Смерть как улика

– Прошу прощения?

Алена сжимает кулаки, в ярости глядя на Марину. Ей сейчас обязательно надо выплеснуть на кого-то свою ярость и унижение – ведь Райкин крик, как пить дать, слышали все. А если еще есть какие-то фотографии, и все их уже видели, и эта дрянь тоже видела…

– Что уставилась? Готовься на вылет, московская знаменитость!

– Алена Вячеславовна, не вы меня принимали на работу, и я вам непосредственно не подчиняюсь, так что решать эти вещи тоже не вам. А кричать будете дома, на супруга, если вам угодно покричать. Если это все, то вот протокол, изучите его и…

Пощечина обожгла лицо Марины, кровь брызнула из носа. Кто-то вскрикнул – на пороге стоит Оксана, из коридора смотрит, раскрыв рот, Юлька – секретарша шефа. Второй удар пришелся Марине через все лицо – Алена ухватила со стола длинную пластиковую линейку. Марина пытается уклониться, но она сидит, а Алена стоит, и кровь заливает Марине лицо.

– Что здесь происходит?!

Голос Краснова, коммерческого директора, гремит над головой, и удары прекращают сыпаться.

– Алена, ты что, умом тронулась?

– Максим Юрьевич, Марина ничего такого ей не сказала, совсем ничего! – Оксана уже рядом, с мокрыми салфетками в дрожащих руках. – Я все видела! Мы обе видели!

Маринино лицо пылает. Никогда никто не смел прикоснуться к ней так. И тут – вздорная баба. Вдруг. Мокрая салфетка касается ее лица – Оксана осторожно вытирает кровь, но блузка испорчена. Марина видит, как коридор наполняется людьми – Витькино лицо, бледное до синевы, Раина с блестящими от любопытства глазами, Блаженков, начальник отдела сбыта, и все они теперь в курсе произошедшего, и Марине это невыносимо, но она сдерживает слезы.

– Алена, тебе многое придется сейчас объяснить.

Максим Юрьевич, высокий, очень крупный пятидесятилетний мужчина, холодно смотрит на собравшихся и протягивает Марине платок – белоснежный, отглаженный.

– Вот, возьмите, приведите себя в порядок. У вас есть сменная одежда?

– Да, в багажнике есть. – Марина уже взяла себя в руки. – Заявление я подам к концу дня. Надеюсь, две недели вы меня отрабатывать не заставите, учитывая все вот это.

– Как раз этого я хотел бы избежать. Алена, нужно поговорить.

– Дайте мне минуту.

Ни на кого не глядя, бледная от бешенства, Алена открыла свой кабинет и вошла, хлопнув дверью. Через секунду послышался звук падающего тела.

– Да что сегодня, взбесились все?! – Максим Юрьевич открывает дверь, и общий вздох восторженного ужаса совпадает с падением еще одного тела.

На полу кабинета лежит Алена, ее лицо приобрело синюшный оттенок. Максим Юрьевич упал на пороге.

– Отойдите все! – Марина хватает коммерческого за ногу. – Да помогите же мне кто-нибудь, он еще, возможно, жив! Дверь не трогайте!

Витек уже рядом, и вместе они выволакивают обмякшее тело Краснова в коридор.

– Полицию надо вызвать и «Скорую». – Марина щупает пульс лежащего. – Жив, парами надышался.

– Парами? Какими парами? – Витек тревожно заглядывает ей в лицо.

– Цианид, Вить. Кто-то обработал дверную ручку, ту, что изнутри, цианидом. Может, синильной кислотой.

– Откуда ты знаешь?

– Запах.

– Я не чувствую никакого запаха.

– Потому что далеко не все люди имеют в носу рецепторы, способные улавливать запах цианида. У меня они есть.

– Полиция едет уже. – Оксана, запыхавшись, докладывает собравшимся. – Ой, смотрите, он приходит в себя!

Максим Юрьевич открывает глаза и пытается подняться. Оксана помогает ему сесть.

– Что?..

– Сейчас будет «Скорая», Максим Юрьевич. – Витек подает ему стакан воды. – Марин, куда ты?

– Пойду достану из багажника свитер – блузка-то испорчена.

– Ты хоть шубу надень…

– А, обойдусь.

Лицо Марины горит, а ссадины, кажется, вспухли. Морозный воздух освежает ее, она бежит к машине, достает из багажника свитер и, забравшись в салон, переодевается. Ей совсем не хочется возвращаться, здесь, на заднем сиденье, Риткины игрушки, и она берет в руки серую мягкую мышку, прижимает к лицу – слезы, которым она не позволила пролиться на людях, текут и впитываются в мышь, пахнущую Риткиными конфетами и еще чем-то домашним. В зеркало заднего вида Марина видит свое распухшее от ударов лицо, заплаканные глаза, покрасневший нос. С иконки, прилепленной над панелью управления, на нее глядит лик Матроны Московской. Марина накрывает ее ладонью. Когда-то Матронушка спасла ее, их с Риткой, но сколько можно? Да только что ж делать, если больше никого нет, кто мог бы помочь…

– Надо идти.

Шлагбаум поднимается, полицейская машина въезжает на территорию. Марина вздыхает – впереди длинный день, и день этот будет тяжелым и неприятным. Надо позвонить, чтобы Ленка забрала Ритку из школы. Марина выуживает из кармана юбки телефон и набирает знакомый номер.

* * *

– И вы утверждаете, что в кабинет не входили.

– Я уже сказала – не входила, да и незачем, я и так знала, что она вышла и не возвращалась.

– Вы могли слушать музыку и не услышать.

– Я не слушаю музыку на работе. У меня даже колонок нет, и опция звука отключена. К тому же никакая музыка не заглушила бы то, как она всякий раз хлопала дверью, хоть у кого спросите.

– Здесь, похоже, убитую недолюбливали. Не хотите объяснить почему?

Марина устало смотрит на своего мучителя. Молодой, очень симпатичный мужик, коротко стриженные темные волосы, темные брови – и глубоко посаженные большие зеленые глаза. В другой раз она бы полюбовалась им – и фигура ей понравилась, и вообще… Но сейчас этот парень ищет, на кого бы повесить убийство, и если он вытащит на свет московскую историю, то другого подозреваемого ему и не надо.

– Она любила досаждать людям.

– Можно конкретнее?

– Ну как тут еще конкретнее? Ей нравилось донимать окружающих, доводить их до слез, держать в постоянном напряжении. У нас дня не проходило, чтобы кто-то не рыдал, вылетев из ее кабинета. Она запросто могла уволить, и шеф не возражал.

– Почему?

– Не знаю.

Не говорить же, что он просто отдал ей фирму, а сам наслаждался жизнью? Приносит прибыль, и ладно, а что там с сотрудниками, неважно. Марина понимает, что ей нужно выглядеть хотя бы удрученной, но она не может. Ничто на свете не заставит ее скорбеть о кончине Алены Голощаповой, мерзкой гадины, отравляющей жизнь всем вокруг. А теперь кто-то отравил жизнь ей самой. Марина едва сдерживается, чтобы не засмеяться над собственным каламбуром.

– Мне рассказали, что сегодня произошло между вами и убитой.

– Ну, еще бы. Она здорово сорвалась.

– У вас были неприязненные отношения?

– У нее со всеми без исключения были неприязненные отношения.

Кроме шефа, конечно. Марина морщится, вспоминая фотографии в компьютере. Гадость какая… Как мог шеф, молодой неглупый мужик, повестись на такую клячу – притом что у него есть Элеонора, красивая и подчеркнуто элегантная Элеонора!

– И в чем это выражалось?

– Послушайте, я совершенно не хочу пересказывать вам все местные сплетни. Но то, что я видела и слышала здесь, говорит об одном: Голощапова планомерно изводила всех, до кого могла дотянуться, и была в этом весьма изобретательна. А могла и уволить, причем с такими рекомендациями, что, сами понимаете…

– Зачем она это делала?

– Да бог ее знает, зачем. Таким уж она была человеком, понимаете? Ей это все вроде как удовольствие доставляло.

– А вы давно здесь?

– Скоро год, и столько же активно ищу новое место. Но пока не нашла, оплата не подходит…

– А здесь?

– А здесь платят неплохо, но есть издержки в виде Алены.

– Уже нет.

– И то правда, уже нет. – Марина смотрит полицейскому прямо в глаза. – Я знаю, как это выглядит. Мотив есть у каждого, у меня тоже. Но я этого не делала.

– Разберемся. Можете идти.

Марина идет к себе – ее кабинет когда-то переоборудовали из кладовой, вверху – небольшое окошко, стол с компьютером, два стула, узенький шкафчик для верхней одежды и полки с документами – вот и вся обстановка. Но кабинет, по крайней мере, отдельный – и Марина может не видеть ни шефа, ни сотрудников, ни Алену. Марина понимает, что радоваться чужой смерти нехорошо – но ничего не может поделать. Только сейчас она поняла, что именно позволила с собой проделать – понемногу, потихоньку, но Алена превратила ее в дрожащее от страха существо. И это не был страх смерти, или неизлечимой болезни, или потери близкого – это всего лишь был страх увольнения, потери работы. Работа означала для них с Риткой возможность вести нормальную жизнь. И Алена это поняла, очень быстро поняла – она умела находить уязвимые места, ее злонаблюдательный ум был заточен на это. И теперь ее нет, и это хорошо.

– Ничего. Продам машину, куплю какую-нибудь попроще, а там видно будет.

Решение уволиться пришло как бы само собой. Неважно, что Алены больше нет – Марина знает, что ей будет невыносимо приходить сюда и всякий раз вспоминать, сколько раз она плакала в этом кабинете, дрожащими руками набирая какой-то документ, и что бутылочка с успокоительными каплями в ее столе – уже шестая за год, учитывая, что она сама их никогда не пила. Ей неприятно будет видеть шефа, который допустил все это, и сотрудников, которые, как и она сама, позволили злобной мрази вертеть их жизнями – просто из боязни потерять работу. А главное, Марина ненавидела то, чем занималась в «Эллоре», ведь в Москве она делала интересное, нужное дело, складывая пазлы чужих жизней, мотивов и поступков, а здесь просто рутина, бумажки.

– Интересно, кто же это мог ее отравить?

Марина достает из ящика остаток бургера и принимается за еду – еда успокаивает ее, привычка заедать стресс слишком стойкая, чтобы сейчас ее контролировать, да и надо ли? Итак, насчет того, кто это мог сделать. Марина хмыкает – на первый взгляд кто угодно мог! И она сама тоже могла – теоретически. Но если вдуматься, то чтобы совершить такое дело, одного мотива мало.

Итак, у кого был мотив? Ну, самый очевидный мотив, конечно, у Элеоноры – но знала ли она о связи шефа с Аленой? Могла и не знать. А если знала, то как осуществила убийство? Марина вздыхает – да любой мог подкрасться к кабинету, осторожно приоткрыть дверь и намазать внутреннюю ручку ядом. Двери в кабинеты открываются и закрываются бесшумно, это Алена всякий раз гремела и хлопала, а если тихонько, то и не слышно, Марина сама много раз так пробиралась в свой кабинет – чтобы не услышала Алена.

– Не понимаю, как я могла это позволить ей?

Марина прикончила бургер и, захватив чашку, вышла в столовую. Это большое светлое помещение с круглыми столиками и стульями, здесь есть микроволновка, холодильник, кофейный автомат, кулер с водой и кипятком. Вставив купюры в приемник, Марина один за другим берет в автомате стаканчики с горячим шоколадом и выливает их в свою большую чашку.

– Кофе тут как?

Это давешний полицейский.

– Кофе гадкий, а горячий шоколад пить можно.

– А, была не была… Без кофе совсем туго.

Он вставляет купюры в приемник, а Марина не знает, как ей поступить – не то уйти, не то продолжить разговор, и отчего-то сразу вспоминает, что ее лицо пару часов назад пострадало, машинально касается вспухшего следа от линейки, тянущегося от глаза к подбородку.

– Да, отделала она вас знатно.

Марина понимает, что плакать не надо бы – но напряжение сказывается, да и обида еще свежа, и слезы сами катятся по ее щекам, а полицейский подает ей салфетку.

– Ну, не надо… Я не хотел. Оно сойдет через пару дней, и следа не останется.

– Останется. Его не будет видно – но внутри рубец остается надолго, а то и навсегда.

– Надо успокоиться. Идемте в ваш кабинет, посидим, побеседуем.

Соседняя дверь покрыта черным порошком, там суетятся люди, что-то фотографируют, труп уже унесли, и на полу виден только контур.

– Тесновато тут у вас.

– Ага. Угощайтесь вот, конфетки есть к кофе.

– Спасибо. А вы обедать не ходите?

– С сотрудниками? Нет, конечно. Обедаю здесь.

– А почему?

– Так как-то вышло. Они обедают отделами, а я же одна, вот и не сложилось с самого начала.

Ну как объяснить этому красивому мужику, что люди, которым она доверяла и которых считала своими друзьями, предали ее и с деловитыми лицами объяснили, что, дескать, время такое, человек человеку волк, не ты – так тебя. Невозможно объяснить, и доверять никому невозможно.

– Это же цианид, да?

– Да. Кто-то смешал синильную кислоту с кремом для рук – благо на фирме, торгующей косметическими средствами, его полно – и намазал изнутри ручку двери, а также обработал чашку убитой. Синильная кислота очень летучая, она наполнила помещение ядовитыми парами, от чего Голощапова, войдя в кабинет, почти сразу потеряла сознание – но она успела взяться за ручку двери, и это уж довершило дело. Хотя, возможно, хватило бы и одних паров, но убийца действовал наверняка. Не знаете, кто бы это мог быть, Марина Анатольевна?

Марине эти игры давно знакомы, ну ничего нового не могут придумать!

– Простите, как вас зовут, я запамятовала.

– Реутов Денис Петрович, следователь прокуратуры.

– Ага, спасибо. Так вот, Денис Петрович, я и сама об этом думала. Алена многим досаждала, и многие из-за нее лишились работы, заработанных денег – она регулярно недоплачивала торговым, и складские работники от нее страдали, и завгар с логистом, и мне, грешной, тоже доставалось, но чтобы убить, да еще таким экзотическим способом, – это нет.

– Но кто-то это сделал.