Клянусь отомстить

— Но раньше ведь эти шкафчики как-то держались, — возразила жена.

Резон в ее словах присутствовал, а потому Кораблев разнервничался еще сильнее.

— Ра-аньше, — передразнил он. — Ты еще цены прежние вспомни. Раньше много чего было. Я лабораторией заведовал, и мы могли себе позволить каждый год на юг выезжать. А теперь дальше дачи не сунешься, цены кусаются. — Выпрямившись, он пнул ни в чем не повинную дюралевую боковину. — Горбатишься, горбатишься, а вместо благодарности одна критика.

— Я не критикую, — поспешила заверить его супруга. После чего совсем непоследовательно добавила: — Твою конструкцию, даже если получится, потом ведь разбирать придется. Опять целый день промучаешься. Я тебя сколько прошу виноград подвязать, а ты со своим мавзолеем возишься.

Кораблев недоумевающе посмотрел на нее.

— Зачем разбирать?

— Так ведь утянут же и на металлолом сдадут.

Кораблев нахмурился. Опять жена была права, однако дух противоречия не позволял сдаться так просто. Он хотел сказать, что обошьет кабину фанерой и покрасит, чтобы замаскировать наличие алюминиевого сплава, но не успел. Во двор вошел незнакомый подросток лет четырнадцати. Остановился у входа и уставился на Кораблевых наглыми выпуклыми глазами.

— Тебе чего? — нелюбезно спросила жена, недолюбливавшая всех тинейджеров сразу. — Ищешь кого?

— Вас, — сказал парнишка.

— И чего тебе надо? — вмешался Кораблев, который тоже с подозрением относился к молодому поколению, от которого ничего хорошего не ожидал.

— К вам люди приходили, — сказал парнишка.

Он был в шортах, драной футболке и кепке, нахлобученной козырьком назад.

«Пугало огородное», — подумал Кораблев, медленно выдвигаясь вперед.

— Какие люди? — спросил он.

— Насчет продажи участка, — был ответ.

— И что? — насторожилась Кораблева, следуя в фарватере мужа.

— Они интересуются, когда вы бумаги подпишете, — сказал тинейджер.

— Твое какое собачье дело? — совсем уже грубо спросил Кораблев.

— Меня прислали узнать.

— Ты этот, риелтор? — язвительно осведомилась Кораблева. — Бизнесмен малолетний?

Слово «риелтор» заканчивалось у нее слогом «ер», а «бизнесмен» произносился с мягким знаком в середине, придавая термину пренебрежительный оттенок.

— Я посол, — представился лупоглазый отрок, уточнив: — С мирной инициативой пришел.

Солнце шпарило вовсю, но у Кораблева внезапно похолодела спина. Как будто обильный пот испарялся на ветру, хотя ветра никакого не было. Стрекотали невидимые кузнечики, гудели пчелы. Во дворе четы Кораблевых стоял малолетний пришелец и нахально пялился на них, будто знал нечто такое, чего не знали они.

Он внушал Кораблеву смешанные чувства. Страх и отвращение, как при взгляде на крысу, прихлопнуть которую хочется и страшно одновременно. Нельзя только позволить ей безнаказанно пялиться на тебя.

Неожиданно сорвавшись с места, Кораблев бросился к подростку. Но тот был начеку. Как только возникла опасность быть схваченным, он выскочил из двора и оседлал велосипед, ожидавший его снаружи.

— Сейчас уеду! — предупредил несовершеннолетний «посол» в бейсболке козырьком назад. — Ищите тогда его сами.

— Кого?

Собственный голос показался Кораблеву сдавленным карканьем. Жена стояла в шаге за его спиной, неотрывно глядя на паренька сквозь сетку-рабицу. Одна его нога была готова в любое мгновение оттолкнуться от земли, вторая предусмотрительно стояла на педали. Чтобы схватить его, потребовалось бы выскочить наружу и резко повернуть направо. Кораблев сомневался, что успеет совершить такой бросок. Приходилось стоять на месте и разговаривать через ограду.

— Кого? — повторила жена вопрос.

Мелодично и звонко, как будто она не просто помолодела, а превратилась в девчонку.

— Сами знаете, — отрезал подросток.

Он настороженно следил за действиями супругов.

— Не знаем, — сказал Кораблев. — О ком ты говоришь?

Кого он хотел обмануть? Наверное, в первую очередь самого себя. Он уже догадался, что речь идет о внуке. Олежки в палисаднике не было. Там еще в прошлом году Кораблев вывалил кучу песка для строительных нужд, но внук нашел ей иное применение. Насыпь превратилась в любимое место для игр. В песке зияло множество нор и соединяющихся ходов, вокруг валялись пластмассовые игрушки, а сам Олежка отсутствовал.

Это было ужасно эгоистично, но в эти секунды Кораблев подумал не о судьбе четырехлетнего мальчика, а о своей собственной. Как он сможет жить дальше? Чем залечит незаживающую рану ужасной потери? Как осмелится смотреть в глаза детям, доверившим ему единственного сыночка? Не углядел. Не уберег. Оставил Олежку одного, понадеявшись на то, что в дачном поселке, где все на виду и знают друг друга, малыш в безопасности. Но в тихом омуте черти водятся. И вот один из них прямо перед глазами. Чертенок. От него сейчас зависит будущее всей семьи Кораблевых.

— Короче так, — заявил подросток, не забывая бросать быстрые настороженные взгляды по сторонам. — Пацаненок ваш потерялся, как вы сами видите.

— Олежка! — жалобно вскрикнула Кораблева, хватаясь обеими руками за сердце. — О…

Она уже набрала полную грудь воздуха, чтобы закричать по-настоящему, но парнишка на велосипеде поспешил предупредить:

— Шум поднимете, я смоюсь. И тогда ищите сами своего клопа.

— Ты знаешь, где он, — проговорил Кораблев. — Знаешь, да? Говори. Не молчи, пожалуйста. Чего ты хочешь? Денег? Сколько?

Вопрос застал подростка врасплох. По его лицу словно рябь побежала, отображая напряженный мыслительный процесс, происходящий внутри. Некоторое время казалось, что он сейчас потребует от Кораблевых принести всю имеющуюся у них наличность, но какое-то соображение мешало ему так поступить. И оно победило, потому что парнишка заявил:

— Не надо мне ваших денег. А если хотите, чтобы пацаненок нашелся…

— Что? — спросили Кораблевы одновременно.

Во взгляде гонца и до этого читалось полнейшее презрение к обоим, но теперь к нему примешалось выражение некоторого сочувствия.

— Подписывайте, что вам говорят, — процедил он, сканируя взглядом двор и окрестности. — Дом продавайте и живите себе дальше.

— Мы подпишем, — заторопилась Кораблева. — Все, что надо. Хоть прямо сейчас: документы на участок здесь. Только верните… слышите? Мальчика верните!

— Я его, что ли, забирал? — ощерился подросток. — Мне сказали, я передал.

— Мы поняли, поняли, — закивал головой Кораблев. — Передай своим, что мы согласны. Только Олежку…

Он сглотнул с такой натугой, будто горло ему перекрывал неочищенный каштан в колючей кожуре.

— Ждите, — бросил подросток сквозь металлическую сетку, оттолкнулся ногой и закрутил педали.

— Куда он?.. Догоняй!.. Уедет же!.. — запричитала Кораблева, подталкивая мужа к калитке. — Догоняй же!

— И что дальше? — вызверился он. — Поймал шкета, допустим. Дальше что? Думаешь, он знает, где Олежка? Скажет, выдумал все. Или мы на него наговариваем. Или еще что-нибудь.

Повисла пауза, продлившаяся несколько минут и еще вечность в придачу.

— Что же делать? — спросила жена, нервно перебирая складки халата всеми десятью пальцами. — Делать что?

— А нам сказали, — произнес Кораблев, чувствуя, как внезапно навалившаяся усталость так и норовит придавить его к земле. — Ждать. Сейчас кто-нибудь объявится. Дачу продавать придется.

— Да и черт с ней! Пусть хоть даром забирают. Я…

Тут Кораблева умолкла, прислушиваясь. В узкую улочку втиснулся черный автомобиль с незнакомой эмблемой на сверкающем капоте. Остановившись как раз напротив супругов, он выпустил из тонированного нутра уже знакомого Кораблевым молодого человека в куцем пиджачке и узких брючках, придающих ему современный деловой облик.

— А я снова к вам, — объявил он, помахивая кожаной папочкой, такой же лоснящейся, как ее улыбчивый обладатель. — Подумал, может, вы переменили свое решение. Я не ошибся? Как? Поговорим?

— Сначала внука верните, — зло сказал Кораблев.

— Не понял. — Молодой бизнесмен перестал улыбаться и наморщил лоб. — Какого внука? Вы о чем?

Кораблев тяжелым шагом направился к калитке:

— А я вот сейчас объясню тебе, гаденыш!..

Жена вмешалась вовремя. Поймав его за руку, оттащила и оттеснила на второй план.

— Уходи, Сева, — произнесла она сквозь зубы. — Я сама обо всем договорюсь. Зайди в дом и не возникай, ради бога. Заклинаю, Сева! Оставь нас одних.

Кораблев посмотрел на визитера, беззвучно выругался и скрылся за углом.

— Проходите, — сказала его супруга, распахивая калитку настежь. — Давайте не будем терять время. Дача продается. Мы хотим оформить все как можно быстрее.

— Рад слышать, — снова заулыбался молодой человек, заходя во двор. — Моя фамилия Летягин, Олег Летягин. Выходит, мы с вашим внуком тезки. Очень приятно.

Он развел руки, держа папку на отлете. Кораблева хотела спросить, откуда ему известно про Олежку, но сдержалась. В этом не было никакого смысла. Она ничего не хотела выяснять, ничего не хотела знать. Ей хотелось лишь одного: поскорее прижать внучка к себе и удостовериться, что с ним все в порядке.

— Пойдемте, — пригласила она, наклонив голову. — Во дворе есть стол. Там нам будет удобно.

— Не сомневаюсь, — заулыбался Летягин.

Прежде чем последовать за хозяйкой, он бросил взгляд на игрушки, разбросанные в песке. Его улыбка при этом сделалась только шире.

Добро с кулаками

Женя Артемов терпеть не мог работ на даче, которые называл каторжными. Сам поселок ему тоже не нравился, сколько ни пытались родители убедить его в обратном. Пока в институте шла учеба, еще можно было как-то отвертеться, ссылаясь на зачеты и семинары, но летом такие номера не проходили.

— Побудешь сегодня муравьем? — спрашивал отец, и Женька неизменно отвечал согласием.

Это было чем-то вроде их пароля, секретного кода, часто вырабатывающегося у людей близких, у которых много общего, в том числе и воспоминаний. Еще совсем маленьким услышал Женька рассказ отца о муравьях и заявил, что тоже хочет быть муравьем. Почему? Да чтобы пользу приносить. Кому какую конкретно — тогда это не имело значения. Теперь тоже. Какая разница — пилить, копать или сколачивать? Главное, что польза родителям приносилась, а свободное Женькино время таяло без следа.

Но он не возражал. Не потому, что побаивался отца или был безвольным. Нет, характер у парня был как раз достаточно твердый. Просто сложилось так, что отец был Женьке лучшим другом, взрослым и очень надежным. А что за дружба, если не помогать друг другу?

Вот и сегодня Женька перенес свидание с Ленкой на вечер, погрузился в семейный «Фольксваген» и укатил за город. До обеда они с отцом успели зацементировать площадку перед сараем и покрыть лаком решетки на окнах, чтобы не ржавели. За обедом, с аппетитом уплетая мамину стряпню под развесистой черешней, мужчины степенно обсуждали план дальнейших действий, а хозяйка следила за ними, чтобы вовремя предложить, подать, придвинуть.

— У Кандыбиных беда, — сообщила она, когда муж и сын принялись за ледяной компот с фруктами. — Мне Филимониха рассказала, когда я к ней за яйцами ходила.

Женя с отцом одновременно посмотрели на третью по счету крышу, торчащую над бахромой зелени. Серая, чуть замшелая, она так примелькалась, что стала невидимой. Но не сейчас.

— Опять Пашка дебоширил? — предположил Степан Игнатьевич, орудуя ложечкой в чашке, вылавливая оттуда вишни.

— Хуже, — ответила Лидия Ивановна. — Он своих топором зарубил.

— Что? — Женька замер со сливовой косточкой во рту.

— Топором зарубил, — повторила мать. — Напился и…

— Придурок. — Отец швырнул чайную ложку на стол. — Говорил ему: допьешься до белой горячки. Да с такими бесполезно говорить.

Женя выплюнул косточку и помолчал, отстраненно прислушиваясь к разговору родителей. Павел Кандыбин не вызывал у него ни страха, ни сочувствия, ничего. Обычный алкаш в растянутой футболке и неизменной сигареткой в гнилых зубах. А вот жену и дочку было жалко. Неужели это правда? Еще в прошлую субботу Женька видел всех троих живыми и здоровыми, а теперь никого нет. Все кончилось для Кандыбиных. Кто в тюрьме сгниет, кто в земле, какая разница. Зачем жили? Поесть-попить, потрахаться — и фьють? Глупо. Ох, как глупо.

— Пойдем заканчивать, пап, — окликнул Женька, у которого пропало настроение. — Я пораньше уехать хочу.

— С Леночкой пойдете куда-нибудь? — фальшиво спросила мать.

Отец фыркнул. Какой дурень попрется гулять с девушкой, когда квартира ночью свободна?

— Ага, — кивнул Женька, не поднимая глаз. — В кино.

— Вот и правильно, — сказала мать. — Фильм хороший?

— Не знаю. Мы же не видели пока.

— А как называется?

— «Любопытная Варвара», — пришел на выручку отец.

Женька преувеличенно громко расхохотался и поспешил сменить тему. Когда он завел разговор про бокс, в котором Лидия Ивановна ничего не понимала, она стала рассеянно слушать, больше любуясь сыном, чем вникая в смысл его слов.

Женька был красивым, высоким и умным, но, по мнению матери, слишком уж худеньким. Заставить его нагулять жирок никак не получалось, потому что, набрав хотя бы килограмм дополнительного веса, он сразу принимался бегать и плавать, а рацион сокращал больше обычного, так что терял уже не кило, а полтора или два. Глаза он унаследовал от матери: яркие, зеленые, с небольшой косинкой. А лицом Женька пошел в отца: такая же прямая линия лба и носа, квадратная нижняя губа и круглый подбородок, только всему этому не хватало пока массивности, солидной мужской основательности.

Мать надеялась, что Женька заматереет, когда женится на хорошей хозяйке, шустрой не только в постели, но и на кухне. Лена Белова, с которой сын встречался, на эту роль явно не годилась. Такая же долговязая и худая, что свидетельствовало об отсутствии у нее кулинарных пристрастий. Воображение Лидии Ивановны рисовало совсем другую невестку: маленькую, сдобную, веселую, с задорными ямочками на щеках. И чтобы волосы у нее были светлые и мягкие, в отличие от проволочных Ленкиных кудрей ржаво-ржаного цвета. Девушку, способную накормить, обогреть, окружить домашним уютом и нарожать кучу милых ребятишек. Лидия Ивановна все чаще мечтала о внуках. Ей в голову не приходило, что жить ей осталось всего ничего.

Степан Игнатьевич тоже не задумывался о скорой кончине. В свои пятьдесят с лишним лет он был еще полон здоровья и сил. С женой спал регулярно, в больницу дороги не знал, зубами грецкие орехи грыз, под хорошую закуску мог пол-литра уговорить в одиночку, а наутро, не жалуясь на недомогание, заниматься обычными делами и выглядеть как огурчик.

Между тем он, как и его супруга, доживал последние часы. Кто знает, как распорядился бы он ими, зная правду? Завещание бы написал? Поговорил бы по душам с сыном? Жену бы приголубил? Посидел бы в одиночестве на берегу, любуясь озерной гладью и подставляя лицо горячему, ласковому солнцу? Наверное, всем этим Степан Игнатьевич и занялся бы, и еще сотней других важных вещей. Но, поскольку смерть его в свои планы не посвящала, решил он починить электропроводку, которая в сырую погоду искрила, выбивая предохранительные пробки. Женька же по его просьбе занялся натягиванием проволоки под виноград, а Лидия Ивановна накинулась с тяпкой на сорные ростки в грядках.

Так и работали все втроем, пока во дворе не объявились непрошеные гости. Было их трое. Довольно юный бизнесмен приятной наружности, крепкий молодой человек в рубашке поло, подчеркивающей его рельефную мускулатуру, и мужчина постарше, примерно одного с хозяином возраста, кавказских кровей, щетинистый, кудлатый, кривоногий, со жгучим взором и орлиным носом.