Таррин Фишер
«ВОР»
АННОТАЦИЯ:
Калеб Дрейк никогда не мог оставить позади свою первую любовь. Ни тогда, когда женился. Ни тогда, когда она вышла замуж. И вот, когда внезапно жизнь радикально меняется, Калеб должен решить, как далеко он готов зайти, чтобы заполучить равнодушную и очаровательную Оливию Каспен назад. Но у каждого действия в этой жизни есть свое последствие, и вскоре Калебу предстоит узнать, что иногда за любовь приходится платить непомерно высокую цену.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Оливия. Я терял ее трижды. В первый раз это произошло из-за нехватки терпения. Во второй раз это случилось из-за лжи, которая была настолько плотной, что мы не смогли проложить себе путь сквозь нее, и в третий раз — в этот раз — я потерял ее из-за Ноя.
Ной. Хороший парень. Я проверял его. По всем возможным источникам. Но, даже если бы этот парень оказался наследником британского престола, он все равно бы был недостаточно хорош для нее. Оливия — произведение искусства. И нужно понимать, как лучше интерпретировать ее, чтобы разглядеть красоту, скрывающуюся под резкими штрихами ее личности. Когда я думаю о нем, как о ее спутнике жизни, то не могу сдержать в себе желание ударять его кулаком по лицу до тех пор, пока на нем не останется ни одного живого места.
Она моя. Всегда была моей и всегда ею будет. Мы разбегались в противоположных направлениях на протяжении последних десяти лет, и все равно сталкивались друг с другом на каждом шагу. Иногда это происходило из-за того, что мы сами искали друг друга, а порой из-за того, что судьба сводила нас вместе.
Существует такой вид любви, который накладывает отпечаток на вашу душу, и вы готовы пойти на все, лишь бы снять заклинание, которым она окутала вас. Я много раз пытался изменить себя, пытался избавиться от нее снова и снова, но все попытки оказались тщетными. Её в моих венах больше, чем крови.
Я вижу ее сейчас; её показывают по телевизору. Весь семидесяти двух дюймовый экран заполнен Оливией: черные волосы, нечитаемый взгляд, рубиново-красные ногти, которыми она постукивает по стоящему перед ней столу. Шестой канал освещает последние новости. Добсон Скотт Орчард — печально известный насильник, похитивший восемь девушек за последние двенадцать лет, предстанет перед судом …, и Оливия будет защищать его. Мой живот скрутило. Тот факт, что она решила защищать этого человека, находится выше моего понимания. Возможно, презрение к самой себе подталкивает её на защиту подобных личностей. Однажды она защищала мою жену и, к слову, выиграла дело, хотя могла бы и оставить её за решеткой лет на двадцать. Сейчас же она спокойно сидит рядом со своим клиентом, часто наклоняясь в его сторону, чтобы сказать ему что-то на ухо, пока они ждут появления присяжных, готовых вынести свой вердикт. Я допиваю уже второй стакан виски. Не знаю, переживаю ли я так за неё или же из-за неё. Устремляю взгляд к её рукам. Вы всегда можете понять, что на самом деле испытывает Оливия, взглянув на её руки. Она перестала стучать пальцами по столу. Вместо этого она сжала ладони вокруг своих крошечных запястьев, положив их на крой стола, словно они были скованны цепью. С высоты полета камеры я замечаю обручальное кольцо на её пальце. Наливаю себе еще один стакан виски, выпиваю его и бросаю бутылку в сторону. Камера переключается на комнату для журналистов, в которой специальный корреспондент сообщает о том, что присяжные совещались около шести часов и сейчас готовы озвучить свой вердикт. Внезапно он вздрагивает в кресле, словно кто-то напугал его. Присяжные прошли в зал судебного заседания, где через пару минут судья зачитает вердикт.
Я наклоняюсь вперед в своем кресле, опираясь локтями о коленки. Мои ноги трясутся — так всегда происходит, когда я нервничаю — и мне хочется, чтоб у меня в руке оказался еще один стакан, наполненный виски. Все в зале встают. Добсон возвышается над Оливией, которая выглядит крошечной фарфоровой куклой рядом с ним. На ней синяя шелковая блузка моего любимого оттенка. Ее волосы собраны сзади, но несколько прядей выбиваются из заколки и вьются, обрамляя лицо. Она невероятно красивая. Я опускаю голову, желая избежать воспоминаний. Но они всё равно всплывают в памяти. И в каждом из них доминируют её кудрявые длинные волосы. Я вижу их на своей подушке, в своих руках, в бассейне, где я впервые поцеловал её. Первое, что вы заметите, когда увидите её, это невысокая девушка, окруженная копной волнистых темных волос. После того, как мы расстались, она постриглась. Я практически не узнал её в музыкальном магазине, в котором мы с ней столкнулись. Изменения в её внешности и побудили меня солгать. Мне захотелось узнать поближе Оливию, которая отрезала свои волосы и солгала, когда проходила мимо меня в помещении магазина, сделав вид, что совсем меня не знает. Ложь, которая звучит настолько безумно, что это заставляет тебя желать и любить эту лгущую женщину. Но Оливия любит тебя во всей этой лжи. Она врет о своих чувствах, о том, как ей больно, когда она говорит, что не хочет тебя, хотя на самом деле все обстоит совсем иначе. Она лжет, чтобы защитить тебя и себя.
Я наблюдаю за тем, как она неторопливо убирает прядь волос за ухо. Для непосвященного взгляда, это обычный женский жест, но я вижу, как ее запястье дрожит. Она взволнована.
Я улыбаюсь. Улыбка спадает с моего лица, когда судья зачитывает: «Невиновен в связи с невменяемостью». Господи, она это сделала. Я запускаю пальцы в волосы. Не знаю, хочу ли образумить её или поздравить. В удивлении вскинув брови, она откидывается в кресле. Все спешат обнять её и похлопать по спине. Её волосы еще сильнее выбиваются из прически, пока она принимает поздравления. Добсон будет отправлен в больницу для душевнобольных вместо федеральной тюрьмы. Я жду, когда она обнимет его, но она держит дистанцию, послав в его адрес натянутую улыбку. Камера переключается на прокурора; он в ярости. Все в ярости. Она наживает себе врагов — такая уж у неё особенность. Мне хочется защитить её, но она не моя. Надеюсь, Ной справится с этой задачей.
Я хватаю ключи и выхожу на пробежку. Воздух влажный; он пульсирует, отвлекая меня от своих мыслей. Вспотев, едва только выйдя из дома, я сразу поворачиваю налево, направляясь к пляжу. Час пик. На дорогах пробки. Я перебегаю дорогу перед капотами машин, не обращая внимания на возбужденные взгляды, которые провожают меня на всем пути следования. «Мерседесы», «БМВ», «Ауди» — люди, живущие в моем районе, не ограничены в финансах. Во время бега мне становится лучше. Моя квартира находится в миле от пляжа. Нужно пересечь два канала, чтобы попасть туда. Я бросаю свой взгляд на пришвартованные яхты, с трудом успевая увернуться от пары надвигающихся колясок, и вспоминаю о своей лодке. Уже много времени прошло с тех пор, когда я в последний раз работал над ней. Возможно, провести день на лодке — это как раз то, что мне сейчас нужно. Достигнув воды, я резко сворачиваю налево и бегу вдоль берега. Здесь я справляюсь со своей яростью.
Я бегу до тех пор, пока не становится трудно продолжать движение, и тогда я сажусь на песок, тяжело дыша. Нужно взять себя в руки. Если я и дальше буду погружаться в водоворот мыслей, то никогда не смогу уже из него выбраться. Вытащив телефон из кармана, я нажимаю клавишу вызова. Моя мать отвечает, тяжело дыша, словно только что занималась на своем эллиптическом тренажёре. Мы соблюдаем определенные тонкости в общении. Не важно, что происходит и каким отчаянным будет мой голос, моя мать всегда вежливо спросит, как я, а затем коротко расскажет о своих розах. Я жду, пока она закончит, а потом говорю более сдавленным голосом, чем собирался:
— Я планирую согласиться на работу в Лондоне.
С минуту длится шокированное молчание, а затем она отвечает. Ее голос звучит чрезмерно счастливо.
— Калеб, это верное решение. Слава Богу, тебе снова сделали это предложение. Отказавшись в прошлый раз от такой возможности ради той девчонки, ты совершил ошиб….
Я перебиваю её, сказав, что перезвоню ей завтра после разговора с лондонским офисом. Бросив последний взгляд на океан, я возвращаюсь домой. Завтра я уезжаю в Лондон.
Но этого не происходит.
Я просыпаюсь от стука. Поначалу, мне кажется, что в моем доме ведется ремонт. В квартире №760 переделывают кухню. Я прячу голову под подушку, но даже это не может заглушить звук. Ругаясь, я отшвыриваю подушку в сторону. Стук раздается где-то поблизости. Я перекатываюсь на спину и начинаю прислушиваться. Комната начинает вращаться вокруг своей оси. Слишком много виски. Опять. Стук исходит со стороны входной двери. Свесив ноги с кровати, я поднимаю с пола и надеваю серые пижамные штаны, после чего встаю и прохожу через гостиную, раскидывая в стороны обувь и груды одежды, которые накопились за неделю. Я распахиваю дверь, и все замирает. Дыхание... сердцебиение... мысли.
Пока мы оцениваем друг друга взглядом, никто из нас не произносит ни слова. Потом она отталкивает меня в сторону и начинает ходить по моей гостиной, словно её появление здесь — самая естественная вещь на свете. Я все ещё стою у открытой двери, в замешательстве наблюдая за ней, когда она поворачивается ко мне. Мне требуется около минуты, чтобы начать разговор и осознать, что это происходит на самом деле. Я слышу, как в квартире надо мной что-то сверлят. Вижу птицу, пролетающую по небу прямо за моим окном, но говорю себе, что из-за её появления все мои чувства обманывают меня. Она не может находиться здесь, только не после всех этих лет.
— Что ты здесь делаешь, Герцогиня?
Я впитываю её в себя, поглощаю. Она выглядит слегка маниакальной. Её волосы заплетены в косу, которая спускается вниз по спине, но некоторые пряди выбились, обрамляя её лицо. Ее подведенные тенями глаза переполнены эмоциями. Я никогда прежде не видел, чтобы она так красилась. Она широко разводит руки; жест недовольства. Я готовлюсь к потоку ругательств с ее стороны, которые обычно сопровождают её злость.
— Что? Ты больше не убираешься?
Не совсем то, чего я ожидал. Захлопываю ногой дверь и провожу рукой по шее. Я не брился уже три дня, и все, что на мне сейчас надето, это лишь пижамные штаны. Моя квартира напоминает общежитие колледжа.
Я скромно пробираюсь к дивану, словно это не моя гостиная, и сажусь. Мне не комфортно. Я сижу и наблюдаю за её походкой.
Внезапно, она останавливается.
— Я выпустила его, вытащила этого чертова психопата! — произнося последнее слово, она ударяет кулаком по своей раскрытой ладони. Коснувшись ногой пустой бутылки виски, она толкает её в сторону. Бутылка катится по деревянному полу, пока не исчезает под столом.
— Что, черт побери, с тобой происходит? — спрашивает она, оглядываясь вокруг.
Я облокачиваюсь на спинку и обхватываю шею руками, пытаясь оценить ее глазами весь масштаб бедствия, творящегося в моей квартире.
— Надо было думать об этом, прежде чем браться за это дело.
Она выглядит так, словно вот-вот меня ударит. Её взгляд скользит по моим волосам, затем спускается к бороде, немного задерживается на груди и снова возвращается к лицу. Внезапно, она отрезвляется. Я вижу, как осознание того, что она пришла сюда, хотя ей и не следовало этого делать, заполняет её глаза. Мы начинаем двигаться одновременно. Она несется к двери; я вскакиваю и блокирую её.
Она сохраняет дистанцию, прикусив нижнюю губу. Подведенные глаза теряют уверенность.
— Твой ход, — говорю я.
Я вижу комок, застрявший в её горле, пока она пытается проглотить свои мысли и наши десять лет.
— Хорошо... хорошо! — наконец, произносит она, после чего обходит диван и садится в кресло. Мы начинаем нашу обычную игру в кошки-мышки. Мне комфортно в такой обстановке.
Я сажусь на диван и выжидающе смотрю на неё. Большим пальцем она вращает свое обручальное кольцо. Она замечает, что я наблюдаю за ней, и останавливается. Я практически смеюсь, когда она съезжает к подножию кресла и откидывается назад.
— У тебя есть «Кола»?
Я встаю и достаю для неё бутылку из холодильника. Я сам не пью «Колу», но она всегда есть в моем холодильнике. Может быть, для неё, я не знаю. Она открывает крышку, прижимает горлышко к губам и начинает пить большими глотками.
Когда она заканчивает, то вытирает тыльной стороной руки рот и смотрит на меня, словно я змея. Хотя змея тут она.
— Может, попробуем быть друзьями?
Я развожу в стороны ладони и наклоняю голову так, словно не понимаю, о чем она говорит. Хотя, честно говоря, я всё понимаю. Мы не можем держаться в стороне друг от друга, поэтому какая у нас может быть альтернатива? Она икает от колы.
— Знаешь, я никогда не встречала человека, который говорит столько же, сколько и ты, при этом не произнося ни единого слова.
Я ухмыляюсь. Обычно, если я позволяю ей выговориться, не перебивая ее, она рассказывает мне гораздо больше, чем планирует сама.
— Я ненавижу себя. Я та, кто вышвырнула Кэйси чертову Энтони на улицу.
— Где Ной?
— В Германии.
Я удивленно поднимаю брови.
— Его не было в стране, когда выносили приговор?
— Заткнись. Мы не знали, как долго присяжные будут принимать решение.
— Ты должна праздновать,— я откидываюсь назад и закидываю руки за спинку дивана.
Она начинает плакать с каменным выражением лица. Слезы льются, словно вода из открытого крана.
Я не двигаюсь. Мне хочется броситься к ней и успокоить, но когда я дотрагиваюсь до неё, мне потом бывает трудно остановиться.
— Помнишь, как в колледже ты начала плакать, потому что думала, что провалишь тест, а профессор подумал, что у тебя припадок?
Она начинает безудержно хохотать. Я расслабляюсь.
— Ты сделала свою работу, Герцогиня, — мягко говорю я. — И ты сделала её хорошо.
Она кивает, поднимаясь. Наше время окончено.
— Калеб... Я…
Поделиться книгой: