Почему Сталин защищал Лысенко

Немчинов защищал не только существование хромосом, но и право Жебрака работать в Тимирязевской академии. По данным архивных материалов, ему аплодировала половина зала. Завадовский заявил, что можно критиковать Лысенко и не быть формальным генетиком Он выступил против монополии Лысенко. Завадовский сообщил, что он пошел в ЦК и спросил, может ли он выступать. В ЦК ему сообщили, что они ни за ни против. И. А. Раппопорт выступил в защиту генетики, как науки.

В свою очередь Лысенко обвинил формальных генетиков в монополизации биологических исследований, научных публикаций и обучения биологии. Формальные генетики отказывались от дискуссии, по его мнению, и мешали применению мичуринской теории. Лысенко обвинил Дубинина в антипатриотичности, поскольку тот опубликовал антипатриотичную статью в журнале "Наука" (Science), и вместо помощи разрушенному сельскому хозяйству всю войну работал с плодовыми мушками. Б. Завадовский был обвинен в том, что в русский язык внедряется английский язык. Формальные генетики были обвинены в раболепии перед Западом.

Выступающие мичуринцы на сессии ВАСХНИЛ говорили, что “нельзя отделять науку от мозолистых рук”. Напомню, что ВАСХНИЛ была создана в 1929 г. на Базе института Вавилова. В 1935 г. ЦНК СССР утвердил состав действительных членов академии. Вавилов был назначен и Лысенко был назначен. К 1947 г. академиков ВАСХНИЛ осталось только 21. В 1947 г. в СССР было 300 профессоров и докторов, работающих в разных отраслях сельскохозяйственной науки (53. С. 138). В 1947 г. многие институты ВАСХНИЛ возглавлялись малоизвестными в науке работниками, не имеющими ученой степени и звания. Ну не хотели академики москвичи ехать на периферию. Вице-президент ВАСХНИЛ Н. В. Цицин по мотивам принципиальным и организационных разногласий с Лысенко в академии не работал и даже за последнее время не посещал ее заседаний (но видимо деньги как академик получал исправно — С. М.) (53. С. 139.)

Итак, именно формальные генетики первыми начали активно пользоваться административным ресурсом, опираясь на партию, они атаковали Лысенко — организовали в 1936 г. Четвертую сессию ВАСХНИЛ и предложили для обсуждения тему "Спорные вопросы генетики и селекции". В тот раз Лысенко, по-сути, потерпел поражение. Но он продолжал отрицать менделевское распределение признаков в качестве универсального генетического закона. Тогда генетики воспользовались случаем и снова атаковали Лысенко на конференции, проходившей 7-14 октября 1939 года и организованной редакцией журнала "Под знаменем марксизма". Была боевая ничья. Никаких организационных выводов не последовало. Однако Лысенко приобретал все новых и новых сторонников. В 1948 г. генетики и к ним примкнувшие (идея была не Лысенко, а Цицина) снова организовали сессию. И проиграли.

Представители обеих школ — и вейсманисты, и мичуринцы — считали свои взгляды научно обоснованными, приводили в дискуссиях доводы в их пользу. По вопросам 1) направленности теорий на решение задач сельского хозяйства; их практической эффективности; 2) соответствия социально-политических следствий теорий советскому проекту развития общества позиции мичуринской группы (Лысенко, Нуждин…) оказались существенно ближе к требованиям "заказчика" — государства, чем позиции вейсманистов (Вавилов, Мёллер, Кольцов, Серебровский, Дубинин, Левит, Агол….). Поэтому, несмотря на научную и политическую активность, многочисленность, сплочённость, несмотря на зарубежную поддержку вейсманистов, административное и финансовое содействие со стороны государства по итогам этих дискуссий было оказано мичуринцам.

В целом же, когда читаешь стенограмму Августовской сессии ВАСХНИЛ, то поражаешься лжи, которой она обставлена в современной демократической литературе. На самом деле, все было достаточно пристойно. После чтения стенограммы этой научной сессии я для себя сделал такие выводы.

1. Важно внимательно читать стенограммы научных сессий. Мне придется много цитировать выступления участников Августовской сессии ВАСХНИЛ. Дело в том, что, видимо, никто из генетиков-антилысенковцев и антисталинистов, да и все нынешние критики Лысенко не читали ни его работ, ни работ его оппонентов, не удосужились прочитать до конца даже стенограмму Августовской сессии ВАСХНИЛ. А ведь эта стенограмма сессии доступна в Интернете, но, видимо, ее не читал. Иначе бы формальные генетики не кричали о безграмотности народного академика. Самое интересное, что и сейчас она является источником свежих мыслей.

2. На сессии выступило подавляющее большинство академиков ВАСХНИЛ. Правда, зачинщик сессии акад. Цицин на сессии не выступал. Многократно критикованный на сессии член корр. Дубинин на сессии не выступал. И все они как один поддержали Лысенко. Не странно и? Просто давлением на них Лысенко объяснить это трудно. Ведь никто не заметил Лысенко в склонности к репрессиям и догматизму. Есть множество свидетельств того, что Лысенко не был догматиком. Например, казалось, что переопыления способствовало порче сортов. Когда Лысенко осознал свою ошибку, он сам на нее указал и отказался от собственного метода. Как видим, Лысенко умел менять свои взгляды — сам отказался от созданной им системы сортосмены (54. С. 162). Более того, ещё на дискуссии 1939 Лысенко заявил, что если генетики сумеют научно доказать свои результаты, то он будет рад изменить свои взгляды. На сессии ВАСХНИЛ 1948 г. Лысенко заявил: “Я был бы рад, если бы менделисты, так яро защищающие свои научные позиции, были объективно правы в науке” (77), а в заключительном слове Лысенко сказал: “Искренне желаю, чтобы этот кок-сагыз [полиплоидный сорт — С. М.] оказался лучшим из всех форм кок-сагыза. Ведь от этого производству будет только польза”. Как видим, Лысенко был открыт для того, чтобы изменить свои убеждения. Самое интересное, в противоположность утверждениям нынешних лысенкофобов, Лысенко никогда не стремился присвоить себе не принадлежащие ему лавры. Например, в своем заключительном слове на сессии Лысенко сказал: “Вегетативную гибридизацию разработал еще И. В. Мичурин". Добавлю, что, в отличие от Лысенко не любил использовать в науке административные методы. Например, в 1939 г. выступая на дискуссии по поводу генетики Лысенко заявлял: “Я знаю, что в науке администрированием мало что хорошего сделаешь. Это Н. И. Вавилов не раз слышал от меня.”

3. На сессии никто не обрывал генетиков. Им давали возможность закончить доклады даже после истечения лимита времени. Только потом, генетиков стали прерывать. Видимо, после покаянного письма номенклатурщика Ю. Жданова в “Правду”.

3. Если отбросить марксистскую шелуху, то в докладе Лысенко имеется четкое изложение своей позиции, проблем формальной генетики и гипотезы о том, как противоречия преодолеть. Четко изложена суть своего учения, которое он называл мичуринским. Лысенко четко очертил гипотезы, которые лежали в основе мичуринской генетики. Они ее называли генетикой, то есть гены они не отрицали. Они просто не признавали универсальности менделевских законов и были правы.

Лысенко отмел попытки формальных генетиков приписать ему, что он отрицает хромосомы и законы Менделя. Он просто не считал эти законы всеобщими, а рассматривал их как частный случай наследования ПРИЗНАКОВ, как это сейчас и установлено для большинства признаков. Механистический перенос упрощенной и зачастую неверной менделевской модели наследования признаков на выведение сортов уменьшал практическую отдачу.

4. Лысенко на сессии никого особо не трогал и не на кого особо не нападал. Была обычная научная дискуссия. Лысенко критиковал формальных генетиков в более вежливой форме, чем делали они на конференции в МГУ. Где они приняли совместное решение о ненаучности взглядов Лысенко. На генетиков-морганистов нападали в основном соратники Лысенко. Но он за них не в ответе.

5. Никто из формальных генетиков на сессии не утверждал, что Лысенко шарлатан.

Все признавали важность полученным им результатов. Показано было, как много было сделано для села методами Лысенко.

6. Генетик Раппопорт вел себя нагло. Он оскорбил участников сессии, назвав их в своей реплике обскурантами. Поведение генетика Жебрака было своеобразным. Он не стал включаться в дискуссию, а посвятил свой доклад описанию своих экспериментов с полиплоидизацией пшеницы. К сожалению, положительных результатов он не привел, а только пообещал.

7. Особенно четким стилем изложения и убедительностью отличались на сессии два доклада. Это были блестящие доклады Лысенко и Презента.

8. Из нашей выдающейся демократической литературы следует несколько совершенно неверных трактовок относительно того, зачем была организована сессия ВАСХНИЛ. Казалось бы, сессия ВАСХНИЛ была созвана для разгрома генетиков. Но познакомившись со стенографическим отчетом сессии, я пришел к выводу, что это не так. Напротив, мичуринцы готовились к обороне. Вот, например, академик С. Ф. Демидов на сессии августовской ВАСХНИЛ отмечал, что "масштабы внедрения в производство предложений академика Лысенко весьма значительны” и перечислил основные его работы Лысенко (более подробно об этом я скажу ниже). Сам по себе этот текст выступление, где подобраны достижения Лысенко, а не компромат на оппонентов, свидетельствует о том, что акад. Демидов готовился защищать Лысенко, а не атаковать его оппонентов.

Лысенко тоже не громил морганистов — он защищался, а потом перешел в контратаку. Ну а далее — хотели как лучше, а получилось, как всегда. Давайте подумаем вместе. Если Лысенко был продолжателем Мичурина, сделал множество открытий и был, как говорится, в фаворе, то зачем ему было громить оппонентов? Может, из-за того, что оппоненты мешали его научной работе?

Обстановка на сессии была вполне рабочая и критическая. Лысенко умело организовал сессию. Значит, он был неплохой организатор. Что же касается споров в науке, то они всегда были, есть и будут…

1.13. СТИЛЬ ДИСКУССИИ

На сессии много говорилось об ошибках формальных генетиков, о неверности их взглядов, но ни один из мичуринцев не использовал оскорблений, не переходил на личности. Вопреки расхожему мнению им не запрещали говорить. Когда академик Завадовскому не хватило времени ему его продлили. (Академик П. П. Лобанов: “Время, предоставленное тов. Завадовскому на выступление, исчерпано. Большинство участников сессии склоняется к тому, чтобы продлить это время. Объявляется перерыв на 7 минут. После перерыва вновь предоставляется слово Б. М. Завадовскому”). Кстати многие формальные генетики отказались выступать. (Академик П. П. Лобанов [председатель сессии]. “Слово имеет кандидат биологических наук работник Института цитологии Академии наук СССР тов. Малиновский. Нет тов. Малиновского? Тогда слово имеет академик С. Ф. Демидов”).

Ф. А. Дворянкин (редакция журнала "Селекция и семеноводство) сказал на сессии: "…характерная черта этой третьей линии: жаловаться на всевозможные зажимы при самом нестеснительном зажиме всех согласных с Т. Д. Лысенко. Жалуются, например, на резкость полемики, а вспомните статью в "Литературной газете" "Под флагом новаторства". Узнаем руку и узнаем, кого имеют в виду под флагом новаторства. Эти разговоры относительно лженоваторства под флагом новаторства мы слышали и позже. Вспомним "Дарвинизм в кривом зеркале" П. М. Жуковского. Мы не жалуемся. Нам даже нравится читать такие статьи, тут прямо по старому русскому обычаю говорится: "иду на вы". А что сегодня говорил Борис Михайлович (Завадовский — С. М.)? Какие эпитеты он употреблял? Перечислим их: "монопольное положение в науке", "действуют только в угоду Лысенко", "законопослушники", "таланты и поклонники", "фальсификаторы", "извратители взглядов марксизма-ленинизма" (конец цитаты).

Совершенно по-другому вели себя формальные генетики. Например, решение конференции 1948 года в МГУ характеризовало Лысенко как невежду. Тех, кто разделял учение Т. Д. Лысенко, его теорию, они называли невеждами, недоучками. Академик Е. И. Ушаков сообщил: “Морганисты-менделисты не скупились при этом на самые недостойные выражения, клевету, запугивания молодых кадров ученых тем, что мировая наука не потерпит того, что Т. Д. Лысенко отрицает ген — носитель вещества наследственности”.

Ф. А. Дворянкин (редакция журнала "Селекция и семеноводство") отметил: “За дни сессии мы слышали некоторые жалобы морганистов. Я имею в виду доктора биологических наук И. А. Раппопорта и академика Б. М. Завадовского. Я тоже жалуюсь на тяжелый характер критиков мичуринского направления. Они желают полемизировать, прибегая к любым выражениям, но в ответ не желают получить прямой, истинной характеристики своих действий, сразу жалуясь на огульное охаивание, шельмование, опорочивание и пр."

Раппопорт назвал участников сессии обскурантами (профессор И. А. Раппопорт. Во время выступления Н. В. Турбина: “Она является лучшей теорией, чем ваша. Обскуранты!”) и будто бы позволил себе рукоприкладство по отношению к Презенту, хотя документально это не подтверждено — ходит легенда, что во время своего выступления главный идеолог Лысенко, Исай Презент, заявил: «Когда мы, когда вся страна проливала кровь на фронтах Великой Отечественной войны, эти муховоды…» И тогда Раппопорт рванулся к трибуне. Схватив Презента за горло, он спросил свирепо: «Это ты, сволочь, проливал кровь?» Сам Презент во время войны одновременно возглавлял кафедры генетики в Московском и Ленинградском университетах (150).

1.14. ИТОГИ

Итак, изучение документов и стенограммы Августовской сессии ВАСХНИЛ показывает, что принятые сейчас трактовки истории с августовской сессией ВАСХНИЛ, мягко говоря, не верны. Как явствует из всех этих документов, никакой монополии у Лысенко в 1948 году не было. Никакого засилья лысенковцев не было. Студенты учили только формальную генетику и не имели информации о мичуринской генетике. Более того он и его сторонники были в меньшинстве и были ограничены в защитах своих диссертаций.

Лысенко ни на кого не нападал. Первыми атаку на Лысенко начали именно формальные генетики да ещё с использованием административного ресурса. Причем в отличие от Лысенко, который открыто излагал свои идей в научных спорах, действовали они в основном через административный ресурс, широко используя "подковерную" борьбу.

Генетики использовали "подковерную" борьбу. На своей конференции в МГУ они обвинили Лысенко в невежестве. И “поливали” его. В МГУ мичуринцев вытесняли из университета с кафедр, их притесняли. Официально не было никакой поддержки мичуринцам. Тем не менее сторонники у Лысенко постоянно появлялись, несмотря на притеснения маститых ученых генетиков.

На сессии ВАСХНИЛ мичуринцами было приведено множество примеров неадекватного поведения формальных генетиков, зажима критики и администрирования и ни одно не было опровергнуто. И до сессии и на сессии агрессивнее вели себя формальные генетики. Формальные генетики широко использовали оскорбления.

Августовская сессия ВАСХНИЛ была организована не по предложению Лысенко, а по предложению из лагеря формальных генетиков. Организована была сессия не хуже, чем проводившиеся в те годы другие подобные мероприятия.

Наконец, изучение стенограммы сессии показало (более подробно я об этом скажу чуть ниже), что мичуринцы были ничуть не менее подкованы в литературе, чем формальные генетики. Например, мичуринцы знали о плазмодесматах, а формальные генетики СССР ничего не знали о важнейших опытах Эйвери с соавторами, которые открыли, что наследственное вещество есть ДНК.

ГЛАВА 2. АДМИНИСТРАТИВНЫЕ ГОНЕНИЯ ИЛИ "ГОНЕНИЯ"?

Следует отметить, что сам Лысенко не призывал ни к каким административным гонениям. Требования мичуринцев были достаточно умеренными. Например, профессор Н. В. Турбин заявил на сессии следующее: я целиком присоединяюсь, и как исследователь, и как преподаватель высшей школы, к мнению товарищей, считающих недопустимым существующее положение с преподаванием и разработкой генетики, при котором наблюдается засилье сторонников моргано-менделевской генетики в наших вузах, в научно-исследовательских учреждениях и в редакциях периодических и непериодических изданий.

Надо коренным образом изменить это существующее положение. Необходимо пересмотреть тематику генетических исследований, выполняемых биологами и научными институтами, и очистить эти институты от засилья фанатических приверженцев морганизма-менделизма, лиц, которые, прикрываясь своими высокими научными званиями, подчас занимаются, по существу, переливанием из пустого в порожнее.

Необходимо работу кафедр селекции и дарвинизма в наших вузах перестроить на новых началах, повернуть их внимание от разработки разного рода лженаучных проблем, выдвинутых на основе менделизма-морганизма, к актуальным проблемам прогрессивной мичуринской генетики, укрепив эти кафедры научными кадрами, доказавшими не на словах, а на деле свою способность творчески разрабатывать проблемы мичуринской генетики и дарвинизма. Эти кадры у нас имеются, но они, как правило, не имеют доступа к вузовским кафедрам, а там, где они получили этот доступ, часто делается все, чтобы от них освободиться.

Пора положить конец безудержной пропаганде в широких кругах биологов и агробиологов реакционного морганизма; надо создать условия, необходимые для развития и пропаганды мичуринской генетики и советского творческого дарвинизма. Этого требует наша советская жизнь, столь суровая и беспощадная к худосочным порождениям мертвородящей метафизической мысли и столь же благодатная для неодолимой силы роста и практического применения научно-творческой мысли" (конец цитаты).

В заключительном слове под аплодисменты Лысенко сообщил собравшимся, что его доклад одобрен в ЦК. Это означало, что отныне любая критика «мичуринского направления в биологии» будет признаваться идеологической диверсией. Это значило, что слова «генетика» и тем более «вейсманизм-морганизм» становятся опасными.

Сессия ВАСХНИЛ "оказалась для Лысенко триумфальной: "его — цитирую (118) — противники были разбиты наголову. И сразу же начались покаяния. В эти же дни «Правда», которая уделяла ежедневно две-три полосы материалам сессии, опубликовала покаянное письмо Юрия Жданова, который также признался, что «недооценил, не сообразил, не проанализировал, не подошел к вопросу исторически» и т. д., завершив классической фразой «Считаю своим долгом заверить Вас, товарищ Сталин, и в Вашем лице ЦК ВКП(б), что я был и остаюсь страстным мичуринцем.

Ошибки мои проистекают из того, что я недостаточно разобрался в истории вопроса, неправильно построил фронт борьбы за мичуринское учение. Все это из-за неопытности и недозрелости. Делом исправлю ошибки».

Точно также сразу же публично покаялись многие генетики, тем самым сохранив за собой теплые и кормные места. Например, чуть позже в той же «Правде» раскаялись Жебрак и Завадовский. Так, Жебрак в своём письме-оправдании писал: "До тех пор, пока нашей партией признавались оба направления в советской генетике, я настойчиво отстаивал свои взгляды, которые по частным вопросам расходились с взглядами академика Лысенко. Но теперь, после того, как мне стало ясно, что основные положения мичуринского направления в советской генетике одобрены ЦК ВКП(б), то я, как член партии, не считаю для себя возможным оставаться на тех позициях, которые признаны ошибочными Центральным Комитетом нашей партии" (4).

Другие формальные генетики, высказывавшиеся по ходу сессии хоть и с оговорками, но все же против «мичуринцев», вроде Алиханяна, Жуковского и Полякова, тоже публично раскаялись и сказали, что «они больше так не будут». Кстати, спустя несколько лет эти «покаявшиеся» напрочь «забыли» об этом, и опять стали «честными» учеными и даже «пострадавшими борцами» с «культом личности» и «жертвами репрессий» (109).

Из выступавших на сессии противников Лысенко не раскаялись лишь И. А. Раппопорт и В. С. Немчинов — они оказались верны своим убеждениям до конца. Позиция этих ученых, тех немногих, кто остался на прежних позициях, вызывает уважение. Более того, Раппопорт, который вступил в партию на фронте, вышел из рядов ВКП(б), что по тем временам было поступком, требовавшим неслыханного мужества. А ведь за такой наглый и показательный выход из партии Раппопорта должны бы были репрессировать. Даже в годы перестройки за выход из партии выгоняли из деканов… Это я на своей шкуре испытал… Правда, другие источники сообщают, что Раппопорт в 1949 году за несогласие с решениями этой сессии не сам вышел, а был исключен (!!!) из ВКП(б). Но!!! Хотя Раппопорт и Немчинов были уволены с занимаемых ими должностей, ни одного, ни другого карательные органы их не тронули (149).

Были ли результаты «великой биологической битвы» несправедливыми? "Если отрешиться — цитирую (118) — от естественного сочувствия к проигравшим, то надо признать, что вряд ли: нечего было дергать тигра за усы. Противники Лысенко тянулись к оружию, которым в итоге они сами же и оказались если не уничтоженными, то надолго парализованными. ВКП(б) была настолько «страшной силой», что куда там пресловутой «красоте» Достоевского! Постановления ЦК в прямом смысле слова двигали горы, прокладывали каналы, создавали на пустом месте города и поворачивали реки вспять. Решения партии были более непреложными, чем законы физики и математики. Нужно было четырежды подумать, прежде чем запускать этот асфальтовый каток, надеясь вскочить за руль первым и раскатать оппонента в мокрый блин. Не получилось. И тут приходится удивляться уже тому, что проигравшие просто лишились занимаемых должностей, а не были стерты в лагерную пыль. (Посажен был в 1949 лишь Эфроимсон, да и то, похоже, не за генетику, а как антисоциальный элемент.)"

Как пишут в Интернете (118), "как ни крути, а ученых берегли и понимали, что «умные головы» в одночасье не вырастают, каким методом — лысенковским или антилысенковским — их ни выращивай. Были ли в этом виноваты советская власть и социалистический строй? Опять-таки, вряд ли. Социализм при всех своих недостатках являлся единственно возможным способом для третьеразрядной страны выйти в «весовую категорию» лидеров. И при капитализме большинство тогдашних генетиков (таких, как Жебрак — член ВКП(б) с 1918 года, участник Гражданской войны) просто не стали или не смогли бы быть учеными в заштатном государстве. Сегодня, съездив в Тимирязевку, можно воочию убедиться, что значит настоящий «разгром сельскохозяйственной науки». Она просто даром никому не нужна в бедной стране. И никаких тебе научных дискуссий". От себя добавлю — точно также сейчас гробится коллекция семян Вавилова в ВИРе (21), разгромлен Мурманский Морской Биологический институт (352). Как видим, нынешняя демократия гораздо более токсична для науки, чем суровый сталинский режим.

Более того, было бы странно, если бы последователи Лысенко после своей победы на сессии ВАСХНИЛ в ответ на неспровоцированную агрессию на своего лидера не захватили бы в биологической науке ключевые позиции. Это все равно, как настаивать, чтобы Сталин в 1945 г. или Александр I в 1812 г. остановили свои войска на границе СССР/России.

А дальше началась рутинная, в общем-то, работа по закреплению результатов победы, которая требовала от исполнителей разве что аккуратности и усидчивости… И тут чиновникам было не до выяснения того, что, на самом деле, партия никаких карт-бланшей Лысенко не давала. Под председательством Маленкова прошло заседание Оргбюро ЦК (Сталин на нем не присутствовал), на котором в повестке дня значилось казенным языком «О мероприятиях по перестройке работы научных учреждений, кафедр, издательств и журналов в области биологии и укреплении этих участков квалифицированными кадрами мичуринцев». Что решил ЦК, Оргбюро и секретариат, а не Сталин? 1. Организовать кампанию по пропаганде мичуринизма. 2. Министра образования Кафтанова обязали представить предложения по вузам, министра сельского хозяйства Бенедиктова — по НИИ, от директоров ОГИЗ и Сельхозгиза — по своим хозяйствам.

2.1. ПРИТЕСНЕНИЯ ФОРМАЛЬНЫХ ГЕНЕТИКОВ

После сессии ВАСХНИЛ состоялось расширенное заседание Президиума Академии наук СССР 24–26 августа 1948 г. по вопросу о состоянии и задачах биологической науки в институтах и учреждениях Академии наук СССР (120). Президиум АН СССР поддержал решение сессии ВАСХНИЛ. Следовательно, академики СССР поддержали Лысенко. Тем не менее, были уволены с работы и сменили место работы 36 академиков.

Поповский называет фантастическую цифру в 3 тысячи уволенных ученых по стране, но если не бредить, то нужно сказать, что десятки ученых были уволены, а сотни — вынужденно перешли на другие должности (когда преподаватель становится завлабом, например, не очень-то оценишь, понижение это или не понижение). Именно это время массовых кадровых перестановок, публичных покаяний на научных советах и партсобраниях, торжественных выпусков «на волю» линий дрозофил назовут впоследствии «лысенковщиной».

Самые серьезные санкции будут применены к руководителям: ректорам, деканам, зав. кафедрами, ведущим преподавателям, уличенным в недостаточно критичном отношении к идеям «вейсманистов-морганистов» (118).

По свидетельству того же Поллока (291), 9 августа 1948 г. были уволены Немчинов (хотя он был экономистом) с поста ректора Тимирязевской академии, Шмальгаузен с поста заведующего кафедрой Дарвинизма в МГУ, Юдинцев с поста декана биологического факультета МГУ, Жебрак с поста зав. кафедрой генетики Тимирязевской академии, Лобачев с поста декана биофака ЛГУ (291. С. 69). В середине августа Кафтанов сообщил, что Минвуз заменил 35 формальных генетиков на постах деканов, их заменили мичуринцами (291. С. 70).

Как пишет Ж. А. Медведев: «Министр высшего образования СССР Кафтанов только за два дня (23 и 24 августа 1948 года) издал несколько подробных приказов, напечатанных в форме брошюр и разосланных во все высшие учебные заведения страны. Например, 23 августа 1948 г. С. В. Кафтанов издал приказ № 1208 «О состоянии преподавания биологических дисциплин в университетах и о мерах по укреплению биологических факультетов квалифицированными кадрами биолого-мичуринцев». Согласно этого приказа, в вузах создавались комиссии, которые должны были пересмотреть учебные программы по всем учебным дисциплинам, изменить тематику кандидатских работ аспирантов и т. д. Возглавляли эти комиссии особо доверенные лица.

Приказ министра № 1208, касавшийся университетов, гласил в пункте 2: «Освободить от работы в Московском университете как проводивших активную борьбу с мичуринским учением зав. кафедрой дарвинизма акад. И. И. Шмальгаузена, зав. кафедрой динамики проф. М. М. Завадовского, зав. кафедрой физиологии растений проф. Д. А. Сабинина, декана факультета С. Д. Юдинцева, доцентов С. Алиханьяна, А. Зеликмана, Б. И. Бермана, М. И. Шапиро. Освободить от работы в Ленинградском университете проректора Ю. И. Полянского, декана биофака М. К. Лобашева, проф. Светлова, доцента Д. А. Новикова…». Далее шли списки увольняемых по Харьковскому, Горьковскому, Воронежскому, Киевскому, Саратовскому и Тбилисскому университетам.

Но это было лишь начало. В тот же день тот же министр издал такой же приказ № 1210 по зоотехническим и зооветеринарным институтам с предписанием об увольнении проф. П. Ф. Рокицкого, В. И. Васина и многих других учёных. В тот же день был издан большой приказ Кафтанова по сельскохозяйственным вузам, согласно которому только из Тимирязевской сельскохозяйственной академии увольнялись проф. В. А. Голубов, проф. А. Р. Жебрак, проф. Парамонов, доцент В. И. Хохлов, проф. Е. А. Борисенко, акад. П. Н. Константинов и другие. А далее следовали списки по Харьковскому, Омскому, Саратовскому и другим сельхозинститутам. Прошёл только один день, и по всем вузам разослали приказ министра высшего образования (номер 1216/525) и заместителя министра здравоохранения по медицинским институтам. Согласно этому приказу на мичуринскую основу ставились такие науки, как анатомия, гистология, патофизиология, микробиология, нервные болезни, судебная медицина и психиатрия». Лысенко ничего не запрещал. Пока еще не обнаружены документы, где бы Лысенко требовал лишить степеней, званий и должностей.

Согласно другого приказа С. В. Кафтанова, во многих вузах произошла смена ректоров. Так был снят с поста ректора Тимирязевской сельхозакадемии крупнейший ученый в области экономики и статистики сельского хозяйства, академик В. С. Немчинов. Ректором старейшего в Сибири Томского государственного университета вместо и.о. ректора Пегеля В. А. был назначен доктор сельскохозяйственных наук Макаров В. Т. Во многих вузах были назначены новые деканы биологических факультетов и заведующие кафедрами. Ряд ведущих генетических лабораторий, занимавшихся в основном плодовой мушкой, были закрыты (8).

Сразу после августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 года были составлены списки, по которым множество сторонников формальной генетики были уволены из вузов и академических институтов. Эти сторонники вызывались на собрания партийных организаций вузов, НИИ и сельхозстанций и им предлагалось отказаться от своих убеждений в области генетики. Те, кто отказывался отречься, увольнялись со своих позиций, те же кот отрекался, должны были сменить тематику научной работы.

Морганисты и сочувствующие им были уволены не только из университетов, но и из других вузов страны. Ряд ученых были отправлены в ссылки. Из вузов по приказу министра высшего образования было уволено 127 преподавателей, в том числе 66 профессоров. В частности, из Московского Университета были уволены академик И. И. Шмальгаузен, физиолог растений Д. И. Сабинин (покончил с собой), генетики Н. И. Шапиро, С. И. Алиханян, Р. Б. Хесин, из Ленинградского университета — проф. М. Е. Лобашев, П. Г. Светлов, Ю. И. Полянский, физиолог Э. Ш. Айрапетьянц, из Горьковского университета — С. С. Четвериков, из Киевского — С. М. Гершензон. В числе уволенных только из Ленинградского университета оказались не только генетик М. Е. Лобашев (в то время декан биологического факультета), бывший заведующий кафедрой генетики (1938–1940), но и проф. Ю. И. Полянский (в то время и.о. ректора университета) и эмбриолог проф. П. Г. Светлов, заведующий кафедрой генетики (19441948). Решение об административном запрете преподавать принимали обкомы, крайкомы и республиканские ЦК КПСС. Курировали же смену власти в генетике обычно секретари парткомов. Например, по приказу № 144 от 9 сентября 1948 г. по Томскому государственному университету эту комиссию возглавил доцент Лаптев И. П., бывший в то время секретарем парторганизации университета.

Число подвергшихся административным гонениям колеблется в пределах 300 человек. Морганисты, которые были уволены с работы, были вынуждены заняться иными исследованиями, — и принудили их к этому не чекисты непосредственно, а свое же научное начальство. Хотя репрессий со смертельным исходом почти не было. Правда, некоторые ученые, такие как проф. Д. А. Сабинин из МГУ, совершили самоубийство (51).

А вот ещё один документ: "Выписка из приказа № 506 по Московскому ордена Ленина государственному университету им. М. В. Ломоносова от 26 августа 1948 г. С целью освобождения биологического факультета от лиц, в своей научной и педагогической работе стоящих на антинаучных позициях менделизма-морганизма, уволить от работы в Московском государственном университете: ассистента Хесина-Лурье Романа Бениаминовича (кафедра генетики). Ректор МГУ".

После сессии ВАСХНИЛ, в 1948 г. в знак протеста против гонений из Академии наук СССР вышло очень много иностранных членов, например, президент Британской академии наук физиолог Дейл, лауреат Нобелевской премии Мёллер и некоторые другие.

2.2. ГОРЯТ ЛИ РУКОПИСИ?

До сих пор продолжаются стенания по поводу того, что слова «ген», «генетика», «хромосома».» после сессии ВАСХНИЛ чуть ли не запрещены были. Однако, как подметил Н. Назаренко (109), видимо, "очень смелым был ученым Трофим Денисович, что позволял в своих публикациях после 1948 года использовать эти слова, а также возглавлять Институт генетики. Боле того эти слова были им записаны в энциклопедиях!" Видимо, лысенкофобы прекрасно понимают, что никто генетику не запрещал, а просто из учебных программ выбросили теории «вейсманистов-морганистов» и добавили их критику с позиций «мичуринской» генетики.

Да! По приказу министра из библиотек изымался ряд учебников и учебных пособий по генетике и селекции. Например, "Курс Дарвинизма" Парамонова был запрещен. Досадно, но, как заметил Леонов (73), "в большинстве этих учебников содержалось достаточно подробное и основательное изложение основных методов биометрии, поскольку для анализа законов генетики авторы учебников использовали методы биометрии. Таким образом, изъятие этих учебников генетики из библиотек фактически означало и изъятие учебников по биометрии… В результате из программы преподавания биологии в университетах были совершенно изгнаны высшая математика и вариационная статистика. Книги по дисперсионному анализу — важнейшему орудию полевых исследований и возникшему как раз на биологической почве — издавались только в применении к технике, тщательно изымались из библиотек все книги с изложением морганизма."

Но этим перегибы не кончились. Генетика была представлена как сугубо реакционное учение, наподобие мракобесия. Из журналов вырывали страницы, где были статьи генетиков, в статьях вымарывали слова "ген", "генетика", "хромосома". Я лично имел диафильм, где цветисто расписывались достижения Лысенко и доказывалось мракобесие генетики.

Однако предложение министра Кафтанова изъять из публичных библиотек ряд учебников по биологии было поддержано Агитпропом, но отвергнуто секретариатом ЦК (125). Так что, если в каком-то ВУЗе или институте что-то изъяли из библиотеки — это было инициативой местных товарищей, желающих быть «святее Папы Римского». "Вот такой вот «погром»!" — восклицает Н. Назаренко (109).

Конечно, мичуринцы получили и некоторые административные рычаги. Например, после сессии сторонник формальных генетиков, зав. биологическим отделом ВАК Жуковский был уволен. Заведующим биологическим отделом ВАКа стал сторонник Лысенко Д. Долгушин. После августовской сессии ВАСХНИЛ ВАК СССР принял решения контролировать также и кандидатские диссертации, а не только докторские, как было раньше. Кроме того были пересмотрены некоторые дела, связанные с защитами формальных генетиков, и некоторым генетикам было отказано в присуждении степени.

1 сентября 1948 г. сельскохозяйственные вузы и техникумы были переданы в Министерство сельского хозяйства. В марте 1949 г. решением ЦК КПСС был учрежден Ученый секретариат Президиума Академии, на который были возложены функции идеологического контроля над академическими институтами Председателем секретариата был активный сторонник Т. Д. Лысенко профессор И. Е. Глущенко. С учетом того, что в сталинской Академии наук решение всех организационных вопросов было возложено на Президиум, Ученый секретариат являлся сильным властным органом. Как правило, его заседания предшествовали заседаниями Президиума, на которых должны были приниматься те или иные решения. Так осуществлялся партийный контроль над беспартийным президиумом. По свидетельству директора Института леса В. Н. Сукачева, Глущенко неоднократно использовал свое административное превосходство для подавления критики, направленной против Лысенко (52).

2.3. ПОЛЬЗА ОТ ГОНЕНИЙ

Причем, хотя сам академик Трофим Лысенко вовсе не был антисемитом, но евреи, действительно, составляли большую группу среди его противников, “вейсманистов-морганистов”, в частности и в медицине. Минвуз уволил в основном евреев, их процент был очень велик в биологической науке. Не зря административные гонения против морганистов-генетиков еврейские авторы назвали «еврейским погромом» в советской биологии.

Приведу некоторые примеры "гонений" на формальных генетиков. С 1949 по 1957 гг. Раппопорт работал в качестве сотрудника Экспедиций нефтяного и геологического министерств, занимаясь палеонтологией и стратиграфией. И. И. Шмальгаузен был уволен с большей частью административного поста заведующего кафедрой Дарвинизма в Московском государственном университете и переведен на должность старшего научного сотрудника эмбриологической лаборатории в институте Зоологии АН СССР. Е. Н. Павловский Евгений Никанорович Павловский — действительный член двух Академий — Академии наук и Академии медицинских наук, зоолог и паразитолог, директор Зоологического института АН СССР зачислил в свой институт академика И. И. Шмальгаузена — директора Института эволюционной морфологии АН СССР и заведующего кафедрой дарвинизма Московского университета, — когда тот лишился работы, и до конца своих дней Шмальгаузен был сотрудником этого института (10).

Тем самым советская наука возвратила в свои ряды хорошего ученого Шмальгаузена вместо не знаю какого администратора Шмальгаузена. А, например, А. Р. Жебрак, который готовил для себя место академика АН СССР и директора вновь создаваемого института Генетики, был освобожден от должности заведующего кафедрой генетики в сельскохозяйственной академии им. Тимирязева и переведен на должность профессора ботаники в Московский институт лесной индустрии (251. С. 305–306). И тут мы тоже имеем возвращение в науку еще одного, может быть, неплохого ученого.

Тимофеев-Ресовский же прекрасно продолжал свои эксперименты в "шарашке" у Берия. Некоторые генетики были направлены на практику, изучать птиц и особей тутового шелкопряда. Почему-то демократы наиболее часто в качестве примера "гонений" указывают на судьбу будущего академика и Героя социалистического труда Н. Дубинина. После ликвидации лаборатории цитогенетики в "кольцовском институте", в 1949–1955 гг. оставшийся без работы Дубинин устроился на работу старшим научным сотрудником в Институт леса АН СССР (Москва) в составе Комплексной научной экспедиции по вопросам полезащитного лесоразведения и затем Института леса АН СССР (Москва). Его назначили начальником зоологического отряда по созданию государственной защитной полосы «гора Вишневая — Каспийское море». Он уехал на Урал (1949–1955). С присущим ему упорством он осваивал новую для него науку — орнитологию. В 1953 и 1956 годах вышли две его фундаментальные сводки по орнитофауне Урала (одна из них в соавторстве с Т. А. Торопановой). Думаю, что его возвращение в ту часть науки, где делаются наблюдения и эксперименты, и из той, где просиживаются штаны на научных заседания, сыграло положительную роль в его научной карьере.

Хотя, может, действительно, это СТРАШНАЯ трагедия, когда человека выдергивают из теплой и уютной московской лаборатории, где он занимался суперважными исследованиями в области, например, эмбриональных повреждений у плодовых мушек при помощи генетических методов, которые имеют ОГРОМНОЕ народнохозяйственное значение для улучшения питания голодающего населения, особенно в послевоенные годы, и принесут значительный экономический эффект, и заставляют его переквалифицироваться, например, в орнитолога? Ну, да ладно не буду ёрничать.

Медведев (273. С. 129–131) приводит отрывок из доноса, написанного неким профессором В.: «…Я полагаю, что борьба против моей работы в Институте им.

Герцена должна быть сопоставлена с другими событиями в жизни вузов и научных учреждений Ленинграда. После удаления ряда морганистов из вузов в 1948 году — центром их объединения стал Институт экспериментальной медицины, где директором является проф. Насонов. В течение января с.г. я принимала по поручению горкома ВКП (б) участие в работе комиссии по проверке деятельности этого института. При этом обнаружились весьма серьезные вещи: на ученых заседаниях института собирались все главные представители морганизма — Ю. Полянский, Хейсин, Браун, Стрелков, Канаев, Оленов, Граевский, Светлов, Насонов и другие. Здесь, «в своем кругу», обсуждались научные доклады и давались оценки работ; обычно все работы признавались «мичуринскими», хотя в обсуждении их не участвовало ни одного мичуринца.

С этим вполне согласуется и директорская деятельность Насонова: он усиленно развивал в своем институте работы, основанные на приложении идеалистической и антимичуринской «теории паранекроза», развитой им вместе с Александровым еще в 1940 году; работы же прикладного медицинского направления были отодвинуты на задний план, в частности знаменитая Павловская лаборатория была заброшена, ее штат сокращен; такой же участи подверглась лаборатория фитонцидов (проф. Токина), в которой, несмотря на важное практическое значение тематики, было оставлено только два сотрудника.

Наряду с этим огромные государственные средства тратились на разработку никому не нужных «паранекрозов». В своем докладе комиссии горкома Насонов откровенно сказал, что его институт занимается преимущественно разработкой проблем для далекого будущего, а не мелких вопросов сегодняшнего дня, т. е. можно понять, что идеалистическую теорию паранекроза он считает за великую науку будущего нашей страны, а задачи социалистического строительства, стоящие перед нами сегодня, — за «мелкие вопросы», не заслуживающие его высокоученого внимания. Едва ли можно сомневаться в политическом лице директора, проповедующего такие установки.

Насонов весьма образно охарактеризовал и содружество своего института с производством: «Раньше, — сказал он, — у нас было, как в ресторане: приходил, кто желал, и получал, что хотел, а теперь у нас, как на бирже: "спрос и предложение", "предложение и спрос"». — Сравнение советского научного учреждения с какой-то лондонской биржей, где спекулянты и маклаки предлагают и идут купить акции, свидетельствует о невероятных представлениях директора Насонова о связи науки с практикой и о том, что такое содружество ученых с производственниками.

Вместе с тем следует учесть, что Насонов — один из ближайших друзей Ю.

Полянского: они вместе работали и вели борьбу с мичуринцами в Ленинградском университете, вместе ездили весной 1948 г. за границу, вместе пострадали после августовской сессии ВАСХНИЛ, часто встречаются на ученых заседаниях в институте Насонова. Летом 1949 г. Насонов и Александров ездили в командировку на Мурманскую станцию, где директором Полянский и т. д.

Другом Насонова является и Александров, у которого (как и у Насонова) тесные связи с заграницей: его мать и брат живут в Палестине (Александров — еврей), а сестра — в Америке. Недалекое морганистское прошлое этих друзей, в котором они покаялись, их связи с заграницей, их «ученые» свидания на Мурманской станции и энергичная борьба, которую ведут их старые друзья и сотрудники в Институте им. Герцена против мичуринской перестройки Естфака, — все это, несомненно, звенья одной цепи, одной организации, ведущей политическую борьбу против советской науки. Насонов затратил огромные государственные средства на содержание целого штата морганистов, на беспочвенные, вредные «научные» исследования и тем самым нанес заметный ущерб советской науке и экономике. Это ли не заслуга перед Америкой? Полянский в течение многих лет был лидером ленинградских морганистов и вел ожесточенную борьбу с мичуринцами в университете и (через своих подручных помощников) в других вузах. Он воспитал в морганистском духе тысячи учителей и молодых ученых, за двадцать лет работы в Университете и Пединституте он затратил большие государственные средства на изучение инфузорий и никогда не обращал своей исследовательской работы на объекты, могущие принести пользу практике. В этом тоже немалая заслуга перед нашими врагами…" (конец цитаты). (МОЙ КОММЕНТАРИЙ: это ещё один пример того, что никто генетиков особо не зажимал.)

Таким образом, августовская 1948 г. сессия ВАСХНИЛ вернула советской биологии нескольких хороших ученых. Ведь не секрет, что администраторы от науки быстро теряют навыки научного исследования, особенно это было выражено в СССР. Мне, например, вообще не понятно, как можно руководить двумя научно-исследовательскими институтами. Такими стахановцами в советской науке были академики Л. Орбели и Н. Вавилов. Так что пользы от так называемых гонений было немало.

Вот и все гонения. Итак, никаких особых репрессий не было. Точно также Клеменцов (251) не находит никаких репрессий, отмечая некоторые административные гонения. Более того сессия ВАСХНИЛ вернула в науку несколько талантливых ученых с постов научных администраторов. Жебрак и Шмальгаузен из администраторов снова стали учеными. Не вина мичуринцев, что административный маятник качнулся в 1948 г. в их сторону. Если же допустить, что Лысенко подавлял конкурентов (в свою очередь, стремившихся уничтожить его), то это — вина не Трофима Денисовича, а тех, кто управлял наукой на государственном уровне. Но даже после этого никто не запрещал генетику. Она добросовестно излагалась, но с комментариями.

2.4. “ЗАПРЕТ”

Снова процитирую Руссиянова (125): "В большинстве биологических институтов антимичуринцы должны были публично «разоружиться» посредством самокритики (выделено Кожевниковым); учебные и исследовательские планы были пересмотрены в соответствие с результатами дискуссии…». Так что, если в каком-то ВУЗе или институте что-то изъяли из библиотеки — это было инициативой местных товарищей, желающих быть «святее Папы Римского». Вот так и тиражируются сказки о несуществующей «охоте на ведьм». Можно понять желание поставить знак равенства между ВКП(б) и NSDAP, Сталиным и Гитлером, СССР и нацистской Германией, тем более, что это же соответствует «текущему моменту». Но не так же дилетантски, учитесь у псевдоисторика Виктора Суворова хотя бы, тем более что документы ну никак это равенство не подтверждают".

Самое интересное в том, что никто формальную генетику не запрещал — просто из учебных программ выбросили явные ляпы теорий «вейсманистов-морганистов» и добавили их критику с позиций «мичуринской» генетики. Об этом свидетельствует статья самого Лысенко в БСЭ 1949 г. (см. главу 3). Для примера рекомендуется прочитать также «Агробиологию» Лысенко, где якобы вымаранные из учебника теория Моргана и законы Менделя весьма полно изложены. Заодно и можно убедиться, как на самом деле Лысенко якобы отрицал наследование по Менделю (125).

О том, что формальные генетики не были уничтожены, свидетельствует и такой факт.

В 1951 году, вскоре после сессии ВАСХНИЛ 1948 года, генетики, не имея возможности критиковать Лысенко, сосредоточили критику на Презенте. В результате этого, в ноябре 1951 года Презент был освобождён от должности профессора и заведующего кафедрой дарвинизма (одновременно в МГУ и ЛГУ), а также исключён из партии. И как после этого можно говорить о гегемонии Лысенко, если оппоненты громят его самого ближайшего соратника? Например, как признается Сойфер в своей книге, в 1952 г. в составе редакционной коллегии в "Журнале общей биологии" были как сторонники Лысенко (Опарин, Нуждин, Долгушин…), так и формальных генетиков (А. П. Щенников…)

Мичуринцам не удалось, по словам Клеменцова (251. С. 249), установить свою монополию в науке. Как отмечает Клеменцов (251. С. 240), многие ученые на решение о победе мичуринцев ответили итальянской забастовкой и саботажем. На словах все были за…, но…, например, в решении АМН СССР было требование сместить со своего поста директора лаборатории антибиотиков Гаузе, но решение не было выполнено. Клеменцов приводит и массу других примеров, которые я из экономии места здесь опускаю. Установление монополии мичуринцев в образовании было связано с чрезмерной активность бюрократов министерства высшего образования (251. С. 250).

В школьном учебнике по биологии Веселова от 1959 года генетика и теория эволюции были освещены с позиций идей Лысенко. Однако утверждения о порождения видов он не содержал. При обсуждении учебника в Академии педагогических наук профессор ЛГУ Ю. И. Полянский сказал, что учебник НПО биологии без законов Менделя все равно, что учебник по арифметике без таблицы умножения, и что все изложение генетики и теории эволюции никуда не годится (10).

2.5. КАК БОРОЛИСЬ ФОРМАЛЬНЫЕ ГЕНЕТИКИ?

Итак, обе научные школы стремились разрешить теоретический спор путем привлечения на свою сторону «тяжелой артиллерии» в виде ВКП(б) — и генетики преуспевали в этом ничуть не меньше своих оппонентов. Вместо того чтобы доказывать свою научную правоту, формальные генетики сами начали устраивать общие собрания, где принимались решения типа осудить, считать… В центральной прессе шли непрекращающиеся яростные дискуссии между представителями двух школ, ЦК был переполнен возмущенными письмами с обеих сторон (118).

Лысенко был обвинен формальными генетиками в антимарксистской точке зрения, что условия жизни являются содержанием живого. Как видим, формальные генетики широко также использовали идеологическую дубинку. Во время этого противостояния некоторыми сторонниками Т. Лысенко использовались обвинения противников в идеологической неблагонадежности: «Мы не будем дискуссировать с морганистами, мы будем продолжать их разоблачать как представителей вредного и идеологически чуждого, привнесенного к нам из чуждого "зарубежа", лженаучного по своей сущности направления» (Презент И. И). Однако большая часть обвинений была в рамках научно и экспериментально обоснованных. Лысенко не мог контролировать выступления своих сторонников, они были от него независимы материально.

Но, что характерно, агрессивно и аморально вели себя именно формальные генетики, именно они действовали аморально. Формальные генетики относились к мичуринцам с презрением. Тимофеев-Ресовский называл Мичурина кустиководом (142). Очень характерно! Однако сорта, выведенные кустиководом Мичуриным, до сих пор служат сельскому хозяйству России. Хорошо изучивший материалы архивов Клеменцов (251. С.114) пишет: "Генетики в своей борьбе были озабочены не теоретическими вопросами или научными аспектами, а исключительно административными постами и институтами. Они не шли на открытые дебаты, а действовали посредством прямых административных и персональных контактов внутри высших партийно-государственных структур". Жебрак имел тесные персональные связи с высшими официальными лицами в государстве, включая Молотова и Маленкова. Большая автономия АН СССР позволила генетикам использовать поддержку ведущих академиков, включая Орбели и Вавилова, чтобы ослабить влияние Лысенко внутри АН СССР.

Клеменцов (251) тоже тщательно проанализировал последовательность событий, которая привела к сессии ВАСХНИЛ. Анализ событий у Сойфера, на которые ссылаются оппоненты Лысенко, в подметки не годится тому, что проделал Клеменцов. Анализ Клеменцова, хотя он и антисталинист, не оставляет никаких сомнений, что начали атаку формальные генетики. Они не вступали в дискуссии, а били по административным позициям на уровне верхов. Позже известный генетик акад. Н. Дубинин (38) в своей биографической книге также признал, что генетики первыми начали использовать административный ресурс в конфликте с Лысенко, воспользовавшись своими связями в ЦК и сыном А. Жданова и тем самым вызвали огонь на себя. Итак, это была попытка тихой сапой, административными методами одержать победу над человеком, который был объективно полезен советскому сельскому хозяйству.

Как замечает Руссиянов (125), "критики Лысенко также «забывают», что упоминаемая сессия была спровоцирована именно оппонентами Лысенко. И именно оппоненты Лысенко, будучи членами компартии, постарались сделать так, чтобы процесс вышел за рамки научной дискуссии и перешёл в идеологическую плоскость. Более того, привлечением иностранных ученых, оппоненты Лысенко напрямую спровоцировали партийные и правительственные органы поднять вопрос о государственной безопасности СССР в плане научного и экономического шпионажа. Автор не шутит, ибо именно в таком научном общении, в таких дискуссиях выбалтываются очень интересные подробности, которыми интересуется любая спецслужба".

Большое число примеров зажима формальными генетиками мичуринцев содержится в материалах сессии ВАСХНИЛ. Возьмем выступление Лысенко, который спрашивает на сессии академика П. П. Жуковского: “Петр Михайлович (неужели вы не припоминаете, как при вас неоднократно какими только именами меня не обзывали? Вы тогда протестовали?”

П. П. Жуковский. “Публично, на заседаниях, вас не ругали".

Т. Д. Лысенко. “В углах”.