Месть ожившего болванчика

На мгновение я застыла на месте, сжимая и разжимая кулаки.

А потом отпрянула назад, когда болванчик зашевелился.

Его голова дернулась. Мистер Негодник резко сел. Голубые глаза со щелчком открылись.

Безобразный болванчик устремил взгляд на меня.

И прошептал хрипло:

— ТЫ МНЕ НЕ НРАВИШЬСЯ, БРИТНИ!

11

У меня перехватило дыхание. Я отпрянула и ударилась о стену.

Болванчик смотрел на меня с гнусной усмешкой. Затем он медленно откинулся на подушку.

«Этого не может быть!» — говорила я себе.

Но это было. Здесь происходило что-то ужасное.

Итан внизу. Болванчик садится сам по себе.

И он ГОВОРИТ!

И он НЕНАВИДИТ МЕНЯ!

На дрожащих ногах я отлепилась от стены. Я не сводила взгляда с Мистера Негодника. Его глаза оставались широко раскрытыми, пялясь в потолок. Но он больше не двигался.

Я заковыляла к двери. Споткнулась о джинсы на полу. Тяжело дыша, добралась до лестницы.

«ТЫ МНЕ НЕ НРАВИШЬСЯ, БРИТНИ!»

Хриплый шепот болванчика до сих пор звучал в ушах.

— Ты не живой! — закричала я, перепрыгивая через две ступеньки за раз. — Ты не можешь быть живым!

Я не могла держать это в себе. Я была слишком напугана. Я должна рассказать маме и папе.

Я ворвалась в гостиную. Там царила темнота, не считая мерцания телеэкрана. Родители всегда гасят свет, когда смотрят кино.

Они сидели рядышком на диване, держа на коленях миски с покорном. Когда я влетела в комнату, мама подскочила. Она попыталась поймать свою миску, но та опрокинулась на пол. Попкорн брызнул во все стороны.

— Бритни, ты напугала меня! — воскликнула мама. — Погляди, что я из-за тебя наделала!

Папа поставил фильм на паузу и, прищурившись, посмотрел на меня.

— Ради Бога, что стряслось?

— Я… я… — заикалась я. — Что-то… — Я хватала ртом воздух.

Папа подтащил меня к дивану. Я плюхнулась рядом с мамой.

— Ты вся дрожишь, — сказала мама. — Ты заболела? Тебя лихорадит?

— Это все… болванчик, — выдавила я наконец. — Болванчик Итана.

Они уставились на меня.

— Это безумие, — проговорила я. — Понимаю. Но я говорю правду. Он живой. Он действительно живой!

Мама обняла меня рукой за плечи.

— Сделай глубокий вдох, Брит, — тихо сказала она. — В твоих словах нет никакого смысла.

— Давай сначала, — велел папа. — Мы не понимаем, что ты говоришь. Что там с болванчиком Итана?

Я набрала в грудь побольше воздуха и выдохнула.

— Мой портрет Фиби. Он… он испорчен! А мой плакат «Черепана» разорван надвое. Я поняла, что это дело рук Итана. Ну и побежала к нему.

— Твой плакат? — перебила мама. — А ты уверена, что рамка просто не упала со стены?

— Я уверена, — отрубила я. — Вбегаю я в комнату Итана. А его там нет. Он был в душе. Но… болванчик. Он… он СЕЛ!

Я заметила, как мама с папой переглянулись. Мама прижала руку к моему лбу.

— Нет у меня жара! — завопила я и оттолкнула ее руку. — Выслушайте меня. Болванчик сел сам по себе. И он заговорил. Он сказал: «Ты мне не нравишься. Бритни». Я это не придумываю. Он мне так и сказал.

— Ты заснула, — сказал папа, потирая подбородок. — Тебе приснился кошмар. Помнишь, как ты когда-то ходила во сне?

— Папа, мне тогда было три годика! — закричала я. — Я не спала! Я только что вернулась от Молли. И сна у меня ни в одном глазу.

Я вскочила на ноги, дрожа всем телом.

— Вы будете мне верить или нет?

Мама похлопала по диванной подушке:

— Сядь, Брит.

Я помотала головой и скрестила на груди руки.

— Как прикажешь тебе верить? — сказал папа. — Это же безумие.

— Болванчик не разговаривал, — добавила мама. — Итан сыграл с тобой шутку. Он, видимо, сидел под кроватью. Или притаился в чулане.

— Сдается мне, ты слишком много времени проводишь у Моллоев, — сказал папа. — С Дикарем Моллоем и его чудными куклами. Они и заронили тебе в голову бредовые фантазии. — Он пожал плечами. — Может, тебе не следует так часто видеться с Молли?

— Что-о? — взревела я. — Я что, должна лишиться лучшей подруги из-за этого злобного маленького паскудника?

— Не называй его злобным маленьким паскудником, — возмутилась мама. — Он твой двоюродный брат. Он член семьи. И он нуждается в нашей помощи.

— Нам нужно, чтобы ты повзрослела, — сказал папа. — От диких выдумок про оживающего болванчика никому пользы не будет.

— Папа, я это не выдумала, — проговорила я дрожащим голосом. Руки снова сжались в кулаки. Я чувствовала, что выхожу из себя.

Я до боли закусила губу. Ни за что при них не расплачусь.

— Я знаю, это звучит бредово, — проговорила я, — но болванчик живой. И он — зло!

Они вытаращились на меня, как на сумасшедшую.

Я развернулась и выбежала из гостиной. Влетев в свою комнату, я захлопнула за собой дверь.

Я бросилась на постель. Но плакать не стала. Я была слишком зла, чтобы плакать.

Мои собственные родители отказались меня выслушать. Отказались мне верить. Мои собственные родители отнеслись ко мне, как к ненормальной.

Я перевернулась и посмотрела на свой разорванный плакат, на портрет собаки с уродливыми красными кляксами.

Две мои любимые вещи были безнадежно испорчены. Уничтожены. Я ничего не выдумала. Доказательства — вот они, на стене.

Я на цыпочках подошла к двери и прислушалась. Неужели родители просто отмахнулись от моей истории и снова сели смотреть кино?

Нет. Внизу было тихо. Наверное, они собирали рассыпанный попкорн и обсуждали, что делать с проблемной дочерью.

Я взяла сотовый, чтобы позвонить Молли. Но поняла, что уже слишком позднее время для звонков.

«Не смогу уснуть, — думала я. — Как же можно спать, зная, какое зло поселилось в моем доме?»

Я переоделась в ночную сорочку, залезла в кровать и натянула одеяло на голову. Но перед глазами все равно стоял разодранный плакат… красная краска на моем рисунке… болванчик… этот зловещий болванчик, поднимающий голову и выплевывающий эти гнусные слова: «Ты мне не нравишься, Бритни».

Каким-то образом я все-таки провалилась в глубокий сон без сновидений.

На следующее утро я надела джинсы и свитер и стала собираться в школу. Я чувствовала усталость, как будто и не спала вовсе. Всякий раз, как я бросала взгляд на плакат и картину, мой живот стягивало от холодного страха.

Я выглянула в окно. Утро выдалось пасмурным. В небе низко висели темные тучи. Темнота вполне соответствовала моему настроению.

Выйдя из комнаты, я направилась к лестнице. Из кухни доносился запах свежего кофе. И жарящегося бекона.

Я услышала шаги за спиной и заметила Итана, который спускался из мансарды, держа перед собой Мистера Негодника.

Притворившись, что не вижу его, я начала спускаться по лестнице.

Я была уже на полпути, когда сзади раздался крик Итана:

— Бритни, берегись!

— Эй! — вскрикнула я, почувствовав, как деревянные руки толкнули меня в спину.

Споткнувшись, я попыталась схватиться за перила.

Но не смогла.

И полетела с лестницы головой вперед.

12

— Ох-х-х!

Прикрывая голову руками, я кубарем скатилась с лестницы.

— Ой. Ой. Ой. — Я приземлилась на спину, по-прежнему прикрывая голову руками, хватая ртом воздух. Слишком ошеломленная, чтобы даже пошевелиться.

Так я лежала, ожидая, когда стихнет боль. И смотрела на Итана, стоявшего на лестнице с Мистером Негодником.

Лицо Итана побледнело, как мел. Глаза были широко раскрыты от ужаса.

— Бритни, с тобой все в порядке? — воскликнул он тоненьким, испуганным голоском.

Он подбежал ко мне. Болванчик подскакивал в его руках.

— В чем дело? — окликнула мама из кухни.

— Бритни упала! — закричал Итан.

«Я не упала, — подумала я. — Меня толкнул болванчик!»

Я потерла локоть. Он саднил. Но в остальном все было в порядке.

Итан схватил меня за руку и пытался поднять.

Выбежала мама с лопаткой в руке.

— О нет! Бритни? Ты упала с лестницы?

— Да всего с нескольких ступенек, — проговорила я. — Ничего страшного, мам.

К чему говорить правду? Разве она поверит, если я скажу, что меня столкнул болванчик?

Ага, держи карман шире. Она во всем обвинит мое буйное воображение. Или скажет, что я пересмотрела ужастиков.

Я поднялась на ноги, потирая больной локоть.

— Я в порядке. Честно.

— У меня там бекон подгорает, — сказала мама. — Идите завтракать. — Повернувшись, она поспешила назад к плите.