Титус Кроу

— Ну, у меня на уме было использовать яйца иначе. В смысле, более конструктивно.

— Использовать?

— Нам нужно остановить Шудде-М’еля раз и навсегда, друг мой, и ключ здесь, у нас, в наших руках! — Он постучал по коробке кончиком пальца. — Если бы только я мог продумать план, систему, которая могла бы заработать, найти способ… Но для этого мне нужно время, а это значит, что яйца должны оставаться здесь, а это значит, что…

— Титус, погоди, — грубо прервал я своего друга, примирительно подняв руки вверх. У меня появилась какая-то смутная мысль, она требовала, чтобы я сосредоточился. В следующее мгновение я радостно прищелкнул пальцами.

— Ну конечно! Я же чувствовал, что что-то не дает мне покоя. Ну-ка, поправь меня, если я ошибаюсь, но мы неопровержимо установили, что это чудище Шудде-М’ель и ему подобные описаны в цикле Мифов о Ктулху?

— Да, — кивнул мой друг. Он явно не понимал, к чему я клоню.

— Все очень просто, — сказал я. — Как же это получается, что эти твари не находятся в плену, как их мерзкие братья и кузены из мифологического цикла? Ведь их тоже должны были засадить в плен Старшие Боги миллионы лет назад?

Я попал в точку. Кроу нахмурился, быстро встал из-за стола, пересек кабинет и взял с полки том «Заметок о «Некрономиконе» Фири.

— Пока придется удовольствоваться этим, Анри, — сказал он. — По крайней мере, пока я не сумею договориться, чтобы тебе позволили ознакомиться с «Некрономиконом» в Британском музее. И на этот раз придется устроить так, чтобы тебе разрешили прочесть всю книгу. Однако, Анри, это опасная задача. Некоторое время назад я сам читал «Некрономикон» и был вынужден забыть большую часть прочитанного — потому что это было безумие! На самом деле, я думаю, нам будет лучше ограничить твой поиск определенными отрывками из перевода Генриетты Монтаг. Ты хочешь помочь мне в этом?

— Конечно, Титус, — ответил я. — Главное, сформулируй задание. А я постараюсь его исполнить наилучшим образом.

— Хорошо. Тогда это и станет твоим особым заданием, — сказал мне Кроу. — Ты сможешь сэкономить для меня уйму времени, если составишь краткую выборку из всего мифологического цикла Ктулху с особым акцентом на Шудде-М’еле. А я пролистаю еще несколько книг, которые, как я думаю, могут понадобиться нам в дальнейшем. А прямо сейчас давай-ка посмотрим, что нам сообщает Фири.

Мы никак не могли знать об этом тогда, но все получилось совсем не так, как планировал Кроу, потому что грядущие события должны были разрушить любые планы. Но мы об этом знать не могли, поэтому мой усталый и растрепанный друг принялся переворачивать страницы произведения Фири, в котором тот пересказывает (и порой — очень ярко) жуткую книгу Альхазреда. И вот наконец Кроу отыскал нужную страницу.

— Вот оно, — объявил он. — Фрагмент, озаглавленный «Сила пятиконечной звезды».

Он уселся в кресло и принялся читать:

«Оберегом от ведьм и бесов, от Глубинных, Дулсов, Червей, Тахо-Тахо, Ми-Го, Шог-Гаотов, призраков, валузий и всех прочих подобных людей и тварей, служащих Великим Древним и их отродью, служит пятиконечная звезда, высеченная на сером камне древнего Мнара, однако от самих Древних она не так хорошо помогает. Хозяин такого Камня сумеет повелевать всеми Тварями, которые ползают, плавают, ходят и летают даже там, откуда нет возврата. В Ихе, так же как в Великом Р’льехе, в И’ха-нхтлей, а также в Йотхе, в Югготхе и Зотхике, в Н’каи и Наа-Хке, и в К’н-яне, в Каркозе и в Г’харне, и в городах-близнецах Иб и Дх-йиб, в Кадатхе и на Холодной Пустоши, и даже в озере Хали, пятиконечная звезда будет иметь свою силу. Однако даже звезды гаснут и холодеют, и даже солнца умирают, а расстояния меж звездами вырастают, так угасает и Сила всех вещей — и пятиконечной звезды, и заклятий, наложенных на Великих Древних добрыми Старшими Богами. И настанет время, как некогда было время, когда станет ясно:

То не мертво, что в вечности живет, Но будет час, когда и Смерть умрет».

