Помоги проекту - поделись книгой:
Катя Иванова
Пишите стихи
Путник в пустыне
Беглянка
Дельфины в море
Окунулись звезды в море
Дарья Корниенко
Исключительно и безвозвратно
Виктор Коровкин
Байки геофизика
Рыбалка
Работали мы в Казахстане, недалеко от Аральского моря и реки Сырь-Дарьи, которая в это море впадала. Почему впадала? Она и сейчас должна бы впадать, но нет уже этого моря. Нет, по сути, и этой реки… Даже не верится, что такое может быть. А в то время это была, конечно, не Нева, но впечатляла! И решили мы с местным рабочим, казахом, съездить на рыбалку. А надо сказать, что проводили мы сейсморазведку, то есть взрывали заряд и дальше отслеживали, фиксировали, обрабатывали отражённые и преломлённые сейсмические волны на предмет построения геологического разреза. Но суть не в этом, а в том, что взрывчатки этой у нас было навалом, контроль был в те времена не ахти какой, и надоумил нас этот казах порыбачить «по-настоящему»…
Ладно, поехали! Молодые были, на подъём скорые, горячие. Приехали мы на эту Сыр-Дарью, разобрали «снасти», то есть взрывчатку, сухие батареи, провода. Лодку накачали, трое в лодке под берегом наготове… А надо сказать, что текла-то она в пустыне. Берега подмывала, и нависали эти берега над рекой, изредка с шумом обрушиваясь в неё. Вот под таким навесом и стояла наша лодка с «рыбаками» наготове.
Ну, дело пошло! Снасти (заряд) в воду, контакт – река вспучилась, тут бы и за дело, но карниз этот обрушивается… и прямо в нашу лодку. С рыбаками! И все скрываютя! Мы, кто на берегу – остолбенели. Кто-то уже в бега, кто-то робу арестанскую мысленно примеряет, вообщем, труба… Медленно подходим к краю берега, и видим – всплывает лодка, потом одна голова, вторая, третья. Все! А по течению плывёт рыба. Да какая. Сомы! Голова больше запаски на наш уазик. Ну, делать нечего – проводили взлядом, выловили рыбаков, обсушили-перекурили и что? Надо продолжить, раз всё обошлось. Снарядили вторую «снасть», опять трое в лодке (теперь боятся нечего). Контакт! Есть! Опять плывут кверху брюхом. Наши за вёсла, догнали и ну хватать этих сомов. А они здоровые и, главное, скользкие. Их хватаешь, а они из рук, и в глубину! Очухиваются, видно, от хватаний. Усищи у них с метр, так пробуем ус на ладонь намотать, а он как намыленный с ладони, и сомище опять хвостом вильнёт и прощай, уха.
А казах по берегу бегает и орёт! Но почему-то по русски и таким отборным, хоть раньше плоховато по русски изъяснялся. Оказывается, багры забыли в лодку взять! Вылезли, обсушились, оборжались, и только с третьего захода нагрузили лодку добычей. Казах мелочь взял – сомов они почему-то не ели, а мы привезли этих сомов в Кзыл-Орду и там варили. Это что-то… Ели горячую, нежнейшую без костей рыбу, а когда отваливались – в буквальном смысле, потому что столов у них не было, всё пиршество на полу, на дастархане – губы было не разлепить. Остывая на губах, это деликатес намертво склеивал наши рты, и мы, вспоминая рыбалку, ржали с закрытыми ртами так, что слёзы текли из глаз.
А сейчас впору заплакать, глядя на последние карты. Нет Сыр-Дарьи, нет Арала, нет сомов, да и нас уже нет тех – молодых, дурных и весёлых обалдуев-геофизиков.
Змеелов
Делали мы изыскания под плотину на реке Уйдене. Тоже в Казахстане. Речка эта текла в предгорьях Тянь-Шаня, а в месте, где она протекала между двух скал, проектировалась плотина. А мы должны были исследовать эти скалы на предмет трещиноватости, разломов, в общем, на предмет монолитности… Жили мы внизу, в маленьком домике, и каждое утро забирались на эти скалы работать. А так как уже в десять часов солнце палило нещадно, вставали мы пораньше, и по прохладе, в полутьме добирались до места.
И тут я впервые увидел восход солнца в горах! Сначала первые лучи освещали далёкую вершину хребта, и начиналось чудо… По мере того, как поднималось солнце, горы освещались всё ниже и ниже, и тут была такая игра красок, игра светотеней, когда каждый камень, каждая трещина освещается по-разному, под своим углом, по мере восхода солнца меняя окраску, что мы завороженно стояли, не разговаривая, только наблюдая за этой симфонией цвета! Пожалуй, я потом такое видел только у Рериха на картинах, когда была выставка в Манеже зимой, и мы отстояли очередь, змеёй огибающую Манеж.
Кстати, о змеях. Когда уже совсем припекало солнце, выползали эти змеи греться на камни. Гадюки, больше метра длинной и в общем-то агрессивные… Поэтому мы работали в плавках, шортах, но обязательно в обуви. Желательно покрепче. Ну, я со временем попривык к ним. Тем более местные ребята научили нас, что если её, змею, поймать, прижав голову к камням, потом взять её около головы и за хвост и сильно, до хруста растянуть, то она некоторое время будет висеть безобидной тряпкой… Пока не соберётся назад, в исходное состояние. Не знаю, на сколько это обосновано с научной точки зрения, нигде не читал подобного, но у нас получалось… Растягивали, и на некоторое время обездвиживали змею.
И был у нас в отряде парень. Тоже наш, лениградский, но он до ужаса боялся змей. Под страхом смерти до них не дотрагивался. Если мы работали в ботинках, то он в любую жарищу не снимал резиновые сапоги, и, прежде чем сделать шаг, оглядывался по сторонам.
Работе это не мешало, так как площадки были маленькие, метров сто на шестьдесят, сетка замеров чуть ли ни метр на метр, так что можно было и осмотреться, прежде чем сделать шаг. Вот Пётр наш и осматривался… А я как-то поймал змею, растянул и смотрю – Петя метрах в десяти от меня. Ну и решил пошутить… Окликнул его: «Петя! Держи!» И бросил растянутую змею в его сторону. Да так «удачно» бросил, что попала она ему прямо на плечо. И висит не шелохнувшись… Ему бы сбросить её, а он заорал благим матом и бросился бежать! Со змеёй на плече! Она-то сразу соскользнула, а он мчится, сам не зная, куда! А там особо не разбегаешься. В одну только сторону пологий спуск, где мы поднимались. А с трёх сторон обрывы метров по сто, а внизу река… И мчится Петя прямиком к этому обрыву! Хорошо – он в сапогах, а я налегке, по-моему, в кедах даже… Поймал его в прыжке у самого обрыва, и свалились с ним на камни. Еле-еле успокоил…
Шутник я был, весь в отца. Наверное, потомственное. Помню, пошли мы с папой в баню, на Московском проспекте… Жили в коммуналке, никаких ванных комнат, даже не знали про них! Отстоишь очередь, и сразу – в парилку… Я ещё маленький был, но заскакивал с папой. Выходим, помню, из парилки, а впереди мужик какой-то. Тоже, естественно, голый. Весь распаренный, красный…Тут папа заулыбался, подмигнул мне, и к мужику сзади. Да как даст ему ладонью пониже спины – у мужика на красной распаренной заднице сразу белая ладонь нарисовалась! Мужик оборачивается, и тут вы бы видели моего папу! Обознался!!! Ну, кое-как уладили недоразумение… А если папе змею в руки? В общем, шутники были…
«Похожи женщины… на змей!..»
In vino veritas!
(истина – в вине!)
«Как медленно тянулись годы…»
Не всем дано…
Елена Малинина 3
Ты зажигаешь свет
В начале – слово
В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.
Земля уходит из-под ног
Знаешь, это только вечности начало… было бы дано – я б много рассказала, только все слова, что я вверяю строчкам,
словно дважды два – пустые одиночки – как они нелепы, как они безвкусны! – лучше зачеркнуть и вставить многоточья….
а внутри такие вызревают чувства… и душа горит… сгорает… между прочим…
И тогда земля уходит из-под ног – и тебя встречает многоликий Бог.
Знаешь, это только вечности начало… если б я могла, то точно б рассказала, как в чертогах неба плавится душа… только ты ступай тихонько, не спеша… прочно под ногами облачное днище – нас здесь тыщи, тыщи, тыщи, тыщи, тыщи…
Если б я могла… любому б иноверцу отворила б душу, отдала бы сердце… но в чертогах неба – райские сады… если б я могла… до утренней звезды добрела б туда, забыв назад дорогу – и пришла б в Святое, в Истинное, к Богу.
Если б я могла… но плавятся слова… – как здесь горячо… и я жива едва…
Прочно под ногами облачное днище. я так жажду рая. здесь же – пепелище. я так жажду Света – здесь сплошная тьма. вот ещё мгновенье – и лишусь ума…
Вот ещё мгновенье – но помилуй, Боже! – что же мне так больно и так страшно, что же???
Монолог человека
Потерпи меня, Господи, потерпи! я к Тебе, растерявшись и возопив, припадаю, зная: Твой Светлый Лик так велик и так гневно-страшен. Не гляди, что я грешен, что я строптив… обратись – и услышь мой предсмертный крик – он сегодня уже вчерашний.
Каждый день этот крик раздаётся вновь, изменяет мне плоть, холодит мне кровь и ломает мой дух – послушай! я молю об одном: прояви любовь – раствори мои ужасы тишиной! я устал от бездарной борьбы с собой – зачерпни мою злую душу – зачеркни, запрети, разрушь!
И куда мне бежать? – суждено лишь тлеть, угасать, угасать – и терпеть, терпеть… ну куда от себя мне деться? растворяется страх в полуночной мгле… я – один – в сотворённой Тобой земле – пред Тобой – с обнажённым сердцем.
Всякий день этот крик раздирает плоть, всякий день этот страх у меня в крови, всякий миг эта боль во мне… я не рая прошу, дорогой Господь, я прошу милосердия в тишине, я прошу у Тебя любви.
Потерпи меня, Господи, потерпи! я к Тебе, исстрадавшись и искупив своё горькое, злое «я». мне так стыдно… прости меня!
Увы…
Смятение
Внутри у меня такое смятение… мне сложно понять и себя, и других… моё запоздалое вдохновение, возможно, и не воплотится в стих, а станет летать надо мною облаком, смещая орбиты и полюса, и я понесу его тяжким волоком и бременем злым… ни одна слеза не скатится с глаз моих, рано высохших, и я не осмелюсь глядеть назад… мне сердце проткнули… и напрочь крышу снесли… и сорвали все тормоза…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
и если теперь мне так жадно дышится, что даже стихами не рассказать, то всё это ты.
Да простит Всевышний за то, что узрели мои глаза, за то, что душа моя вечность слышит и в смехе твоём, и в твоих слезах!
Путь
В разноголосом хоре
Поделиться книгой: