Она показала дорогу к другому ресторану, мимо которого Ялда и раньше проходила не один раз — только они не воспользовались парадным входом, а свернули в извилистый коридор, расположенный за кухней. Туллия обменялась громкими приветствиями с женщиной, которую Ялда мельком увидела за работой, а затем они пошли дальше по коридору, пока не добрались до темного лестничного пролета. Ялде потребовалось какое-то время, чтобы сориентироваться; лестница вела обратно на второй этаж, который располагался над рестораном.
«А твои подруги едят отдельно?» Ялда чувствовала нарастающее недоумение и даже немного встревожилась; почему они вот так крадутся в темноте?
Туллия задержалась на ступеньках. «Это место, где можно свободно говорить, не беспокоясь о том, кто может тебя услышать», — объяснила она. — «Мы называем его „Клуб Соло“, хотя настоящих соло среди нас не так уж много. Некоторые из нас пережили своих ко, другие от них сбежали, а кто-то просто подумывает о разрыве».
Ялда уже слышала о беглянках — и в принципе всецело одобряла их выбор. Но совсем другое дело — узнать, что всего в нескольких поступях от нее, наверху вот этой самой лестницы приютилась целая радикальная клика.
Она сказала: «Если городская полиция…»
«Полиция сюда не придет», — заверила ее Туллия. — «Мы следим за тем, чтобы им было выгоднее держаться в стороне».
Ялда успокоилась. Она редко заводила дружбу с женщинами, которых встречала в Зевгме, и отчасти это объяснялось разницей в их ожиданиях по сравнению с самой Ялдой. Теперь же у нее, наконец-то, появился шанс познакомиться с теми немногими женщинами, жизнь которых не вращалась вокруг неминуемой перспективы деторождения. Насколько же трусливой надо быть, чтобы отказаться от такой возможности только лишь из-за того, что некоторые из них живут по другую сторону закона?
Она сказала: «Я бы хотела познакомится с твоими подругами».
Хотя на лестнице было темно, комната, которую они увидели, пройдя через открывшуюся завесу, была освещена так же ярко, как и ресторан на первом этаже. Люди не ютились за ширмой, нашептывая друг другу всякие крамольные идеи; они просто сидели на полу небольшими группами, сгрудившись вокруг ламп и тарелок; они беседовали, жужжали и щебетали, как студенты в университетской столовой.
Среди них была группа из трех женщин; она из них обернулась и окликнула Туллию. Когда они подошли, Туллия познакомила их с Ялдой.
«Дария, Антония, Лидия: это Ялда. Мы встретились всего несколько курантов назад, но вам стоит с ней познакомиться: она увлекается великими тайнами оптики».
«Добро пожаловать», — сказала Дария. На груди у нее была изображена какая-то диаграмма, но Ялда не смогла разобраться в ней с первого взгляда.
Когда они сели, Туллия спросила Дарию о рисунке.
«Я просто рассказывала о западной кустарниковой полевке», — объяснила Дария. — «Первые полгода своей жизни новорожденные нуждаются в уходе, однако стерильных опекунов у них нет; поэтому одна из особей выводка задерживает собственное размножение на один сезон. Если самка дает раннее потомство, то о ее детенышах заботится тетушка с более поздним сроком репродукции; если же детеныши рождаются у более зрелой самки, сестра которой принесла потомство раньше, то о новорожденных заботится двоюродная сестра, у которой срок репродукции наступает позже».
Теперь Ялда поняла, что именно было изображено на диаграмме; наклонные линии, идущие сверху вниз, обозначали жизнь каждой мыши, пунктиром был отмечен период, в течение которого новорожденные животные нуждались в заботе взрослых, а надписи указывали, кто из родственников брал на себя обязанности опекуна. «Самки с поздним размножением ухаживают за двумя, а иногда и за четырьмя детенышами», — заметила она. — «При этом они всегда ухаживают за своими племянницами, а если их собственная мать принесла потомство в молодом возрасте, то им помимо прочего приходится заботиться о своих двоюродных сестрах. Не очень-то справедливо».
Дария была приятно удивлена. «А матери, которое приносят потомство в молодом возрасте, между прочим, живут вдвое меньше остальных — конечно, это несправедливо! Но у природы во всем ее многообразии все-таки стоит поучиться — в надежде на то, что однажды мы сможем позаимствовать у нее подходящие детали и собрать из них что-нибудь получше».
Прежде, чем Ялда успела спросить, как можно
«Сомневаюсь, что этого можно добиться одной только химией», — ответила Дария. — «У мужчин, скорее всего, нет латентной способности к деторождению — во всяком случае ни у одного из наших ближайших родственников опекуны потомства не дают. Даже когда детеныши нуждаются не столько в обучении, сколько в физической защите — а опекуны соответственно имеют крупные размеры — закономерность остается неизменной: либо размножение, либо забота о потомстве, но не то и другое одновременно. Полевки — это, конечно, любопытное исключение, но в плане родства мы от них довольно далеки».
Дария разгладила рисунок, и разговор перешел на более приземленные темы. Слушая, как женщины рассказывают о злоключениях прошедшего дня, Ялда чуть больше узнала о круге друзей Туллии. Дария преподавала медицину в университете; Лидия работала на заводе, производящем краску, а Антония торговала лампами на рынке.
«Как насчет сыграть в шесть костей?» — предложила Лидия.
«Я — за», — ответила Дария. Другие ее поддержали.
«Я не знаю правил», — призналась Ялда.
Лидия достала из кармана пригоршню маленьких костей кубической формы. «Вначале у каждой из нас по шесть костей; каждая сторона пронумерована красным или синим числом от 1 до 3». Она дала один кубик Ялде, чтобы та его рассмотрела. «Когда ты делаешь бросок, количество очков определяется суммой синих граней за вычетом суммы красных. Есть несколько простых правил, которые определяют, сколько костей у тебя
«Затем мы ходим по очереди. Каждый игрок может изменить выпавшие очки на одной из своих костей — при условии, что собственную замену он сможет уравновесить аналогичной заменой у одного из противников. Например, я могу заменить свою
«А кто побеждает?» — спросила Ялда.
«Игрок, который первым наберет гросс или получит наибольшее количество очков по итогам игры — после того, как все сделают по шесть дюжин ходов».
«А правила насчет количества костей…»
«Ты быстро разберешься по ходу», — пообещала Лидия.
На самом же деле понимание происходящего пришло к Ялде только спустя три игры. Первые две выиграла Лидия, третью — Дария.
После четвертой игры, в которой снова победила Лидия, Антония извинилась и собралась уходить.
«Мой ко думает, что я доставляю заказ», — сказала она. — «Но он знает, что последняя доставка должна закончиться к этому часу — в крайнем случае, немного позже, — так что мне лучше не испытывать судьбу».
Когда Антония ушла, Ялда с мрачным видом спросила: «И как люди с этим мирятся?» Какие бы насмешки и унижения ни довелось испытать самой Ялде, она, по крайней мере, была свободным человеком.
«Однажды все изменится», — сказала Лидия. — «Как только женщины получат места в городском Совете, мы сможем начать работу по запрету принудительного возвращения».
«Женщины в Совете?» — идея показалась Ялде совершенно нереальной. — «У какой же женщины найдется столько денег?»
Туллия указала на женщину, которая сидела в дальней половине комнаты. «
«Я думаю, все это произойдет уже на нашем веку», — уверенно заявила Лидия. — «В нашем городе есть дюжина богатых женщин, которые ставят перед собой те же цели. Во-первых, узаконить беглянство. Во-вторых, узаконить холин».
«Что такое холин?» Лидия упоминала о нем уже второй раз, но прежде Ялде не доводилось где-либо слышать это слово.
На мгновение наступила тишина, а потом Дария сказала: «Туллия, я знаю, что ты встретила ее только сегодня вечером, поэтому нисколько тебя не виню. Но если даже образованная женщина в Зевгме не знает, что такое холин, то на что надеяться тем, кто живет в какой-нибудь глухомани?»
Ялда была озадачена. «Лидия говорила, что это какой-то препарат, но что он лечит? Я чувствую себя вполне здоровой с тех пор, как переехала в Зевгму; может быть, поэтому я о нем и не слышала».
«Холин препятствует размножению», — объяснила Дария. — «Сколько тебе лет?»
«Двенадцать. Только что исполнилось двенадцать».
«Тогда тебе нужно его принимать».
«Но…» Ялда предпочитала не обсуждать эти вопросы с другими людьми, однако в сложившихся обстоятельствах подобная скромность была ни к чему. «У меня нет ко», — призналась она. — «Я соло. Я не ищу супруга. Так зачем мне нужен препарат, который сдерживает размножение?»
«Ни у кого из нас нет ко», — сказала Туллия, — «и от инициации холин, кстати говоря, не очень-то спасает. В первую очередь, он эффективно борется со спонтанной репродукцией. В твоем возрасте ее шанс невелик, но, тем не менее, существует. Через два года мне исполнится две дюжины; без холина я не прожила бы и года».
Ялда никогда о таком не слышала. Она сказала: «Мой отец всегда говорил, что если я не найду супруга, то последую дорогой мужчин».
«Скорее всего, он просто никогда с этим не сталкивался», — объяснила Лидия. — «Вряд ли среди его знакомых было много женщин возраста Туллии».
«Это правда». Ялда подумала, что в ее деревне едва ли была хоть одна женщина старше четырех с дюжиной лет.
«А еще есть мнение, что шансы спонтанной репродукции возрастают в густонаселенных районах. Если бы ты осталась дома, то предсказание твоего отца, возможно, бы и сбылось, но в таком городе, как Зевгма, вероятность меняется не в твою пользу».
Ялда чувствовала нарастающее смятение. Она всегда считала, что рано или поздно сможет склонить отца на свою сторону — убедить его в том, что соло предначертана иная судьба, — и на этом вопрос был бы закрыт. Время от времени он, наверное, продолжал бы ее пилить, но Ялда знала, что навязывать ей супруга отец бы ни за что не стал. Теперь же ей приходилось думать о том, как заполучить препарат, объявленный Советом Зевгмы вне закона — и принимать его до конца своих дней.
Дария заметила ее беспокойство. «Я могу достать для тебя немного холина», — сказала она. — «Но встречаться в университете нам, пожалуй, не стоит. Через три ночи я буду выступать в Варьете-Холле с открытой лекцией; если решишь прийти, мы можем встретиться после нее».
«Спасибо».
«Девушка только что испытала шок», — сказала Туллия, — «а мне завтра еще учить самых ленивых купеческих сынков — так что нам уже пора по домам».
Когда они ушли, Дария и Лидия еще беседовали. Туллия проводила Ялду до рынка. «Ты правда там спишь? Тебе надо обзавестись квартирой».
«Мне нравится спать в земле», — ответила Ялда. — «Недостаток личного пространства меня не беспокоит; там мне никто не мешает».
«Ясно», — сказала Туллия. — «Но теперь у тебя есть повод, чтобы еще раз это обдумать».
«И какой же?»
«Где именно ты собираешься прятать холин?»
Глава 4
Ялда встретилась с Туллией перед Варьете-Холлом. На пестрых афишах, приглашавших посетить лекцию Дарии под названием «Анатомия зверя», было изображено грозное существо, которое стояло на ветке дерева и, обхватив одной рукой какую-то незадачливую ящерицу, второй тянулось к очередной жертве, которая безуспешно пыталась сбежать от охотника. Уход за новорожденными в популяциях западной кустарниковой полевки вряд ли бы вызвал столь сильный интерес со стороны денежных кругов Зевгмы.
Туллия уговорила кассира свериться со списком гостей, которым был разрешен бесплатный вход; в итоге выяснилось, что их имена там действительно значатся. «Зря я сомневалась!» — сказала она Ялде, пока они перемещались из очереди за билетами в столь же длинную очередь на входе в зал. «В Соло Дария столько раз ела за мой счет, что теперь до конца жизни будет ходить в должниках».
Как только они вошли в зал, Ялда увидела сцену, украшенную небольшими, но на вид вполне настоящими деревьями, а также своеобразным помостом из сучков и веток, который должен был придать сцене еще большее сходство с плотным лесным пологом. Когда рабочие, обслуживающие сцену, стали обходит зал и гасить настенные лампы, толпа зажужжала от нетерпения, будто бы ожидая увидеть в этих разношерстных джунглях целый зоопарк из представителей ночной фауны.
И действительно, в темноте на деревьях раскрылось несколько тщедушных почек, которые, впрочем, быстро закрылись, когда более яркий свет осветил сцену откуда-то сверху. Подняв голову, Ялда мельком увидела девушку, которая, примостившись на узких перилах, пыталась управлять громоздким приспособлением, состоявшим из горящего солярита и установленной перед ним хрусталитовой линзы.
Выйдя на сцену, импресарио красноречиво поведал слушателям об опасной экспедиции, снаряженной в Сияющую Долину ради поимки существа, которому предстояло сыграть роль подопытного в вечернем представлении. «В своем естественном состоянии это существо настолько свирепо, что его нельзя даже пускать в город; Совет бы этого ни за что не одобрил! Зверя содержали в загоне на безопасном расстоянии от города и в течение шести дней подмешивали ему в пищу успокоительное. Сегодня мы впервые в Зевгме готовы представить вам нашего дикого, неокультуренного родственника — древесника!»
На сцену выкатили тележку с толстой веткой, висящей на двух опорах. Руки и ноги древесника были привязаны к ветке веревками; схватить что-либо самостоятельно существо не могло. Его голова безжизненно свесилась, а глаза, хотя и оставались открытыми, были тусклыми и неподвижными. Ялда решила, что это самец — правда, без особой уверенности; раньше ей доводилось видеть только грубые рисунки этого животного. Во всяком случае оно точно было меньше ее самой.
— Надеюсь, оно неживое, — прошептала она.
— Ах, какие мы сентиментальные, — сказала Туллия.
— Почему оно должно чувствовать боль ради нашего развлечения?
— А ты думаешь, что жизнь на деревьях была для него сплошным удовольствием?
Ялда почувствовала раздражение:
— Нет, но дело не в этом. Природа хочет разделить твое тело на четыре части, а из мозга сделать желе. Мы должны стремиться к большему.
Мужчина впереди обернулся и цыкнул на нее.
— Только у женщины, — продолжал импресарио, — хватит физической силы, чтобы справиться с таким зверем. К счастью, нам удалось найти женщину, которая способна провести нас по этой опасной территории, не только благодаря своей силе, но и необходимым экспертным знаниям. Прошу любить и жаловать — доктор Дария из университета Зевгмы!
Когда публика взорвалась возгласами одобрения, Туллия прошептала: «Не переживай, вкусы меняется. Когда-нибудь мы тоже будем там со своими призмами и линзами, и точно так же будем грести деньги лопатой».
— Только если в твоих небесных лесах живут инопланетные древесники, — сказала Ялда.
Дария зашла в круг света, который дожидался ее на сцене; из середины груди у нее пробивалась третья рука. Дария несла циркулярную пилу, соединенную с длинной трубкой, которая тянулась по сцене позади нее и скрывалась за кулисами.
— Смею вас заверить, — произнесла она, — что этим вечером нам ничто не угрожает. Она подняла пилу, чтобы зрители смогли ее осмотреть. — Этот инструмент приводится в действие сжатым воздухом и совершает дюжину гроссов оборотов за один высверк. Я всегда смогу отрезать древеснику голову, если он каким-то образом сумеет выйти из своего ступора. — Она надавила на выключатель, и лезвие пилы превратилось в визжащий и размытый кусок камня.
— А теперь пришло время накормить нашего дикого родственника его последним ужином. — Помощник вынес на сцену ведро; взяв его в руки, Дария приблизилась к древеснику. С помощью ковша, который уже лежал в ведре, она зачерпнула часть содержимого — по виду оно напоминало зерно грубого помола, которое каким-то образом приобрело удивительно яркий красный цвет — и высыпала его в расслабленный рот зверя.
Ялда завороженно — и в тоже время с возмущением — наблюдала, как задвигались мышцы вокруг горла древесника. Он был жив и, — неважно, под действием препаратов или нет, — все еще мог глотать.
— Вас, вероятно, удивляет необычный оттенок пищи, которую отведал наш незадачливый гость, — заметила Дария. — Дело в том, что в течение шести дней перед каждым приемом пищи в его корм добавляли различные красители. — Пока она это говорила, древесник продолжал механически заглатывать горсть зерна.
Когда существо перестало принимать пищу, Дария отставила ведро в сторону и включила пилу. Под ободряющие возгласы публики она подошла к древеснику и стала разрезать его бок.
Если ее жертва и издала какой-то звук, то на фоне шума пилы его все равно было не услышать. Ялда увидела, как жалобно задергалось тело древесника, однако к тому моменту, когда Дария отошла в сторону, чтобы показать результат своей работы, конвульсии уже прекратились.
С помощью пилы она вырезала широкий прямоугольный пласт кожи и мышц, который по длине охватывал почти все тело древесника. При виде такой излишне жестокой методологии Ялда почувствовала приступ тошноты, но отворачиваться не стала.
Красная пища успела опуститься на удивление глубоко — вероятно, на четыре или пять пядей от горла животного — но по-настоящему показательными были следы предыдущих приемов пищи. Шесть полос разного цвета изображали правдивую историю пищеварения и выведения отходов: вчерашняя оранжевая пища из пищевода протиснулась в дюжину более узких каналов, которые ответвлялись от центрального прохода, в то время как желтая продвинулась еще дальше и теперь находилась внутри целого множества гораздо более мелких трубочек. Зеленый краситель занимал изогнутую поверхность, свернутую внутри тела древесника на манер брезента, втиснутого в минимально возможный объем, благодаря многочисленным складкам различного размера; Ялда подумала, что за его перемещение тоже отвечала система канальцев, которые просто были слишком мелкими, чтобы она могла их рассмотреть с такого расстояния. Зеленая прослойка, — объяснила Дария, — состояла из пищи, которая, наконец-то, оказалась в пределах досягаемости подавляющего большинства мышц.
Точно так же можно было увидеть и пищу, которую древесник принимал еще раньше, только здесь процесс шел в обратную сторону: тонкие сосуды собирали непереваренную пищу вместе с отходами жизнедеятельности и переносили их к более широким каналам. В дальнем конце этого жуткого разреза можно было увидеть фиолетовую массу фекалий, готовых для испражнения.
— Шесть дней, или половина череды, от рта до ануса, — восхищенно сказала Дария. — Так много времени на такой короткий путь. Все дело в том, что организму приходится тщательно измельчать большую часть пищи — раз за разом перемалывать ее при помощи мышц в каждом сочленении — а в процессе из пищи еще нужно извлечь питательные вещества вплоть до последнего чахлика.
— Но, возможно, вы зададитесь вопросом: если питательные вещества, необходимые для поддержания жизни, так медленно перемещаются по нашему телу, то каким же образом наше
Сцена потемнела, и помощник выкатил еще одну стойку с небольшой соляритовой лампой. Лампа неистово пылала, но накрывавший ее колпак пропускал наружу лишь узкий пучок света. Направив свет на оголенную плоть древесника, Дария какое-то время подбирала точное расположение лампы; вероятно, она хотела подчеркнуть какую-то конкретную особенность его тела, но объяснять свой выбор не стала.
Затем она взяла нож и перерезала веревку, которая удерживала одну из рук древесника в приподнятом положении рядом с веткой. По залу пробежал тревожный шепот, но освободившаяся рука не двигалась, а просто свешивалась с плеча, как длинный мешок с мясом.
Дария обратилась к залу:
— Некоторые философы и анатомы высказывали предположение, что для передачи волевого усилия к мышцам наше тело, по всей вероятности, использует газ наподобие воздуха, который распределяется или движется под давлением по всему организму. Мои исследования, однако же, показывают, что на самом деле все проще и вместе с тем удивительнее: наши мышцы получают сигналы…
Публика стала скандировать и топать ногами в знак одобрения. Наклонившись к Ялде, Туллия прошептала: «Если бы только она заставила его сделать сальто; зрители бы здесь настоящий переворот устроили».
Дария любезно поблагодарила зрителей за их радостные отзывы, а затем жестом попросила тишины; демонстрация еще была не окончена.
— Свет подходящего оттенка способен привести мышцы в движение. Но ограничивается ли этим его роль в нашем теле? Полагаю, что нет.
Свет еще больше померк, и сцена, наконец, погрузилась в полную темноту. Декоративные деревья снова раскрыли свои поблекшие цветы, но лепестки были едва заметны. Из темноты послышалось завывание вращающегося лезвия Дарьиной пилы; когда пила остановилась, Ялда услышала, как Дария сделала несколько шагов по сцене.
Она отошла в сторону, явив взглядам зрителей лоскут мерцающего желтого света. Свет пульсировал и волнообразно перемещался в пространстве; его вид воскресил в сознании Ялды неприятные воспоминания о рое зудней, поедавших ее умирающего дедушку. Правда, эти светящиеся частички не рассеивались в воздухе; зверь вовсе не был пищей для какой-нибудь стайки горе-насекомых. Дария вскрыла древеснику череп, и в данный момент его последние мысли претворялись в жизнь прямо у них на глазах — грустный танец угасающего света, подобный ветру, который в своем порыве заставляет шелестеть умирающий сад.
Когда свечение мозга окончательно померкло, в зале загорелся свет, а Дария широко раскинула руки в знак того, что представление окончено. Зрители выразили свое одобрение. Ялда не могла не восхититься актерским мастерством этой женщины, хотя от представления в целом у нее остался неприятный осадок.
Даже у Туллии не сразу получилось выбить пропуск за кулисы — в сопровождении Ялды. Когда они нашли Дарию, та отдыхала в роскошной постели из белого песка.