Помоги проекту - поделись книгой:
Гюнтер Продль
Билет в ничто
В 1956 году согласно статистике о пропавших без вести, составленной нью-йоркской полицией, ровно 10 167 человек вступили или вынуждены были вступить на таинственный путь в ничто. Судьба 10 166 из них и по сей день неизвестна. Только одно имя появилось через несколько недель в прессе; год спустя оно стало сенсацией, публикуемой под крупными заголовками:
12 марта 1956 года, в 21 час 42 минуты, Хесус де Галиндес сел на станции метро «Колумбус Сиркл» в поезд до Бронкса. Один знакомый случайно видел, как де Галиндес входил в последний вагон с туго набитым портфелем в руке. Двое молодых людей в потоке пассажиров протиснулись к Галиндесу и сели рядом с ним на скамью: один — слева, другой — справа.
Двенадцать часов спустя в нью-йоркской полиции появился издатель Валанкес и сообщил о бесследном исчезновении Хесуса де Галиндеса.
Полицейский отрицательно покачал головой.
— Он исчез только вчера вечером? Но ведь это ничего не значит. В Нью-Йорке тысячи людей по разным причинам не приходят домой. Может быть, ваш знакомый напился и лежит в каком-нибудь борделе? Подождите еще пару дней. Если он и тогда не объявится, то еще успеете заявить в полицию.
— Это исключено. Мой друг не пьет и не слоняется по борделям. Сегодня в десять часов утра он должен был сдать мне рукопись книги. Об этом мы твердо условились.
— Может быть, ваш писатель рассудил совсем по-другому. На писателей все равно нельзя полагаться. Ему потребовалась встряска для работы над книгой, и он погряз где-нибудь.
Издатель с трудом сохранил самообладание.
— Послушайте, я знаю этого человека несколько лучше, чем вы. Нигде он не погряз. Он похищен. Об этом можно судить по его рукописи. Он много раз рассказывал мне, что его преследуют. Поверьте мне, совершено преступление. Если вы сейчас же не начнете розыск, жизнь Галиндеса будет в опасности, а может быть, он уже убит.
Полицейский наморщил лоб.
— Что это за таинственная книга, которую писал Галиндес?
— Книга о Доминиканской Республике на острове Гаити Она называется «Эра Трухильо».
— И из-за этого могли похитить человека? Мне не совсем понятно. Ведь в Америке пишется так много книг!
— Да вы что, не читаете газет? Вы еще ничего не слышали о политических условиях в этой стране? Газеты полны сообщений об этом!
— В газетах пишут многое, мистер. Если всему этому верить…
Валанкес был на грани отчаяния.
— Послушайте, мистер, мой друг семнадцать лет жил в этой стране. Он был домашним учителем в семье президента Трухильо. Ему пришлось бежать, иначе он был бы арестован. В книге описываются причины и закулисная сторона его побега. Разве вы не понимаете, что на Гаити заинтересованы в том, чтобы воспрепятствовать появлению его книги?
Полицейский, казалось, все еще не понимал этого. Однако чтобы отделаться от назойливого посетителя, он приготовился принять заявление.
— Полное имя пропавшего?
— Хесус де Галиндес.
— Год рождения?
— Ему сейчас пятьдесят два года. Точного дня рождения я не знаю.
— Последнее место жительства?
— Бронкс, Четырнадцатая улица, отель «Майами».
— Профессия?
— Преподаватель испанского языка и культуры при Kолумбийском университете. И свободный писатель.
— Подданство?
— Галиндес — эмигрант. Прежде он жил в Испании. Уже в начале испанской освободительной борьбы Галиндес эмигрировал на Гаити. Он был противником Франко. Вначале Галиндес был преподавателем-миссионером, а потом домашним учителем в семье президента. В тысяча девятьсот пятьдесят третьем ему пришлось бежать, иначе он был бы арестован. Галиндес слишком много знал о коррупции в правительстве. Он критиковал это явление.
— Так вы полагаете, что его похитили по политическим соображениям? Занимался ли исчезнувший политической деятельностью здесь, в Америке?
— Он был членом Доминиканского революционного комитета. Он, находясь в Америке, боролся против режима Трухильо.
— Находят же люди себе заботы. Ну ладно! Имеете ли вы еще какие-либо полезные сведения?
Издатель не сообщил больше ничего. Вероятно, он понял, что от этого неповоротливого полицейского вряд ли следует ожидать помощи в раскрытии дела.
Две недели спустя Валанкес получил короткое письмо, в котором ему очень лаконично сообщали:
Сеньор Ансельмо Валанкес, так озабоченный сейчас судьбой Хесуса де Галиндеса, прежде был владельцем крупнейших газетных концернов в Доминиканской Республике. Критическая передовая статья в одной популярной газете о подавлении свободы мнений послужила диктатору предлогом, чтобы в 1950 году посадить издателя Валанкеса в тюрьму за «подрывные действия». Назначенный правительством адвокат посоветовал тогда заключенному Валанкесу добровольно передать свое имущество в собственность семейства Трухильо. Валанкес последовал доброжелательному совету адвоката, подписал дарственную грамоту и получил взамен разрешение бежать за границу.
Розыски де Галиндеса Валанкес продолжал пока на свой страх и риск.
С помощью Доминиканского революционного комитета ему удалось установить связь с человеком, который в течение долгих лет действовал на Гаити в качестве специального агента пресловутой «Юнайтед фрут компани» и хорошо ориентировался в джунглях международных агентурных связей. На проведение этой операции Валанкес затратил двадцать тысяч долларов, и казалось, такое капиталовложение должно принести «прибыль».
Осенью Ансельмо Валанкес объявил американской прессе, что в состоянии приоткрыть завесу над сенсационным исчезновением Хесуса де Галиндеса. Он пригласил ведущих репортеров крупных газет на пресс-конференцию в роскошный нью-йоркский отель Хилтона. Меры предосторожности, принятые перед открытием пресс-конференции, напоминали о худших временах разгула гангстеров в Америке. Отель Хилтона был оцеплен кордоном специально нанятых на этот вечер вооруженных людей. Фотографировать и снимать на кинопленку было строго запрещено. Перед входом в зал всех участников обыскивали, проверяя, нет ли оружия, не спрятана ли микрокамера.
Человек, который раскрыл дело Хесуса де Галиндеса и собирался теперь рассказать о мотивах и закулисной стороне происшедшего, сидел в кабине из пуленепробиваемого стекла. Его имя скрывалось как государственная тайна. Валанкес представил его как Майка Мортона.
Выступление таинственного Майка Мортона выглядело так же эффектно, как и вся организация конференции. Свой рассказ он начал в самом небрежном репортерском стиле:
— Мальчики, не произносите моего имени, не фотографируйте и не зарисовывайте меня. Если станет известно, кто я, мне придется серьезно опасаться за свою жизнь. В последние месяцы я пристально следил за жизнью семьи Трухильо. До меня и другие пытались это делать. Многие из них при этом были застрелены, повешены, взорваны, брошены в море, до смерти избиты плетьми, отравлены или убиты другим способом. Я не хотел бы стать одним из них. То, о чем я хочу вам рассказать, это история синдиката убийц, на счету которого по меньшей мере двести пятьдесят убийств и похищений людей. Подкуп, ограбления банков, страшные пытки, шпионаж, доносы и клятвопреступления. Я знаю, вам известно достаточно таких вещей из уголовной истории нашей собственной страны. И все же я прошу обратить внимание на следующую особенность: во главе этого синдиката стоит не гангстерский босс, а государственный руководитель страны, с которой Соединенные Штаты поддерживают дипломатические отношения и которой наше правительство ежегодно предоставляет помощь в размере восьмисот миллионов долларов.
Такая манера рассказывать чрезвычайно импонировала репортерам.
Нужно признать, Майк Мортон оказался усерднее и находчивее американской полиции. Он сказал себе, что ни один человек не мог бесследно исчезнуть из поезда нью-йоркской подземки. Живой или мертвый, Галиндес должен был где-то покинуть последний вагон поезда, идущего до Бронкса. А так как это произошло около двадцати двух часов, то его должен был кто-нибудь видеть. Итак, Мортон начал с опроса начальников всех станций между «Колумбус Сиркл» и Бронксом.
Сначала Мортону не везло. Только на предпоследней станции начальник вспомнил:
— Подождите-ка, ведь приблизительно в этот час одному человеку в поезде сделалось плохо. Два друга помогли ему выйти из вагона. А потом больного увезли на санитарной машине. Это были иностранцы. Испанцы или итальянцы, во всяком случае, у них лица южного типа.
Майк Мортон был почти уверен, что напал на верный след. Но чтобы исключить возможность совпадения, он навел справки в расположенных поблизости больницах, не доставляли ли туда вечером 12 марта человека лет пятидесяти, которому сделалось плохо в метро. Таких случаев не оказалось.
— И вот я сидел в своем кабинете и ломал голову над тем, куда могли отправить Галиндеса на санитарной машине, — рассказывал Майк далее. — В порт? На аэродром? Или его труп уже давно зарыли где-нибудь? В этот момент зазвонил телефон. Не называя своего имени и даже не давая мне произнести ни слова, кто-то сказал: «Это вы говорили вчера с господами из Доминиканского революционного комитета? Разумеется, это было ошибкой или?..»
Наконец я получил возможность спросить: «А кто вы, собственно говоря?»
На другом конце провода ответили: «Это к делу не относится. Вы ищете Хесуса Галиндеса, не так ли? Оставьте это дело. Вы не найдете его. Обратите внимание на маленькое обстоятельство, сэр. Вам, конечно, рассказывали кое-что о двухстах сорока семи мертвых, не правда ли? Так вот, если вы не послушаетесь нашего доброго совета, то будете двести сорок восьмым».
После этого эпизода Мортон сделал небольшую паузу. Потом продолжал:
— Как видите, насчет двести сорок восьмого трупа дело оказалось не так серьезно, как полагал мистер, звонивший мне по телефону.
Небрежным движением руки Мортон прервал веселый смех газетчиков.
— Так, к делу. Как уже было сказано, я считал наиболее вероятным, что Галиндеса доставили за пределы страны. Если бы его убили в Америке — рано или поздно нашли бы труп. Но поскольку он исчез, никто не может доказать, что совершено преступление.
На следующий день я побывал в четырех аэропортах, и, наконец, мне повезло. Вблизи Амайтевилла я нашел заброшенный аэродром под названием Цанз Эрпорт. Там застал лишь одинокого ночного сторожа в будке на краю заросшего сорняками и кустарником поля. Его звали Джон Берри Хоукинс. Видавший виды хитрый старик с лицом, покрытым морщинами. Я не утруждал себя объяснениями, сунул ему в руку двадцатидолларовую бумажку и спросил без обиняков: «Привозили сюда кого-нибудь на санитарной машине? Поздно вечером, после десяти часов? В середине марта».
Старик сначала внимательно посмотрел на деньги, прежде чем ответить: «Это действительно было поздно вечером? Иначе я ничего не знал бы. Днем я здесь не бываю. Я же ночной сторож».
Его церемонная манера разговаривать исчерпала мое терпение. «Ну так что? — напустился я на него. — Была здесь, санитарная машина или нет?»
Он многообещающе улыбнулся. «Очень возможно, но я стар, и моя память уже не совсем в порядке». Следующий двадцатидолларовый банкнот несколько освежил его память. Он с удовлетворением кивнул.
«Да, это было двенадцатого марта. Приехала „санитарка“. Два парня, говорившие не по-нашему, вытащили человека, который, кажется, плохо стоял на ногах. Они сказали мне, что это больной раком, которого нужно отправить во Флориду для операции…» Потом старик снова умолк, потирая руку с долларовыми бумажками. Я заплатил ему еще десять долларов.
«Все произошло довольно быстро, — проворчал он. — Еще за полчаса до этого на поле приземлился двухмоторный „бичкрэфт“. Он стоял с работающими моторами. Оба иностранца прямо-таки волокли больного к самолету. Я подумал, жив ли тот вообще. Санитарная машина умчалась с поля, а „бичкрэфт“ поднялся в небо. Большего я при всем моем желании не могу вам рассказать, даже если вы выложите еще пятьдесят долларов».
Большего ночной сторож и в самом деле знать не мог. Тут один корреспондент спросил Мортона:
— Не был ли старый Хоукинс вслед затем убит, мистер? Я припоминаю, что опубликовал такое сообщение.
Мистер Мортон скромно улыбнулся.
— Тогда вы знаете больше, чем я. Мне лишь известно, что на следующее утро его, мертвого, нашел на краю поля аэродрома какой-то крестьянин. Врач установил, что смерть наступила от паралича сердца.
— Но вскрытие показало, что его сердце было совершенно здорово, — снова прервал тот же корреспондент.
— Конечно, но есть яды, действие которых не выдерживает ни одно, даже самое здоровое сердце. А самые тонкие из них при всем желании невозможно обнаружить.
Мортон снова улыбнулся.
— Итак, Хоукинса все-таки убили?
— Это могло произойти, но так как я не могу этого доказать, то и не хочу утверждать. Я не хотел бы опережать действия полиции, — язвительно сказал Мортон. — Ведь нью-йоркская комиссия по расследованию убийств, хотя прошло несколько месяцев, все еще не установила, отчего умер ночной сторож на аэродроме.
Посыпались новые вопросы:
— Кто же мог убить старика Хоукинса? И почему? Ведь никто не знал, что вы будете что-то вынюхивать?
— Вы забываете о телефонном звонке в мою контору, мистер. С того самого момента меня больше не выпускали из поля зрения. Когда я объезжал аэродромы, меня неотступно преследовал какой-то «бьюик».
— Мортон, почему не убили вас вместо ночного сторожа? Ведь для них это было бы гораздо полезнее?
— Я полагал, господа знают, что я постоянно ношу с собой пистолет девятимиллиметрового калибра и, кроме того, метко стреляю.
— А зачем его было убивать? То, что он знал, он уже давно выложил вам. Бессмысленно было убивать его.
— Вы находите? А я — нет. Был бы Хоукинс сейчас жив, он стоял бы здесь и подтвердил бы вам мой рассказ. Тогда вы не стали бы задавать мне так много недоверчивых вопросов. Разве это не повод? Ведь в то время еще не знали, как далеко я пойду в своем расследовании.
Прежде чем продолжать рассказ, Мортон вынул из своего портфеля несколько газетных статей. Он прижал их к пуленепробиваемому стеклу и сказал поясняя:
— Помните эти два ограбления банков пару лет назад? Репортеры сидели слишком далеко от кабины, чтобы иметь возможность прочесть текст. Однако когда они начали протискиваться вперед, поднялись четыре человека, вытащили из карманов снятые с предохранителей кольты, направили их на репортеров. Один из этих людей хрипло я коротко бросил:
— Сидеть на местах!
Поделиться книгой: