Помоги проекту - поделись книгой:
– Это сон! – Глеб крикнул Мёнгере прямо в ухо. – Управляй им!
Мёнгере закусила губу: да, она знает, сама говорила, но слишком реально то, что происходит. Что же делать?!
По полу пошла волна, доски паркета с треском взлетали в воздух. Чудовище поднесло созданную из них руку к глазам и внимательно ее разглядело. Затем резко выбросило ладонь вперед и попыталось дотянуться до путников. Мёнгере рванулась от него, но не удержалась на кривой поверхности: ноги соскальзывали. А монстр почти добрался до нее. Усилием воли она представила: на чудовище нападают жуки-древоточцы и сгрызают его руку.
Монстр взревел: деревянная конечность обратилась в труху. Тогда он отрастил бетонную руку и с силой ударил по тому месту, где стояла Мёнгере. В последний момент девушка отпрыгнула. Но не удержалась и покатилась прямо в открытую пасть чудовища. Она пыталась ногтями вцепиться в пол, но тот вздыбился, словно норовистый скакун, сбрасывая неопытного седока. Послышался скрежет – батарея то сжималась, то распрямлялась, как гармонь. Мёнгере поняла, что монстр смеется.
Она разозлилась: этот урод обойдется без обеда.
«У меня в руке железная палка, – подумала она, – и я сильная».
Размахнулась и ударила прутом по батарее. Смешок оборвался. А затем девушку подбросило: монстр пришел в ярость и наконец освободился. Вверх взметнулись обломки кирпичей, бетона, стекла. Мимо Мёнгере, чудом не задев, со свистом пролетела оконная рама. Здание рухнуло, увлекая путников за собой.
Мёнгере живо представила: они падают на гору подушек и перин. И тут же погрузилась в пуховые объятия.
– Черт! Отсюда и не выберешься, – где-то слева проворчал Глеб.
Он с трудом полз, увязая в мягких тюфяках.
– Я чуть не задохнулся – прямо лицом туда упал, – пожаловался Приш.
И Мёнгере стало смешно: ну на самом деле, у нее получилась пуховая ловушка – надо бежать, а они двинуться не в состоянии.
Глядя на девушку, развеселились и Приш с Глебом. Монстр снова зарычал, но как-то неуверенно. И Мёнгере поверила: она может сделать так, чтобы сон подчинился. Она его хозяйка – ведь создатель кошмаров привиделся сперва именно ей. Мёнгере расслабилась: она справится.
Чудовище шагнуло, и тут же его правая нога подвернулась, и он растянулся. Да так, что пропахал носом землю. От этого зрелища Мёнгере звонко расхохоталась: до чего же смешно! А еще у него голова на шее не держится! И тут же со звонким треском монстр лишился головы. Он зашарил руками в ее поисках, растеряв свою грозность. И Мёнгере потеряла интерес: не хочется сражаться с тем, кто внушает жалость. Это недостойно. Она прошептала: «Ты дом. Красивый и крепкий. В тебе будут жить люди, долго и счастливо».
И тут же их выдернуло. Мёнгере с остальными оказалась на берегу пруда. Здесь уже наступила полночь, и бледная луна отражалась в воде. С деревьев облетела листва, они казались собственными скелетами. Ни ветра, ни звука. Словно путники очутились на изнанке мира, его черно-белом негативе. И в этот момент из воды появилось существо. Оно брело к берегу, его обвисшая кожа шлейфом тянулась за ним.
Мёнгере внимательно вгляделась: до чего же это создание некрасивое. Все его боятся, и никто не любит. Плохо так жить и неправильно. А существо шептало:
– Помогите. Отдайте мне ваши сны. Я так хочу есть.
Еще немного, и оно упадет и умрет. Мёнгере решилась:
– Я даю тебе имя, ты будешь называться Сайнунт – дух доброго сна. Отныне ты станешь приходить к людям ночью и дарить хорошие сновидения. Так я сказала, и пусть это свершится.
Ярко вспыхнула луна, превращаясь в солнце, пруд покрылся белоснежными лилиями, деревья украсились листьями. А Сайнунт обернулся тучной коровой, чья шкура была расписана изображениями звезд и небесных светил, а рога украшены цветами. Мёнгере подбежала к корове и обняла ее. И это сразу же стало картинкой из книги сказок.
Глава шестнадцатая. Поэт
Путники перенеслись обратно в квартиру, Хухэ с радостным тявканьем бросился навстречу. Мёнгере схватила его на руки. Фенек на мгновение замер, а затем осторожно освободился, словно не веря, что дал прикоснуться к себе человеку.
– Я первая его погладила! – с торжеством сообщила Мёнгере.
– Ты вообще крутая, – подтвердил Глеб. – Ловко справилась с кошмарами.
Он подошел к окну. Теперь город выглядел обычным. И почему-то казалось, что всё будет в порядке. Фонари откликнулись тремя вспышками, подтверждая, что он прав: «Спа-си-бо!» Глеб присел на диван.
– Вроде до утра время есть, а спать не хочется, – сказал он.
– Выспались уже, – пошутил Приш.
Глеб растянулся и уставился в потолок. Почему-то сегодняшние события напомнили ночь перед изгнанием. Тогда он тоже лежал без сна и смотрел вверх безо всяких мыслей. Долгая-предолгая ночь в полном одиночестве. Его накачали обезболивающими и строго-настрого приказали лежать на животе. Как только медсестра вышла, Глеб перевернулся.
Тогда его звали иначе – у поэтов в ходу были псевдонимы. А что он будет поэтом, стало ясно при рождении – в области лопаток акушерка обнаружила зачатки крыльев.
– Поздравляю, мамочка, – обрадовала она, – у вас пиит.
Акушерка любила устаревшие слова, но роженица прекрасно ее поняла. Ведь сбылась ее давнишняя мечта.
Глеб рос, а вместе с ним крылья. Уже в три года он попытался взлететь и целых пять секунд удерживался в воздухе. Он этого не помнил, зато мама записывала все достижения. В пять лет Глеб сочинил первые стихи:
Родители объявили знакомым и родственникам, что сын – гений. С этим ощущением Глеб и жил.
В пятнадцать его отправили в престижнейшую школу поэтов. Заведение располагалось в соседнем городе, в часе езды. Глеб, конечно, переживал, не хотел расставаться с друзьями – неясно, как сложатся отношения в новой школе. Но родители выступили дружно: их сыну всё самое лучшее. Тем более ребенок полностью оперился – крылья после линьки поменяли серый оттенок на редкий графитовый цвет с седыми вкраплениями, что уже говорило о неординарности будущего поэта.
Набор в школу происходил через экзамены. Конкурс был сумасшедшим: десять человек на одно место. Не только у Глеба родители хотели лучшего для своего ребенка. А он мечтал об одном: быстрее разделаться со всем этим и махнуть на море. Накупаться до одури, чтобы на год хватило. Родители бегали по кабинетам и суетились, а Глеб расслабился: не пройдет, так не пройдет. Стихи писать ему никто не запретит.
Среди поступающих он приметил одного парня. Тот был полной противоположностью Глебу: рыжий, плотный и с ослепительно белыми крыльями. Глеб не выдержал и подошел:
– Ты не ангел случайно?
Тот отмахнулся:
– И ты туда же! Достали уже этим цветом. Думаю перекрасить.
Глеб едва не поперхнулся:
– А разве можно?
Парень насмешливо посмотрел на него:
– А кто сказал, что нельзя? Мы поэты, нам можно всё.
Сами экзамены прошли легко. Глеба попросили прочесть три стихотворения, написанных в разных стилях. И конечно же, взлететь. Глеб не мог не попозировать. Распахнул крылья и взметнулся под потолок. Мол, вдохновения ему не занимать. Все знают: чем выше оторвется от земли поэт, тем больше у него таланта. Нельзя писать стихи без полета. Это вам не приземленная проза, это парение души. Приемная комиссия довольно переглянулась, и Глеб понял: он принят. Поэтому и не удивился, когда через неделю увидел свое имя в списках. Рыжий парень тоже поступил.
За первый год они сдружились. Рыжеволосого звали Василием, но он стеснялся своего имени и представлялся Лисом. Мол, и масть волос подходящая, и эти буквы в имени есть. Василий и псевдоним себе взял соответствующий: Белый Лис. А Глеб долго мучился: в голову ничего не приходило. И лишь когда преподаватели поставили вопрос ребром, вымучил из себя: Черный Поэт.
– А масло масляное, – ржал Лис. – Не мог что-нибудь покреативней изобрести?
– Да пофиг, – отмахнулся Глеб, – потом сочиню. А пока и это сойдет.
Новый псевдоним он так и не придумал: прозвище Поэт прилипло к нему, точно репейник. Ко второму году обучения у них сложилась компания: Глеб, Лис и две подружки из класса критиков: Джейн и Скарлетт. Ходили вместе в кино и сидели в кафешках, обсуждая стихи маститых поэтов. Спорили порой до глубокой ночи.
Постепенно Глеб стал замечать, что Лису нравится Джейн. Друг терялся в ее присутствии, заливался краской и во всём соглашался.
– Ты что, на Джейн запал? – как бы невзначай поинтересовался Глеб.
– А что, видно? – Лис смутился.
– Ага, – кивнул Глеб. – Ты с нее глаз не сводишь.
Лис помешал соломинкой мохито и сделал глоток, Глеб его не торопил.
– Как думаешь, шансы есть? – спросил Лис.
Глеб пожал плечам: откуда ему знать, он же не девушка. Джейн милая, но вполне обычная: пухленькая, но в меру. Волосы светлые, собраны в хвост. И добрая, даже чересчур. С таким мягким характером ей трудно поэтов разбирать.
Вот Скарлетт другая. Более насмешливая и самоуверенная. Волосы медные, вьются проволокой. А сама мелкая и худенькая, метр с кепкой. Когда стихи анализирует, в выражениях не стесняется. Вечно с Глебом спорит до посинения, несколько раз ругались в пух и перья. Из нее получится настоящий критик.
Джейн и Скарлетт работают в паре: пишут критические статьи. Читать их всегда интересно. Скарлетт язвительная, Джейн – оправдывающая. В результате выходит то, что нужно. Их уже публиковали в толстом литературном журнале, куда большинству начинающих вход воспрещен.
В кафе появились подружки. Скарлетт эффектно опустила перед Глебом журнал и произнесла:
– Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать[8].
И веером разложила перед поэтом несколько купюр.
– Что это? – удивился тот.
– Твой гонорар, великий Черный Поэт, – нарочито смиренным голосом произнесла Скарлетт. – Джейн твои шедевры пристроила.
Он вопросительно посмотрел на приятельницу.
– Это мама, – смутилась та.
Про ее родительницу знали мало. Вроде она имела отношение к изданию книг, но подробности Джейн скрывала – стеснялась. Зато старалась помочь друзьям.
Глеб пролистал журнал. Вот, прямо в середине его стихи. Только…
– Их отредактировали, – виновато улыбнулась Джейн.
Понятно. Вместо рваного слога – гладко прилизанный. Ритм выверен, рифмы почищены. Но всё равно приятно.
Их учили в школе, что основная работа над произведением начинается после его написания, только руки вечно не доходят. Глеб набрал номер телефона мамы, та ответила не сразу.
– Привет, ма, – нарочито небрежно начал он, – у меня тут стихи вышли… А-а, ты в поликлинику едешь? Некогда? Ага, потом поговорим.
Он постарался скрыть разочарование от друзей, вроде удалось.
Лис деланно вздохнул:
– Снова меня обошла удача. Как жить?
Все рассмеялись. Лис не любил стихи. Парадокс: парень родился с крыльями и совершенно равнодушен к поэзии. Но деваться некуда: обязан до конца жизни кропать лирику. Выбора нет: или пишешь, или расстаешься с крыльями. А Лис считал, что белоснежное оперенье – он так и не перекрасил крылья – добавляет ему плюсов при общении с девушками. В общем, мучился. Преподаватели морщились, но к рифме и ритму придраться не могли – здесь всё было, как надо. А вот за отсутствие образности, эмоций и поэтичности парню доставалось, но Лис совсем не переживал.
Глеб пересчитал деньги – вполне прилично. Хватит на хороший подарок. Он убрал купюры в карман, Скарлетт прокомментировала:
– И что богатенький Буратино собирается делать с несметными сокровищами?
Глеб пожал плечами: не хотелось распространяться, но его выдал Лис. Брякнул, не подумав:
– Так у Авроры скоро днюха. Думаю, на нее.
– А-а-а, ясненько, – без эмоций ответила Скарлетт.
Она терпеть не могла Аврору Сияющую.
Аврора преподавала в школе верлибр и когда-то была музой умершего Мастера. Говорили, что она тоже подавала надежды, но со смертью возлюбленного из-под ее пера не вышло ни одного стиха. Скарлетт была другого мнения.
– Да она бездарность, – частенько убеждала она друзей, – за нее Мастер и сочинял. Тоже мне, муза! Это другим словом называется.
Глеб в такие моменты отмалчивался.
В их класс Аврора Сияющая пришла в начале учебного года. Глеб принял ее за новенькую и ошибся: она оказалась преподавательницей.
– Ей уже под тридцатник, – насмешливо щурилась Скарлетт. – Наш Поэт втрескался в старуху.
Глеб всё понимал, страдал, но ничего с собой поделать не мог. Высокая, стройная («Кожа до кости», – ехидничала Скарлетт) Аврора казалась Глебу идеальной музой. Одни ее глаза чего стоили: огромные и беззащитные. Глеб мечтал доказать ей, что способен защитить ото всего. Жаль, что Дон Кихот сейчас не в тренде. Глебу иногда хотелось отправиться на подвиги во имя любимой и даже сразить парочку ветряных мельниц.
А вот стихи в ее честь не писались. Глеб пытался, но ничего путного не выходило. У Авроры были прелестные зубки: белые и ровные. Глеб часто сравнивал их с жемчугом. Но не напишешь же такую пошлость? Избито до невозможности. А искать другое сравнение глупо, получается вымученно. Скарлетт часто докапывалась:
– Что ты в ней нашел? Она же на куклу Барби похожа.
Глеб не находил слов. А может, Скарлетт права и он любит не Аврору, а те чувства, которые она в нем вызывает?
А мама так и не перезвонила…
Глава семнадцатая. Переводные экзамены
Перед переводными экзаменами их огорошили: председателем комиссии назначен человек со стороны. Глебу это было глубоко безразлично, но школа стояла на ушах. Особенно преподаватели с факультета критики. Скарлетт раздобыла информацию о новоприбывшем и с гневом вещала:
– Да он ноль без палочки! Ни одной изданной книги, всё за свой счет.
Глеб отмахнулся: и с талантливыми поэтами такое случается, это не показатель.
– Да ты послушай! – Скарлетт закатила глаза и продекламировала:
Лис не выдержал и расхохотался в голос.
– Что это за бред? – Глеб удивился.
– Да у него все стихи такие, вчера в интернете лазила, искала, что это за чудо к нам направили.
Поделиться книгой: