Смерть и старая дева

— Кларинда, почему ты прячешься в этом доме так много лет?

— Я не помню. Ах да. Я боялась.

— Чего?

— Странно всё это. Первую половину жизни я боялась жизни, вторую половину — смерти. Постоянно боялась. Эй! Скажи мне правду! А что будет потом, после того, как пройдут эти двадцать четыре часа, после озера и после того, как поезд привезёт нас обратно и мы вернёмся домой… ты будешь заниматься со мной любовью?

— Десять тысяч миллионов лет, — ответил он.

— Ого, это действительно долго, — сказала она тихим голосом. — Действительно долго. Что же это за сделка такая, а? Ты дашь мне 24 часа молодости, а я — десять тысяч миллионов лет своего драгоценного времени.

— Не забывай, это и моё время тоже. Я никогда тебя не покину.

— И ты будешь любить меня?

— Угу.

— Как же знакомо звучит твой голос.

— Ну так взгляни же на меня.

Он увидел, как сквозь распечатанную замочную скважину на него уставился глаз. Он улыбнулся подсолнухам в поле и подсолнуху в небе.

— Я наполовину слепа, но не может же это быть Уилли Винчестер?!

Он ничего не ответил.

— Но, Уилли, тебе не дашь и двадцати лет, хотя прошло больше семидесяти.

Он поставил бутылочку перед дверью и отошёл к лесу.

— А ты можешь… Ты можешь сделать меня такой же молодой? — сказала она, заикаясь.

Он кивнул.

— Ах, Уилли, Уилли, неужели это ты?

Она ждала, глядя на него, такого спокойного, счастливого, молодого, на волосах и щеках которого горело солнце.

Прошла минута.

— Ну? — спросил он.

— Подожди! Дай мне подумать! — закричала она.

Он ощущал, как там, внутри дома, она сидит и перебирает свои воспоминания, словно просеивает сквозь сито, и от них не остаётся ничего, кроме пыли и пепла. Он чувствовал всю пустоту этих воспоминаний, которые сгорали, оставляя за собой только горстку пепла.

«Пустыня и ни одного оазиса», — подумал он.

Она вздрогнула.

— Ну? — спросил он снова.

— Странно, — пробубнила она, — сейчас мне кажется, что двадцать четыре часа стоят десяти тысяч миллионов лет. Это справедливая и хорошая сделка.

— Да, это так, Кларинда.

Засовы задвигались, замки загремели, дверь с треском открылась. Её рука быстро схватила бутылочку и утащила внутрь.

Прошла минута.

А потом, словно пистолетные выстрелы, послышались быстрые шаги. Задняя дверь распахнулась. Сначала с верхних окон посыпались ставни, потом с нижних. Из окон повалила пыль. А потом в открытую парадную дверь вылетела пустая бутылочка и разбилась о камень.

Птичкой выпорхнула она на крыльцо. Солнечные лучи пронизывали её, и она вся светилась, словно освещённая прожекторами актриса. Затем она спустилась вниз и схватила его за руку.

Мальчишка на улице остановился, уставившись на неё, и когда побежал дальше, то продолжал оборачиваться.

— Чего он на меня уставился? Я красивая?

— Очень!

— Мне нужно взглянуть в зеркало!

— Нет, тебе не нужно.

— Все в городе увидят, какая я красивая? Или мне так кажется, а ты мне подыгрываешь?

— Ты есть сама красота.

— Да, я чувствую, что я красивая! Сегодня ночью каждый мужчина захочет танцевать со мной? А они будут соревноваться за это?

— Будут, конечно, будут!

И они пошли по дорожке под жужжание пчёл и шёпот листьев, вдруг она остановилась и посмотрела на его светящееся лицо.

— Уилли, Уилли, а когда мы вернёмся обратно, ты же не обидишь меня?

Он посмотрел ей в глаза и провёл ладонью по щеке.

— Нет, я не обижу тебя, — нежно ответил он.

— Я верю тебе, Уилли, верю.

И они побежали по дорожке и быстро скрылись из виду. От них остались только пыль, распахнутая парадная дверь, открытые окна. Теперь солнечный свет мог проникать туда вместе с птицами, которые будут вить гнёзда и выращивать своих птенцов. Лепестки летних цветов, словно свадебный дождь, будут засыпать комнаты и пустующую кровать. И летний ветер принесёт в дом особый аромат, аромат Начала или первого часа сразу после Начала, когда мир только появился и впереди только радость и никакой старости.

Где-то в лесу слышно, как прыгают кролики, словно бьются молодые сердца.

А вдали загудел поезд и стал набирать ход, всё быстрее и быстрее, в сторону города.