Всю дорогу до Свердловска Ермолай и Мила молчали. Девушка определенно ждала каких-то слов от Сергеева. А он не знал, что сказать. Ведь шла война. Он, конечно, был ей благодарен. Но давать пустых обещаний не хотел… Они как-то быстро и скомкано, так и не сказав много друг другу, простились у железнодорожного вокзала…
Немного поплутав по городу, Сергеев прибыл в штаб округа Красной армии. С трудом нашел в недрах большого здания отдел Главного разведывательного управления.
Начальником отдела оказался капитан с выбитым зубом и свежим синяком под одним глазом.
— Не обращай внимания на мой внешний вид, — рассмотрев документы Ермолая, прошепелявил капитан. — Вчера задерживали одного диверсанта. Оказался здоровенным таким, пришлось повозиться, ну и… частично пострадать.
Сергеев сел на стул, а капитан стал куда-то звонить. Не дозвонившись до нужного абонента, выругался.
— Тебе надо срочно связаться со своим начальником, майором Истоминым, — бросил капитан. — Да связь у нас, видишь, хреновая.
Он снова стал звонить и вскоре передал трубку Ермолаю.
Услышав голос Истомина, Сергеев изрек:
— Здравия желаю, товарищ майор. Какое мне будет приказание?
— Здравствуй, Ермолай. Приказание следующее: первым же самолетом отправляешься в Москву. Я тебя встречу на аэродроме Щелково и все изложу. Вопросы?
«Точно, новая операция», — решил Сергеев и бодро ответил:
— Нет вопросов, Николай Максимович.
— Хорошо, тогда до встречи. Передай трубку капитану.
— До встречи, — выдавил Ермолай и передал трубку хозяину кабинета.
Через пять минут капитан и Сергеев выезжали в аэропорт…
В типично служебном кабинете находились трое военных мужчин. Комиссар (по современной воинской иерархии соответствует генерал-лейтенанту) Голиков проводил совещание со своим заместителем по западному направлению деятельности, полковником Селезневым и ведущим сотрудником управления по Германии, майором Истоминым.
Слово сразу взял хозяин кабинета. Прямо за его головой, на стене красовался портрет строгого Ф.Э. Дзержинского.
Не спеша и тихо, комиссар излагал свои мысли:
— …и все же у меня есть сомнения в части использования в операции «Театр» лейтенанта Сергеева. Во-первых, не совсем его сфера профессиональной деятельности. Во-вторых, ему на Урале поручен важный участок работы. В-третьих, он еще не совсем здоров. Что скажете, товарищи офицеры?
— С кадрами у нас сейчас проблема, — быстро бросил полковник. — Большие потери.
— А я верю в Сергеева, — тихо вымолвил майор. — Он уже по нашим меркам, достаточно опытный перевозчик и хранитель ценностей. Да, и по сути, контрразведчик. Он молодой и здоровый парень, а на Урале в хранилище, уверен, справятся и без него…
В самолете Сергеев думал о своей жизни, о своих родных и близких: маме, Миле… Подумал о работе.
«Как Молева Ольга Олеговна будет без меня? В хранилище столько еще всего предстоит сделать, дооборудовать!..».
Конечно же, думал и о войне. Немецко-фашистские войска по-прежнему все наступали, захватывали все новые города и селения…
«Как там мой блокадный Ленинград?..», — горько размышлял.
Подумал и о возможной будущей госбанковской операции… Внезапно вспомнились стихи Есенина в музыкальном исполнении, недавно пропетые Молевой:
Приземлились на щелковском военном аэродроме. Выходя из самолета, Ермолай издалека заметил крупную фигуру Истомина.
Майор широко улыбнулся, протянул руку:
— Здравствуй, уже лейтенант Сергеев. Прими мои сердечные поздравления, Ермолай, — похлопал рукой по спине Сергеева.
— Здравствуйте, Николай Максимович. Спасибо за поздравления, служу Советскому Союзу!
— Пойдем, друг, в столовую, перекусим, заодно и поговорим…
За столом, рассматривая Сергеева, Истомин вымолвил:
— Похудел, осунулся ты, брат, как-то возмужал.
Сам майор выглядел неважно: несвежее лицо, мешки под глазами, уставшие глаза. Но говорить об этом, ровно как и спрашивать о его жене Ирине, Ермолай не стал. Лишь бросил:
— Война никого не красит. Что за задание мне предстоит?
— Тебе предстоит участвовать в секретной операции «Театр». Заруби — секретной.
— «Театр»? Не понимаю?!
— Потом, не сразу все поймешь. Ты наверняка в Ленинграде ходил в Эрмитаж?
— Несколько раз. А что?
— Сколько там разных экспонатов, картин, скульптур и прочих ценностей?
— Ну… наверное, миллионы единиц.
— Так вот, друг Ермолай, на сегодняшний день большая часть экспонатов из Эрмитажа вывезена на хранение на Урал. Как понимаешь, вывозили бегом и стихийно, что-то взяли, что-то забыли, а что-то просто не успели. Так вот, сейчас значительная часть нашего народного достояния еще находится в Эрмитаже. Это колоссальные материальные и культурные ценности. Кроме того, с началом войны в Эрмитаж стали свозить на хранение культурные ценности из пригородных дворцов и различных учреждений Ленинграда. Кое-что другое, например, ценнейшие рукописи архива Академии наук СССР, секретная оборонная документация, закрытые партийные архивы. Понимаешь?
Сергеев кивнул.
— Тебе, друг, — продолжал майор, — предстоит принять участие в вывозе этих бесценных экспонатов, ценностей и документов.
«Идет смертельная война, а я… — раздумывал Ермолай. — Возить музейный хлам и партийные бумажки?» — спросил:
— А как же Госбанк? Я ведь сотрудник Госбанка? Там, на Урале, золотой запас страны…
— Не переживай, — перебил майор, — мы все решили. Ты что загрустил?
— Неожиданно это.
— Так надо, Сергеев. Мы должны непременно сохранить народное достояние для себя, потомков и истории. Это приказ, операция одобрена на самом верху. Понимаешь! Важнейшая государственная задача! Я за тебя, друг, поручился.
«Конечно… дело это важное», — осознал Ермолай и вымолвил:
— Понял, Николай Максимович и вас не подведу.
— Так-то лучше, брат. Сейчас я посвящу тебя в некоторые детали. На днях принято решение об организации транспортной воздушной связи между Москвой и Ленинградом. Риски конечно есть. Так, позавчера фашисты сбили один наш самолет. В рамках операции «Театр» полеты будут проходить в ночное время со всеми выключенными огнями. Тебя встретит в Ленинграде и окажет всестороннюю помощь наш сотрудник, участник операции, капитан Максимов.
Передал майор Сергееву и вещевой мешок с пайком…
Через два часа, когда на улице стемнело, Сергеев вылетел в Ленинград на двухмоторном транспортном самолете ПС-84Ксерого цветас выбитым бортовым номером в хвостовой части — 13. В грузовом салоне находилось две тонны продовольствия в ящиках и мешках. Хоть небольшая, но все же помощь блокадному городу. Сергеев познакомился с командиром самолета, майором Тепловым, а также другими членами экипажа — вторым пилотом и штурманом.
Расположившись в грузовом салоне, Ермолай задумался о предстоящей операции.
«Сколько предстоит рейсов этим самолетом?..».
Визуально определил размеры салона, его полезную площадь. Ранее, перед вылетом, Истомин сообщил ему характеристики, включая грузоподъемность самолета, скорость и дальность полета…
Резидент Абвера в Ленинграде под псевдонимом Пэн (в переводе с греческого — пастух) от своего агента-информатора получил сведения о подготовке экспонатов Эрмитажа к отправке на Большую землю. Правда, было неясно, когда и каким путем будет осуществляться вывоз. Резидент сообщил в центр.
В ответ адмирал Канарис поставил перед резидентом задачу: всеми силами воспрепятствовать вывозу экспонатов всех музеев города.
В конце шифровки следовала приписка:
…сейте панику и разруху в тылу врага, взрывайте, уничтожайте, убивайте…
«Им хорошо рассуждать в теплом и сытом Берлине или Кенигсберге, — ворчал Пэн. — Как эту задачу можно выполнить?.. Как можно воспрепятствовать вывозу музейных экспонатов? Где их ориентировки по маршрутам вывозов?.. Взрывайте…».
Вспомнил и неудавшуюся попытку взорвать один из отправляемых эшелонов с художественными ценностями еще до блокады города. Тогда был застрелен один его ценный агент.
«Еще личного врага Канариса, некоего русского хранителя Сергеева надо искать…» — возмутился Пэн и зло выругался.
Тем не менее, начал готовить план противодействия вывозу музейных ценностей…
Глава 2
Семьсот километров самолет преодолел за два с половиной часа. Полет проходил спокойно, без обстрелов и погонь. Приземлились во втором часу ночи на окраине Ленинграда на Комендантском аэродроме.
У самолета Сергеева встретил капитан ГРУ Максимов. Прибывшие с ним две женщины в телогрейках и экипаж самолета приступили к выгрузке привезенного груза.
— Сейчас три часа отдыха, затем мы отправляемся в Эрмитаж, — слегка заикаясь, изрек капитан.
Ермолай хотел было помочь женщинам с выгрузкой. Но капитан строго изрек:
— Люди справятся без нас. У нас, лейтенант, другие задачи.
В это время пошел дождь.
«Узнаю питерскую погоду», — усмехнулся Ермолай.
Они с капитаном направились в небольшое аэродромное деревянное помещение. Зашли в полутемный небольшой кабинет, где стояли две железные кровати, стол с телефоном и три табуретки.
— Располагайся, лейтенант, — бросил капитан и, не раздеваясь, в шинели упал на одну кровать.
Последовал его примеру и Сергеев.
— Как у вас тут обстановка?
— Блокада, брат, есть блокада. Завтра все сам увидишь, — тихо выдавил капитан.
Вскоре раздался его храп…
— Подъем, лейтенант!
Сергеев проснулся и быстро принял сидячее положение. Под потолком слабо горела лампочка. Капитан Максимов сидел за столом и разливал в кружки какой-то темный напиток. На столе стояла банка тушенки и ломоть хлеба.
— Иди в коридор, ополоснись, лейтенант, — вымолвил капитан, — а потом за стол. Перекусим и отправимся по своим делам в Эрмитаж.
Ермолай взглянул на свои наручные часы, они показывали половину пятого.
— Хорошо, — бросил и поднялся с кровати…
После приема пищи Максимов сделал несколько звонков по телефону. Разговаривал капитан на повышенных тонах, требовал транспорт.
Закончив разговоры, невесело бросил:
— Напряженная и нервная обстановка сейчас в Ленинграде, трудности во всем. Не хватает транспорта, бойцов, — махнул рукой.
Вскоре с улицы послышался шум от работы двигателей автомобилей. Капитан, следом Сергеев, вышли на улицу. Стало уже светать. У дома стояли два изрядно пошарпанных «газона» зеленого цвета — грузовики-полуторки с брезентовым крытым кузовом. Из кабины вышли двое, уже в годах, растрепанных бойца.