Помоги проекту - поделись книгой:
- В тебе писатель умер! - развел руками Ремезов. - Такие картины: и тень отца Гамлета, и летающие тарелки… Ты уверен, что я вернусь?
Игорь Козьмич помолчал, думая.
- Не уверен, - уже без пафоса признал он. - Пути праведников неисповедимы… Тогда вернемся к нашим баранам… Мы тут без тебя нарожали кучу штаммов. И естественно, все их свойства нам неизвестны… Но мы были уверены, что никакой опасности быть не может. Ее нет, пока вирус в пробирке, а пробирка в ламинарном боксе - в этом вся загвоздка… Теперь послушай историю. Все началось с конца. Как-то в выходной зашел я в гости к леснику, он - давнишний мой приятель. На охоту водит, банька у него - маленький рай на земле… Короче, сидим мы с ним, вечеряем. Слово за слово, начали мы друг другу жаловаться на свою жизнь, и вот он мне рассказывает, что обидели его в районе и кошка любимая пропала в тот же самый день. На другой опять ее нет и на третий… А потом падалью потянуло откуда-то в дом. Принюхивался так и эдак - тянет вроде как прямо с порога, заглянул под крыльцо - тут всего и вывернуло: мурка, значит, дохлая и тут же с нею куча дохлых мышей-землероек, штук тридцать, не меньше. Выходит, она их откуда-то натаскала, может, еще и живых, а потом уж и сама на этом своем погосте и околела. Ну, я согласился: странное дело. А он к этому добавляет: морда у нее вся красная стала. Я и вспомнил: у нас в виварии на днях тоже несколько кошек подохли, и морды у них, мертвых, тоже как будто побагровели… Тут у меня волосы на голове зашевелились. Я кинулся в институт и, когда раскрутил следствие, понял, что сижу на бочке с порохом.
Странные явления происходили в филиале ИКЛОНа АН СССР, расположенном в пределах лесничества. Действительно, в виварии напал мор на кошек, но еще раньше, на полторы-две недели, в здании пропали тараканы. Это событие было заметным и радостным, и его подтвердили все опрошенные. Однако исход тараканьего племени начался из комнаты, где произошла небольшая авария.
- Я и не знал, что у них пробирка со штаммом в центрифуге лопнула, - рассказывал Игорь Козьмич. - Замяли, черти!
Раз вирус считали неопасным, то решили обойтись местной дезинфекцией: залили емкость центрифуги спиртом. Однако поначалу нужного количества спирта под руками не оказалось, и, пока его искали, центрифугу забыли открытой.
- Вентиляция тянула все наружу, - рассказывал будто фильм ужасов Игорь Козьмич. - Прямо в туман… А у нас сейчас сыро, туманы до полудня стоят… Хуже того, есть непроверенные сведения, что лаборантки из других комнат догадались, отчего у соседей тараканов не стало… и одолжили пробирочку-другую… В общем, Витя, я струхнул, был такой момент. Может, и зря струхнул. По неопытности, знаешь. Наверняка на кошках все и остановилось бы. Ведь никто не заболел, слава богу… Да и посуди сам, на руку мне этот, как ты выразился, Чернобыль? Другой бы на моем месте задраил бы люки и отсиделся - или пан или пропал. А я вот не смог, Витя, перестраховался. Струхнул, прямо говорю… Следствие закончил, сел здесь - душа не на месте, руки дрожат… Поверишь: монету, пятак, хотел бросать. Подумал - и плюнул, пропади оно все пропадом. Пора народ встряхнуть - сегодня у них тараканы дохнут, а завтра что?
Ремезов слушал Игоря Козьмича, недоумевая: говорит он снова по-директорски, как на совещании оправдывается, а не перед другом детства, но видно, видно же, что говорит искренне - и душа у него не на месте была, и руки затряслись… И Ремезов подумал, а не ждет ли он от директора фальши только потому, что сам потерял здравый взгляд на людей, по укоренившейся привычке ожидая ложь или корысть от любого начальника… А вдруг вызвал его однофамилец на помощь, потерявшись, как Ремезов, в утробе железного кита?..
И зачем придираться к его языку и тону - он же директор, из молодых, да ранний…
- Так что, Витя, запиши в свой протокол: приход с повинной до преступления, - продолжал Игорь Козьмич. - Такой вот юридический казус. Это - первое. Второе, Витя, - эвакуация. Сделали мы, по возможности, все аккуратно. Без паники и прочих эксцессов. Ну, в наших краях это дело простое. Что там - несколько километров леса огородить?..
- Велика Россия-матушка, - криво улыбнулся Ремезов. - Что там - несколько километров леса отстегнуть?.. Знаешь новый вариант старого анекдота про русских на Луне?
Игорь Козьмич пожал плечами и сосредоточенно завертел в пальцах блестящую шариковую ручку. Можно было предположить, что его мысли умчались уже далеко вперед и ему в тягость слушать комментарии к пройденным пунктам повестки дня.
- Не знаю, - сказал он. - К тебе на Алтай анекдоты быстрей доходят.
- Является к президенту Штатов помощник и весь сияет от радости. «Господин президент, - говорит, - русские на Марсе!» Президент вскакивает: «Как так на Марсе? Почему на Марсе?! Мы же о совместном полете договаривались… Вот мерзавцы, обошли! А ты чему радуешься?!» - «Господин президент, - отвечает помощник,- они все на Марсе…» Вот так, вчера - Чернобыль, сегодня - Лемехово. Остальное затопим. И окажемся все на Марсе… Куда еще деваться?
- Русские на Марсе, - медленно проговорил Игорь Козьмич и поднял глаза на Ремезова. - Витя, дорогой… Мы уже давно все на Марсе. Просто не замечаем. Куда мы денемся? Вот скажут сейчас по радио: авария, так, мол, и так, воду из крана пить нельзя… Так я что -я выматерюсь, а стакан все равно подставлю. И все будут материться и пить. Потому что надо бежать на работу, или с работы, или в очередь, или в сад за детьми, или на собрании сидеть. Не остановишь, Витя, ничего. Как-то в командировке беседовал с директором химкомбината. Это чудовище трубами дымит, а у директора дача неподалеку, километрах в пяти. Мы сидим на скамеечке, а он мне хвастается, какие там еще очереди и комплексы в строй пускает. Тут его сынок на речку с удочкой собрался - он его за трусы хвать. «Чтоб в воду не смел лезть - уши оборву!» А передо мной своей отеческой заботой щеголяет: мол, пруд в саду для сынка родного вырыл и воду чуть не из. Канады привез… Витя, это просто какой-то тотальный сомнамбулизм. Я и в экологических комиссиях поучаствовать успел… Глядим как-то: стоит завод, вокруг на десять километров все выгорело, а рабочий поселок - прямо под трубами. У народа спрашиваем: какой кретин вас сюда поселил? Не поверишь! Это они сами добились строительства поселка! Чтоб на работу не далеко ходить! Мы им: смотрите, люди, у вас дети - сплошь астматики… Стоим - они нам что-то бормочут… Короче, не понимаем друг-друга, и все тут. Митинги и демонстрации по поводу экологии я видел, но только по телевизору. А наяву, в массе, я видел другое. Положим, не мы одни, а все на шарике в технократии погрязли, но мы-то в Союзе уже догнали и перегнали. На Луне нас обошли, а на Марсе мы все - первые…
Услышав про телевизор, Ремезов вспомнил поразивший его эпизод из передачи про безопасность дорожного движения. Инспектор ГАИ вдвоем с корреспондентом ловят на шоссе нарушителей. Останавливают грузовик с прицепом: одно из колес болтается, как пьяное. Шофер - молодой парень; стоит, улыбается растерянно. Инспектор ему сурово: «Откуда такой?» Шофер ему с улыбкой до ушей: «Так за цементом послали. Ехать-то надо…» Инспектор осклабился и решил удивить парня: «Далеко не уедешь. Колесо-то свое видал?» Парень ему с той же улыбкой: «Так механиков не было… И запчастей нет… А ехать скорей гнали». Инспектор рядом с телевизионщиками сдержан и корректен, как директор образцовой школы: «А сам-то что? Сказал бы начальству: ехать нельзя… На такой машине». Парень пожимает плечами: «А чего говорить? Они же и послали… Ехать-то надо». Пауза: инспектор начинает закипать, безмолвно шевелит губами. Паузу прерывает сообразительный корреспондент: «Но вы же понимаете, что представляете собой опасность для других?.. Да еще едете на высокой скорости. Где гарантия, что не случится авария? Вы же не один на дороге. И машину погубите, и люди могут пострадать. Вы же - водитель! Понимаете, что вероятность аварии велика?» Водитель ясными и добрыми, немножко оторопелыми глазами смотрит прямо в камеру: «Ну… понимаю, конечно… Ну а что делать?.. Ехать-то надо…» - «Вам что, и самому жизнь не дорога? Вы ведь тоже пострадать можете - и погибнуть, между прочим… Об этом не думали?» - наседает корреспондент. В ясных глазах шофера - ни тени: «Ну… может, конечно… А чего делать?.. Ехать же надо». Изобретательный корреспондент делает последнюю попытку пронять чистую душу водителя «адской машины»: «У вас семья есть?» - «Есть», - отвечает шофер, встряхивая легкими кудрями и улыбаясь еще шире. «Ну вот: сами погибнете - как тогда вашей семье?.. Жене, детям?.. Хоть о них-то подумали?» Шофер вздыхает виновато, как школьник, опускает глаза, улыбается: «Ну… думал… а чего делать? Ехать-то надо». Эпизод кончается.
Ремезов, завтракая, смотрел телевизор краем глаза, но тут опустил вилку и долго сидел в оцепенении. «Он же - заводная игрушка! Какая там еще фантастика про роботов! Вот же - включился и все… ехать-то надо. И чужая кровь что водица, и своя жизнь - копейка. Но ведь не злодей же! Едет, добрая душа, жену и детей вспоминает… Ехать-то надо… Как под гипнозом… Да это же и есть гипноз». Тут Ремезов и о себе успел подумать: «…А все мы так… с озонными дырами в мозгах… ехать-то все равно надо…»
Вспомнив эту историю» Ремезов грустно согласился с Игорем Козьмичом и рассказал ему о том, как «ехать-то надо». Он слушал очень внимательно, прямо вперив в Ремезова взгляд, отчего тому даже стало не по себе. Он снова подумал, что издалека неверно представлял себе однокашника, когда, узнав о его успехах на руководящих должностях, невольно облек его в образ стандартного функционера с глазами, в которых нет ничего, кроме электронного часового циферблата с расписанием совещаний, звонков и разъездов по главкам и министерствам.
- Ехать-то действительно надо, - тяжело проговорил Игорь Козьмич. - А куда, к чертям, ехать?.. Вот ты говоришь: русские на Марсе - анекдот. Какой тут, к чертям, анекдот!
Он, порывисто выдвинув стул, сел, но не на директорское место, а напротив Ремезова, за длинный стол для совещаний, торцом примыкавший к директорскому. «Пошел в народ», - усмехнулся Ремезов.
- Вот что я тебе скажу, Витя, - начал директор,, приблизившись к Ремезову насколько позволяла крышка стола. - Давно у меня в голове одна крамольная мысль вертится. Я думаю, что, пока мы все на Марсе, такие выпускания джиннов не на вред, а на пользу… Ну, не в густонаселенной местности, конечно, а в лесах и горах, Не делай страшных глаз, Витя, не надо. Не считай, что я в этом кресле совсем плохой стал… Я думаю, сама биосфера защищается от нас с помощью таких аварий. И сами аварии - следствие объективной необходимости: нужны природе гарантированно закрытые биосферные резервации. Ты подумай: у биосферы есть свои мощные механизмы адаптации к повышению радиоактивного фона и вирусным инфекциям. Ведь были же на Земле периоды тотально высокой радиоактивности. Вымерли, допустим, динозавры, так, выясняется, - к лучшему… Еще неизвестно, при каких обстоятельствах появился гомо сапиенс. Во всяком случае, мутации на радиоактивном фоне не исключены… Короче, Витя, биосфера
Ремезов, уже прозванный «алтайским махатмой»,
старался сидеть с неподвижным лицом, и, казалось ему, что это удается. Значит, думал Ремезов, однофамилец говорит сам с собой, вернее, с тем Ремезовым, которого представлял себе, ожидая эту встречу и репетируя свой монолог… Да, Игорь Козьмич представлял себе, что должно покоробить «алтайского махатму». «Неужто он не шутя ищет во мне праведника… исповедника?» - задал себе вопрос Ремезов, но сразу же обозвал себя скотиной… Да, он, Ремезов, тоже предчувствовал, что придет час этой встречи - и тогда его единственная задача, единственная защита, единственное спасение - не верить ни единому слову однофамильца потому, что тот будет либо оправдываться, либо издеваться… ведь дорожки разошлись слишком круто. «Нет, это ты, Ремезов, слушаешь только себя, считаешь вдохи и удивляешься: как это ты, такой хороший и принципиальный, свершив когда-то «подвиг», который будто бы дал тебе право судить… как можешь ты… как это хватило тебя лишь на мелкую зависть?.. А твой старый друг говорит с тобой, не кривя душой и не пряча глаз… Вот он возьмет к окажется прав… станет великомучеником, и его канонизируют… Что, если он действительно прав?»
- О чем ты думаешь? - услышал он голос Игоря Козьмича.
- Я? - Ремезов был расстроен своей «бесхребетностью». - Да я все больше в собственном соку варюсь… А ты, гляжу, не шутя грозишь.
- Не шутя. - В голосе однофамильца прозвучали роковые ноты.
- Жутковато… Но я вполне допускаю, что ты прав. Вернее, так: сейчас нет за тобой правды, а потом она ися твоя окажется… А победителей, как известно, не судят.
- Это ты хорошо придумал - про правду, - снова без малейшего следа иронии сказал Игорь Козьмич. - Владимир тоже Русь крестил известно как - кости трещали… Однако ж - и равноапостольный, и Красно Солнышко.
- Вот я и думаю: тебя причислят к лику… - уже насмешливо добавил Ремезов. - Когда с Марса вернутся оставшиеся в живых.
Наконец и Игорь Козьмич заговорил полушутя:
- А в летописи упомянут, что от тебя благословение получил. Ты ведь тоже не просто так на Алтай, в пустынь удрал… Провидение, брат.
И тут Ремезов похолодел: пока говорили о мировых проблемах, он успел забыть про Лемехово… «Ты обходился без Лемехова десять лет… что же, только теперь стало без него невмоготу?..»
3. ДЕСЯТЬ ЛЕТ НАЗАД
…По первому же взгляду, первому же слову Гурмина Ремезов догадался, что И. О. задался целью разозлить и унизить. А еще. он понял, что не хватит сил сдержаться. Значит, разговор кончится плохо. Значит, у него, Ремезова, этим утром начинаются на службе черные времена. Дома они начались месяцем раньше. Год был плохой - какого-то зверя, которого Ремезов с детства не любил.
В тот год великий Стрелянов «вознесся» в консультанты, перенеся инфаркт и едва не став своим почетным портретом над директорским креслом, а в самом кресле возник Гурмин, давний враг института. Продвинуться по научной тропе ему не удалось - был шибко бездарен, но он двинулся в обход, по тропам министерской карьеры, и в конце концов взял свое.
- Вы вот защитились, Виталий Сергеевич, - с вкрадчивым дружелюбием начал он, - теперь пора, как говорится, окупать расходы государства. Через год у нас отчет по двум эпидемиологическим темам. Прежние исполнители ушли. И я лично предлагаю вам…
Уход с поста Стрелянова и возвращение Гурмина Ремезов пережил тяжело. С Гурминым имелись старые счеты: когда-то он тихо присвоил результаты годовой работы Ремезова. И теперь Ремезов догадался, что пасть у подросшего серого волка раскроется шире.
«Нечего тянуть волынку, - подумал Ремезов, - Перед смертью не надышишься».
- Когда я выйду, меня встретит на стенке ваш приказ, - сказал он вызывающе. - Разъясните мне, Альберт Иванович, где истина в последней инстанции.
На стене, на красном, как знамя, стенде, висел приказ, запрещающий работы с вирусами в рамках тех двух эпидемиологических тем. В начале пятилетки вместе с утверждением тем утвердили план обеспечения института оборудованием для рискованных экспериментов. Но темы остались, а оборудование так и не поступило. Последняя главковская комиссия констатировала, что в институте нет пока условий для работы с особо опасным биологическим материалом, и постановила запретить… Решение подписал И. О., пока что и. о.
- Виталии Сергеевич, - улыбнувшись, сказал И. О. тоном одолжения, - мы же взрослые люди… Когда выполняются точно все положения и инструкции, это называется «белой забастовкой». Производство попросту останавливается. Мы так и атомную бомбу не сделали бы…
- Я за атомную бомбу не отвечаю, - огрызнулся Ремезов.
- И тем лучше для вас, - уже твердея голосом, заметил И. О. - Приказов и запрещений много, а отчет - один. И зарплату под эти темы мы уже получили и, между прочим, успели проесть и пропить.
И тогда Ремезов сказал, что ему надоело выливать изотопы в унитаз… Радиоактивные отходы экспериментов должны складироваться в специальных контейнерах. Помещение для них было отведено, однако его занимали не контейнеры, а сотрудники одной из лабораторий, оказавшейся без определенного места жительства. Контейнеры отсутствовали или их иногда привозили во двор-куда в холодное время никому не хотелось выходить… Все использованные материалы, препараты с радиоактивными метками спускали в раковины и унитазы.
Ремезов знал, что такое происходит
Гурмин, одновременно хмурясь и усмехаясь, вежливо спросил, кто понуждает Ремезова засорять унитазы;., и чуть погодя, не дожидаясь ответа, посоветовал больше так не делать.
Ремезов переспросил, действительно ли он может освободить себя от этой неловкой обязанности.
Гурмин ответил утвердительно и посоветовал сделать это как можно быстрее.
- Нельзя же все время насиловать совесть, - вошел он в положение Ремезова. - Так легко невроз себе нажить.
Ремезов, помолчав и представив себя с обходным листком, безнадежно добавил:
- Но ведь Чернобыль уже был… Неужели вам мало, Альберт Иванович?
Гурмин быстро и холодно взглянул на него исподлобья, точно с самого начала разговора настороженно ожидал это обвинение.
- Именно поэтому я пригласил для разговора вас, а не… Ваньку с улицы, - бросил он, стреляя словами. - Вы аккуратны, я вас знаю. Вы - профессионал. Мне, что ли, эту холеру подхватить хочется?
Ремезов молчал и тоже смотрел исподлобья.
- Та-ак, - не выдержал И. О. - Я вас знаю… Сейчас вы мне начнете про тысячелетие крещения Руси и переброску северных рек…
«Все, конец, - бесчувственно подумал Ремезов. - Пора разводиться и уезжать к чертовой матери».
Через два часа он узнал, что предложение Гурмина принял однофамилец.
Все разладилось в жизни, все пошло наперекос.
Выйдя из директорского кабинета, Ремезов опасался еще чего-то,; непонятно чего. Теперь стало ясно: он опасался, что следом вызовут однофамильца и тот согласится. То, что теперь случилось, оказало на него двойное действие: вызвало злую досаду и отмело все сомнения, укрепило Ремезова в правоте.
«Все, конец, конец, - отрясал он с себя прах научной и неудавщейся семейной жизни. - Развожусь немедленно и уезжаю…»
За этими мыслями и застал его однофамилец. Ремезов, поднял на него глаза, но, погруженный во внутреннее кипение, сразу как будто не заметил.
Однофамилец попытался рассмеяться:
- Сурово глядишь, отец Авраам!
Ремезов, проникнутый значением своего подвига, ничего не ответил.
- Осуждаешь? - Однофамилец улыбался насколько хватало сил широко. -
Ремезов пожал, скорее передернул плечами.
- Ну, осуждай, - вдруг согласился однофамилец и, вздохнув, перестал улыбаться. - Ты, конечно, сделал правильно… устоял перед- грехом… А я, как видишь, решился пасть в твоих глазах… Хотя, честно говоря, я не ожидал, что ты так быстро сдашь оружие. И кому?! Это же бездари, Витя! - Он стал воодушевляться. - Они же все загадят! Осуждай, Витя, осуждай- Но я не отдам им свою работу. Знай, Витя, и твою не отдам.
Ремезов слушал без особого чувства.
- Я принимаю твой вызов, Витя, - твердым голосом сказав однофамилец. - Раз. ты так решил, то и я решил. Сегодняшний день будет для Гурмина началом конца. Я даю тебе слово. Сразу этого зверя не завалишь, но дай мне лет пять-семь…
Однофамилец сдержал слово.
- Что будешь делать теперь? - спросил он, решив, что Ремезов чуть-чуть подобрел.
- Ухожу в монастырь, - равнодушно отговорился Ремезов.
- Логично, - кивнул однофамилец. - А если всерьез.
- Подаю заявление и уезжаю.
- Куда?
- Куда возьмут… На Алтай.
И Ремезов угадал свою судьбу: поездив в экспедициях по Казахстану, он осел наконец в районной больнице на Горном Алтае.
- На Алтай? - изумился однофамилец и, подумав об этом, мечтательно вздохнул: - На Алтае хорошо… Здесь - суета, а там - тишина, горы. Это ты хорошо придумал. И момент подходящий.
- Момент подходящий, - хмуро проговорил Ремезов и стал злиться.
Однофамилец заметил это и вышел по каким-то своим новым делам.
Он потом часто вспоминал Ремезова. И Ремезов часто вспоминал вдалеке своего однофамильца… И у каждого за годы вырисовывался новый образ собеседника, оппонента. Тихая зависть рождает в душе антипода, недосягаемого или в праведности своей, или в греховности…
4. ПОСЛЕ ЧЕРНОБЫЛЯ
Мысли у доктора Ремезова путались.
- Так ты меня для благословения выписал? - натужно усмехнулся он. - Да еще с доставкой «срочно»? Не будет тебе благословения, Игорь Козьмич. Кто я такой? В праведники не гожусь… Мне самому найти бы праведника. Я не знаю, прав ты или нет. И никогда не узнаю. Может, и прав. Только волосы дыбом встают от твоей правоты.
- Зато другие, - едва не зарычал Игорь Козьмич, - гарантируют благоденствие, процветание и «меры по дальнейшему…». С Марса оно легче гарантировать. Там кислотные дожди не идут. Конечно, ты, Витя, - не футуролог какой-нибудь, ты глобальней мыслишь, в модном, духе. У тебя там на уме «космическая этика» или еще какая-нибудь «философия общего дела»… Именно поэтому ты сломя голову драпанул на Алтай, а я остался тут - разгребать всю эту… мать честная! Витя! - Взгляд Игоря Козьмича снова прояснился, засверкал, как сварочный огонь. - Что ты дурака валяешь! Вот ты, честный такой профессионал, плюнул на все… мол, капитан корабль на рифы ведет - ну и черт с ним и с его посудиной, бросай руль… Ну и кто за руль возьмется? Кого поставили бы? Синявского? Тихорукова?.. Вот бы началась стряпня! Да им самое место - на проходной пропуска проверять и чужие сумки лапать… Так вот лысенки к власти и приходят, пока все умные и честные берут тайм-аут вопросы решать: быть или не быть, кто виноват, что делать, что, где, когда, какой счет… Опять ты меня, Витя, в философию затащил… О чем, бишь, я?.. А, да про эвакуацию, - Игорь Козьмич успокоился и, машинально покрутив браслет на запястье, взглянул на часы. - Все эвакуированное население, Витя, уместилось в трех «рафиках». От всего Лемехова осталось две с половиной старухи. Вот так. И если в этом виноваты чьи-то вирусы, то уж, во всяком случае, не наши с тобой, Витя. Ремезовых, кроме нас с тобой, осталось еще двое- и все.
Когда-то Ремезовых, родственников и однофамильцев, можно было насчитать в Лемехове никак не меньше полусотни - едва ли не половину всего честного народа, позднее - «населения». В пору отречений от старого мира и великих переломов самые хваткие, бойкие на ум Ремезовы додумались, что стать из ничего всем можно одним махом: главное, переименовать глухую лесную деревеньку по самой ходовой и крепкой корнем фамилии, Решив, послали в район прошение. Как раз в ту пору подули ветры с великой беломоро-балтийской стройки, и имя славного народоустроителя, соратника вождя, днем и ночью гудело в проводах. Районная власть незамедлительно откликнулась встречным планом. Ремезовы оторопели и долго скребли затылки. Старики коверкали язык, выговаривали-выговаривали, да так ничего толком не выговорили..
- Хановичи?.. Иль Онучи, что ль, какие?
- Ка-га-но-ви-че-во, - растолковывали люди во френчах.
- Ась?.. Ну!..
Между собой постановили: а ну его к лешему. Пусть будет как было. Надо нишкнуть, авось пронесет. И пронесло.
С тех пор Ремезовы не высовывались.
- А кто остался-то? - спросил доктор Ремезоз.
- Тетка Алевтина и Макарыч, - ответил Игорь Козьмич. - Помнишь?
- Помню, - кивнул Ремезов.
Сердце снова кольнуло и отпустило, метнулись в памяти, как порыв ветра, картин детства, даже соломенным запахом сеней дохнуло вдруг из избы тетки Алевтины - и пропало… Ремезов снова сидел в, кабинете директора института, а в ушах, стоял плотно набившийся в голову гул самолетных двигателей. После светлого воспоминания Ремезов зевнул до слез и, щурясь, взглянул в окно. Солнце уже поднялось высоко. Северное сентябрьское утро было резким и ясным, и кабинет освещался им, как комната в новом пустом доме.
- Что ты? - заметив в Ремезрве перемену, спросил Игорь Козьмич.
- А все не пойму, зачем я тебе нужен, - с неожиданным чувством хозяина положения ответил Ремезов. - И зачем ты затеял такую облаву?
Игорь Козьмич смотрел на Ремезова пристально и чуть исподлобья.
- На пушку тебя брал, - без ответной улыбки при-знался он. - Боялся, что благородного приглашения не примешь. Пока раздумывать станешь: ехать - не ехать, быть или не быть, тут у нас, из нашей искры, такое полыхнет;.. Ты это дело начинал - где мы эксперта лучшего отыщем, кто лучше тебя соображает в этих побочных штаммах? Кто поймёт, что от них ждать?
Ремезов заранее знал, как ответит Игорь Козьмич, и не был в силах подавить грешное удовлетворение: вот он знает, а теперь еще и Слышит это собственными ушами от директора ИКЛОНа АН СССР. Но копнуть глубже - под радостью была горечь. Десять лет он был для науки персоной нон грата по собственному желанию. Это - полная дисквалификация. Какой из него теперь ученый!
Поделиться книгой: