Беллинсгаузен

Тем временем кронштадтская эскадра тремя походными колоннами, насчитывая семнадцать линейных кораблей, среди которых был и «Мстислав» Муловского, при сильном противном ветре помалу двигалась навстречу неприятелю. Черепаший ход раздражал Грейга, мучили старого адмирала и приступы подагры. Самуил Карлович понимал, конечно, что в баталии русским кораблям придётся туго. Шведские команды были укомплектованы опытными, сноровистыми матросами, в русских же экипажах большинство состояло из новобранцев да каторжников. Калибр пушек у шведов тоже был побольше: на нижнем деке у них находились 36-фунтовые против наших 30-фунтовых. Ну а уж в управлении парусами сравниться со шведами совсем трудно. К тому же и корабли у них были легче на ходу, поскольку строились из сухого, хорошо сбережённого леса и служили по тридцать — сорок лет.

На двенадцатый день после выхода из Кронштадта эскадра добралась до южной кромки скалистого острова Гогланд. Тут с марса заметили строй неприятельских кораблей. С адмиральского 100-пушечного «Ростислава» пополз вверх сигнальный флаг: «Приготовиться к бою». Корабли начали выстраиваться в линию баталии, растянувшись на четыре мили. У шведов насчитали шестнадцать линейных кораблей, семь фрегатов и три пакетбота. Русских же было всего семнадцать вымпелов.

В пятом часу пополудни корабли сблизились на пушечный выстрел. Первым вступил в сражение «Всеслав». Там находился командир авангарда вице-адмирал Козлянинов. За ним втянулся в бой и грейговский «Ростислав». Чуть позже ввязались в баталию и остальные корабли.

Три часа длилась жестокая перестрелка. Корабли окутывались пороховым дымом. Вода кипела от раскалённых ядер, горящих падающих мачт и просмолённого такелажа. И та и другая сторона дрались с великим упорством и дерзостью. Пощады никто не просил. Погибал, но не сдавался. От угарного дыма, тяжёлого труда у пушек канониры теряли сознание, их обливали водой, и они снова занимали свои места в расчёте.

К вечеру не выдержал огня шведский флагман. Он отошёл за линию баталии. Грейг приказал преследовать бегущего. Русский корабль — «Мстислав» — сблизился на картечный выстрел. После двух залпов флаг вице-адмирала Вахмейстера на мачте шведского корабля пополз вниз.

«Мстиславом», где «за мичмана» служил Иван Крузенштерн, командовал, как мы говорили выше, Григорий Иванович Муловский. О нём Грейг доносил в Петербург: «Когда я дал после битвы последний сигнал гнать неприятеля, Муловский был единственный, который последовал за мною со своим кораблём, несмотря на то, что был в растерзанном виде. Было слишком темно, чтобы видеть сигналы, и когда прочие капитаны ответили посланному мной с приказанием офицеру, что их корабли не в состоянии продолжать погоню, Муловский велел мне сказать, что, пока его корабль держится на воде, он не отстанет от своего адмирала».

«Мстислав» получил 116 пробоин, потерял 28 человек убитыми и 60 ранеными. Сражение у Гогланда могло бы закончиться полным поражением шведов, если бы не опустившийся к ночи штиль. Безветрие не позволило сблизиться с неприятелем для абордажного боя. На заре утром, пользуясь лёгкостью хода, шведская эскадра ушла в Свеаборг.

Остаток лета и осень 1788 года русский флот провёл вблизи этой крепости, блокируя укрывшихся в гавани шведов. Тут подошло время осенних штормов. Они-то и заставили Балтийский флот снять осаду Свеаборга. Корабли направились в свои порты. Часть их ушла в Кронштадт, остальные — в Ревель.

Адмирал Грейг, безотлучно находившийся на шканцах, простудился и сильно занедужил. Его свезли на берег в бессознательном состоянии. Желчная лихорадка и свела его в могилу. Это произошло 15 октября 1788 года. Героя Чесмы и Гогландского боя похоронили в Ревеле в Домском соборе. Сама Екатерина II составила для надгробия эпитафию: «Самуилу Грейгу, шотландцу, главнокомандующему русским флотом, родился в 1736 году, умер в 1788. Его славят несмолкающей песней Архипелаг, Балтийское море и берега, охраняемые от вражеского огня. Его славят его доблести и непреходящая скорбь великодушной Екатерины II».

В командование за Грейга вступил адмирал Чичагов.

Зиму с 1788 на 1789 год Балтийский флот под его опекой готовился к летней кампании. Вооружались недавно построенные суда, тимбировались, то есть заново перебирались, отслужившие свой срок корабли. В Архангельске спешно спустили на воду ещё восемь фрегатов. Они пошли по бурным зимою Баренцеву и Северному морям и присоединились к стоявшим в Копенгагене «Саратову», «Трём иерархам», «Чесме», которые предназначались для действий против турок в Средиземном море, но так и не ушли туда из-за войны со шведами.

На «Мстиславе» Муловского тоже кипела работа. Мастеровые и матросы заменяли рангоут и поправляли такелаж, пострадавшие в Гогландском бою. На юте поставили два больших орудия для стрельбы при погоне за вражескими судами. Капитан поручил мичману Ивану Крузенштерну подготовить канониров для стрельбы именно из этих пушек, поскольку на большом ходу развивалась носовая качка и прицеливание представлялось делом мудрёным. Пока стоял лёд, учения проводились на берегу на специально изготовленных качающихся лафетах, а весной — на борту корабля. Восемнадцатилетний мичман учил вести стрельбу с осмотрительностью, без лишней запальчивости, чтобы не расходовать заряд без толку, а меткими выстрелами сбивать верхние снасти, дабы лишить противника возможности управлять парусами, вызывать у него замешательство и беспорядок.

С началом лета эскадры из Копенгагена, Кронштадта и Ревеля направились к шведским берегам, чтобы там, соединившись, добить противника.

К этому времени сухопутные войска генерала Михельсона вторглись в пределы Финляндии, завязали бои со шведской пехотой. Тут русским помогли... турки, с которыми шведы никогда не встречались. Турецкие матросы набирались на флот обычно из числа стамбульских лодочников — каикчи. Они прекрасно управляли парусом, ладно действовали у орудий. Князь Потёмкин-Таврический, овладев Очаковом, взял в плен целую флотилию и отправил турецких моряков в Петербург. Императрица за недостатком людей послала их на гребной флот действовать против шведов. Они и на русской службе были одеты по-своему — небольшая чалма, короткая, подпоясанная кушаком куртка, шаровары до колен, башмаки на босу ногу. Уж никак не смахивали они на «плавающую толпу», а показали свою храбрость и под российскими знамёнами. По окончании удачных сражений всем нижним чинам из русских выдавали медали, а туркам вместо них — по серебряному рублю. Это небрежение обидело их, они тоже хотели знаков отличия. Тогда Екатерина II приказала на Монетном дворе отчеканить из серебра «челенги» в виде пера с надписью: «За храбрость». Их турки носили на чалмах.

Командующий объединённой эскадрой Василий Яковлевич Чичагов — кроткий нравом, добродушный и глубоко верующий человек, энергией и предприимчивостью не отличался, боевыми качествами не обладал. Когда 15 июля 1789 года русская эскадра встретилась со шведской вблизи острова Эланд, Чичагов не навалился с ходу на противника, что было бы крайне выгодно при попутном ветре, а принялся маневрировать, стремясь занять удобную позицию «под ветром». Шведы тоже поначалу осторожничали и не выказывали воинственных намерений. В конце концов после долгих лисьих петляний они открыли пальбу с дальней дистанции, но на сближение не решились. Часа два русская и шведская эскадры медленно двигались параллельными курсами на удалении трёх миль, настороженно следуя друг за другом. Назначенный в авангард Муловский на «Мстиславе» негодовал:

   — Будь моя воля, я бы сблизился со шведом на пистолетный выстрел! А так неужто разойдёмся, не разрядив орудий?!

Внезапно шведские корабли стали подворачивать к русскому авангарду, открыли беглый огонь. В ответ ударили пушки «Мстислава». Тут и броситься бы на неприятеля всей эскадрой. Но напрасно наводил Муловский подзорную трубу на корабль под адмиральским флагом, ждал сигнала к началу баталии. Чичагов медлил, хотя уже второй час шла артиллерийская дуэль. На верёвочную сеть, натянутую над шканцами «Мстислава», сыпались куски дерева от мачт и рей, обрывки такелажа и парусины, уже убило двоих матросов и шестнадцать ранило.

   — Неужели не видят нашего бедственного положения? Почему не поспешают на помощь? — кричал капитан, почерневший от пороховой гари.

   — А швед-то, кажись, отступает! — воскликнул один из офицеров, показывая рукой в сторону неприятельского флагмана.

И впрямь, на грот-мачте адмиральского шведского корабля появился сигнал, приказывающий начать отход.

   — Эх, уйдут безнаказанно! — с досадой вскричал Муловский.

Вражеское ядро в это мгновение с хряком врезалось в фок. Мачта согнулась, разрывая канаты, повалилась в море. Матросы начали рубить снасти, хотели скорей освободиться от этого бремени: фок-мачта за бортом гасила ход и мешала управлению.

Второе ядро угодило в настил шканцев, срикошетило и ударило капитана в бок. Григорий Иванович в горячке подумал, что потерял ногу, не заметил, как раскалённый чугун разворотил внутренности, раздробил тазобедренную кость. Подбежавший лекарь ничего уже поделать не мог. По дрожавшим и побелевшим лицам эскулапа и офицеров Муловский понял — пришёл конец. Он мечтал совершить кругосветное плавание, собирался бить турка в Архипелаге, по возвращении из похода хотел жениться на любимой девушке из рода Чернышевых, но судьба распорядилась по-своему. Уже простившись с жизнью, едва найдя силы приподняться на локте, он передал лекарю последнюю волю — чтоб графиня Екатерина Павловна Чернышева не оставила его домашних в Кронштадте, а невесте сказать, что он любил её до самого конца. В день смерти у Эланда ему шёл двадцать девятый год...

Ивану Крузенштерну довелось отличиться на «Мстиславе» в следующем, 1790 году.

Шведы ещё надеялись повернуть колесо фортуны в свою сторону. Ранней весной два фрегата совершили воровской налёт на русский порт Рогервик неподалёку от Ревеля. Солдаты десанта заклепали брошенные на батареях крепостные орудия, сожгли флотские магазины, вызвали немалый переполох в среде успокоившихся было русских начальников. Приехавший из столицы адмирал Чичагов понял, что шведы вознамерились разбить поодиночке ревельскую и кронштадтскую эскадры, затем высадить десант с попыткой захватить Петербург. Сил для этого они накопили достаточно. Шведский флот — более двадцати вымпелов — обложил ревельский рейд. Не имея возможности выйти в море и вступить в бой под парусами, Чичагов распорядился расположить корабли на якорях возле гавани, поставить их под прикрытие береговых батарей.

Диспозиция оказалась правильной. Командам шведских кораблей приходилось разделять усилия: и парусами управлять, и стрельбу вести. Русские же суда стояли на якоре, и их пушки были пристреляны. Самые дерзкие линейные гиганты «Принц Карл» и «София-Магдалена», желая поскорее разделаться с московитами, приблизились чуть ли не на ружейный выстрел. Русские пушкари выждали некоторое время и дали такой разящий залп, что на «Принце» снесли грот- и фок-стеньги, сбили мачту и на «Магдалене». От неминуемой гибели спасла этот корабль хитрость капитана. Он укрылся за неподвижно стоявшим «Принцем», на единственно уцелевшей бизань-мачте которого уже трепыхался сигнал капитуляции, развернулся и медленно ушёл в открытое море.

После неудачи под Ревелем шведы попытались расправиться с кронштадтской эскадрой. Однако им и тут не повезло. Потеряв ещё один корабль, они укрылись в Выборгской бухте. Чичагов отдал приказ блокировать бухту, но опрометчиво разделил эскадру на три отряда, направив их в разные концы шхер. Одним отрядом командовал контр-адмирал Повалишин, другим — командор генерал-майорского чина Ханыков, третьим — капитан II ранга Шишков, находившийся при адмиральском флагмане.

4

Начавшаяся новая кампания расставила отроков семейства Беллинсгаузенов по своим кормушкам. Дяде Фердинанду удалось сбыть племянников Александра и Германа и своего оболтуса Конрада в Сухопутный шляхетский корпус на казённое иждивение. Фабиана же туда не приняли по причине малолетства. Да он и сам не стремился. Он упросил дядюшку отослать его в Лахетагузе, чтоб лето там прокоротать, а к осени попытать счастья обосноваться в Морском кадетском корпусе.

Юри, Эме и Аго встретили Фабиана как родного. Каждый радость выказал по-своему. Юри корявыми пальцами ухватил за шею, покатал у мальчика хрящички, слабенькие, как у молочного поросёнка, и только крякнул. Эме заохала, запричитала:

   — Тебя нетто не кормили? Чисто стеклярус.

Аго подмигнул:

   — Вечером кимбу покажу, не узнаешь!

   — К шведу махнём? — не столько к Аго, сколько к Юри обратился Фабиан.

   — Эк! — издал удивлённый звук Юри. — Со шведами война. Повесят как шпионов и не перекрестятся.

Война погромыхивала на северо-востоке Балтики. К Эзелю разве какой корвет посыльный приблудит. А вот за островом Муху промысел складывался удачный. Конечно, если и ветер подгадает, и какая-нибудь баталия случится, и чайки до отвала нажрутся оглушённой рыбы, что взлетать не смогут. Тут наши промышленники и брали рыбу. Ветер нагонял убойную в невода, поверху расставленные. Которая шевелилась — в бочки на засол шла. Которая припахивать начинала — годилась на муку для клея и удобрений или на жир после выжимки. Пойема Юри дрейфовала с одного конца невода, кимба Аго держала Другой конец, так за день набирали трюм под завязку. Разумеется, близко к бою не подходили. Иначе какой-нибудь путанник или резвец бухнет из орудия — и пускай пузыри.

Сельдь, треску, окуня, салаку сдавали по хорошей цене в провиантские флотские склады-магазины. Остальное в коптильню и давильню шло, где Эме крутилась, заготавливалось впрок.

В дни, когда военные действия затихали, опускали сети поглубже. Если уловы не удавались, то чинили снасть, судёнышки подлатывали. На кимбу Аго грот поставил, а от него косую добавочную рею на подвижной оси для большей парусности и лучшей управляемости. Ходила она разве что не против ветра, а так летала на всех галсах, как ласточка.

И вот её-то, на счастье дивное, как в сказке писанное, узрел однажды в подзорную трубу командор генерал-майорского чина Пётр Иванович Ханыков. Его отряд стерёг шведа, спрятавшегося в шхеры у Выборгской бухты.

   — Экий «летучий голландец»! — воскликнул он удивлённо. — Кто таков?

Офицеры навели свои окуляры, пожали плечами.

   — Не иначе как швед-вестовой или дозорный, — предположил кто-то.

   — Поймать и доставить!

Легко сказать, а на чём? Ветерок едва порхает — почти штиль. Вызвались охотники, спустили малый ялик, налегли на вёсла. Не тут-то было. Выбросил Фабиан боковой парус и прибавил ход. Думал, шведы погнались. Обогнул кругом, дразнясь, и чуть ли не встречать ветра пошёл, взяв направление к своему острову. Тот, кто на руле сидел, в трубу закричал что-то.

   — Вроде русский, — прошептал Аго.

   — Всё равно выпорют, не шатайтесь в боевой зоне, — ответил Фабиан, но скорость сбавил, пошёл наискосок.

Через полчаса игры вперегонки с ялика всё же донеслось моляще отчётливое:

   — Да остановитесь же, окаянные! Ей-бо, не тронем!

Ну, тогда если и порка предстоит, не обидно будет — от своих можно и потерпеть. Фабиан проделал искусный манёвр, пристал под бок линейной громады, дерзко крикнул:

   — Вас ист лёос (Чего надо)?

Тут два крюка-якоря с бортов сорвались и заарканили кимбу, подхватили и вознесли по воздусям на палубу. Мальцов выволокли за шиворот на шканец командирский, представили перед худющим великаном с длинным, как у лошади, лицом и низким, сильно покатым лбом, на котором вздорно и как-то боком торчал пегий парик.

   — Чьи будете? — раскидистым басом вопросил командир, переводя свирепый глаз с одного на другого, пытаясь угадать заводилу.

Фабиан плохо понимал русский, но по тону догадался, чего хочет долговязый. Он бесстрашно выступил вперёд:

   — Беллинсгаузен, а это мой матрос Аго Рангопль.

   — Ты-то по-русски не разумеешь? — удивился командир и перешёл на немецкий: — Не отрок ли прапора Фердинанда с Эзеля?

   — Племянник.

   — А отец где?

   — Помер.

   — Сирота, выходит?

   — Какой же сирота?! — поджал губы обидчиво Фабиан. — Я сам не маленький.

   — Цыц! Спесив как бесёнок.

Фабиан подобрался, понял, что предстал перед чином немалым.

   — Эзель-то неблизкий свет. Почему здесь шлялись?

   — Ежели баталия, рыбу соберём, пока не утонула и чайки не съели.

   — Шведов видели? Грамоту разбираешь?

Кто-то из офицеров раскатал по столу карту.

Фабиан глянул на солнце, развернул лист нордом вверх и на акватории и на карте обозначились знакомые острова, проливы, отдельные утёсы.

   — Полагаю, они здесь сидят, — положил Фабиан руку на северо-западную оконечность залива.

Офицеры и капитан лукаво переглянулись.

   — Это нам и без тебя ведомо.

   — А ежели доподлинно разузнать хотите, можно вот этой протокой проскочить, — не замечая усмешек, проговорил Фабиан.

   — Тут шлюпка не пройдёт.

   — Зато кимба проскользнёт.

   — А ведь малый прав! — воскликнул самый молодой из офицеров, мичман, видно.

   — Пётр Иванович, может, и вправду на кимбе дозор учинить? — подал голос офицер постарше, лейтенант, такой же высокий, худой, с узким, клиновидным подбородком.

   — Ветер всё равно слаб, стоим без дела, — как бы про себя пустился в рассуждение капитан и скосил глаз на Фабиана. — Твой чухонец справится?

   — Что он, что я, — быстро ответил Фабиан, уже догадавшись о плане, рождённом в голове главного.

   — Тогда сделаем так. С чухонцем Пётр Рожнов пойдёт, а ты в залог здесь останешься, чтоб вместе не сбегли.

Фабиан, видать, лошадинолицему приглянулся, пошутить изволил.

Кимбу спустили на воду, с марса дозорный видел, как она вбежала в протоку и там потерялась за островками да утёсами шхерными.

Вестовой доставил из камбуза чай, крендель с маком. Угощая, капитан спросил:

   — Тебе какой годик пошёл?

   — Десятый.

   — И неуч всё?

   — В Аренсбурге высшую начальную закончил.

   — Куда определяться хочешь?

   — Знамо, в Морской кадетский.

   — Это по-нашему, раз туда метишь; — одобрил капитан, высекая огнивом искру, чтобы затлел трут и зажёг табак в трубке. — Парень, гляжу, сметливый. По морскому делу что знаешь?

   — Так книжек-то где взять?!

   — Кни-и-жек... — протянул капитан. — А самому приучаться? Наблюдай за всем пространством морским и небесным, высматривая разные явления, сопоставляй. Голова ж у тебя, не репа. Но перво-наперво русский учи!

Через некоторое время кимба вернулась. Рожнов доложил, что шведы стоят под прикрытием береговых батарей. Врасплох с моря не достать.

   — Ну, ребятки, теперь вам делать нечего, поспешайте домой. Неблизок путь. А ты, отрок Беллинсгаузен, ежели не раздумаешь в Корпус поступать, пади в ноги самому Ивану Логиновичу Голенищеву-Кутузову. Велик человек, а иной раз и букашку приметит. Скажи, хлопочет, мол, Пётр Иванович Ханыков и низко кланяется его сиятельству...

Право слово, скуповат всё же был Пётр Иванович: помявшись и помаявшись, но одарил Фабиана книгою, за которую три с полтиной медью платил. Она называлась по тогдашней моде пространно, с единого вдоха не выговоришь: «Письмовник, содержащий в себе науку российского языка, со многим присовокуплением разного учебного и полезно-забавного вещесловия...»

В ней умещался и «Краткий повестной летописец», грамматика и собрание русских пословиц и поговорок, далее — множество «кратких замысловатых повестей»: анекдотов, шуток, исторических происшествий, загадок, описаний разных народов. В следующих «присовокуплениях»: древние изречения, диалоги, сборник лирических стихов, песен, басен, загадок в стихотворной форме, разнообразные сведения о «науках и художествах». В конце книги помещался «Словарь разноязычный, или толкователь еврейских, греческих, латинских, немецких, французских и прочих иноземных, употребляемых в русском языке, и некоторых славянских слов...».

Не тремя с полтиною медью одарил Пётр Иванович Ханыков отрока, а целым состоянием, которым кормился Фабиан, в будущем полный адмирал и кавалер всех мыслимых орденов Фаддей Фаддеевич Беллинсгаузен, всю свою долгую и славную жизнь.

Но тогда, когда отошла кимба-ялик от корабля и понеслась к Эзелю, русские моряки, хоть и не по своей вине, а исключительно из-за неуклюжей пассивности командующего эскадрой Василия Яковлевича Чичагова, можно сказать, изрядно опростоволосились. Надо было не делить эскадру на три отряда и сторожить шведов по разным проливам, а вести отважную разведку малыми и юркими судами, чтобы при обнаружении отхода неприятеля всеми силами разом покончить с непрошенными гостями. Ну, да привыкли мы после драки кулаками махать. «Кабы да абы», — а им подфартило.

За месяц штилевой погоды шведы привели в порядок свои повреждённые корабли. Тут задул благоприятный для них восточный ветер. Свой прорыв из Выборгской бухты осуществили они дерзко и умно. Заботясь о наименьших потерях, сначала распустили только верхние паруса, попрятав остальных матросов в трюмы. Всей армадой они навалились на малый отряд Повалишина. Русские корабли успели сделать только один-два залпа. Миновав опасную зону, шведы распустили все паруса и устремились к морскому простору. Наш флот пустился догонять, да скоро отстал...

Лишь находчивый «Мстислав», где вместо убитого Муловского капитаном был назначен командор Биллоу, преуспел. Отличаясь резвым ходом, «Мстислав» стал нагонять шведский корабль с контр-адмиральским флагом. Рядом с ним держалась небольшая шхуна, которая, заметив погоню, ушла к берегу. На неё никто не обратил взора, сосредоточив внимание на линейном корабле.

   — Да это же «София-Магдалена»! — воскликнул Крузенштерн, стоявший у носовых орудий.