– И ты из-за этого меня разбудил?
– В смысле?
– В прямом! Пошли пару человек по кабакам пройтись в посёлок: это же минёр! Сдали нервы, пошёл нажраться – тоже мне «чэпэ»!
И дал отбой. Вот и до сих пор не знаю, от чего я тогда больше охуел: от поступка минёра или от реакции на него старпома.
…Тоннель впечатляет даже отсюда. От воды залива его отделяет полоска серой земли. Повсюду однообразно-унылая, но прекрасная своими расцветками, бесконечностью и первобытностью природа Заполярья: вкруг чёрно-синего залива бесконечные сопки, покрытые мхом, какой-то красной травой, мелкими кустарниками и тем, что здесь называют «деревья». В этот пейзаж вполне логично и не вызывая удивления вписался бы птеродактиль, но никак не идеально круглая дыра сорокаметрового диаметра в скале. С огромным барельефом Владимира Ильича над ней. А когда заходишь внутрь, то нет абсолютно никакой возможности не выдохнуть. Вот только что ты стоял на жаре, вокруг тебя обычный шум, который мозг уже впитал и обнулил до уровня фона: море, птицы, техногенные лязги, трески и крики, и тут резко, ровно через один шажок, изо рта начинает валить пар. Кругом снег, лёд и угасающий через несколько десятков метров дневной свет, и звонкое эхо от твоего вскрика «Ничего себе!» скачет куда-то вдаль, как шарик для пинг-понга, и затухает где-то минут через двадцать. Если кто-то из вас был в Керчи в июне двухтысячного и слышал звонкое «А-а-а-ать, ать ать!» откуда-то из-под земли, то это сто пудов был я. По реальности, данной мне в ощущениях, именно там примерно этот тоннель и должен был заканчиваться.
– Видал? – спросил Михалыч, деловито закапывая пиво в снег.
Как два маленьких мураша, мы уселись на площадку из ржавой арматуры и немедленно принялись болтать ножками над двадцатиметровой… ну… почти бездной, на дне которой в воде плавали льдины.
– Михалыч! Вот как это вообще можно было построить? А? Я тебя спрашиваю!
– В гранитной, заметьте, товарищ майор, скале!
– Ну. В гранитной скале. Это же как будто титаны какие-то делали!
– Ага. Узбеки это делали, с киргизами, в основном. И прикинь, мало им было, что они хуйню эту в скале выгрызли, так они ещё и барельеф Ленина сверху заебашили. Восемь! Метров! В диаметре! Вот что это?
– Воинская доблесть, я считаю! Мол, смотрите, супостаты, именно здесь наши лодки и спрятаны, попробуйте достаньте!
– Ага. А подводники тут такие гуляют по стапелям, ну чаи там распивают, в гости друг к дружке ходят, курят и карандаши точат, а за дверью – ад и полный пиздец человечеству. А потом выходят, когда у всех уже снаряды кончились, и начинают хуярить энд ебашить из всех калибров по врагам революции!
– Зачем? Вот в чём вопрос.
– Что зачем?
– Ну уничтожать остатки человечества? Ради чего?
– Ну как. Чтобы знали, блядь!
– А сами потом что они делать станут, эти героические, но теперь уже ужасно одинокие подводники?
– Ну здрасьте. Поплывут потом в Африку какую, где сохранились остатки родово-племенных строев, построят там себе гору Олимп и начнут возрождать, так сказать, человечество. С негритянками, например.
– Они ж там все страшные наверняка, негритянки-то эти в племенах.
– А что делать, Эдуард Анатольевич! Не для удовольствия же, а для возрождения разумной жизни на планете! Вот на твоих «Акулах» как всё планировалось?
– А примерно так всё и планировалось. Чуть что – «Акулы» сразу под лёд и шоркаются там полгода, а потом: «Здрасьте, господа империалисты, мы не видим ваших высоко поднятых от восторга рук!»
– А прожекты были у вас там такие, как этот, безумные по широте своего размаха?
– Был, Михалыч, один. Ракеты же на «Акулах» твердотопливные. Они точные, безопасные и с огромной дальностью полёта. Но. Возник один нюанс – больно уж они большие получились. Всякие там америкосы, чтоб не париться особо, клепают свои «стратеги» десятками и пасут их всё время недалеко от наших берегов. Случись что, неизвестно ещё кто кого, то ли наши противолодочники с летунами их, то ли они нас. Как повезёт, в общем. Ну и хули тогда? Подумали наши полководцы – построим большие лодки, делов-то? Автономность им рассчитаем на сто двадцать суток, по двести боеголовок на каждую запихнём и под лёд их, шельмецов, запустим. А пусть-ка попробуют там с ними побороться! А то на чистой воде и дурак сможет, а подо льдом каждая «Акула» как папа будет! И построили ведь! Шесть, Михалыч, корпусов умножаем на двести, итого выходит: тысяча двести боеголовок с индивидуальным наведением каждая сидели бы подо льдом и ждали своего часа.
– Грандиозно, да.
– Несомненно. Но понимаешь, Михалыч, ракеты же на лодки грузить чем-то надо. Большие ракеты – большой кран нужен. Один такой есть в Северодвинске на «Звёздочке» и… И всё. И вот стали они кран строить прямо в губе Нерпичья, где «Акулы» базировались. Вот можешь ты себе, Михалыч, представить самый большой по твоему, сундуковскому разумению, кран?
– Могу!
– Представляй.
– Представил.
– А теперь увеличь его в два раза ввысь и вширь. Увеличил?
– Ага. Это же, блядь, в голове не укладывается!
– Ну вот. Как они его туда привезли, это науке неизвестно. Привезли, собрали, построили подстанцию для него с бесперебойным и автономным питанием, ну домов там наставили для обслуживающего персонала, может, даже садик какой со школой замутили и начали вести ветку железной дороги от Мурманска до этого крана.
– Провели?
– Не, километров восемь или десять не дотянули. Оказалось, что в то место, где стоит кран, «Акула» подойти не может, потому что река Западная Лица постоянно наносит туда ил, глину и песок. И как будто мало этого, но по загибам железной дороги ракету подвезти невозможно. Не знаю, расстреляли кого за это дело или повесили, но забросили проект в девяностопятипроцентной готовности. Так вот и стоит, Михалыч, этот кран с этим мини-посёлком, только железную дорогу всю на металл растащили.
– Охуеть.
– Ну.
– По пиву?
Мы вышли на солнышко и, щурясь под его лучиками, стали потягивать холодненький напиток, молчали какое-то время. Я осиливал тоннель, а Михалыч – кран.
– О, смотри, там дивизия вроде строится. Прикончили ПХД!
Мы с Михалычем привели себя в порядок и побрели строиться.
– Почему опаздываем? – рявкнул было на нас командир дивизии, крайне интеллигентный, в общем, товарищ. Единственный на моей памяти, который старательно избегал употребления ненормативной лексики. Не всегда ему это удавалось, но он старался.
– Тащ капитан первого ранга! – бодро доложил Михалыч. – Мы заканчивали работы на объекте! Решили, что пока всё не уберём, то нечего и начинать было!
– Молодцы! – обрадовался командир дивизии. – Вот она, ответственность, достойная моряка! Вставайте в строй!
Помощник, конечно, строил нам страшные рожи, но кто на него, выскочку, внимания будет обращать? Помощников в дивизии – шесть из шести возможных вариантов, а вот комдивов три – я один из двух на шесть экипажей.
Как я уже упоминал, СССР стремился во что бы то ни стало победить в третьей мировой войне и это ему, скорее всего, удалось бы. Но вот о людях своих он не думал совсем. Вернее, не то что о людях, а о том, какими способами и какой ценой они будут исполнять свои обязанности. Или наоборот, думал и верил, что из них, если что, и гвоздей наковать можно.
Есть на востоке Онежского полуострова село Нёнокса, и никому оно неизвестно, начиная от Калининграда и заканчивая Владивостоком. Ну село себе и село, а в двух километрах севернее его есть ещё один посёлок – Сопка, вообще никто про него не знает. Никто, за исключением подводников с Камчатки. Они-то уж знают даже координаты всех полигонов вокруг этих посёлков. А всё почему? А всё потому, что херачат они по этим полигонам своими баллистическими ракетами в целях обучения личного состава. В этих посёлках сидят северные военные, которые знают всё о таком же полигоне на Дальнем Востоке, потому что по нему стреляем мы. И готовят, соответственно, нам целеуказания для наших ракет.
Если вы смотрели всякие художественные фильмы на эту тему, то я вам расскажу сейчас правду. Целеуказания в головы баллистических ракет вводятся с помощью перфокарт. Специально обученные люди в посёлке Сопка, которые служат там от лейтенантов и до полковников, получив приказ, набивают стопку перфокарт, упаковывают их в специальный контейнер, контейнер – в портфель, портфели обвязывают тросом, опечатывают и приковывают к руке какого-нибудь капитана, например. Капитан садится на велосипед и едет на нём до ближайшей железнодорожной станции, там он прячет велосипед в кусты, садится на дизель и едет в Северодвинск, в Северодвинске он добирается до порта, где его ждут подводники. Подводники уже устали от пьянства и активного отдыха, они измаялись от красоты Северодвинска и твёрдости почвы под ногами, они сучат ножками и хотят уйти в море поскорее – поправить своё здоровье. Они уже загрузили ракету, и их командир написал на ней мелом какую-нибудь надпись, сообразно своему чувству юмора и залихватскости натуры (Александр Сергеевич писал «Лети с миром!»), и им, этим подводникам, не терпится уже стрельнуть этой самой ракетой, попасть ею в заданную точку и заработать пару медалек парням в штабах. Ну где уже этот сраный капитан с целеуказанием?
Уставший и пыльный капитан, который провёл в дороге несколько часов и часть из них – пешком и на велосипеде, с портфелем спускается на борт.
– Почему так долго? – Капитан уже привык, что он всегда долго, и не реагирует на это замечание командира.
На корабле немедленно объявляется тревога (на всякий случай, а вдруг пульнёт ракета?) и проверяются целеуказания. На разных этапах оно может не пойти – перфокарты, вы же понимаете. Во всяком случае, те из вас, кто помнит, что это такое…
– Не идёт, тащ командир!
– Проверили?
– Трижды!
Ну да, два часа уже сидим по тревоге. Капитан собирает перфокарты, пакует их и двигается в обратный путь пешком-автобус-пешком-дизель-велосипед из кустов – перебивка перфокарт. Потом в обратном порядке. И так до тех пор, пока перфокарты не пройдут проверку.
Та ещё работёнка, доложу я вам, зато капитаны эти всегда стройные и подтянутые, хоть и пыльные, как мешки из-под картошки. А вы говорите!..
Намотать на винт
Это знатная традиция в подводном флоте. Конечно, вас может удивить – мол, не девятнадцатый же век и всё такое… Конечно, средства защиты и уклонения развиты до невозможности, но есть одно «но». Всё это с успехом разбивается об алчность, отчаянность и наплевательское отношение рыбаков к строгим предупреждениям.
То ли у рыбаков есть такое негласное соревнование, кто больше словит подводных лодок в свои сети, то ли по их какому-то рыбацкому поверью, если траулер будет утащен в морскую пучину подводной лодкой, то весь экипаж попадает автоматом в рыбацкую Вальхаллу, где много сёмги, водки и женщин… Но все предупреждения о том, что в районе работает «единица» (подводная лодка), ими упорно игнорируются, и они с упорством Сизифа всё время пытаются нас словить.
– Тащ командир, рыбак!
Все эти истории обычно начинаются с такого доклада акустика.
– Да ну на!!! Опять?! Где он?
– На траверсе, но активно движется в нос на пересечение курса!
– Активно можешь работать?
– Никак нет, «Сталворт» (корабль разведки НАТО) в районе работает!
– Бля. Штурман! Можем покидать квадрат?
– Никак нет, тащ командир. Полтора часа ещё в нём находиться.
– Ну, ебжешь! Записать в вахтенный журнал: обнаружено рыболовецкое судно, начинаю манёвр уклонения, хода и курсы переменные! Ну как так-то? Ну, блядь, так хорошо всё шло!
– Сан Сеич, – шепчет зам, – система записи включена, а вы матом ругаетесь, что потомки подумают?
– Это не мат! – наклоняется командир к микрофону. – Это грубый военно-морской юмор! Так потомкам и передайте!
– Кодив три, ДУК[2] к стрельбе изготовить! Антоныч, дров там каких напихайте, масла налейте, хуй знает, может, поможет!
– Внимание в отсеках! – командует командир в «Лиственницу». – Начинаю манёвр уклонения от рыбака!
И девятиэтажный дом длиной в два футбольных поля начинает маневрировать на глубине шестьдесят метров обеими турбинами, обеими САУ[3] и обоими рулями, пытаясь не походить на эхолокаторе на косяк трески и уклониться от утлого ржавого кораблика размером с три спичечных коробка. Не знаю, если честно, как выглядит на эхолокатаре косяк трески и как он там маневрирует, но нам ни разу не удалось обмануть рыбаков. Они всё время были уверены, что мы и есть тот самый заветный косяк рыбы.
– У него сейчас дизеля лопнут, похоже, – докладывает акустик, – не отстаёт и пытается пересечь курс!
– Да йобаный же папуас! ДУК, пли!
Трюмные жахают на поверхность пятно из досок и масла, а рыбаки, видимо, в это время радостно кричат на борту своего Боливара:
– Шпроты!!! Ребзя!! Ату их, ату!!!
Ну а иначе я не могу объяснить, как можно не понять пузырь из масла на поверхности в полигоне, в котором, по переданным им данным, находится подводная лодка?
– Скорость по лагу не соответствует оборотам турбин! – штурман.
– Лодку ведёт вправо по курсу! – боцман.
– Центральный! Растёт температура ГУП правого борта, обороты турбины самопроизвольно снижаются! – пульт ГЭУ.
– Да йобаный жешь ты нахуй! Акустик, где эти пидоры унылые?
– Правый борт, расходимся!
– Боцман! Пятнадцать градусов на всплытие! Товсь дуть среднюю!
– По местам стоять к всплытию! – объявляет механик по громкоговорящей связи, и лодка, припадая на правый борт, ползёт на перископную глубину.
На тридцати метрах командир уже кричит с перископной площадки:
– Поднять перископ!!!
На тридцати метрах поднимать его строго запрещено, поэтому тяну два-три метра и поднимаю.
– Осмотрен горизонт и воздух! Горизонт и воздух чист! Продуть среднюю!
В это время, я так понимаю, рыбаки уже отрубили свой трал, подозревая, что что-то пошло не так. А тут из воды на их изумлённых глазах выскакивает Моби Дик, только чёрный.
– Еба-а-а-ать! – кричат, видимо, в это время на рыбаке. – Ребзя, бегим!
– Стоп турбины! – командует командир и бежит наверх.
В обычном режиме сначала выравнивают давление перед тем, как открыть рубочный люк, но сейчас, судя по отсутствию свиста и удару по ушам, командир посчитал это лишним и открыл люк сразу.
– Што! Штобля!!! Штобля вы делаете, бакланы!!! – орёт командир, свесившись с мостика по пояс, в сторону ржавой коробочки, которая старательно отворачивается от нас и пытается удрать.
– Аркадий! – командует командир помощнику. – Ну-ка, блядь, раздвижной упор пусть кто-нибудь вынесет на мостик!
С раздвижным упором на мостик бежит Борисыч, командир седьмого отсека.
– Борисыч! Ну-ка, Борисыч, сделай вид, что это ПЗРК[4], и прицелься в этих корсаров!!! Хоть обосрутся, может, козлы!!
Раздвижной упор сильно издалека вполне себе похож на ПЗРК. Борисыч вскидывает упор на плечо, наводит его на рыбака и орёт дурным голосом: