Раненный

Лорел Гамильтон

Раненный

Анита Блейк — 24,5

От автора

Во-первых, если вы еще не читали мой роман «Мертвый лед», этот рассказ полон спойлеров. Серьезно, если вы прежде прочитаете рассказ, для вас будет разрушена кое-какая интрига. Черт, просто читая это вступление, вы уже сталкиваетесь со спойлерами, не то чтобы так задумывалось. Пожалуйста, немедленно отложите рассказ, если вы еще не читали «Мертвый лед»! Что же, дальше я отталкиваюсь от того, что вы уже прочли «Мертвый лед», и ничто из написанного мной ниже не проспойлерит вам сюжет книги. Если же вы еще не читали книгу и прочли все предупреждения о спойлерах, но все равно продолжили читать вступление рассказа, тогда сами виноваты. Вас предупреждали!

Во-вторых, «Раненный» не законченная история, это больше похоже на сцену из закулисья «Мертвого льда» или, может, эпилог о событиях после. Я закончила роман без описания свадьбы, не вдаваясь в подробности, что случилось с Конни и Томасом после финальных событий. Мне написало огромное количество людей, которых мучают одни и те же вопросы и которые желают хотя бы краем глаза взглянуть на свадьбу. И я решила, что раз мы все хотим продолжения истории, возможно, в моих силах это устроить. Так вот здесь — потому что вы, ребята, пожелали прочитать об этом, и я подчинилась — Анита вместе со своими возлюбленными окажется на свадьбе, и мы даже увидим, как Жан-Клод танцует с супругой Мэнни, Розитой. Он заставит ее краснеть в хорошем смысле, в том самом плане «я все еще девчонка». Я была счастлива, когда писала эту сцену, чтобы затем прочитать ее. Наблюдать за семьей Мэнни, как минимум, забавно и трогательно, это напоминает мне о том, как же сильно я люблю своих персонажей. Говорят, нет маленьких ролей, есть маленькие актеры. Именно так я и думаю о своих персонажах, поэтому и написала рассказ о героях второго плана, которым в основном повествовании уделяется недостаточно эфирного времени. Если вам, ребята, понравится «Раненный», возможно, я смогу порадовать вас и другими рассказами, вроде этого, о тех событиях, которые не были включены в романы, но мы все хотели бы прочитать о них.

***

Говорят, когда дети ваших друзей женятся, вы ощущаете свою старость, но учитывая, что Консуэла всего на шесть лет младше меня, я не слишком об этом беспокоилась. Это была моя первая свадьба, которую я посещала уже в зрелом возрасте, и где меня никто не спрашивал, когда же и я уже выйду замуж, потому что на моем пальце было обручальное кольцо, такое же заметное, как сигнал для самолета с необитаемого острова. Я вообще-то не носила его на людях, с этим кольцом я словно так и напрашивалась, чтобы меня ограбили. В идеальном мире я могла бы с головы до ног усыпать себя бриллиантами и пойти в них куда угодно совершенно одна, но мир далек от идеала, и кажется слишком провокационным носить это кольцо, ведь при мне обычно минимум два ствола и множество клинков, плюс значок с надписью «маршал США» на нем.

Сегодня при мне был только один пистолет. Не думаю, что свадебное торжество выйдет из-под контроля.

Я почти никогда никуда не выходила безоружная, но понятия не имела, как танцевать на торжестве и при этом, не светить оружием. Я была счастлива найти еще один наряд, под которым могла спрятать хоть какой-то пистолет. Миниатюрный Сиг Сойер.380 отлично поместился в тактическую кобуру от Galco на боку короткой красной юбки, красный топ прикрывал сделанные на заказ шлевки под пояс.

Шлевки были достаточно широкими, чтобы продеть в них ремень и потуже затянуть его, чтобы Сиг Сойер оставался на месте, и в случае чего, я смогла бы выхватить пистолет, ориентируясь на мышечную память, а не рыская, где же он может быть. Когда мне хотелось ультра-законспирировать свое оружие, я прятала его на спине, пока на тренировке как-то не обнаружила, что трачу несколько дополнительных секунд на то, чтобы вытащить пистолет, прицелиться и выстрелить, если он не на боку, как обычно. Эти несколько секунд могут стоить мне или кому-то еще жизни, с тех пор я начала пришивать шлевки на юбки и носить далеко не женственные ремни, потому что только так оружие, любое оружие, останется на месте. Я могла менять кобуру, само оружие, но оно всегда должно быть на боку, чтобы на автомате выхватить его рукой.

На тренировке ты можешь это поправить, а в реальных условиях будешь мертв.

Рядом со мной стоял Натаниэль Грейсон, чей серый приталенный костюм выгодно выделял широкие плечи, узкую талию, симпатичную задницу и спускался вниз по бедрам, сидя как очень деликатная перчатка: он многое показывал, но не обтягивал слишком явно. Лавандовая рубашка застегнута на все пуговицы до самой шеи, придавая его коже оттенок и намек на загар, который он мог бы получить, если хотя бы попытался, но ему было на это плевать. На фоне рубашки цвет его глаз стал глубже, ярче самой рубашки, фиалковые глаза против бледно-лиловой ткани. На его водительских правах указано, что его глаза голубые, потому что ему не позволили указать, что они пурпурные. Галстук был серебристым, а булавка для него казалась серебряной, но на самом деле была платиновой, потому что на нее его тело не среагирует, ведь, как и у большинства оборотней, у него была аллергия на серебро. Его длинные, почти достающие до лодыжек, волосы были убраны назад и заплетены в тугую косу, чтобы я не путалась в них, пока мы танцевали. Сам он в них при движении, похоже, никогда не путался… Может, все дело в практике, он был исполнителем экзотических танцев, и на работе его волосы частенько бывали распущенными.

Натаниэль улыбался и немного двигался в такт музыке. В моей жизни достаточно танцоров, от экзотических танцев до профессионального балета, чтобы знать, что они все танцуют, даже когда им казалось, что они не шевелились, словно их тела не могли сдержаться под симфонию повседневной жизни.

Если Мэнни поставить рядом со своей дочерью, то ему придется смотреть на нее снизу-вверх, потому что Конни была сантиметров на двенадцать выше, благодаря генам матери, но прямо сейчас он танцевал со своей женой. Двоих из ее братьев выволокли на танцпол их жены. Братья Розиты выделялись среди большинства мужчин в зале, и дело не только в их росте, но еще и в ширине, они были как огромные, крепкие, улыбчивые холодильники, сверкающие в темноте своими улыбками. Во время приема во второй половине дня, они все обнимались и обнимались.

Как минимум двое из них по футбольному гранту учились в колледже, хотя я не могла точно сказать, которые из шести. Еще у одного было свое дело нагревательно-охладительных систем, другой был бухгалтером, а еще один занимался чем-то вроде перевозки грузов. Мне они были представлены фразой: «Ну а это мои братья.» Розита так быстро протараторила их имена и род деятельности, что я не смогла за всем уследить. Я посчитала, что запомнить имена важнее, нежели места работы, потому на них и сконцентрировалась. Назвать по имени я могла четверых из них. С одним из братьев Розита в свое время пыталась устроить мне свидание вслепую, когда она еще переживала, как бы я не осталась старой девой в свои-то двадцать четыре. К счастью для меня, в свои тридцать один я наконец была обручена, не то Розита уперлась бы рогами.

Розита была сложена так же, как и ее братья, но я видела фотографии с их с Мэнни свадьбы, она тогда была девочкой-тростиночкой. Вот что может произойти, если жениться на девушке, которая еще не перестала расти. Она сантиметров на десять возвышалась над его метр семьдесят два или семьдесят пять. С тремя детьми и еще несколькими недоношенными беременностями Розита раздалась вширь, но Мэнни, танцуя с ней, смотрел на нее так, словно она по-прежнему была той миниатюрной девушкой, в которую он влюбился. Он склонил голову на ее пышную грудь, а она захмелела от напитков настолько, что не велела ему убрать голову немедленно.

Конни, невеста, и Мерседес, ее сестра и свидетельница, фигурой пошли в Мэнни: стройные и жилистые, но были высокими как модели, и в этом спасибо Розите. Они о чем-то оживленно беседовали по другую сторону зала. Их брат Томас сидел в дальнем углу в инвалидном кресле, на которое его в конце концов уговорила Конни. Костыли, на которых он прошел по проходу в церкви, сейчас стояли, прислоненные к креслу, руки лежали на них так, чтобы при случае на них опереться. Ему было тринадцать, он никогда прежде не был серьезно ранен, его первое разочарование. В церкви Томас стоял, пусть и с помощью костылей, был горд находиться на стороне жениха, но к концу церемонии, он побледнел, и его прошиб пот. Таковы последствия огнестрельного ранения, даже если прошло уже несколько недель. Томас пропустил чемпионат со своей легкоатлетической командой, потому что плохой парень похитил его вместе с Конни. Я была среди тех, кто остановил злодея и вызволил ребят, но тот успел подстрелить Томаса и бросить его умирать.

Томас пытался сидеть прямо, но ему было больно, он, конечно, скрывал, но все же это было так. Он почти догнал по росту жениха Конни, а в нем было больше метра восьмидесяти, правда фигура парнишки все еще была тонкой и гибкой, зато руки и ноги — длинными, словно он еще продолжал расти. Томас был очень похож на своих сестер, его густые черные волосы были растрепаны в том самом стиле плохишей «я только вылез из постели», на который уходило до черта средства для волос. Видимо, мужчинам, как и женщинам, приходилось потрудиться над прической. И мне это по душе… Я за справедливость.

Мика Каллахен, наш другой возлюбленный, находился сейчас рядом с Томасом, и поскольку он был ростом метр шестьдесят, ему не пришлось сильно наклоняться, чтобы поговорить с парнем. Мика выглядел таким элегантным и щегольским в своем приталенном черном костюме в тонкую полоску. Натаниэль смог бы надеть американский уже готовый костюм, он бы не сидел на нем так же хорошо, как итальянского кроя, но все же мог бы, а вот Мика в американских костюмах терялся, даже в приталенных. Этот же наряд подчеркивал его атлетическое телосложение и мускулатуру. У него были широкие плечи и узкие бедра, как у пловца, хотя Мика на самом деле предпочитал бег. Он уже начал обзаводиться загаром, бегая на улице, а ведь на дворе был еще только май. Мика всегда загорал дочерна, и его кожа никогда не бывала белоснежной, как будто это был его естественный здоровый румянец на идеальном тоне кожи, который стал глубже на фоне рубашки травянисто-зеленого цвета с черным галстуком и золотой булавкой. Мика не мог носить серебро по той же причине, что и Натаниэль.

Мика наклонился чуточку сильнее, и его темно-каштановая коса перекинулась через плечо.

Солнцезащитные очки с черными стеклами полностью скрывали его глаза, отчего на лице было не так заметно то участие, с которым, как я знала, он обращался к Томасу. Мика был отличным слушателем и как глава Коалиции по Улучшению Взаимопонимания Между Людьми и Ликантропами помогал многим людям справится с пережитой травмой, а еще он выжил после нападения, сделавшим его верлеопардом. У него была своя ужасная история, которой он мог поделиться с Томасом. Розита рассказала мне о своем беспокойстве, что Томас отказывается обсуждать произошедшее, что он плохо ест и спит, и спросила, не знаю ли я кого-нибудь, кто мог бы поговорить с ним. Конни же поговорила с ней, почему же Томас не стал? Мы с Мэнни пытались объяснить ей, что все дело в том, что он мальчик, но этот ответ ее не удовлетворил, поэтому я обратилась к Мике. Он пообещал побеседовать с Томасом, если представится возможность, но сказал, что не станет напирать на свадьбе. Очевидно, возможность ему все-таки представилась.

Музыка сменилась на какую-то медленную композицию, и Натаниэль взял меня за руку.

— Потанцуй со мной.

Я смущалась танцевать на людях, не знаю почему, просто смущалась. Я привыкла отказываться от этого, но мужчины моей жизни, похоже, любили танцевать, что же мне было делать? Я согласилась попрактиковаться с ними тет-а-тет, чтобы справиться с этим.

— Конечно, — с улыбкой ответила я, подавляя зарождавшееся волнение.

Он сжал мою ладонь в своей и повел на танцпол. Я немного напряглась и отступила, когда Натаниэль попытался заключить меня в кольцо своих рук, но он все же обнял меня, держа мою ладонь в своей, свободными руками мы придерживали друг друга за спину. Ладно, он держал меня за талию. Я не могла обхватить его, поэтому пришлось положить ладонь сбоку от его поясницы. То есть наши тела были ближе друг к другу, чем у большинства парочек на этом танцполе, но не настолько близко, как у выпускников школы, когда они прижимаются друг к другу как можно теснее, качаясь по кругу. Между нами все же была дистанция, потому что если Натаниэль танцевал, то именно танцевал. Я смотрела на его грудь и плечи, не потому что вид был роскошным, а по той же причине, почему я делаю это в драке: движение идет от центра тела, и я следила за этим его первым движением, чтобы следовать за его руками и не отставать.

Я научилась следовать за ним на танцполе и доверять ему вести в танце. Если бы я только доверилась его телу, его ладоням, его рукам, уверенным и направляющим, легким движениям его ног, все это подсказало бы мне, как двигаться, как бывало иногда в спальне. Там мне иногда нравится быть у руля, и Натаниэль не возражает, но в танце главный он, потому что чертовски хорош в этом.

Он скользил по танцполу, и если бы я не слишком на это84569 м зацикливалась и просто позволила ему вести, то тоже поплыла бы по нему. Конечно, стоило мне подумать об этом, как я пропустила шаг, Натаниэль терпеливо вовлек меня в еще один поворот так, чтобы я вернулась в кольцо его рук, словно так и было запланировано.

Я наконец посмотрела в эти удивительные глаза и смогла просто почувствовать его тело, не следя за ним. Я ощущала скольжение его тела и следовала за ним, благодаря легкому нажатию его руки, я понимала, в какую сторону нужно двигаться. Танец с Натаниэлем был подобен магии, рядом с ним почти любой выглядел бы прекрасно. Он смотрел на меня с улыбкой и азартом на лице, его тело было так взбудоражено музыкой. Его энтузиазм был заразителен… Когда мне нужно было думать о приятном, я представляла Натаниэля счастливым. Мне нравилось видеть его сияющие глаза, слегка приоткрытые губы, когда он вот так почти смеялся и своего рода светился для меня, потому что я танцевала с ним, и потому что он знал, чего мне стоило научиться этому.

Он наклонил меня, и ему все же удалось научить меня выполнять это па без удивленного писка, который я терпеть не могла, и одеревенения в его руках, что терпеть не мог он. А вскрик ему казался милым. Мы завершили танец, и заиграла другая музыка. Люди начали выстраиваться в ряд, значит партнер в этом танце не понадобится.

— Знаешь этот танец? — спросила я.

— Нет, но… — он пожал своими потрясающими плечами.

— Танцы в линию пока за пределами моих навыков, — со смехом сказала я. — А ты иди танцуй.

Он улыбался мне, его глаза сияли.

— Уверена?

— Уверена.

Я немного подтолкнула его к другим людям, уже начинавшим двигаться, и он устремился к ним, протиснувшись в ряд. Натаниэль постарался встать рядом с женщиной, которая, похоже, отлично знала этот танец. Он следил за ее движениями и повторял за ней, пару раз повторит, и он будет идеально попадать в такт так, словно всегда знал этот танец. Я видела прежде, как он вытворяет подобное, и до сих пор этому поражаюсь.

Мика переместился ниже и ближе к Томасу, когда парень заговорил. Он не встал на колени, балансировал, сидя на пятках своих лощеных туфель, чтобы Томас, даже сидя в коляске, смотрел на него сверху вниз. Если он будет повыше, ему будет казаться, что он главный, видимо, этого Мика и хотел. Я доверила ему применить весь свой арсенал тихих бесед.

Ко мне подошла мама жениха. Это была высокая блондинка, хотя цвет волос был уж слишком блондинистый, чтобы быть натуральным. В этом нет ничего плохого, просто я всегда гадала, почему те, кто красит свои волосы, частенько предпочитают цвета настолько далекие от естественных, чтобы никто не обманывался. Из-за выбранной ею тональной основы кожа казалась оранжевой, может, это был искусственный загар, но в окружении настоящих испанцев, фальшивый загар выглядел именно фальшивым. Еще она выбрала голубые тени, чтобы подчеркнуть голубой цвет глаз, не получилось. Даже Элизабет Тейлор не шли пастельно-голубые тени, а уж если ей они не шли, то никому не могли подойти.

— Вы вооружены, миз Блейк?

— С какой целью интересуетесь? — спросила я, улыбаясь.

Она не улыбнулась мне в ответ.

— Это было заметно, когда ваш… молодой человек наклонил вас в танце.

Мне не понравилось, как она запнулась на словах «молодой человек», но я заставила себя улыбаться и быть милой. Ее сын сегодня женился на дочери моего друга, я могу побыть милой.

Я боролась с желанием огладить топ над оружием, ничто так не привлекает внимание к тому, что вы носите скрытно, как постоянные прикосновения.

— Что же, тогда, миз Конрой, вы сами знаете ответ на свой вопрос.

— Миссис Конрой, не имею ни малейшего желания становиться миз.

— Я предпочитаю обращение «миз», но пусть будет по-вашему, миссис Конрой.

— Я была бы признательна, если бы вы убрали оружие и оставили его с верхней одеждой, будьте так добры.

Я улыбнулась чуточку усерднее, стараясь сделать так, чтобы улыбка коснулась глаз.

— Просите, но я не могу этого сделать.

— Не можете, что значит вы не можете?

— Я не могу сдать свое оружие гардеробщице, словно это сумочка.

— Как вы посмели принести опасное оружие на свадьбу моего сына?

— Вы же в курсе, что я маршал США? — теперь мне всерьез надо было потрудиться, чтобы сохранить улыбку.

— Не понимаю, что это меняет.

— Во-первых, я умею обращаться с оружием, так что, поверьте, безопаснее, если оно будет у меня, а не в гардеробной.

— Это свадьба моего сына, и я не чувствую себя в безопасности, находясь в одной комнате с оружием, так что попрошу вас сдать его вместе с верхней одеждой.

— Во-вторых, в случае чрезвычайной ситуации по закону я должна быть в состоянии среагировать соответствующим образом, в том числе применением оружия при необходимости.

— Я вынуждена настаивать, чтобы вы избавились от этой вещи на торжестве.

— Единственный способ это осуществить — покинуть торжество вовсе, миссис Конрой.

— Не понимаю, зачем вы все усложняете, миз Блейк. Просто уберите это туда, где оно никому не причинит вреда.

— На моем бедре оно никому вреда не причинит, а вот если отдать оружие гардеробщице, которая, вероятно, вообще никогда его в руках не держала, оно может стать опасным и для нее, и для остальных.

— Вы просто упрямитесь.

— Нет, я объясняю вам, что по закону и совести я не могу передать свое оружие незнакомому гражданскому, потому что у вас тут событие.

— Я пришлю своего мужа поговорить с вами об этом.

— Присылайте, это моего ответа не изменит. Пистолет не волшебная палочка, миссис Конрой, сам по себе он не опасен для окружающих, только когда попадает в руки того, кто не умеет с ним обращаться.

— Я пришлю мужа.

— Дело ваше.

— Вы отравляете это торжество.

— Я поступаю так, как должна по закону, это вы все усложняете.

— Это свадьба моего сына.

— А еще дочери моего друга.

— Я расскажу Розите, что вы тут устраиваете.

— Вперед, она будет на моей стороне.

— Она так же, как и я, поймет, как это опасно для ее детей, да и вообще всех вокруг. Святые угодники, да ее сына подстрелили в этом месяце.

Поскольку я была одним из тех людей, кто вызволил Томаса и убедился, чтобы преступник получил свою пулю за содеянное, полагаю, ее аргумент не убедителен.

— Очевидно, вы не всю историю слышали, — заметила я.

— Я слышала достаточно.

Я покачала головой.

— Идите скажите Розите о вашем желании, чтобы я сдала свое оружие в гардероб, скорей.

Она одарила меня полным подозрения взглядом, недовольная моей уверенностью в том, что Розита не согласится с ней.

— Я расскажу обо всем Розите с Мануэлем и пришлю мужа, — повторила она.

Никогда прежде не слышала, чтобы кто-то звал Мэнни Мануэлем, хотя и знала, что именно таким было его полное имя.

— Поступайте так, как считаете правильным, миссис Конрой.

Она раздраженно взмахнула длинными синими юбками. Друзья жениха все были в черных фраках и белых рубашках с галстуками и кушаками насыщенного синего цвета. Подружки невесты были в королевском синем, который на каждой смотрелся потрясающе. Платья даже были не так уж и чудовищны, они не всем подходили, но ни на ком не выглядели так, словно на их теле распустился да так и застыл синий цветок.

Натаниэль вернулся ко мне, улыбаясь, галстук был ослаблен, несколько пуговиц на рубашке расстегнуты, обнажая сильную линию горла и лишь намекая на вид груди.

— Прекрасный DJ, — сказал он.

Я поцеловала его, и он притянул меня в объятья достаточно близко, чтобы я могла уткнуться ему в грудь. Я позволила ему укутать себя своим теплом и запахом ванили. Для меня он всегда пах ванилью, отчасти благодаря шампуню, мылу и прочему, но подо всем этим был еще и сладкий аромат его самого. Я не была точно уверена ваниль ли это, но вспоминала снежный день, еще до смерти мамы, когда мы испекли печенье и провели весь день, украшая его. Вот как Натаниэль заставлял меня себя чувствовать: как в тот идеальный снежный день с покрытым глазурью сахарным печеньем мамы, над которым поднимается пар, день, когда мама еще была жива и улыбалась мне. Казалось глупым, что тот, кто вызывает у меня мысли о сексе каждый раз, как я касаюсь его, заставляет вспоминать о маме и том снежном дне, но так и было, сейчас так и было.

Натаниэль первым начал отстраняться, что было для него нетипичным, но, едва он убрал одну руку, я поняла почему. С другой стороны в объятия Натаниэля скользнул Мика. Он прильнул головой к груди рядом со мной, и мы обхватили друг друга руками, а с другой стороны обняли Натаниэля за пояс. В нем был метр семьдесят пять, так что мы оба устроились под его руками, прижавшись к его груди щеками так, что я могла потереться носом о лицо Мики. Мика для меня всегда пах чем-то теплым и пряным, как корица, и чем-то еще, что я не могла определить, и я вдруг снова вернулась на теплую мамину кухню. В тот день она поила нас горячим шоколадом по-мексикански: смесью обычного американского какао и более богатого, темного, пряного напитка. Себе она делала на полную мощь, такой крепкий, что он аж горчил. Я до сих пор помнила вкус, когда она дала мне попробовать, но для меня она делала сладкий шоколад лишь с толикой пряности и жара ее напитка. От кожи Мики исходил аромат экзотических специй, корицы, темного шоколада и воспоминаний, которые я почти забыла. Мама погибла следующим летом после этого снежного дня. Мне было восемь.

Я обнимала их так крепко, как могла, и горло отчего-то сжалось, а на глазах проступили горячие еще не пролитые слезы.

— Ты плачешь? — спросил Мика.

— Почти, — ответила я.

— Что случилось? — забеспокоился он.

— Ничего, абсолютно ничего.

— Так отчего же слезы?

Я перевела взгляд с него на Натаниэля, и первые слезинки скатились по щеке. Они оба выглядели обеспокоенными, пока я не рассмеялась и не процитировала то, что иногда говорит Натаниэль:

— Порой твое счастье так велико, что ты не в силах удержать его в себе, и оно выплескивается из твоих глаз.

Они улыбнулись, а затем обняли меня. В конце концов я высвободилась из объятий, осторожно промокнув глаза, чтобы не размазать подводку. Обычно я не красилась так сильно, но Натаниэлю нравилось, когда глаза были подведены, он научил меня поправлять макияж глаз, не размазывая его ненароком. С бойфрендами, которым приходится наносить макияж на сцену, я стала настоящей женщиной.

— Ненавижу быть тем, кто омрачает такое прекрасное настроение, но Томасу очень больно.

Никто из нас не стал спрашивать, имеет ли Мика в виду огнестрельное ранение, потому что и так было ясно, что он о другом.