыльнулся во все свои мама-дорогая-как-их-много зубов. Чезаре, однако, заметил, что левый глаз чудовища горел несколько более тускло, чем правый, — видимо, последствия удара крестом. Поэтому он попробовал восстановить симметрию, ударив чёрта крестом в правый глаз. Параллельно он пытался, когда чёрт отвлечется на отражение удара или боль от пропущенного, вырвать руку из захвата и нанести удар коротким мечом в корпус. Увы, хоть удар крестом и заставил противника отшатнуться, но вот меч оказался неэффективен: он попросту прошел сквозь легкое черта, не причинив вреда. К счастью, Чезаре сумел удержать равновесие. Теперь оба бойца стояли на исходных позициях.
Кардиналу нужно было то, что переломит ход сражения. Чёрт был серьезным противником, кроме того, методы, проверенный на его нематериальном коллеге, были недостаточно эффективны. Он был готов отражать атаку священника… Но он был готов к атаке, нанесенной человеком — и с человеческой скоростью. Если противник сильнее — удиви его. Именно это и собирался делать Чезаре, задействовав имплантат в своей спине, чтобы разогнать организм до предела. Быстрее, чем чёрт мог ожидать, кардинал сократил дистанцию и нанес первый удар крестом по голове и второй — мечом в живот.
Удар крестом пришёлся прямо в ловко подставленную ладонь демона. Пухлые пальцы-сардельки сжались, и святой символ так и остался в кулаке чёрта, на уровне его рогатой головы. Удар мечом, напротив, пришёлся точно в живот, однако в отличие от креста, не встретил совершенно никакого сопротивления, словно противника там и не было. Чёрт, явно рассчитывая, что противник не сможет уклониться, не оставив крест на поругание нечисти, замахнулся свободной рукой для размашистого удара прямо в бок Чезаре. Рассудив, что крест — крестом, а шкура дороже, священник оставил его в руках противника, уклоняясь и отвечая ударом коленом в пах. Не очень по-христиански, зато действенно.
Это оказалось весьма эффективно: становясь материальным для человека, чтобы атаковать его, черт одновременно становился уязвимым для рукопашных атак. Потому и реакция на подлый прием была вполне человеческой. Черт обеими лапами ухватил себя за пах… И тут у него прорезался громоподобный, заставляющий дрожать землю, голос, а порождённая воплем звуковая волна чуть не контузила святого отца, попросту не ожидавшего такого развития событий и стоящего преступно близко к источнику звука столь невообразимой мощи.
Прежде чем отскочить на более-менее достойное расстояние, Чезаре нанес мощнейший удар ногой в тыльную сторону колена. Человек после такого удара вряд ли когда-нибудь смог бы ходить. Как отреагирует чёрт, кардинал не был уверен.
Оказавшись на некотором расстоянии, Чезаре стал ждать, пока противник перестанет орать, и параллельно думал, чем достать его, не подходя слишком близко. На пистолет надежды не было: если меч, который в каком-то смысле часть его, проходит не задерживаясь, почему должны подействовать пули? А вот всяческие проявления веры, похоже, пусть ограниченно, но все же действуют.
Поэтому Чезаре еще разок его перекрестил.
Чёрт послушно рухнул на одно колено. Впрочем, его это мало беспокоило: ослепшая нечисть орала, как оказалось, совершенно по другому поводу. С одной из рук, которые существо прижало к своему паху, всё ещё свисала цепочка нательного креста Чезаре. Похоже, это то, чего не хватало для нормального акта экзорцизма — пробить святым символом защиту чёрта. Теперь, после того как кардинал перекрестил чудовище, второй его глаз окончательно лопнул, и теперь клубы дыма поднимались вверх из обеих глазниц.
Наконец, всё было кончено, и от чёрта остался только злополучный крест, перепачканный копотью настолько, что было попросту непонятно, какого он был цвета изначально.
Подобрав свой крест, Чезаре направился к отброшенной чертом садовнице.
— Вы ранены? — он сам сознавал, что вопрос идиотский, но вопрос 'где вы ранены?' звучал бы еще хуже.
Садовница не отвечала: ее колотила крупная дрожь, а из глаз текли слезы. И даже будучи поставленной на ноги, она не могла самостоятельно идти.
Чезаре вообще-то и самого слегка пошатывало: все-таки последствия 'форсажа' явно не добавляли ему тонуса. Однако образ 'отважный герой тащит спасенную деву волоком за ногу' до того болезненно ранил его эстетические чувства, что приходилось все же тащить ее на руках, подставляя мощное плечо в качестве плакательной жилетки.
Несмотря на эту романтическую картину и свою репутацию дамского угодника, планов насчет приударить за ней (что, учитывая обстоятельства, скорее всего удалось бы) он не строил: и не потому, что садовница была непривлекательна, а просто потому, что сейчас его уже больше интересовало раскрытие церковного заговора, частью которого, — он не сомневался, — были и нападения чертей. Может быть, это было не вполне нормально для здорового молодого парня, но интриги, тайны и политика интересовали его куда больше, чем любые женщины этого мира.
Поэтому, стоило ей слегка успокоиться, как он не преминул расспросить ее о нападении. Увы, ничего полезного она сказать не могла: равняла кусты, вдруг откуда-то из-за спины появился черт, того, кто его вызвал, она не видела. Может, был какой-то неочевидный вопрос, который позволил бы получить крупицу информации. Но Чезаре опасался, что с помутненной после использования 'форсажа' головой невольно выдаст себя.
Глава 3
Добравшись до водяной ямы, Артур повторил фокус с жидкой землёй, прошептав что-то себе под нос.
— След в след за мной, — обернулся он к своей спутнице и лёгкими шагами начал движение по странной субстанции, которая подчинилась силе земли, — Когда перейдём, не двигайся и не выходи, я проверю местность.
Выйдя на свет божий, мужчина несколько секунд пребывал в состоянии, близком к слепоте из-за непривычно яркого света. Какие-то несколько десятков минут в подземелье, всё же, возымели свой эффект. Дождавшись, пока зрачки сузятся, а глаза привыкнут к свету, мужчина огляделся и… понял, что на мушке. В него целился из оружия, напоминающего снайперскую винтовку, крупный чернокожий мужчина в коричневой куртке, который даже не думал прятаться. Это было ни к чему: он надёжно укрылся за оружием с электронным оптическим прицелом. Убедившись, что Артур заметил смотрящий в его сторону ствол, чернокожий взмахнул рукой в перчатке без пальцев, не сводя прицела с англичанина.
Улыбнувшись, Артур проговорил на старом китайском с миной аристократа, обманувшего своего грубого противника:
— В Северном океане обитает рыба, зовут ее Кунь. Рыба эта так велика, что в длину достигает неведомо сколько ли. Она может обернуться птицей, и ту птицу зовут Пэн. А в длину птица Пэн достигает неведомо сколько тысяч ли. Поднатужившись, взмывает она ввысь, и ее огромные крылья застилают небосклон, словно грозовая туча. Раскачавшись на бурных волнах, птица летит в Южный океан, а Южный океан — это такой же водоем, сотворенный природой. И одному только Богу известно, что случится, если птица Пэн заблудится и пролетит случайно над пыльной степью… — закончил цитату из какой-то древней китайской сентенции Артур своими словами, уже на немецком, а его рот исказила воистину саркастическая ухмылка.
Англичанин небрежно ударил тростью в землю. И тут же в воздух взвились тысячи песчинок. Даже не тысячи, а тысячи тысяч, словно крылья гигантской мифической птицы и впрямь превратили местность вокруг в земляной ад. Так бывает, если взорвать на дне чистого озера взрывчатку, зарытую в песок и глину.
Резко поменяв положение стремительным шагом из тайдзи, Артур схватил свою спутницу за руку и быстро повёл сквозь земляное безумие, ориентируясь только ему известным образом.
— Чёрт, надо убираться отсюда как можно скорее! Мы потратили слишком много времени там внизу… закрой глаза и сконцентрируйся на движении в пространстве!
Новая знакомая послушно последовала за ним. Если честно, она немного тормозила мужчину, и они рисковали попасть под пулю… Но пули не было. Чернокожий не торопился стрелять. Артур несильно этому удивился: рядом с ним существовала невидимая аура, в которой песчинки не позволяли себе слишком много агрессии, заодно аура позволяла сносно дышать спутнице англичанина, а вот у стрелка такой ауры не было…
Прокладывая дорогу, Артур выставил вперёд трость, как рапиру и закрыл глаза. Для всех живых существ это был хаос, но для него в этом облаке существовал порядок: крайнее янское состояние Земли можно было перепутать только с Огнём, но никак со стеной, ямой или человеком. Даже если он столкнётся со стрелком, англичанин предпочёл бы именно такой вариант, вместо перестрелки.
И вот, наконец, они вышли на дорогу, ту самую, на которой Артура высадил таксист. Насколько помнил англичанин, это в меру широкая улица между двумя промзонами, огороженными заборами из бетона с колючей проволокой. Оглядев свою спутницу, Артур устало хмыкнул и изрёк:
— Оставь эту ржавую штуковину, с ней в приличное место не пустят… впрочем, с тобой не то что в приличное место не пустят… — Артур немного растерянно потёр лоб, — Уходим вверх по дороге, быстрее! Я пока что-нибудь придумаю… надеюсь.
Женщина послушно перехватила свою нагинату, после чего резким движением вбила её в асфальт, словно ножик в мягкую землю, после чего продолжила послушное шествие за англичанином сквозь хаос земляной пурги. Тот выглядел не очень хорошо: по лицу струился пот, как будто он только что пробежал пару километров.
— Нужно как-то добраться до музея, — выдохнул Артур, — Но тебя просто так не пропустят никуда… мда… Надевай.
Скинув с себя плащ, англичанин остался в элегантно-небрежном деловом чёрном костюме с рельефным тёмно-серым галстуком и серой рубашкой, который шёл ему гораздо больше, чем тот анахронизм, в котором он перемещался по городу до этого (однако сам Артур никогда бы не предпочёл его своему скафандроподобному плащу, если бы не чрезвычайные обстоятельства). Далее он уже снимал с себя перчатки, цилиндр и очки.
— Теперь ты будешь пугалом для людей, — то ли пошутил, то ли нет англичанин, — Разбираешься в истории Японии, Англии, Германии… хоть чего-нибудь?
— Эпохи не путаю, — ответила спутница, принимая у мужчины предмет гардероба. Скафандроподобный плащ смотрелся на ней совершенно неуместно. Хотя… есть ли вообще хоть кто-то в этом мире, на ком бы этот плащ смотрелся уместно? Удивительно, но неторопливость рыжеволосой не играла с ней злой шутки. Напротив, она всё успевала. Наверное, если бы на её месте была более эмоциональная барышня, она бы успела за это время раз пять промахнуться мимо рукавов, под весёлый шелест опадающей, словно снег, земли, что только что парила в воздухе. И дождалась бы, когда стрелок придёт в себя и догадается просто заглянуть за один из углов забора.
— Отлично, будешь моей коллегой-аристократкой из Англии… по крайней мере пару часов, — сказал Артур, передавая ей очки, — Надень, они не изменяют фокус, зато твой цвет глаз изменится. А теперь надо оторваться подальше, пока не поздно…
Куда именно идти, Артур себе с трудом представлял, но вон то здание вполне сходило за естественное укрытие от наблюдения. А дальше нужно было поискать какой-нибудь транспорт или хотя бы понять куда именно идти, чтобы добраться до музея. Это было проблемой: транспорта поблизости как-то не наблюдалось. А кроме того, Артур вскоре услышал, как хрустит под чужими ногами земля. Кто-то приближался.
— Уходи. Я догоню, — тихо сказал Артур и перехватил трость, уперев большой палец в малозаметный рычажок, готовясь встретить гостя. С вопросом, куда именно уходить, было гораздо сложнее. Артур кивнул в сторону будки охраны и добавил:
— Если там есть люди — скажи, что на тебя напали: наёмники не будут атаковать третью сторону, для них обстрел будет затруднён, а пока все сообразят, что произошло, мы сможем что-то придумать. Только не шарахайся от людей, они как волки — не атакуют того, кто их не боится.
Женщина кивнула и отправилась в указанном направлении быстрым шагом. Как раз вовремя. Не успела она отойти на десяток шагов, как из-за угла показался чернокожий наёмник. Вид у него был не особо жизнерадостный, что неудивительно, учитывая, сколь сильно его потрепал земляной хаос. Рассечения на лице, царапины и грязная рваная одежда. Он заходил за угол, разумно держась на расстоянии, не позволяя укрывшемуся за углом англичанину атаковать в ближнем бою. Едва увидев Артура, он зажал спуск, и его оружие ударило очередью. Тот почувствовал, как пули ударились ему в левое бедро, и выкрикнув что-то на китайском, нажал на рукоятку. Трость распалась, выпустив на свет китайский прямой клинок-цзянь. В следующее мгновение клинок рассёк землю под Артуром, подхватывая какой-то камешек вместе с горстью земли и, словно китайская осадная катапульта, метнул всё это добро в лицо наёмнику. Сам англичанин стремительно рванулся следом за импровизированным метательным снарядом, а его воля уже прокладывала траекторию меча через оружие противника. Старый клинок был способен рубить вещи гораздо более прочные, чем современная ружейная сталь.
Стрелок, изначально явно не собиравшийся убивать Артура, теперь пытался просто выжить. Отчаянно и почти не целясь, он выпустил очередь пуль, от которых не составило труда увернуться. Кто-то другой не смог бы похвастаться такой чёткостью движений, такой выносливостью и крепостью рук, однако, Артур не был кем-то другим. Старый клинок перерубил ствол винтовки, когда стрелок уже готовился бросить оружие и тянулся за ножом, рукоять которого торчала из ножен на груди.
Вторая рука Артура, державшая 'ножны' меча, точнее ту часть трости, которая логически выполняла их функции, направилась в шею врагу, а кисть произвела секущее движение по сонной артерии. Клинок же лёг на рукоять ножа наёмника, прижав её к ножнам и упёршись в грудь остриём. Артур остановил клинок ровно в нужном месте, это была не английская техника проносной рубки… англичанин сражался мечом и ножнами так, как обучали сражаться двумя прямыми мечами в закрытых религиозных китайских школах тысячелетие назад. Утончённая техника, положенная на шаги тайдзи, органично сочеталась с ними и была явно изначально предназначена для этого стиля.
— Остановись, или умрёшь, — процедил Артур сквозь зубы по-английски.
Впрочем, воспринять это требование противник был не в состоянии. Сам чернокожий был раза в два тяжелее молодого историка, однако, это не помешало ему, едва получив по шее, закатить глаза и рухнуть бессильным мешком картошки на землю, не в силах сохранить сознание. Всё же, порой Артур не мог сдержаться и наносил слишком сильный удар. Теперь у него на руках был бессознательный наёмник, вооружённый как Джеймс Бонд из старых фильмов.
Поделиться книгой: