Суженый-ряженый (СИ)

- Так вы поможете?

Черт. О чем он?

- Э-э-э, - все-таки вырвалось мое коронное.

- Из вас получилась бы чудесная Снегурочка. Моя напарница одного с вами роста, костюм должен подойти, разве что пуговицы придется перешить. Фигура у Елены немного другая.

Я посмотрела на свои ноги. Да, с мороком явно переборщила. Короткие ноги, широкие бедра, плоская грудь. Пошевелила пальцами в вязаных носках. Деревня.

- Ну так как? Выручите? Больше мне обратиться не к кому. Все наши уже разбились на пары.

- А что с Еленой?

Сравнение было явно не в мою пользу, поэтому напарница Константина сильно заинтересовала. Вон и голос даже прорезался.

- Я же говорю, ногу сломала. А у нас расписание утренников.

- Так вы из театрального?

Во взгляде Кости мелькнуло сомнение, не связался ли он с имбицилкой. Видимо эту часть объяснения я прослушала, глядя в его глаза, а не на губы. Словно боясь передумать, он торопливо сказал:

- И слова учить не надо. Вы только будете улыбаться. Вот как сейчас. Я сам все сделаю.

Мне стало обидно. Единственный раз, когда мне кто-то так сильно понравился, что я провела в любовном бреду пять дней, и то умудрилась выглядеть дурой. Сейчас сосед развернется и уйдет вербовать на роль Снегурочки старуху из сорок седьмой. Та хоть громко говорит.

- Где костюм? И дайте почитать, что там Снегурка должна произносить.

- И петь. Здесь запись утренника.

В раскрытую ладонь легла флэшка, а у ног появилась мягкая сумка.

- Я не буду мешать. Зайду через час. Будьте готовы.

- Как через час?

- Я же сказал, дело срочное. И никого на примете, кроме вас, нет.

- Меня зовут Василиса, - спохватилась я, но вспомнив про нос картошкой, узкие губы и короткие ноги, быстро добавила:

- Можно на «ты» и Вася.

- Через час, Василиса, - Костя посмотрел на меня долгим взглядом, и, повернувшись к своей двери, вытащил из кармана ключи. Сигнальная паутина оборвалась не гитарной струной, а пожарной сиреной. Сосед тоже вздрогнул. Совпадение?

Пригляделась внимательнее. Никакого морока. Человек. Хоть и выглядит как бог.

На коротком видео Снегурка-Елена порхала бабочкой, пела соловьем, говорила, будто реченька журчит. Мой же голос под мороком скорее каркал. Да и черные, как смоль, волосы делали меня похожей на ту самую птицу.

Я достала из сумки серебристое платье, голубую шубку, обшитую искусственным мехом и треугольную корону, лентами привязанную к белобрысому парику. Белые сапожки и близко не полезли на мои ноги, даже когда я сняла бабушкины носки. Платье сильно обтянуло бедра, перерезав их глубокими поперечными складками, а на груди повис мешок. Хм, у Елены-то размер не меньше третьего. Шубка села не лучше. Пуговицы не застегнутся, даже если их перешить на самый край. Смотрела я на себя в зеркало и видела огородное пугало. Из-под парика сапожной щеткой торчали черные волосы, пригладить которые мне так и не удалось. А времени оставалось всего-то двадцать минут.

Слова песни и прочие шутки-прибаутки я запомнила с помощью заклинания, осталось дело за малым - выглядеть как настоящая Снегурочка. Но что я могла в себе изменить, не вызвав подозрения? Разве что родные волосы вернуть? Сцепила пальцы в замок, медленно разъединила, провела скрещенными руками от запястий до плеч, от шеи до самой маковки. Тряхнула головой, неосторожно хлестнув по попе собственной косой. Так-то лучше. Зашвырнула парик подальше. Припудрила картофелеобразный нос, нарисовала розовым карандашом губы. Завязала под подбородком ленты от короны и всмотрелась в свое отражение. Н-да. Показала самой себе язык. Может, румяна помогут?

Не помогли. Стала похожа на Марфушеньку-душеньку. Умылась и опять напудрилась. Глянув на часы, быстро провела ладонями по бедрам, совсем на капелюшечку сделав их уже. Вдруг придется к детишкам наклоняться, а платье возьмет и треснет по швам?

Пока я красилась и ворожила, времени на перешивание пуговиц не осталось. Достав серебристый кушак из своего гардероба, перетянула им талию и, топнув ногой в собственных, а не в сношенных ленкиных сапогах, произнесла с вызовом в голосе «Ох, и хороша же я!». Совсем как Оксана из «Вечеров на хуторе близ Диканьки» повела бровями, улыбнулась.  И вздрогнула от звонка в дверь. Сердце попыталось вырваться из груди, но снегуркино платье не разрешило.

Я открыла дверь и остолбенела. На меня из-под кустистых бровей смотрел самый настоящий Дед Мороз. Вот я балда! Если я Снегурочка, то с какой стати ожидала увидеть Костю в прежнем виде?

- Готова? - только и спросил он, не обратив никакого внимания на мою «царственную красоту».

Я кивнула и, подхватив прилагаемую к наряду торбу, полетела следом за спешащим вниз дедом в синей шубе и огромных валенках.

- А где твой мешок?

- В машине, - коротко бросил он, не оглядываясь. Посох мерно стучал по ступеням.

Стоило нам выйти на улицу, как гуляющая с бабками и няньками малышня окружила нас восторженной толпой и не отставала до самой стоянки, несмотря на визгливые требования взрослых. Радости не было конца, когда Дед Мороз, подняв багажную дверь серебристого джипа, вытащил небольшой мешочек и одарил каждого ребенка петушком на палочке.

- Всегда держу запас в машине, - пояснил он, открывая передо мной переднюю пассажирскую дверь. - Чтобы соответствовать образу.

Посох присоединился к объемному мешку, лежащему на заднем сидении.

- Мы куда?

- Сначала в частный сад на Заречной, потом в детский дом, - взгляд Деда Мороза был серьезным, и я наконец разглядела цвет глаз - холодная сталь.

В животе от волнения летали бабочки.

Впрочем, бабочки – это скорее людской шаблон. На самом деле я чувствовала, что там ползают змеи. Вот одна укусила за сердце, в обиде, что Костя и бровью не повел, когда увидел меня в новом образе, другая тут же укусила за печень, напомнив о Елене-гипсовой ноге, о ее нежных взглядах в сторону Деда Мороза во время исполнения арии Снегурочки.

- Ты первая входи, - Костя подтолкнул меня к двери в актовый зал с огромной богато украшенной елкой. - Поздоровайся с детьми и сразу зови меня. Поняла?

Я сглотнула, неуверенно кивнув головой. Костя оказался более решительным – пихнул меня вперед, и я влетела в комнату с замершими от восторга детьми.

Все оказалось не так уж и страшно. Быстро освоившись, я исполнила весь полагающийся репертуар, ничуть не уступая в способностях Елене-толстозадой. А что? Разве не правда? И голос у меня лучше.

Когда снежинки, мишки и зайчики грянули «Дедушка Мороз!» в десятый раз, мне пришлось подойти к двери, у которой замер Костя, и уже самой подпихнуть его, иначе его «О-хо-хо!» дети бы так и не услышали. Заглянув в его удивленные глаза, я и сама оторопела - они поменяли цвет. Стали светло-зелеными.  Как молодые побеги у ели.

- Ты чего? - спросила я, садясь в машину. - Мальчика назвал девочкой, спел не ту песню. Разве в сценарии была не «В лесу родилась елочка»?

Костя опустил глаза, которые опять стали холодно-ледяными, завозился с рукавицами, не зная, куда их сунуть.

Так и не дождавшись ответа, я уставилась на хлопья снега, которые тихо падали на лобовое стекло и неумолимо сминались движущимися дворниками. Мне было хорошо рядом с молчащим Костей. Тепло и уютно.

- Где мы? – очнулась я от умиротворяющей тишины, нарушаемой лишь шумом двигателя и стуком дворников. Я не узнавала город, готовящийся к Новому году. Серые здания, малолюдные улицы. Ни рекламных огней, ни светофоров.

- Мы за городом. Еще минут пять, и будем на месте.

Я прислушалась к своим ощущениям.

- Мы точно за городом?

- Да, уже километров десять как.

Нет, ничего не болело, никаких натянутых нитей, давящих узлов. Я искоса посмотрела на Константина. Серьезен, внимательно смотрит на дорогу, где снег валит густой пеленой.

- Давно ты живешь в нашем доме?

- Около месяца.

Нет, не подходит. Болезненные узы я чувствую уже больше года. Да и быть моим суженым-ряженым Костя не может. Он человек, а узы - магические. Наверное, моя внезапная влюбленность в соседа заглушает все прочие эмоции. Более свежие чувства ложатся на старые, делая их менее острыми.

Украшенный мишурой спортивный зал в детском доме разительно отличался от уютного зала частного садика: меньшего размера елка, больше ручных поделок, передаваемые из поколения в поколение новогодние костюмы. Меня поразили детские глаза. Нет, в этих тоже светился восторг, но он был каким-то голодным, словно новогодними ощущениями дети хотели насытиться впрок, чтобы жить ими до следующего праздника. Когда я взяла мальчика-зайчика за руку, меня прострелило болью. Мишка тоже оказался покалеченным. Я раздавала подарки, и каждое прикосновение к снежинкам, петушкам, мышкам кололо, резало, кромсало душу.

- Снегурочка, приходи к нам еще! - кричали дети, стараясь дотянуться до меня, обнять, прижаться, просто потрогать. Дети жаждали чуда, которого в их жизни было так мало.

Чем я могла им помочь? Маму и папу не вернешь по мановению руки, я и сама росла сиротой при живых родителях, но у меня была хотя бы бабушка.

И я решилась. Заберу у каждого ребенка его затаенную боль, сделаю счастливым хотя бы до Рождества.

- Кто хочет поцелуя Снегурочки?  Подходите по одному!

Я крепко обнимала каждого, целовала в щеку и отпускала с обещанием вернуться на следующий год. В конце я уже ничего не видела от слез. Боль переполняла меня.

Детей увели спать, а меня, словно немощную старуху, потащил на себе Костя.

- Что с тобой? - тревога в голосе была неподдельной.

- Останови у обочины и отвернись.

Я вылезла из машины и наклонилась над канавой. Меня рвало черным. Я захлебывалась слезами и соплями. Кашляла. Кидала за спину косу, но она упорно возвращалась назад.

Я вздрогнула, когда мужская рука поймала ее. Дернулась, замахала руками, не в силах произнести, чтобы он ушел, но Костя остался. Он стоял рядом, сбросив шапку и бороду на сиденье, прижимая меня к себе, чтобы не упала, вытирал носовым платком мой черный рот, когда очередной позыв, ломающий пополам, проходил.

- В больницу?

Отдышавшись, покачала головой.

- Нет. Со мной случается. Нервы. Сладкого чая бы. И ванну горячей воды, - зубы отстукивали морзянку.

Идти я не могла. Костя нес меня на руках, сам нашел ключи в снегуркиной торбе, раздел тут же в ванной, пока набиралась вода. Я не стеснялась нагого тела, я просто забыла, что это может быть стыдным.

Убедившись, что я не пойду ко дну, Костя метнулся на кухню, и вскоре оттуда донесся свист чайника.

Я глотала сладкий чай, и слезы текли по моим щекам. Нельзя не плакать, когда ты чувствуешь предательство, как чувствует его ребенок, которого сдала в детский дом пьющая мать или которого насильно забрали у неблагополучных родителей. Но больше всего меня поразила слепая любовь детей. Они, несмотря ни на что, любили своих непутевых мам и пап, жалели их и верили, что когда-нибудь все наладится, и они опять будут вместе.

Утром мы проснулись в одной кровати.

- Как ты? - спросил Костя, заметив, что я открыла глаза.

- Уже хорошо. Прости, что тебе пришлось возиться со мной. Мне так неудобно.

- Ничего, в жизни всякое случается, - Костя опустил глаза. Он хотел чего-то спросить, но не решался. Только в волнении накручивал кончик моей косы на палец.

Косы? Вот черт! Как же я забыла навести морок? Ведь все мое преображение из короткостриженой черноголовой девицы в Снегурку строилось на том, что я якобы надела парик с косой. Как теперь объяснить отросшие вдруг волосы?

Но его слова обескуражили еще больше.

- Мне нестерпимо хочется тебя поцеловать. Давно.

- Нет, - как ни горько было произносить эти слова, но пришлось. Если бы Константин не был человеком! Но целовать того, кто тебе безумно нравится, кто не отвернулся, не поморщился, пришел на помощь, я не могла. Отнять даже минуту его драгоценной жизни было выше моих сил. - Прости, но я не люблю тебя.

Я встала с кровати, потянув за собой простыню, которой прикрывала тело.

- Одевайся и уходи. Между нами ничего нет и быть не может. Я люблю другого, - по сути, я не лгала. Был же этот другой, суженый-ряженый, что приходил ко мне во снах. Вот выгоню Костю, отревусь белугой, и опять мой неведомый жених вернется, а вместе с ним и ощущение безграничного счастья.

Но легче не стало. Ни в этот день, ни на следующий, ни через неделю. Ни когда за спиной остались новогодние праздники, проведенные в одиночестве.

Приближалось Рождество, а душевная тоска не отпускала. Суженый-ряженый не показывался, во снах ко мне приходил только Константин и тихо спрашивал: «Можно я тебя поцелую?». Я просыпалась в слезах и тосковала по соседу, который у себя в квартире больше не появлялся. Мои паучьи маячки работали исправно, но сигнала не подавали.

А я изводилась вопросами. С кем Костя колесит на своем джипе? Продолжает ли выступать на утренниках или проводит время в веселой компании?

Что делать в городе, когда грядет Рождество и каждый спешит провести праздник с семьей? Опять сидеть в пустой квартире, лить слезы? Нет, нужно ехать к своей семье. И, взяв билет, я села в автобус, который повез меня к бабушке. Жаль, что раньше я не додумалась наведаться в лес. Только родной душе я могла бы открыться, спросить совета. Знаю, она будет ругать меня, скорее всего даже выгонит, как когда-то маму, и будет за что. Я тоже решилась обрезать волосы. Пусть во мне колдовская сила исчезнет. Я стану простым человеком, который сможет любить, кого хочет, целовать, кого пожелает. Меня внезапно озарило, почему мама отрезала волосы. Она полюбила человека!

Опять заныло в груди. Автобус выехал за город. Боль расползалась по телу, требуя поворота назад. Ничего, я потерплю. Скоро все закончится, и этот неизвестный суженый-ряженый потеряет ко мне интерес. Съезжу к маме. Влюблюсь, не оглядываясь на то, человек мой избранник или нет. Бабушку жалко. Ей некому будет передать владения. Род Себяжских ведьм угаснет.

- Нет, нет и нет! - топнула ногой бабушка. - Ишь, чего удумала! Влюбилась! А ты его хорошо знаешь? Он-то тебя любит? Чего молчишь? Ты провела с ним всего один день и уже с магией расстаться собралась?

- Не в нем дело, бабушка. Я поняла, что значит любить. Я без этой окаянной любви жить не смогу.

Мы с бабушкой сидели за столом в одних ночных рубашках, распустив по плечам подсыхающие волосы, и пили духмяный чай после хорошей баньки. В лесу оно как? Сначала баня, а потом все разговоры. В горнице густо пахло хвоей. В углу в кадке стояла наряженная старинными игрушками небольшая ель. Пройдет Рождество, и ее вернут в лес.

- Эх, девка, замуж тебе надо, сразу вся дурь выйдет, -  бабушка резко отодвинула от себя стакан, и чайная ложка в нем жалобно звякнула. Нащупав ногами тапки, она пошаркала к трюмо, где взяла шпильки. Зажав их в зубах, энергично скрутила волосы на затылке и стала втыкать в них шпильки одну за одной, продолжая при этом разговаривать, отчего ее речь потеряла внятность. - Сговорилась бы с лесовиком или с молодым водяным, что тоже хорош собой, а по весне свадебку бы сыграли. А?

Сильная боль скрутила мое тело. Я хватала ртом воздух, а бабушка, пристроившись на другой стороне стола, подложила руку под щеку и внимательно так наблюдала за моими мучениями.

- И давно это с тобой, внученька? – дождалась она, когда боль отпустит.

Я молчала, не зная, что ответить. Обсуждать глупые сны и мою веру в суженого-ряженого? А вдруг это всего лишь игры разума в преддверии двадцатилетия? Я взрослела, мои душа и тело хотели любви, вот мозг и реагировал, насылая то боль, то сны, полные томления.

- Все в порядке, бабушка. Съела видать чего несвежего.

- Ты мне не юли! - бабушка погрозилась пальцем. - Сны любовные видишь?

Я кивнула.

- А когда возвращаешься в город, боль отступает?

- Да. Откуда ты, бабушка, знаешь?