Помоги проекту - поделись книгой:
— Имя мое — Орландина; по крайней мере, так называли меня люди, жившие вместе со мной в замке Сомбр, что в Пиренеях. Там не было никого, кроме моей глухой дуэньи, служанки, которая так заикалась, что ее можно было считать немой, и старого слепого привратника.
Дела у привратника было немного: ворота он открывал лишь раз в год, когда в замке появлялся господин, который брал меня за подбородок и говорил с моей дуэньей на непонятном мне бискайском наречии. По счастью, я научилась говорить прежде, чем меня отослали в замок, иначе, в компании двух моих подруг по заточению, так и осталась бы бессловесной. Привратника я видела лишь в те краткие минуты, когда он подавал нам обед через решетку единственного окна. Правда, моя глухая дуэнья зачастую кричала мне в уши какие-то моральные наставления, но я едва понимала их, точно сама была глухой, ибо она толковала мне о супружеских обязанностях, не объясняя, в чем состоит супружество. Служанка-заика также часто пыталась рассказать мне какую-нибудь историю, по ее уверению, очень забавную, но никогда не могла продвинуться дальше первой фразы и потому останавливалась и уходила, бормоча извинения, которые давались ей с таким же трудом, как сама история.
Я уже говорила о господине, раз в год приезжавшем повидать меня. Когда мне исполнилось пятнадцать, этот господин посадил меня в карету вместе с моей дуэньей. Вышли мы оттуда на третий день или, вернее, на третью ночь, так как было уже довольно темно. Какой-то незнакомец отворил дверцу кареты и сказал:
— Вы находитесь на площади Белькур; на углу дом прево Жака де ла Жакьера. Куда прикажете вас отвезти?
— Прикажите въехать в первые ворота за домом прево, — ответила моя дуэнья.
Тут Тибо насторожился, так как по соседству с ними в самом деле жил некий господин де Сомбр, слывший невероятным ревнивцем.
— Мы въехали в ворота, — продолжала Орландина. — Нас провели в просторные и богатые покои, а оттуда по витой лестнице в очень высокую башню, окна которой были затянуты толстым зеленым сукном. Башня была, однако, хорошо освещена. Дуэнья усадила меня в кресло и дала мне для развлечения мне свои четки, а сама вышла и заперла дверь на два оборота ключа.
Оставшись одна, я отбросила четки, взяла ножницы, висевшие у меня на поясе, и разрезала зеленую материю, закрывавшую окно. В соседнем доме я увидела другое окно, а сквозь него — ярко освещенную комнату, где пировали три кавалера и три молодые девушки. Они пели, пили, смеялись и целовали друг друга…
Орландина прибавила и другие подробности, а Тибо чуть не задохнулся от хохота, так как она описывала его позавчерашнюю пирушку с друзьями и тремя молодыми девицами из города.
— Я внимательно наблюдала за ними, — возобновила Орландина свой рассказ, — как вдруг услышала, что дверь отворяется. Я тут же схватилась за четки. Вошла моя дуэнья. Она взяла меня за руку и, ни слова не говоря, снова повела в карету. Ехали мы долго и остановились у последнего дома предместья. Дом тот казался всего-навсего хижиной, но внутри все было обставлено весьма красиво, в чем ты сам убедишься, когда арапчонок укажет нам дорогу — ибо я вижу, что он нашел огниво и зажег фонарь.
— Скажи, будь добра, потерявшаяся красавица, — прервал Тибо, целую ручку молодой дамы, — одна ли ты живешь в этом домике?
— Совсем одна, — ответила дама, — с этим арапчонком и моей дуэньей. Но не думаю, что дуэнья сегодня вернется домой. Господин, приказавший отвезти нас в хижину, два часа назад велел нам встретиться с ним у одной из его сестер; но поскольку он послал карету за священником, нам пришлось идти пешком. На улице один прохожий остановил нас, восхищаясь моей красотой; глухая дуэнья подумала, что он сказал мне какую-то грубость, и принялась поносить его. В ссору стали вмешиваться и оказавшиеся рядом люди. Я испугалась и убежала; арапчонок побежал за мной, упал и уронил фонарь; тогда-то, месье, я к своему счастью встретила вас.
Тибо собрался было ответить любезностью, как вдруг появился арапчонок с зажженным фонарем. Они двинулись в путь и дошли до одинокой хижины в конце предместья; арапчонок отпер дверь ключом, висевшим у него на поясе. Убранство хижины отличалось изысканностью, и среди драгоценных предметов обстановки выделялись кресла, обитые генуэзским бархатом с золотой бахромой, и кровать, крытая венецианским муаром. Но все это мало заинтересовало Тибо; он видел только прелестную Орландину.
Арапчонок приготовил ужин и накрыл на стол. Тибо заметил, что то был не ребенок, как ему показалось вначале, а старый черный карлик отвратительной наружности. Карлик принес на позолоченном блюде четырех аппетитных куропаток и бутылку превосходного вина. Тибо никогда не доводилось есть и пить ничего столь вкусного; по его жилам, казалось, заструился сверхъестественный огонь. Что же касается Орландины, то ела она немного, но все время посматривала на своего гостя, то бросая ему нежные и невинные взгляды, то всматриваясь в него такими лукавыми глазами, что молодой человек едва не терялся.
Наконец арапчонок пришел убирать со стола. Тогда Орландина взяла Тибо за руку и сказала:
— Как мы будем проводить вечер, прекрасный кавалер?.. Мне пришла в голову одна мысль: вон большое зеркало, давай смотреться в него, как я делала в замке Сомбр. Меня тогда очень забавляло, что дуэнья сложена иначе, чем я; а теперь хочется посмотреть, чем я отличаюсь от тебя.
Орландина поставила перед зеркалом два кресла, после чего расстегнула камзол Тибо и сказала:
— Шея у тебя, как моя, плечи тоже, — но грудь до чего непохожа! Год назад и моя была такой, но теперь она так выросла, что я ее прямо не узнаю. Сними же свой пояс… сбрось камзол… а для чего эти шнурки?
Тибо, совсем потеряв голову, понес Орландину на кровать, крытую венецианским муаром, и уже почитал себя счастливейшим из смертных. Но счастье длилось недолго… Незадачливый Тибо внезапно почувствовал, как в его чресла впились острые когти…
— Орландина! — воскликнул он.
Орландина исчезла. Вместо нее он сжимал в объятиях ужасное скопище жутких и невообразимых форм.
— Я не Орландина! — вскричало чудовище страшным голосом. — Я — Вельзевул!..
Тибо хотел было воззвать к Спасителю, но дьявол, угадав его намерение, схватил его зубами за горло и не позволил произнести святое имя…
Утром крестьяне, которые везли свои овощи на базар в Лионе, услыхали стоны, доносившиеся из заброшенной лачуги у дороги, которая служила местом свалки. Войдя туда, они увидели Тибо, распростертого на полуразложившейся туше… Крестьяне положили его в большую корзину и отвезли к лионскому прево. Бедный Жакьер узнал своего сына…
Тибо уложили в постель; вскоре он как будто стал приходить в себя. Затем он слабым голосом произнес:
— Откройте дверь этому святому отшельнику.
Сначала его никто не понял, но после дверь открыли и увидали почтенного монаха. Тот вошел и попросил оставить его наедине с Тибо. Долго слышались увещевания отшельника и вздохи несчастного молодого человека. Когда все стихло, дверь открыли. Отшельник исчез, а Тибо лежал на кровати мертвый с распятием в руках…
ПРИЗРАК, ТРЕБОВАВШИМ МЕСТИ
В тринадцатом веке герцог Бельмонте (в Монферрате)[19] без памяти влюбился в дочь одного из своих крепостных. Звали ее Абелина. Он мечтал овладеть ею по праву господина, но ее не торопились выдавать замуж, и от этой медлительности бушевавшее в нем пламя лишь нетерпеливо разгоралось.
Однажды, будучи на охоте, он повстречал молодую Абелину, которая пасла отцовское стадо, и спросил, отчего ее никак не выдадут замуж. «Вы причина тому, милорд, — отвечала она. — Юноши более не могут выносить бесчестье и стыд, отдавая своих жен в первую брачную ночь, и родители наши не готовы играть свадьбы, пока право сеньора не будет отменено».
Владетель Бельмонте скрыл досаду и велел девушке сказать отцу, что желает его видеть.
Старый Чекко (так звали отца Абелины) поспешил в замок. Близится ночь, и Чекко, вопреки обыкновению, не возвращается. Бьет полночь; Чекко не возвращается; уж не мертв ли он? В тот миг, когда жена и дочь начали терять надежду, посреди комнаты бесшумно появилась величественная тень. Испуганные женщины не осмеливались поднять глаза. Призрак приблизился и проговорил:
— Я дух вашего Чекко.
— О, отец мой! — вскричала Абелина. — Какой варвар отнял твою жизнь?
— Тиран Бельмонте только что убил меня, — отвечал призрак, — ты же была невинной причиной моей смерти. Я отправился, как и было приказано, в замок чудовища. Видят небеса, лучше бы я не нашел вход! Меня провели в темную комнату, и я ступил на потайной люк; люк открылся, и я упал в глубокий колодец с торчащими из стен и пола острыми лезвиями; вскоре я был мертв и миновал грозные врата вечности. Я ожидаю своего приговора; судить меня будут по делам моим, но я полагаюсь на несказанное милосердие Божие, и совесть моя чиста. Если чтишь ты отца своего, если скорбишь о его смерти, о дочь моя! возжелай отомстить за меня и избавить страну от тирана. И ты, возлюбленная жена, осуши свои слезы и пребывай в мире. Грядут мирные дни, тирания падет…
Призрак засиял светом и исчез в облаке, не оставив никаких следов проявления, кроме отпечатка руки, которую он положил на спинку кресла.
Пророчество призрака исполнилось; спустя недолгое время крестьяне Бельмонте восстали, убили своего господина, разрушили деревню и, освободившись, основали небольшое селение Nice de la Paille.
КАРОЛИНА
Молодая девушка восемнадцати лет, по имени Каролина, пробудила самую пылкую страсть в человеке зрелого возраста; и поскольку в пятьдесят мужчина, говорят, даже более сластолюбив, чем в двадцать, хоть и менее способен к любовным утехам, обветшалый амант упорно осаждал Каролину, каковая отнюдь не отвечала на его чувства. К несчастью, она совершила непростительную ошибку, насмехаясь и терзая этого человека, тогда как ей следовало лишь холодно и благородно осадить его. После трех лет настойчивой осады с одной стороны и презрительного равнодушия с другой, несчастный был сражен болезнью, повинна в которой во многом была его губительная любовь.
Чувствуя близость конца, он в качестве последней милости попросил Каролину принять его последнее прощание. Но молодая девица отказала ему в этой просьбе. Подруга, присутствовавшая при этом, стала мягко ее укорять, говоря, что ей ничего не стоит даровать это печальное утешение несчастному, умиравшему из-за нее и ради нее. Но все уговоры были напрасны. Вторично прислали за Каролиной; больной при этом добавил, что встреча важнее для девушки, чем для него. Однако и вторую просьбу постигла та же судьба.
Подруга Каролины, возмущенная такой жестокостью по отношению к умирающему, принялась уговаривать ее с большей живостью, укоряя ее за кокетство и дурное обращение с человеком, которому она могла по крайней мере подарить в искупление минуту жалости. Каролина, уставшая спорить, наконец довольно неохотно согласилась и сказала:
— Ну хорошо, отведи меня к своему протеже; но предупреждаю, пробудем мы там совсем недолго: мне не нравятся ни мертвые, ни умирающие.
Подруги отправились к больному. При виде Каролины умирающий, собрав последние силы, промолвил гаснущим голосом:
— Время упущено, мадмуазель… Вы жестоко отказали мне в счастье увидеть вас, когда я молил вас об этом, и я не желаю прощать вас перед смертью. Отныне вы будете лицезреть меня много чаще, чем раньше. Помните лишь, что вы три года безжалостно сводили меня в могилу… Прощайте, мадмуазель. Ждите меня этой же ночью.
Договорив с немалым трудом, он испустил дух.
Каролина, охваченная ужасом, поспешно бросилась бежать; подруга всеми средствами пыталась ее успокоить. Каролина упросила ее остаться на ночь. Ей постелили в спальне Каролины, зажгли свечи, и две подруги, будучи не в состоянии заснуть, долго разговаривали. Неожиданно, около полуночи, свечи сами собой погасли.
— Это он! Это он! — в страхе восклицает Каролина.
Ее подруга слышит одни сдавленные вздохи, а затем воцаряется глубокая тишина; подруга, оправившись, звонит вовсю, слуги и домашние мечутся по комнате, пытаясь зажечь свечи, но все тщетно. Спустя четверть часа, проведенных в смертном ужасе, бьют часы; Каролина громко вздыхает, словно только что очнувшись. Свечи загораются без посторонней помощи, все удаляются, и Каролина говорит умирающим голосом:
— Ах! наконец он ушел!
— Ты видела его?
— Да; и теперь я уверена, что он исполнит свою угрозу.
— Он говорил с тобой?
— Вот что он сказал мне: «На протяжении трех лет я буду являться каждую ночь и проводить с тобою четверть часа. В остальном не тревожься, я не причиню тебе вреда. Месть моя ограничится тем, что я заставлю тебя видеть каждую ночь человека, которого ты свела в могилу своим жестокосердным поведением».
Подруга, не желая видеть повторение этой сцены, отказалась впредь ночевать в доме Каролины; напрасно та жаловалась, что подруга оставляет ее на милость вампира.
Ночные визиты тем временем продолжались. Каролина была красива, богата и могла свободно выбирать себе мужа.
В двадцать один год она решила выйти замуж, надеясь тем самым изгнать призрак; но слухи о его посещениях отпугивали от нее всех поклонников. Только один гасконец, месье де Форбиньяк, оказался достаточно тверд. Не видя иного выхода, Каролина согласилась на его предложение руки и сердца, но на следующий день после свадьбы (нам не ведомо, как прошла ночь) он скрылся со всем приданым и некоторым количеством драгоценностей, к приданому не относившихся.
Подруга Каролины, сочувствуя ее несчастьям, прибежала к ней, утешила ее, как могла, и увезла ее в дальний край, где Каролина стала в печали избывать свое наказание. По прошествии трех лет вампир сказал, что больше она его не увидит; он сдержал слово. Подобный суровый урок смягчает характер. Смерть господина де Форбиньяка, каковому достало порядочности не возвращаться, позволила Каролине вновь выйти замуж, и на сей раз она нашла мужа, с которым была совершенно счастлива.
О ТОМ, КАК ПРИЗРАК НАСТАВИЛ ФЛАКСБИНДЕРА НА ПУТЬ ИСТИННЫЙ
Господин Ганов[20], знаменитый профессор и библиотекарь из Данцига, пылко опровергал истинность предрассудков и суеверий древнейших и современных народов касательно привидений и возвращения душ; и однако он с большой серьезностью рассказывает о следующем удивительном приключении, случившемся со знакомым ему молодым человеком, неким Флаксбиндером.
Сей молодой человек, знавший в жизни одни излишества и разврат, отсутствовал как-то вечером дома; мать, войдя в его комнату, увидала призрак, столь напоминавший лицом и фигурой Флаксбиндера, что она приняла его за сына. Призрак этот сидел за столом, заваленным книгами, и то читал, то погружался в раздумья.
Добросердечная мать, убежденная, что видит сына, была приятно удивлена и немало обрадовалась сей неожиданной перемене; как вдруг она услыхала внизу, на улице, голос того самого Флаксбиндера, который сидел перед нею в комнате…
Сперва она ужасно испугалась; но видя, что тот, кто играл роль ее сына, не отвечал, выглядел мрачным и безмолвным и глядел запавшими глазами, она заключила, что это призрак; такое умозаключение лишь удвоило ее ужас, и она поспешила открыть дверь настоящему Флаксбиндеру.
Молодой человек, возвращавшийся с буйной пирушки, с шумом входит в комнату… видит призрак… приближается… призрак не двигается с места. Флаксбиндер, пораженный этим зрелищем, весь дрожит и немедленно принимает решение отвернуться от порока, отказаться от дурных привычек и прилежно учиться: словом, он обещает во всем подражать призраку.
Едва он изложил сей достохвальный план, как призрак жутко ухмыльнулся, бросил книги и исчез. А Флаксбиндер сдержал слово, и с тех пор его было не узнать.
НЕОБЫЧАЙНОЕ ПРИВИДЕНИЕ
Один благородный господин из Испании отправился на охоту в своих землях и очутился среди нескольких холмов, поросших лесом. Он считал, что был в лесу один, как вдруг с немалым удивлением услышал, что кто-то зовет его по имени; голос показался ему знакомым. Ответить он не поспешил, и зов прозвучал вторично. Ему почудилось, что он узнал голос своего недавно умершего отца. Невзирая на страх, он сделал несколько шагов вперед — и был несказанно поражен, увидев огромную пещеру или даже пропасть; длинная лестница спускалась до самого дна. На верхней ступеньке появился призрак его отца и сказал, что Господь позволил ему явиться сыну и поведать, что должно сделать для спасения его самого, и отца, говорившего с ним, и отца его отца, стоявшего несколькими ступенями ниже. Он сказал, что Божественное правосудие наказало их и удерживает здесь, пока определенное наследство, кое узурпировали их предки, не будет возвращено в один монастырь. И он молил сына поскорее исправить содеянное, дабы не навлечь на себя мщение небес, иначе и ему не избежать сей юдоли страданий.
Вслед за этими угрожающими словами лестница и призрак начали постепенно исчезать и отверстие пещеры закрылось. Господин, охваченный непреодолимым ужасом, тотчас возвратился домой; разум его был так смущен увиденным, что он и не искал объяснения открывшейся ему тайны. Он вернул монахам отнятое некогда добро, оставил все остальное сыну и удалился в монастырь, где провел остаток своих дней в благочестии…
ДЬЯВОЛ КАК ОН ЕСТЬ
Житель одной маленькой деревни, лежащей в нескольких лигах от Обюссона, что в департаменте Крёз, купил пресвитерский дом. Он заболел; немедленно пришел деревенский священник, дабы его исповедать, и предложил ему отпущение всех грехов при условии, что он по смерти завещает свой дом кюре. Он отказывается, кюре настаивает и грозит вечным проклятием; но, увы! несчастный упорствует, по-прежнему отказывается и умирает без покаяния; душа его, несомненно, обречена стать жертвой адского пламени. Распространяются слухи; все женщины встревожены и боятся сидеть с покойником, страшась, что за ним явится сам Сатана.
Однако местный жандарм, племянник усопшего, не обращая внимания на причитания женщин и угрозы кюре, решил провести ночь у тела своего дяди. В полночь (ибо именно в полночь дьявол выходит на прогулку), итак, ровно в полночь перед ним предстали три рогатых ангела, такие же уродливые, какими описал их Мильтон, и черные, как демоны — и подступили к телу с цепями и прочими дьявольскими атрибутами. Жандарм возражает; он размахивает саблей и отгоняет нападавших. Под его ударами они кажутся не фантазмами, но существами из плоти и крови. Рука одного из противников отрублена у запястья; тот равнодушно хватает мертвого другой рукой и тогда видит или, скорее, чувствует, как его голова присоединяется к руке. После такого ужасного удара двум его спутникам-демонам остается лишь искать спасения в бегстве, и жандарм, единственный владелец тела своего дядя и пресвитерского дома, принимает поздравления всех добрых хозяюшек, уже не чаявших застать его среди живых.
Рассудите же, сколь велики хитроумие и коварная злоба врага человеческого! Когда утро осветило сцену побоища, все увидели, что нечестивый воспользовался для сей вылазки личиной кюре; но вот самое неприятное: ради поддержания данной иллюзии дьявол так хорошо спрятал бедного священника, что тот навсегда исчез из деревни[21].
НОЧНОЕ ПИРШЕСТВО, ИЛИ ШАБАШ ВЕДЬМ
Я владел землей на границе Дордони и Гаронны, о чем до двадцати пяти лет и не ведал, и только неблагоприятное стечение обстоятельств заставило меня покинуть блестящие салоны столицы и устремить свои стопы в провинцию.
Не без удивления я узнал, что среди моих владений имелся виноградник, где время от времени, и непременно в полночь, показывались толпы духов, принимавших разнообразные обличил — мужчин, женщин, лошадей, козлов и так далее. Однажды вечером, когда я мирно предавался музицированию, я услыхал отчаянный стук в дверь. Я приказал открыть; в дом вбежал до смерти напуганный крестьянин. Растрепанные волосы, блуждающий взор — словом, все в несчастном говорило о пережитом ужасе. Я предложил ему всемерную помощь, но он бредил и отвечал мне бессвязными словами:
— Они там… глядите… они приближаются… о, этот козел… эта кошка…
Я решил оставить его в покое и подождать, пока он не придет в себя. Как только я понял, что он в состоянии отвечать на мои вопросы, я принялся расспрашивать его о причинах подобного испуга.
— Ах, месье, — отвечал он, — я видел нечто столь ужасное, что до сих пор дрожу, вспоминая об этом…
Я навещал одного из кумовьев, мы пили и веселились, и выпили так много, что разошлись не ранее одиннадцати часов вечера. Я хотел было сделать большой крюк, дабы миновать дьявольский виноградник, однако вино вдохнуло в меня смелость, и я сказал себе: «Пускай хоть все обитатели ада соберутся там, я не испугаюсь». Я тотчас браво отправился в путь. Подойдя к высокой изгороди проклятого виноградника, я услышал громкие взрывы смеха; вид многолюдного собрания ужаснул меня, но стало еще страшнее, когда изгородь внезапно исчезла. Передо мной была громадная равнина, освещенная по меньшей мере сотней тысяч свечей; все напоминало званый бал, в свете свечей кружились танцоры, а подальше мириады гостей сидели за столами и ужинали с завидным аппетитом. Я не знал, куда мне идти, куда повернуть; в этот миг ко мне подошли несколько человек, которые встали из-за столов, собираясь потанцевать.
— Чего тебе, друг? — обратились они ко мне. — Хочешь присоединиться к нам? Готов подписать пакт? Погоди, скоро мы призовем дьявола, нашего господина!
Слова их встревожили меня, и я поспешил ответить:
— Нет, господа, я добрый христианин и не желаю предаваться Сатане.
— Ты ошибаешься. Все мы добрые люди. Ты не пожалеешь, что присоединился к нам. Позабудь те глупости, что говорит кюре, и откажись от своей веры.
— Ах! Господи Боже, — вскричал я, сотворив крестное знамение, — приди мне на помощь!
Стоило мне произнести эти слова, как свечи погасли, загрохотал гром и пиршественные столы исчезли. Вспыхивали молнии, и я видел лишь стаи летучих мышей и неясытей, кружившихся вокруг меня и испускавших жуткие крики; я едва мог вздохнуть, но тут услыхал чей-то голос:
— Ничего не бойся, христианин! Всему аду не одолеть тебя!
Голос тот вдохнул в меня силы, и я побежал прочь.
— Спору нет, ты пережил невероятное приключение, — сказал я крестьянину. — Я должен увидеть все своими глазами.
И действительно, некоторое время спустя, в пятницу, в ясную лунную ночь, я решил отправиться на шабаш. Мои желания исполнились: достигнув дьявольского виноградника, я оказался на великолепном пиршестве. Восхитительные женщины, изысканные модники, фейерверки, поединки, забавы, танцы — все сливалось в этом пестром и небывалом зрелище.
Я в изумлении застыл, но тут ко мне подошла поразительной красоты дама в костюме Венеры.
— Будь нашим гостем, — сказала она. — Мы ждали тебя; без тебя праздник наш неполон. И в знак особой милости господин наш и повелитель, вопреки обычаю, предстанет перед тобой.
Вслед за тем меня подчеркнуто вежливо приветствовал очень любезный господин, сказавший:
— Ты попал на ассамблею ведьм и колдунов. Как видишь, они вовсе не страшны. Входи смело, никто не причинит тебе зла.
Я мгновенно очутился в громадном зале, где все дышало радостью и весельем. Вокруг разносили закуски и прохладительные напитки, но мне ничего не предложили.
— Догадываюсь, о чем ты думаешь, — заметил господин и повелитель. — Но прежде, чем ты разделишь нашу трапезу, я должен кое-что тебе объяснить.
Как я уже говорил тебе, все собравшиеся здесь — ведьмы или колдуны, и потому им дарована честь принадлежать мне. Если ты съешь хоть кусочек, выпьешь хоть глоток, ты также по праву станешь моим. Но мы не желаем никого неволить; доверие лежит в основе всех наших деяний. Теперь ты предупрежден. Если хочешь подписать договор, выбор за тобой; назови свои условия. Думаю, мы придем к согласию.
— Воистину, месье дьявол, — сказал я, — выглядите вы отнюдь не таким дьявольским, как нам кажется. Но я не могу принять ваше предложение. Я доволен своей судьбой и не намерен ее менять.
— Поразмыслите над этим, — отвечал он строгим голосом. — Мы собираемся здесь в первую пятницу каждого месяца.
Поделиться книгой: