— Кларинда, почему ты прячешься в этом доме так много лет?
— Я не помню. Ах да. Я боялась.
— Чего?
— Странно всё это. Первую половину жизни я боялась жизни, вторую половину — смерти. Постоянно боялась. Эй! Скажи мне правду! А что будет потом, после того, как пройдут эти двадцать четыре часа, после озера и после того, как поезд привезёт нас обратно и мы вернёмся домой… ты будешь заниматься со мной любовью?
— Десять тысяч миллионов лет, — ответил он.
— Ого, это действительно долго, — сказала она тихим голосом. — Действительно долго. Что же это за сделка такая, а? Ты дашь мне 24 часа молодости, а я — десять тысяч миллионов лет своего драгоценного времени.
— Не забывай, это и моё время тоже. Я никогда тебя не покину.
— И ты будешь любить меня?
— Угу.
— Как же знакомо звучит твой голос.
— Ну так взгляни же на меня.
Он увидел, как сквозь распечатанную замочную скважину на него уставился глаз. Он улыбнулся подсолнухам в поле и подсолнуху в небе.
— Я наполовину слепа, но не может же это быть Уилли Винчестер?!
Он ничего не ответил.
— Но, Уилли, тебе не дашь и двадцати лет, хотя прошло больше семидесяти.
Он поставил бутылочку перед дверью и отошёл к лесу.
— А ты можешь… Ты можешь сделать меня такой же молодой? — сказала она, заикаясь.
Он кивнул.
— Ах, Уилли, Уилли, неужели это ты?
Она ждала, глядя на него, такого спокойного, счастливого, молодого, на волосах и щеках которого горело солнце.
Прошла минута.
— Ну? — спросил он.
— Подожди! Дай мне подумать! — закричала она.
Он ощущал, как там, внутри дома, она сидит и перебирает свои воспоминания, словно просеивает сквозь сито, и от них не остаётся ничего, кроме пыли и пепла. Он чувствовал всю пустоту этих воспоминаний, которые сгорали, оставляя за собой только горстку пепла.
«Пустыня и ни одного оазиса», — подумал он.
Она вздрогнула.
— Ну? — спросил он снова.
— Странно, — пробубнила она, — сейчас мне кажется, что двадцать четыре часа стоят десяти тысяч миллионов лет. Это справедливая и хорошая сделка.
— Да, это так, Кларинда.
Засовы задвигались, замки загремели, дверь с треском открылась. Её рука быстро схватила бутылочку и утащила внутрь.
Прошла минута.
А потом, словно пистолетные выстрелы, послышались быстрые шаги. Задняя дверь распахнулась. Сначала с верхних окон посыпались ставни, потом с нижних. Из окон повалила пыль. А потом в открытую парадную дверь вылетела пустая бутылочка и разбилась о камень.
Птичкой выпорхнула она на крыльцо. Солнечные лучи пронизывали её, и она вся светилась, словно освещённая прожекторами актриса. Затем она спустилась вниз и схватила его за руку.
Мальчишка на улице остановился, уставившись на неё, и когда побежал дальше, то продолжал оборачиваться.
— Чего он на меня уставился? Я красивая?
— Очень!
— Мне нужно взглянуть в зеркало!
— Нет, тебе не нужно.
— Все в городе увидят, какая я красивая? Или мне так кажется, а ты мне подыгрываешь?
— Ты есть сама красота.
— Да, я чувствую, что я красивая! Сегодня ночью каждый мужчина захочет танцевать со мной? А они будут соревноваться за это?
— Будут, конечно, будут!
И они пошли по дорожке под жужжание пчёл и шёпот листьев, вдруг она остановилась и посмотрела на его светящееся лицо.
— Уилли, Уилли, а когда мы вернёмся обратно, ты же не обидишь меня?
Он посмотрел ей в глаза и провёл ладонью по щеке.
— Нет, я не обижу тебя, — нежно ответил он.
— Я верю тебе, Уилли, верю.
И они побежали по дорожке и быстро скрылись из виду. От них остались только пыль, распахнутая парадная дверь, открытые окна. Теперь солнечный свет мог проникать туда вместе с птицами, которые будут вить гнёзда и выращивать своих птенцов. Лепестки летних цветов, словно свадебный дождь, будут засыпать комнаты и пустующую кровать. И летний ветер принесёт в дом особый аромат, аромат Начала или первого часа сразу после Начала, когда мир только появился и впереди только радость и никакой старости.
Где-то в лесу слышно, как прыгают кролики, словно бьются молодые сердца.
А вдали загудел поезд и стал набирать ход, всё быстрее и быстрее, в сторону города.