Джон Френч - Ариман: Неизмененный (Ариман)

— Что ты сделал?

— Ничего плохого. Но они узнают. Они придут и заберут меня. Я чувствую это.

Селандра снова услышала шакалий вой, а затем ответ, чуть дальше, но на этот раз не стала оборачиваться.

— Кто они?

— Мой брат, — объяснил мальчик, качая головой. — Люди, которых послал мой брат.

По спине Иобель пробежал холодок. Она сделала медленный вдох.

— Твой брат?

— Да.

Инквизитор постаралась не выдать обуявших ее чувств. Все, что она могла, это смотреть в лицо мальчика, чьи глаза теперь казались черными в свете костра, на простую юность и человечность в его чертах. И смутное сходство стало узнаванием.

Мальчик заговорил снова, не сводя глаз с костра. Пламя пульсировало и струилось на ветру. Вот только ветра не было.

— Я не могу вернуться. Это не мое время. Пока нет. — Он взглянул на нее, и на миг ей показалось, будто она заметила яркий синий блеск в его радужках.

— Как тебя зовут? — спросила она.

У нее за спиной раздалось рычание. Шеи коснулось влажное, воняющее гнилым мясом дыхание. Иобель обернулась и, потянувшись за горящей веткой, начала вставать.

Из тьмы на нее смотрела стена глаз. Пламя высветило клыки и языки под дисками отраженного света. Рука Иобель сомкнулась… ни на чем. Костер исчез. Но глаза шакалов все еще светились, холодные и яркие, словно монеты в лунном свете.

Мальчик встал позади нее и плавным движением поднял руку к ближайшему шакалу. Судя по размерам, существо было вожаком стаи. На покрытой мехом голове блестела кровь. Мальчик провел рукой по шее зверя, и тот шумно выдохнул сквозь сжатые челюсти. Ребенок повернулся к ней, и теперь его глаза были такими же, как у шакалов у него за спиной.

— Я не видел джинна, которого ты ищешь, Селандра Иобель, — с холодным торжеством произнес мальчишка. — Но это — царство секретов и тех, кто их прячет.

— Это ты, Ариман? — спросила она. — Это воспоминание о тебе самом до того, как тебя забрали в легион. Воспоминание, сокрытое на границе твоего «я».

Мальчик впервые улыбнулся, и Иобель увидела, что его зубы — черные гнилые пеньки за кругом изорванных губ. Тени, скопившиеся в морщинах на лице, стали трещинами на пергаментной коже.

— Я — не мой брат, — сказал он. — Я мертв так же, как и ты. — Шакалы рядом с ним не моргая смотрели на Иобель. Тьма сгущалась. — Но это царство давно минувшего прошлого, и здесь я свободен.

На нее опустился холод, режа и выкручивая.

— Свободен? — выдавила инквизитор.

Мальчик покачал головой, словно устав от болтовни.

— Ты — плохой человек, Иобель, и вряд ли честный, но спасибо за то, что посидела со мной у костра. Возможно, ты никогда не достигнешь конца своего путешествия, а если все же достигнешь, то можешь пожалеть об этом. — Она моргнула, а затем были только чернота и мороз, а голос мальчика, казалось, доносится откуда-то высоко сверху. — Иди к началу всего. Вот к чему все приводит в конечном итоге.

А затем ее подхватила тьма, и больше она ничего не слышала.

Иобель очнулась под полуденным солнцем, уткнувшись лицом в песок. Ветер уже успел разогреть ее тело. Она не уснула, просто на мгновение перестала существовать. От костра не осталось ни следа, как и от отпечатков ног, за исключением ее собственных, почти заметенных ветром.

Она закуталась плотнее и начала взбираться на склон очередного бархана. На горизонте мерцали города из стекла. Инквизитор продолжила путь, задаваясь вопросом, наступит ли снова ночь.

Перевертыш ждал. Терпение было частью его натуры, как и нетерпимость к порядку. Оба качества помогали развлекать Великого и Непостижимого Изменяющего Все, но именно терпение делало его шутки возможными. И задание, которое ему поручили, было одним из величайших и интереснейших. Для выполнения потребуется изощренность, немало изощренности, и наиболее окольные пути между точкой, где он сейчас находился, и той, где ему предстояло оказаться.

Поэтому он лежал в лакуне между двумя событиями: тем, что уже произошло, и тем, что вот-вот случится.

Он наблюдал. Перевертыш видел, как детали из прошлого ввинчиваются в настоящее и закручиваются в будущее. Он не пытался выяснить, куда приведут эти вращающиеся загадки причины и следствия. Он не мог этого разглядеть, да его это и не заботило. Были другие, что безустанно следили за подобными вещами, и как их природой было предсказание и придание формы, так природа Перевертыша состояла в сбивании с толку, запутывании, порче. Такова была бесконечная прихоть и жестокость его повелителя.

Он наблюдал за тем, как мальчик растет на планете, которая однажды погибнет. Мальчик стал существом превыше человека и открыл внутри себя силы. Горечь и ошибки привели мальчика, который стал теперь воином, к разрухе. Круговорот жестокости и гордости был приятным — или был бы приятным, если бы Перевертыш мог чувствовать.

Он наблюдал, и миновали тысячелетия, и время не проходило вовсе. А затем событие, которого он так ждал, наконец-то случилось.

Оно было крошечным, совсем незаметным.

На корабле уснул человек. Он был мужчиной, который родился и состарился на этом корабле. Человек не знал, что умирает. Его тело ослабло за годы натягивания цепей, которые поднимали снаряды из отверстия в полу и через проем в палубе над головой. Грязная вода и дрянная еда доделали остальное. Через неделю ли, через месяц или через год он упадет, когда будет тянуть цепь, и больше не поднимется. Вот только ничего подобного не произойдет.

Перевертыш проник в сон мужчины, и он больше не проснулся.

Человек не знал, что был одаренным. Как и у мальчика, который стал воином, в нем были семена экстраординарности, но семена эти не взошли, и мужчина так и не узнал, что сны, посещавшие его все три десятилетия жизни, принадлежали не ему.

Перевертыш проснулся вместо человека, когда ударил колокол, знаменующий начало смены. Он вздрогнул под покрывалом и закашлялся, в точности как это делал каждое утро смертный, чью кожу он теперь носил.

— Подъем! — раздался машинный голос, и палубу лизнула плеть.

Перевертыш сбросил покрывало и побрел вперед. Вокруг было много шума, много потной и торопящейся плоти. Он пристально наблюдал, подыскивая следующего носителя.

Кончик плети хлестнул человеческое лицо Перевертыша. Он отшатнулся, ощутив, как из рассеченой щеки брызнула свежая кровь.

— Живее! — произнес голос над ним.

Перевертыш поднял глаза и встретился взглядом с огромным мускулистым надзирателем, чья нижняя челюсть была железной. Мышцы человека блестели от масла. Плеть свернулась обратно в металл его правой руки. — Будешь пялиться дальше, и я тебе лицо сдеру.

Перевертыш опустил голову и заторопился прочь.

Ему придется подождать еще, прежде чем принять обличие надзирателя, но не слишком долго. Когда корабль достигнет Просперо, он должен носить нужную маску.

Кнекку рыскал по городу, но никак не мог найти Башню Циклопа. Он и не ожидал, что найдет. Скользивший в воздухе диск под его ногами представлял собой круг из блестящего серебра. На его краях подрагивала кайма тонких щупалец. Кнекку слышал, как диск бормочет и шепчет ему, двигаясь в ответ на импульсы воли. Мимо проносились мостики и непрерывно меняющиеся улицы. Толпы мутантов и рабов падали на колени, когда Кнекку пролетал над ними. Он ощущал, как с их губ срываются ритуальные слова, но не оглядывался. Его взгляд оставался устремленным вдаль.

Лес башен изменялся у него на глазах. Кроме того, они начали менять свою форму и размеры. Стекло затуманивалось в гранит, а стены отращивали пушки и клинки. На границах города разверзались пропасти. Регионы планеты теперь разделялись утесами из черного газа. Вокруг минаретов и пирамид клубился густой серебристый туман, по своей прихоти скрывавший и открывавший их детали, и даже вторым зрением Кнекку не мог разглядеть ровным счетом ничего. Оттуда доносились крики, высокие смеющиеся ноты, звучавшие как жестокость и голод. В эфире крутились и пели в варп исполинские колеса остроты и шипов. Кожа между реальностью и нереальностью стала такой тонкой, что временами он даже видел сквозь нее. Планета Колдунов превращалась в крепость, ее защита вставала на место, словно шестеренки единого механизма.

«Все бессмысленно, — подумал он, — все ради защиты пустого трона».

Происходящее разворачивалось и разрасталось с неудержимой инерцией. Теперь его занимала лишь одна мысль.

+Король приходит и уходит, когда пожелает+, — так сказал Сар’ик.

«Но где вы, владыка? — размышлял он. Его взгляд прочесывал город, но из дымки не вырастала черная башня. — Почему вы не тут? Час близится. Вы должны быть здесь. Где вы?»

Ответа не было, а город не кончался, проносясь размытым пятном и вырастая заново перед ним.

«Что, если в защите нуждается не этот мир? Что, если это вы? Что, если вы желаете защитить нас от большей правды?» — Кнекку боролся с этой мыслью днями и неделями, пока остальные готовились к войне. Она досаждала ему, и он ничего не мог с этим поделать. Не помогали даже медитации и упражнения с копьем. Каждое мгновение он ожидал услышать призыв в своем разуме и, взглянув на город, увидеть черную башню. Но никто не звал, и вопрос, что тикал в голове, становился все громче.

«Где вы?»

Колдун облетел башню, отрастившую себе шипы из серебра. Перед ним раскинулась круглая площадь, растянувшаяся на полкилометра до противоположной стены башен. Центр ее покрывала золотая печать в форме лучащегося солнца. Кнекку замедлился, увидев фигуры, разбегавшиеся от центра печати, их сине-белые одеяния развевались на ветру, с уст срывались тревожные возгласы. Но бежали не все. На краю диска стояли худощавые силуэты в красном. Над ними извивались ореолы из плотьметаллических щупалец, словно анемоны, фильтрующие океаническую воду. Из-под капюшонов взирали хромированные черепа.

Он остановился, поняв, что происходит. От лязга содрогнулась земля. Кнекку увидел, как стоявших на краю золотой печати сбило с ног. Техноремесленники, замкнувшие кольцо, воздели головы и щупальца к небесам, и он услышал, как из их глоток вырвались статические вопли. Печать раскололась. Огромные металлические лепестки опустились и свернулись с грохотом крутящихся шестерней. Издалека донесся звук, повторившийся девять раз по всему городу. Из-под поверхности начала вырастать фигура, постепенно выпрямляясь в полный рост. По ее панцирю, словно околоплодные воды, стекал синий огонь. Механизмы высотой с человека вздрогнули и затряслись, когда машина развернула оружие. Последней поднялась ее голова с длинным клювом из металла и кости, а также красными светящимися глазами. Она оглядела площадь и окружающие башни, а затем обратила безбрежный взор на парившего в воздухе Кнекку.

Демонический титан взревел, и его голос сотряс эфир.

Диск Кнекку дернулся, прежде чем он успел успокоить его.

+Приветствую тебя, Цзетерртихор+, — послал Кнекку, его мысль была спокойной, но властной.

Титан качнул головой, и второй беззвучный рев прокатился по городу. Ему ответили другие крики, грохочущие скованной яростью и гордостью. Кнекку увидел, как Цзетерртихор сделал шаг назад, и пластины его брони замерцали разными цветами. Машина посмотрела на Кнекку и со скрежетом металла склонила голову.

Кнекку кивнул в ответ и увидел, как демоническая машина покидает площадь, ведя за собой караван фигур в красном.

+Кнекку… — Колдун застыл, услышав в черепе звук мысли. — Кнекку…+

Он медленно повернулся, по его коже внезапно побежали мурашки. Он упустил, что вело его по городу. Наблюдая за подъемом титана, он позабыл о своей тревоге и ее причине.

+Владыка? Лорд Магнус?+

Черная башня была там, вздымаясь над вершинами остальных шпилей. Она казалась тонкой, как будто была выше и дальше, чем он когда-либо видел ее.

+Кнекку, я…+

Он взмыл, и диск опалил воздух, рванувшись к черной башне. Кнекку не сводил своих чувств с растущих перед ним очертаний. Ему не хотелось думать о том, что он расслышал в призыве Магнуса. Голос в его черепе звучал напряженно, надтреснуто, сломленно. Звучал так, словно тот, кому он принадлежит, умирал.

IX

Голоса

Калькулус логи прим Лене Марр проводил дни и ночи, следя за пустотой космоса вокруг «Вечного воителя». Антенны ауспиков и эфирные сита направляли данные в его уши и глазные разъемы. Сотни меньших сенсоров тянулись чувствами в пустоту и переводили поступающие данные в нервные окончания, соединенные с его ушами и кожей. Он получал отфильтрованный анализ входящей информации со всех третичных сенсоров и временами лично проверял качество работы подчиненных. Всего на корабле было тридцать пять калькулус логи, разделенных на четыре градации, и сидели они на нижних уровнях кафедры сенсориума. Марр занимал место на самой вершине; в его глаза были воткнуты толстые узлы кабелей, свисавших с потолка мостика, пальцы покоились на подлокотниках кресла, подрагивая в симпатической связи с ответными сигналами, бегущими по нервам. Время от времени он жевал язык — старая привычка, от которой прим никогда не пытался избавиться. Это никак не влияло на его функцию, каковая состояла в том, чтобы видеть, ощущать и чувствовать все, что движется вокруг корабля. Марр выполнял эту функцию шестьдесят один год.

«Вечный воитель» удерживал позицию на протяжении семидесяти часов. Он был не один, но в качестве единственного боевого крейсера в сторожевой группе играл роль ядра, вокруг которого кружилось с полдюжины других тяжелых и легких крейсеров и фрегатов. Ближайшее — и единственное — звездное тело было планетой-сиротой, находившейся в пустоте без солнца, вокруг которого она могла бы оборачиваться, и луны, которая бы вращалась вокруг нее. Ближайшие звезды были отдаленными точками света, их излучения едва хватало, чтобы вызывать гул в сенсорах. Это было мертвое пространство космоса, лишенное всего, кроме облаков пыли и газа, а также громады одинокого планетоида. Ничто в радиусе миллионов километров не двигалось без абсолютной предсказуемости.

Космос, за которым следил Марр, казался ему спокойным. Хуже того, он казался ему скучным. Много времени миновало с тех пор, как прим слышал смертный крик реакторов и чувствовал, как прицелы пытаются навестись на мишень. Они дрейфовали здесь без всякой причины. Конечно, если не считать того факта, что охранять этот участок «Вечный воитель» и его братьев направила сама Инквизиция. Причин для такого решения Марр не ведал. Знать свыше того, что требовалось для службы, грозило чистоте души, но это не означало, что у него не было на данный счет своих догадок. Как-никак, его функцией и предназначением было слушать и наблюдать. Марр слышал сигналы и видел нечастые прибытия и отлеты других кораблей, что заходили в это безрадостное место.

А еще здесь присутствовали аномалии. За время караула «Вечного воителя» во мраке космоса несколько раз вспыхивали облака света, клубясь меж звезд, будто грозовой фронт, скрывавший за собой небо. Засечь их удавалось лишь немногим военным кораблям, но Марр их видел. Он мельком замечал в облаках огромные лица, запечатленные в моменты ярости и боли.

Еще здесь были голоса, но слышал их не один Марр. Зачастую это были просто вопли — холодные, и пронзительные, и наполненные обещанием крови и льда. Они прокатывались по коридорам военного корабля, будя мужчин и женщин видениями желтых глаз и заостренных зубов. Комиссары не сводили глаз с команды. Марр видел, как младшего офицера застрелили на месте, когда тот сказал, что слышит крики постоянно.

Когда же появились настоящие голоса, они оказались еще хуже — звучали так реально, всегда так близко, но неизменно за границами зрения. Они умоляли. Они просили. Они кричали.

И не только эти инциденты происходили на «Вечном воителе» и его братьях. Объекты двигались, когда на них никто не смотрел. Статуи в часовнях плакали серебром и кровью. Ржавчина и копоть складывались в узоры на стенах корпуса, узоры, от вида которых к горлу подкатывала желчь, а в глаза впивалась боль. После таких инцидентов по кораблям ходили Черные жрецы, бормоча и рассыпая по палубам пепел и разбрызгивая воду. Они были странными людьми, облаченными в угольно-черные одеяния и вооруженными прямыми мечами с серебряными кромками. Марр предположил, что их прислала Инквизиция. Они ему совсем не нравились — там, где ходили Черные жрецы, даже комиссары отступали в сторону и отводили глаза — но наблюдение за ними и прослушка открыли Марру секрет: «Вечный воитель» и его боевая группа охраняли ворота к чему-то иному, к чему-то запретному для всех остальных.

Этот факт льстил Марру. Он придавал его существованию смысл: прим был глазами и ушами часового из металла и огня, и ничто не проскользнет мимо него незамеченным. Или так он себя убеждал.

Когда нечто все же случилось, он не замечал первого знака несколько секунд.

На пределе дальности его сенсоров начали двигаться два куска межзвездного мусора. Каждый из них представлял собой неровный осколок пыли со льдом, размерами не больше танка. Вокруг планетоида-сироты дрейфовали целые облака подобных обломков. Они были слишком маленькими и слишком немногочисленными, чтобы представлять угрозу для чего-либо крупного, а их движения — слишком медлительными и предсказуемыми, чтобы Марр уделял им пристальное внимание.

Но теперь два обломка пришли в движение. Прим увидел, как один из них заскользил в сторону, а затем обратно, после чего задрожал на месте, все сильнее и сильнее.

Он потянулся сенсорами, приказывая технопровидцам подать больше энергии на его аппаратуру. За это время зашевелились новые куски мусора, содрогаясь и скользя в вакууме, словно бусинки по боку туго натянутого барабана. Завихрились пылевые облака, поначалу медленно, а затем постепенно ускоряясь. Черноту накрыли переливающиеся полотнища. Марр почувствовал, как открывается его рот, чтобы выкрикнуть предупреждение. Обломки и пыль кружились, пелены света пылали зелено-бирюзовыми цветами. Его язык зашевелился. И застыл.

+Нет. Боюсь, этого не случится+, — голос был негромким, и казалось, раздается прямо у него за спиной.

Марр попытался обернуться, вытащить сенсорные кабели из глаз. Тщетно. Его тело осталось на месте, безвольное и неподвижное, как все последние семнадцать часов вахты. Он не мог пошевелить и пальцем, в состоянии только наблюдать, и от увиденного его сковало льдом.

Каскад света поглотил звезды. На его глазах там разверзлась щель, затем еще и еще. Из них бесшумно выскользнули темные очертания, волоча за собой обрывки тошнотворных оттенков.

Военный флот. На мостике не раздалось ни единого сигнала тревоги, ни один голос не выкрикнул приказа готовиться к бою, не последовало никаких предупреждений, никакой паники.

+Предупреждения не будет, — снова прозвучал голос. Марр услышал звон и понял, что это дребезжат в гнездах разболтавшиеся заклепки, скрепляющие кафедру. — Ты, и твои подчиненные, и весь твой род на других кораблях немы. Вы видите все, однако ни один этого не расскажет+.

«Но астропаты и навигаторы, — подумал Марр. — Они почувствуют смещение в варпе. Они увидят…»

+Навигаторы уже не проснутся, а астропаты умирают прямо сейчас+.

И Марр внезапно почувствовал, как в его разум проникают иные образы, словно сон, разворачивающийся во время бодрствования. Прим увидел покои в анклаве навигаторов и питательные трубки, опутавшие спящие тела. Он увидел, как те дернулись, и жидкость внутри затуманилась кровью. Он узрел залы астропатов и изможденных мужчин и женщин, пытающихся подняться, когда из их ртов хлынул дым, а кожа начала чернеть и покрываться волдырями.

«Нет, не может быть! Кто-то должен заметить, кто-то должен понять!»

+Никто не поймет. Никто не узнает, что мы здесь. Мы зашли слишком далеко, чтобы подобные тебе встали у нас на пути+.

«Почему? — подумал он. — Почему ты говоришь мне это?»

+Потому что если твои сенсоры умрут, кто-нибудь на мостике твоего корабля заметит это. Поэтому, как сам понимаешь, ты должен жить и наблюдать чуточку дольше+.

Марр обнаружил, что корабли уже полностью вышли из дыр, пробитых ими в реальности. Он увидел, как в их двигателях нарастает жар, и ощутил, что в его сознание потекли данные, когда их орудия начали заряжаться. А на мостике по-прежнему царило спокойствие.

«Но зачем мне это рассказывать?»

Он услышал смешок и почувствовал в нем отголосок жестокости.

+Потому что кто-то должен знать, что мы возвращаемся домой, даже если свидетель этому лишь ты, Ленс Марр+.

Прим смотрел, как вдоль хребтов и носов приближающихся кораблей вспыхивают огни, когда те выпустили в пустоту торпеды и снаряды.

+Меня зовут Азек Ариман, и мы — сыны Просперо. Мы вернулись домой+.

Первые снаряды попали в «Вечного воителя». Марр обнаружил, что может кричать, за мгновение до того, как его зрение затопило ослепительно-белым огнем.