— «В Каркозе и Г’харне», — повторил я, когда Кроу закончил чтение. — Что ж, похоже, вот оно, объяснение!

— Да, — сухо отозвался Кроу, хмуро глядя на страницу раскрытой книги. — Но я почти уверен, что этот текст сильно отличается от музейного экземпляра «Некрономикона». Боже, как жаль, что Фири уже нет в живых! Я часто размышлял о его познаниях на предмет «Некрономикона» — не говоря уже о целом ряде других редких книг. И все-таки здесь… — Он постучал пальцем по странице, — здесь есть ответ хотя бы отчасти на твой вопрос.

— Значит, получается, что Шудде-М’ель был пленен в Г’харне, — проговорил я, сдвинув брови. — И значит, ему каким-то образом удалось бежать! Но как?

— Возможно, этого мы никогда не узнаем, Анри, если только не…

Кроу вытаращил глаза и побледнел.

— Что? Что ты хочешь сказать, Титус?

— Ну… — протянул мой друг, — я очень верю Альхазреду — даже в переложении Фири. Мысль чудовищная, я понимаю, но тем не менее, вероятно, ответ лежит в том, о чем я только что прочел. «Сила всех вещей — и пятиконечной звезды, и заклятий, наложенных…»

— Титус! — прервал я его. — Ты говоришь, что сила пентаграммы иссякла — а если это правда…

— Понимаю, — сказал Кроу. — Понимаю! Это также означает, что Ктулху и все прочие обрели свободу передвигаться, где пожелают, и могут убивать, и… — Он встряхнулся, словно пытался высвободиться из какой-то чудовищной паутины, и сумел вяло улыбнуться. — Но нет, такого быть не может. Нет, мы бы знали, если бы Ктулху, Йог-Сотхот, Йибб-Тстл и все прочие оказались на свободе. Мы бы узнали об этом давным-давно. Весь мир…

— Но как же тогда ты объяснишь…

— Я ничего не пытаюсь объяснить, Анри, — резко отозвался Кроу. — У меня только опасливые догадки. У меня такое впечатление, что какое-то время назад — примерно столетие назад, чары звездных камней — что бы там ни работало против Шудде-М’еля — были удалены от Г’харне тем или иным путем. Может быть, это произошло случайно, а может быть — и намеренно… и сделали это те, кем повелевают Великие Древние!

— С недобрыми намерениями, по небрежности — «теми, кем повелевают Великие Древние» — это я могу понять, — сказал я. — Но — «случайно»? Как это может быть, Титус?

— О! Существует огромное разнообразие природных катастроф, Анри. Оползни, наводнения, извержения вулканов, землетрясения — в смысле, естественные землетрясения, и каждое из таких происшествий, случись оно в правильном месте, способно унести, отбросить откуда-то звездные камни, благодаря которым держатся в плену все вышеупомянутые ужасы. Но в данном случае такое могло случиться, если Шудде-М’еля держали в плену только с помощью звездных камней!

Я слушал друга-оккультиста, и мысли бешено вертелись в моем мозгу. На миг у меня закружилась голова, меня замутило.

— Титус, погоди! Это… слишком быстро для меня… слишком быстро! — Я предпринял попытку успокоиться с помощью силы воли. — Послушай, Титус. Вся моя система восприятия мира — вся целиком — перевернулась с ног на голову за один вечер. То есть… я всегда питал интерес к оккультным наукам, ко всему странному и страшному, выходящему за рамки обычности, и порой это было сопряжено с опасностью. Мы с тобой на протяжении многих лет не раз сталкивались с поистине ужасными опасностями… но это! Если я признаю существование Шудде-М’еля — второстепенного божества из мифологии, которая, как я думал, для меня останется на грани не более чем проходящего интереса… Но теперь… — Я зачарованно и испуганно посмотрел на картонную коробку на письменном столе. — Теперь получается, что я просто должен признать его существование, но если так, то я должен поверить в реальность всех прочих подобных ужасов! Титус! До сегодняшнего дня мифологический цикл Ктулху оставался для меня всего лишь легендой, преданием — интересным, захватывающим, полным опасностей — но не опасней любых оккультных исследований! А теперь…

— Анри, — вмешался Кроу. — Анри, если ты чувствуешь, что это нечто, что ты не в силах принять, дверь открыта. Ты пока не погрузился в эту историю, и ничто не мешает тебе держаться от нее подальше. Но если ты решишь, что хочешь в этом поучаствовать, — милости прошу. Однако ты должен знать, что это может оказаться намного опаснее, нежели все, с чем ты имел дело раньше!

— Дело не в том, что я боюсь, Титус, пойми меня правильно, — сказал я другу. — Дело в масштабах происходящего! Я знаю, что бывают потусторонние события, и у меня самого бывали в жизни случаи, которые иначе как «сверхъестественными» не назовешь, но они всегда были исключениями. Ты просишь меня поверить в то, что мифология Ктулху — не более и не менее, чем доисторический факт, что, на самом деле, означает, что сам фундамент нашей сферы существования построен на инопланетной, чужеродной магии! Если все так, то получается, что оккультное — нормально, что Добро выросло из Зла, в противоположность доктринам христианских мифов!

— Я отказываюсь вступать в богословский спор, Анри, — ответил Кроу. — Но в целом я все понимаю именно так. Однако давай пару моментов проясним четко и ясно, дружище. Во-первых, вместо слова «магия» употребим слово «наука».

— Не понимаю.

— Промывание мозгов, Анри! Старшие Боги знали, что им нечего надеяться на то, что удастся засадить таких могущественных существ, каковыми являются божества Цикла Ктулху, просто за физические, материальные решетки. Они превратили в тюрьмы сознания самих Великих Древних — а быть может, и их тела! Они установили ментальные и генетические блоки в психику и самую суть сил зла и их приспешников, чтобы при виде некоторых символов или при их словесном произнесении эти силы сдерживались, теряли могущество! Этим объясняется, почему столь сравнительно несложные устройства, как Мнарские звездные камни, эффективны и почему, в случае удаления этих камней от места пленения сил зла, можно заставить оные силы отступить с помощью произнесения ряда заклятий.

На миг это объяснение поразило меня еще сильнее, чем все предыдущее, но я с сомнением поинтересовался:

— Титус, ты об этом раньше знал или только что придумал?

— Эта гипотеза давно стала моим личным мнением, Анри, и она объясняет многое, прежде «необъяснимое». Я думаю также, что мои предположения относятся к одному более чем загадочному отрывку из «Кхтаат Аквадинген». Как тебе известно, в этой книге есть короткая глава, посвященная «Общению с Ктулху в сновидениях». К счастью, подлинные способы, требуемые для осуществления этой чудовищно опасной процедуры, даны в виде шифра — невероятно сложной комбинации цифр, и этот код каким-то непостижимым образом связан с Ньярлатотепом. Однако в этой же главе автор высказывает утверждение, весьма близкое к моим предположениям насчет того, что Старшие Боги были учеными. У меня где-то есть скопированный отрывок, чтобы в случае чего его легко можно было найти и свериться с ним. — Кроу покопался в бумагах на письменном столе. — А! Вот он. Здесь есть совершенно определенные параллели со многим, что более всего известно в мифах о Ктулху, и к тому же прослеживается связь с самыми последними из христианских преданий. В общем, слушай:

«Наука, которой владело большинство Верховных, была и всегда будет Путем Света, бесконечно узнаваемым во всем Времени, Пространстве и всеми Ангелами, как любезным для Всевышнего. Некоторые из богов, однако, имевших мятежную натуру, предпочли отрицать Волю Большинства. Они отвергли свою бессмертную Свободу в Бесконечности и избрали для себя Путь Мрака, и были изгнаны в подобающие места в Пространстве и Времени. Но даже в Изгнании Темные Боги бунтовали против Верховных, посему тем, кто идет Тропою Света, следует держать их Вне всяких Знаний и накладывать некие узы на их Разум через Страх перед Путем Света. А в их телах следует заложить запрет плодиться и размножаться, дабы наказание за грехи отцов передавалось в вечности к детям и детям детей во веки веков, иначе Время станет таким, каким было прежде, когда падут все препоны, и звезды, и живущие на них, и пространства между звездами, и живущие там, и все Время, и все Ангелы будут соблазнены, обмануты и уведены в вечную ночь по Тропе Тьмы, когда Великое Все исчезнет и станет едино, и явится Азатот в своей сияющей славе, и вновь начнется Бесконечность…»

Дочитав фрагмент до конца, Кроу немного помолчал, а потом сказал:

— Часть отрывка, конечно, к нашей ситуации отношения не имеет, но в целом, я думаю…

— Почему ты мне ничего не сказал об этом сразу, как только я приехал? — прервал его я.

— Ты не был к этому готов, дружище, — невесело улыбнулся Кроу. — Да и теперь вряд ли готов.

Я немного подумал.

— Значит… на самом деле, ты хочешь сказать, что такого понятия, как «сверхъестественное», не существует?

— Вот именно!

— Но ведь ты сам так часто употреблял это слово — и не так давно, в его общепринятом понимании.

— Исключительно по привычке, Анри, а также из-за того, что твое мироощущение пока что допускает такое использование этого понятия. Так что пока мы можем применять это слово, как прежде, — пока оба не привыкнем к нему.

Я покачал головой, задумался.

— Магия Старших Богов была чем-то вроде научной психиатрии, — медленно проговорил я. — Знаешь, Титус, мне проще принять чужеродное понятие, чем сверхъестественное. Понимаешь? Ведь все очень просто сводится вот к чему: к тому, что объединенные силы зла, то бишь Великие Древние, — не более чем инопланетные существа или силы, против которых потребуется применить инопланетное оружие.

— Ну… в общем и целом так. Нам придется сразиться с этими тварями с помощью оружия, оставленного нам Старшими Богами. Заклятиями и песнопениями — научно имплантированными ментальными и генетическими блоками — силой пентаграммы, но, большей частью, знанием о том, что они не сверхъестественные, а просто чужеродные, инопланетные силы.

— Но погоди, — вмешался я, — как же все-таки быть со «сверхъестественными» событиями, в самых разных вариантах, с которыми мы сталкивались в прошлом? Они тоже были вызваны…

— Да, Анри. Я вынужден признать, что все обстояло именно так. Все подобные происшествия уходят корнями в древнейшую науку Старших Богов, во времена до начала времен. Ну, так что ты теперь скажешь, де Мариньи, — ты со мной или?..

— Да, — ответил я без малейших колебаний, поднялся и крепко пожал протянутую руку друга.

5. Злобный разум

(Из записных книжек де Мариньи)

Из Блоун-Хауса я в тот вечер ушел очень поздно, но по крайней мере я уяснил (по какой-то пока еще довольно смутной причине) стоящую перед собой задачу. Кроу не был со мной снисходителен. Он всегда давал мне трудные поручения, но я знал, что в этом случае он взвалил самую большую часть работы на свои плечи. Так случилось, что мне не суждено было начать работу по той части задачи, которая была поручена мне. Поэтому не имеет никакого смысла переходить к подробностям.

Между тем мы разработали систему — по всей видимости, непогрешимую по своей простоте. Задача заключалась в том, чтобы создать Шудде-М’елю (или тем его потомкам, которые свили себе гнезда в Англии) тяжелые — вернее говоря, невыносимые — условия существования, за счет лишения их четырех драгоценных яиц. Кроу написал три письма доверенным друзьям. Одно — чудаковатому старику, живущему отшельником на Гебридских островах, в Строноуэе. Второе — Уингейту Писли, выдающемуся эрудиту, старому другу по переписке, с которым Кроу обменялся множеством писем по вопросам фольклора, мифологии и оккультной антропологии. Вплоть до последнего времени он был профессором психологии в Мискатоникском университете, в штате Массачусетс. И наконец, третьим адресатом стала старая шарлатанка, медиум, которую Кроу знал давно и очень любил — некая матушка Куорри из Маршфилда, что неподалеку от Бристоля.

План был такой: не дожидаясь ответов на письма, мы отправим яйца профессору Писли в Америку. Писли, ясное дело, получит письмо, отправленное авиапочтой, немного раньше, чем посылку с яйцами. Титус безмерно верил в своего друга и не сомневался, что его инструкции будут выполнены до последней буквы. Инструкции были просты: в течение двадцати четырех часов отправить яйца Росситеру Макдональду в Строноуэй. Макдональд, в свою очередь, получил распоряжение как можно скорее переправить яйца матушке Куорри, а уж от этой, наделенной «даром» дамы, яйца должны были возвратиться ко мне. Я говорю «возвратиться ко мне», потому что я унес коробку из Блоун-Хауса с собой — аккуратно упакованную и готовую к отправке. Мне следовало действовать четко и быстро, дабы выковать первое звено в почтовой цепи. По дороге домой я также отправил письма.

Я целиком и полностью согласился с моим просвещенным другом в том, что в эту ночь яйца ни в коем случае не следовало оставлять в Блоун-Хаусе. На самом деле, я сам настоял на том, чтобы унести яйца. Они и так уже слишком долго пробыли в руках Кроу, и он наверняка начал ощущать напряженность из-за их присутствия. Он признался мне, что начал вздрагивать из-за каждого скрипа половицы и впервые с тех пор, как перебрался в свое одиноко стоящее и наполненное странной атмосферой бунгало, начал пугаться шума некоторых деревьев с пышными кронами у себя в саду.

Но при том, что ему было известно и во что он верил — да нет, во что теперь верили мы оба, — его нервозность можно было считать вполне естественной. На самом деле, именно присутствие яиц в его доме, помимо всего прочего — и в том числе, помимо жуткой усталости, вызванной непосильной работой и недосыпанием, — отвечало за серьезное ухудшение здоровья моего друга со времени нашей последней встречи. Я понял, что еще немного — и Кроу пойдет по пути разрушения, подобному тому, который избрал для себя сэр Эмери Уэнди-Смит!

Можно легко понять, почему в ту ночь я не сомкнул глаз. Я лежал в кровати в моем доме, выстроенном из серого камня, ворочался с боку на бок и вертел так и сяк в уме новую систему понятий, которую мне нужно было принять. То есть принять я ее принял, но ее детали все же нуждались в обдумывании — хотя бы для того, чтобы общая картина стала более ясной, чтобы исчез туман по углам. Правду говоря, соображал я плоховато — словно бы с похмелья. Но конечно же, у моей бессонницы была другая, более непосредственная причина — коробка с тускло блестевшими шарами, стоящая на небольшом столике около моей кровати!

Беспокойно взбивая подушку (этим я занимался каждые полчаса), я с десяток раз заново прокрутил в мозгу все, о чем мы говорил с Кроу, пытаясь найти в нашем плане изъяны, — но не нашел. Мне представлялся идеальным срочный план Кроу, нацеленный на то, чтобы помешать копателям завладеть своими яйцами, и я целиком разделял его страхи. Тем не менее я понимал, что что-то в нашем плане ошибочно, просто невероятно ошибочно! Я это понимал. И эта ошибка скрывалась где-то в глубинах моего разума и никак не желала всплывать на поверхность.

Если бы только развеялся этот туман в сознании… Жуткая депрессия отступила, это правда, но теперь мне приходилось продираться через этот густой ментальный туман!

Да, конечно, я не был знаком с друзьями Кроу по переписке лично, но он в них безраздельно верил — особенно в Писли. В своем письме к профессору Кроу обрисовал все свое отношение к фантастической опасности, грозившей Земле. Да, это была гипотеза, но Кроу выразил ее очень сильно и четко и подчеркнул свое личное участие в происходящем. На самом деле Кроу подвергал опасности успех всего нашего дела, поставив меня в позицию чрезвычайно просвещенного человека, способного не только воспринять, но и оценить содержание письма к профессору Писли. Когда Кроу зачитал мне наспех составленное письмо, я откровенно и даже немного грубовато объяснил моему другу, что его адресат может решить, что отправитель письма лишился рассудка. Чуть раньше Кроу сказал: «Будь я проклят, если знаю, кому я могу довериться», но теперь он только хмыкнул в ответ на мои слова и сказал, что вряд ли Писли так воспримет его послание и что в любом случае — хотя бы только лишь по старой дружбе — профессор сделает с яйцами все именно так, как он просит.

Кроу подсчитал, что путешествие яиц по кругу займет максимально три недели, но все же озаботился тем, чтобы попросить своих корреспондентов отправить ему письма с подтверждением о безопасной отправке посылок. Я задумался об этом, и…

Ну вот, опять!

Что это за тревога в дальнем уголке сознания, стоит мне только подумать о том, что утром начнутся странствия яиц?

Но нет — как только я словно бы улавливал эту мысль, она сразу же ускользала от меня, в затянутый туманом разум. Это изнурительное чувство мне было знакомо и прежде, было знакомо и неутешительное решение: попросту игнорировать назойливую мысль — и пусть все идет как идет. Однако это ощущение меня раздражало — и более чем пугало, учитывая обстоятельства.

Я повернулся на бок, и мой взгляд упал на коробку с загадочным содержимым. Мысленным взором я увидел это содержимое — матовый блеск жемчужных шаров в темноте картонного гробика. И тут же возникла новая мысль.

Я спросил Кроу о каменном ящике, «инкубаторе», обнаруженном Уэнди-Смитом на том месте раскопок мертвого города Г’харне. Мне захотелось узнать, не было ли найдено что-то подобное в пещере в Хардене. Однако утомленный оккультист (как же его лучше называть — оккультистом или ученым?) не смог мне ответить. В итоге он, немного поразмыслив, рискнул предположить, что, вероятно, атмосферные условия в этой пещере — темном и глубоком месте — были почти идеальными для инкубации яиц, в отличие от Г’харне, где яйца хранились близко к поверхности.

Я напомнил другу, что тот каменный ящик был украшен письменами и изображениями. В ответ на это мой ученый друг только пожал плечами и сказал, что может только адресовать меня, как сэр Эмери своего племянника, к трудам Коммода и побитого молью Каракаллы. Кроу хватало тех «картинок», которые представали перед ним во сне, а в кошмарах он видел не только ужасных головоногих. К тому же он считал, что Бентам рассказал о пещерных рисунках не все — и вероятно, это можно понять! Мое любопытство из-за этого разыгралось еще сильнее, поэтому я не отступился от Кроу, и он был вынужден пересказать мне часть своих сновидений.

Он сказал, что бывали такие сны, когда ему виделось почти символическое стремление к поверхности и совместное вытягивание жутких щупалец. А порой ему снилось происходящее не под землей, а на поверхности — и это был подлинный кошмар!

Я ярко вспомнил, какое у Кроу было выражение лица, как глухо и надтреснуто звучал его голос, когда он говорил:

«В одном из отрывков сновидения их было четверо, де Мариньи. Они отступали, пятились, как гусеницы, и привставали, подняв переднюю часть тела, широко раскрыв пасть. Среди них находилась женщина, и они рвали ее на части, и фонтанами хлестала кровь…»

«Но откуда, — испуганно спросил я шепотом, — у тех, кто без головы, может взяться… пасть?»

Задавая вопрос, я прекрасно понимал, что ответ мне не понравится.

«Попытайся мыслить неизбитыми образами, Анри, — спокойно посоветовал мне Кроу. — Только ни в коем случае не думай об этом слишком долго и не чересчур вдавайся в детали. Они настолько… чужеродны… эти твари».

Я ничего не мог поделать с собой: мне вспомнилась строчка из древнего и загадочного сочинения «Отражения» ибн Шакабао. Я знал, что эту строчку Альхазред цитирует в «Некрономиконе»: «Злобен разум в теле, не имеющем головы!» О боги! Разум и пасти — без голов!

Обычно я человек спокойный. Будь это иначе, я бы давно проявил кое-какие из моих более эксцентричных интересов, но при том, что рядом с моей кроватью находилась коробка с яйцами, и при том, что я знал, что где-то — далеко, а может быть, и не очень далеко — чудовищные копатели прямо сейчас выжигают туннелями горные породы и издают противные звуки… Так кто бы назвал меня трусом за то, что я просто включил в спальне свет?

Но в любом случае, даже с включенным светом, страха у меня не поубавилось. Откуда ни возьмись, появились тени, которых раньше не было — от моего гардероба, от халата, висевшего на двери… и довольно скоро я уже всерьез подсчитывал, сколько времени мне понадобится, чтобы соскочить с кровати и выпрыгнуть в окно, если…

Я протянул руку и выключил лампу, решительно повернулся спиной к картонной коробке, твердо решив не думать о ее содержимом…

Видимо, потом я некоторое время спал, потому что помню, как мои собственные дремотные мысли смешались с описаниями сновидений Кроу. А когда я очнулся в холодном поту, мне припомнился рассказ друга о том, как он впервые узнал о существовании древней ужасной угрозы.

В более поздних сновидениях Кроу слышались песнопения копателей — напевы, в которых упоминалось название мифического города Г’харне! Вспомнив об экспедиции Уэнди-Смита в поисках этого города и о том, какой катастрофой завершилась эта экспедиция, чуть позже Кроу связал те события с фактами из некоторых газетных вырезок из своей обширной коллекции и своими ночными кошмарами. Это привело его к рукописи Уэнди-Смита. Эта рукопись вместе с письмом от Реймонда Бентама позволила Кроу сделать выводы. Дальше он действовал, руководствуясь своей непогрешимой, хотя и включающейся с пол-оборота логикой.

Еще мы с ним поговорили о распространении Шудде-М’еля и его сородичей и поразмышляли о том, как эти кошмары смогли освободиться из тюрьмы, куда их засадили Старшие Боги. Кроу был склонен полагать, что жуткие божества обрели волю благодаря целому ряду природных катаклизмов, и я не смог предложить более внятного объяснения — но как давно произошли эти спазмы планеты и насколько далеко с тех пор распространилась раковая опухоль ужаса? Похоже, эту же проблему пытался решить Уэнди-Смит, но Кроу предложения сэра Эмери относительно борьбы с копателями представлялись нелепыми.

«Задумайся об этом, де Мариньи, — сказал он мне. — Только представь себе попытку разделать с Шудде-М’елем с помощью огнеметов! Да эти твари сами по себе почти что равны вулканам! Так и должно быть! Представь себе, какая температура и давление нужны для того, чтобы превратить углерод и хризолит в нечто наподобие алмазной пыли, из которой состоит скорлупа этих яиц! А их способность проделывать туннели в прочнейшей породе? Огнеметы… Ха-ха! Да они будут радоваться пламени! Однако меня поражают изменения, которым эти твари подвергаются в промежутке от младенчества до зрелости. Но с другой стороны, так ли это удивительно? Люди, как я понимаю, проходят столь же фантастические изменения — младенчество, период полового созревания, менопауза, старческое безумие. А что уж говорить об амфибиях, лягушках и жабах… а жизненный цикл чешуекрылых бабочек? Да, я вполне могу поверить, что сэр Эмери прикончил двух «младенцев» горящей сигарой — но, Боже, чтобы убить взрослую особь, потребуется кое-что посерьезнее!»

А насчет тайного, подземного распространения этих ужасов после того, как они обрели волю вследствие мощного природного катаклизма, у Кроу также имелось собственное мнение:

«Катастрофы, Анри! Взгляни на перечень катастроф, вызванных так называемыми «природными» сейсмическими толчками — в особенности за последние сто лет. О, я понимаю, мы не можем сваливать каждое землетрясение на Шудде-М’еля — если он или оно по сей день живет и возглавляет свою расу — но, Богом клянусь, некоторые сотрясения почвы ему приписать можно! У нас уже имеется список, составленный Полом Уэнди-Смитом. Не так много было таких происшествий, но кое-где не обошлось без человеческих жертв. Хинхон, Калаорра, Ажен, Эн и так далее. А что сказать об Агадире? Господи, разве там не кошмар случился? А Агадир совсем недалеко от маршрута тварей по дороге к Англии в тысяча девятьсот тридцать третьем году. Взгляни на размеры Африки, Анри. Подумай! Если бы твари выбрали другое направление, они бы уже могли распространиться по всему этому огромному континенту, и даже по всему Ближнему Востоку! Все зависит от того, сколько их было первоначально. Однако слишком много их быть не могло, хотя Уэнди-Смит и пишет об «ордах». Нет, я не думаю, что Старшие Боги позволили бы такое. Но кто знает, как много с тех пор было отложено яиц и сколько еще созревает в неведомых каменных недрах? Чем больше я думаю об этом, тем более страшной мне кажется угроза».

И наконец, перед тем, как я его покинул, Кроу устало написал для меня перечень книг, которые, по его мнению, я должен был прочесть. Возглавлял список, естественно, «Некрономикон», поскольку связь этой книги с циклом мифов о Ктулху была поистине легендарной. Мой друг также посоветовал мне исправленный перевод (изданный ограниченным тиражом исключительно для научных целей) Генриетты Монтаг. Эта книга хранилась в отделе редких изданий Британского музея. С мисс Монтаг Кроу был знаком лично и был рядом с ней, когда она умерла от неведомой болезни всего через несколько недель после того, как завершила свою работу над «Некрономиконом» для руководства музея. Я знал, что мой друг считал, что Монтаг умерла из-за этого труда, и именно поэтому он непрестанно напоминал мне о том, что я должен быть предельно осторожен в изучении содержания книги. Из этого следовало, что я должен прочесть только те отрывки, которые касались непосредственно Шудде-М’еля и существ наподобие его, и постараться, по возможности, не слишком увлекаться другими разделами книги. Кроу обещал лично похлопотать о том, чтобы мне предоставили экземпляр научного труда мисс Монтаг.

Следующей книгой в списке были «Отражения» ибн Шакабао. И этот труд также хранился в Британском музее — но под стеклом, поскольку сохранность книги оставляла желать лучшего. Несмотря на то, что в музее были приняты обычные в таких случаях меры предосторожности — обработка химикатами, изготовление микрофильмов (один из которых мне предстояло просмотреть более внимательно, чем несколько лет назад), — но все равно драгоценный фолиант быстро истлевал.

Список продолжали две малоизвестные книги Коммода и Каракаллы — просто из-за того, что этих авторов упомянул Уэнди-Смит, а сразу за ним следовала почти непонятная «Пнакотическая Рукопись» — по той же самой причине. Потому же в список попала и «История магии» Элифаса Леви и, наконец, книга из коллекции Кроу (он ее заботливо завернул и упаковал для меня) — его собственный экземпляр печально знаменитого «Культа гулей». Он так часто сам перелистывал эту книгу, что опасался упустить что-нибудь важное при новом просмотре. Но в ответ на мой вопрос он сказал, что намеревается уделить особое внимание «Ктаат Аквадинген». Сказал, что в этой книге с очень плохим переплетом есть много всего, имеющего отношение к нашему делу, — в особенности в двух центральных главах, которые Кроу переплел отдельно. Как я уже упоминал выше, большую часть этих работ я читал раньше, но без особой цели, а просто как страшноватые оккультные книги.

По идее, мне следовало также ознакомиться и с «Фрагментами Г’харне», и я бы ознакомился, безусловно, если бы письмена на этой груде разрозненных глиняных осколков были созданы на одном из четырех языков, которыми я владею! Оказалось, что с этими письменами знакомы только два человека — сэр Эмери Уэнди-Смит, не оставивший после себя никаких материалов с расшифровкой письмен, и профессор Гордон Уолмсли из Гула[28], чьи «краткие заметки» содержали как бы целиком переведенные главы из загадочных «Фрагментов Г’харне», но несколько надежных авторитетов высмеяли и раскритиковали этот шарлатанский «перевод» в пух и прах. Именно по этой причине Кроу не включил эту работу в список рекомендованной литературы.

Все эти и разные другие мысли какое-то время кружились в моем до странности затуманенном мозгу, а потом я, видимо, снова заснул.

Следующим, что мне запомнилось, было то, что я расслышал — как бы очень близко от меня, — страшное монотонное пение и жужжание чудовищно чужеродных голосов. Но только очнувшись и соскочив с кровати на дрожащих ногах, с волосами, ставшими торчком от страха, я понял, что это мне просто снится. За окном рассвело, вот-вот должно было встать солнце.

И все же в ушах у меня еще звучали эхом эти мерзкие, монотонные, жужжащие, страшные ноты. И они запечатлелись в моем сознании в точности такими же, как в документальной книжке Уэнди-Смита:

Се’хаййе эп-нгх фл’хур Г’харне фхтагн, Се’хаййе фтагн нгх Шудде-М’ель. Хай Г’харне орр’э эп фл’хур, Шудде-М’ель икан-иканикас фл’хур орр’э Г’харне.

Как только жуткое пение кошмарной твари наконец стихло и исчезло, я покачал головой, на ватных ногах подошел к прикроватному столику, взял картонную коробку и проверил ее вес. Затем я быстро заглянул внутрь. Ничего не изменилось. Все было в точности так, как вечером.

Я принял душ, побрился, оделся. Только я успел вернуться с ближайшей почты, где, словно в полусне, отправил посылку с яйцами профессору Писли, как зазвонил телефон. Звонок был настойчивый, почти безумный, но почему-то я немного растерялся, прежде чем решился взять трубку.

— Де Мариньи? Кроу на проводе. — Голос моего друга звучал наэлектризованно-нервно. — Послушай. Ты уже отправил яйца?

— О да, да. Едва успел к утренней отправке почты.