Помоги проекту - поделись книгой:
– Это ее имя?
Сара кивнула.
– Вы ее знаете? И именно поэтому… Но вы же сказали, что не знаете ее! – припомнил Мэллой.
– Я сказала другое. Мне показалось, что она очень похожа на мою прежнюю подругу. Подругу звали Мина ван Дамм. Алисия – ее младшая сестра. Была младшей сестрой…
– Если только эта девица не украла ее жакет.
Сара могла лишь пожалеть, что это было не так. Она отрицательно покачала головой:
– Нет, я уверена, что это она. Я не видела ее с тех пор, когда она была еще ребенком, но она слишком похожа… была похожа, – поправила она себя, – на Мину, чтобы речь шла об ошибке.
– И что она могла тут делать, одна-одинешенька? – спросил детектив, глядя на жакет, словно тот мог дать ему ответ. – У нее умер отец? Или распалась семья? Или ее родственники потеряли все деньги?
– Понятия не имею. – На самом деле Сара отлично знала, что Корнелиус ван Дамм очень даже жив, здоров и остается миллионером.
И тут, совершенно внезапно, она ощутила острую потребность выйти отсюда. Женщина поднялась на ноги. Так, а где ее шляпка?
Сара увидела, куда та закатилась, и двинулась к кровати, где лежала шляпка. Детектив Мэллой понял ее намерение и в тот же миг бросился туда же. Он опередил акушерку и в спешке задел шаль, что валялась в изножье кровати. Шаль свалилась на пол, из складок вывалилось что-то металлическое и со звоном упало на не покрытый ковром пол.
– Что это такое? – спросил детектив, ни к кому конкретно не обращаясь. Поскольку Мэллой все еще держал в одной руке жакет, а другой поднял шляпку, он сунул ее Саре в руки и наклонился, чтобы поднять с пола этот предмет – длинный и тонкий металлический инструмент.
Сара не смогла сдержать изумления.
– Вы знаете, что это такое? – поинтересовался детектив.
Сара очень и очень опасалась, что действительно знает.
– Это кюретка.
– Что-что?
– Медицинский инструмент. – У Сары у самой имелся целый набор таких кюреток, хотя теперь они ей без надобности. Раньше они принадлежали Тому.
– И зачем он мог понадобиться этой девушке?
– Не думаю, что он принадлежал ей. – Теперь все встало на свои места. По крайней мере, хотя бы отчасти. Сара вспомнила свое первое впечатление об этой девушке, когда видела ее в тот короткий промежуток времени, когда пересеклись их пути. Вспомнила и свою догадку нынче утром, когда она только направлялась сюда. – Думаю, его сюда кто-то принес.
– Зачем? – Глаза у Мэллоя были темные, почти черные, и он вдруг снова сделался каким-то огромным и опасным.
Саре очень не хотелось говорить такое об Алисии, но иного выбора у нее нет. В любом случае детектив скоро об этом узнает.
– Потому что… Этот инструмент… Ну, он, конечно, используется и для других целей, но обычно таким инструментом пользуются для производства абортов.
Мэллой не произнес в ответ ни слова, но само его молчание обладало такой силой, которая заставила Сару продолжать.
– Мне показалось, когда я ее вчера увидела… Это было всего лишь первое впечатление, но иногда такое можно определить, едва взглянув на женщину. Что-то такое в глазах… И это может объяснить, почему она здесь оказалась, почему ушла из семьи. Я думаю… Я думаю, вы скоро выясните, что Алисия была беременна.
Глава 2
Фрэнк не мог поверить своим ушам. Чуть ранее он рассматривал тело девушки тяжелым изучающим взглядом и не заметил никаких признаков того, что она в интересном положении. А если это все же так, то Сара Брандт, должно быть, настоящая ведьма, раз сумела догадаться. И все-таки, если это действительно инструмент, которым пользуются абортмахеры…
– Кажется, вы полностью в этом уверены. Может, вы и сами подобными делишками промышляете, так сказать, в виде побочного промысла? – пустил Мэллой пробный шар.
Аборты – вне закона, но власти едва ли станут преследовать того, кто делает подобные операции, которые многие считают доброй услугой и актом гуманности. Может, так оно и есть, если цель этой операции – не допустить рождения ребенка, который, родившись, вырастет вечно голодным бедняком.
Но если Фрэнк Мэллой рассчитывал смутить или ошеломить Сару Брандт, то это ему не удалось. Она просто смотрела на него прямым взглядом. Ее серо-голубые глаза были холодны как лед и блестели, как стекло.
– Меня не учили делать аборты.
– Тогда откуда вы знаете, что это такое? – вызывающим тоном осведомился детектив, поднося инструмент к лицу женщины.
Она даже глазом не моргнула.
– Мой муж был врачом. Я… ассистировала ему при некоторых процедурах. Когда беременность проходит с осложнениями… – Сара заколебалась и замолчала, видимо поняв, какие чувства испытывает Фрэнк, что, конечно, отразилось на его лице. – Но, вероятно, вам лучше не знать все эти подробности.
Тут она совершенно права. Возможно, акушерка решила, что Фрэнк не в меру брезглив и щепетилен или, может, просто ошеломлен столь откровенным обсуждением чисто женских проблем. Ну и пусть так думает. Фрэнк вполне готов заставить себя смириться, прежде чем выказать истинные причины своего дискомфорта при обсуждении осложнений, возникающих при беременности.
– Стало быть, вы считаете, что абортмахер явился сюда, в ее комнату. Тот, кого она наняла, чтобы он вытащил ее из этого затруднительного положения, – сказал детектив, проверяя на Саре свою теорию, чтобы посмотреть, как женщина отреагирует.
– Ничего я не считаю, – покачала головой миссис Брандт. – Я просто акушерка. А детектив здесь вы.
Мэллой проигнорировал это замечание.
– Это могло бы объяснить, почему не было взлома. Алисия сама впустила этого абортмахера. Поздно ночью, когда все уже спали. И что дальше? Она вдруг решила ничего не делать, отказалась платить и…
– И абортмахер задушил ее? – предложила свою версию миссис Брандт с явным скептицизмом в голосе.
Фрэнку пришлось с ней согласиться. Подобное выглядело совершенно нелогично. Он отлично знал по опыту, что абортмахеры живут очень неплохо, так что перспектива потерять очередную пациентку вряд ли могла побудить одного из них совершить убийство.
Но тут Мэллою в голову пришла новая мысль. Очень ясная мысль, и вовсе не обязательно делиться ею с миссис Брандт. Акушерка ему, в сущности, пока что больше не нужна. Притащить ее сюда было просто минутным капризом и – это детектив тоже должен признать – довольно наивной попыткой навязать свою волю женщине, которой, судя по ее виду, редко кому удавалось что-то навязать.
Но он все-таки получил некоторое удовольствие от общения с ней – если можно это назвать удовольствием, – а теперь в ней нет необходимости.
– Вы можете идти, – сказал Мэллой.
Миссис Брандт снова с удивлением посмотрела на него, чуть расширив глаза. На сей раз акушерку точно поразила его грубость. К сожалению, это ни в малейшей степени ее не унизило.
– Вот что, детектив-сержант Мэллой. Семья Алисии очень богатая и влиятельная. Я уверена, что они будут исключительно… э-э-э…
Фрэнк прямо-таки рассвирепел от этого намека и еще более оскорбился. Ведь намек на то, что он с куда большим усердием станет заниматься расследованием дела ради какого-нибудь богатея, отражал истинную правду.
– Мне вообще-то все равно, богаты они или нет, миссис Брандт. У меня есть работа, и я буду ее выполнять.
Женщина не издала ни звука в ответ, даже не фыркнула насмешливо или высокомерно – леди из высших слоев общества обычно не фыркают, – но всем своим видом дала понять, чтоˊ она на самом деле думает об этом утверждении. Фрэнк твердо сказал сам себе, что ему это безразлично. Он давно уже перестал заботиться о том, чтоˊ о нем думают посторонние.
По крайней мере, миссис Брандт не стала с ним спорить. Детектив молча смотрел на нее. Сара повернулась и собралась выйти из комнаты, но тут она вспомнила про шляпку, которую все еще держала в руке – глупенькую такую штучку с цветочками и ленточкой вокруг тульи. Акушерка остановилась напротив зеркала, в которое раньше смотрелась покойная девушка, и какое-то время возилась со шляпкой, молча сообщив Мэллою, что намерена делать именно то, что ей нужно и когда ей этого хочется, и никакой детектив-сержант не в силах ее торопить.
Сара пригладила свои светлые волосы одной рукой там, где заколки шляпки их слегка взъерошили и вытащили наружу из затейливого валика, старательно скрученного нынешним утром. Потом вынула из шляпки заколку, надела шляпку на голову и затем уже прикрепила материал длинной заколкой.
Тут Фрэнка одолели воспоминания. Те воспоминания, к которым детектив долгие годы не позволял себе возвращаться. Сколько времени прошло с тех пор, когда он в последний раз стоял вот так в спальне и смотрел на женщину, приводящую в порядок прическу? Сколько времени прошло с тех пор, когда он вообще оказывался наедине с женщиной, вот как сейчас?
Это-то Фрэнк знал точно: три года, три месяца и одна неделя. В ту ночь он сидел у постели Кэтлин и держал ее руку, а она истекала кровью. И все из-за бабы вроде этой Сары Брандт…
Но в тот самый момент, когда Фрэнк почувствовал, как в груди поднимается ярость, акушерка обернулась к нему. Выражение ее лица нельзя было назвать робким или униженным. У миссис Брандт вряд ли когда-нибудь бывает на лице подобное выражение. Но на нем отразилось нечто близкое к робости, очень похоже на то.
– Пожалуйста, мистер Мэллой, отыщите убийцу Алисии, – попросила Сара.
Она не стала дожидаться ответа, по-видимому понимая, что ответить сержант все равно ничего не может.
Саре хотелось сразу же поехать домой, запереться в спальне и дать выход жутким эмоциям, бушевавшим в душе. Ей хотелось плакать и стенать, разражаясь высокопарными тирадами насчет несправедливости этого мира и безжалостных сил судьбы, которые забирают из жизни добрых, хороших и невинных людей, оставляя здесь зло и растление. Ей хотелось вновь оплакивать смерть Тома, а еще оплакать и юную Алисию. Ей хотелось заявить всем богам, какую ненависть у нее вызывает то, куда катится этот мир. Ей очень хотелось сообщить им, как все должно быть на самом деле.
Но в данный момент у Сары не было времени на подобную слабость и поблажки самой себе. Следовало осмотреть пациентку.
Полицейский, стоявший в холле, вежливо кивнул акушерке, когда она сошла вниз по лестнице и забрала свой саквояж. И он не стал останавливать Сару, когда она прошла по коридору к тесным, заставленным вещами комнатам, где обитало семейство Хиггинсов. Хорошо хоть, кто-то из взрослых выпроводил старших детей на улицу, потому что миссис Хиггинс уже почти впала в истерику от страха и раздражения.
– Вы слышали, миссис Брандт? Они вам сказали? – требовательно осведомилась она, едва Сара успела переступить порог комнаты. Вся в слезах, миссис Хиггинс лежала на простой железной кровати, подложив под себя какие-то свернутые тряпки, заменявшие ей подушки. – Эту девушку убили здесь, прямо в моем собственном доме! Да нас всех тут могли убить, прямо в постели! А мои дорогие малыши, они спали как ангелочки, и кто бы тогда их защитил, если мистер Хиггинс ничего не видит, даже собственную ладонь, когда подносит ее прямо к глазам?!
– Как вы себя чувствуете? – успокаивающим и заботливым тоном спросила Сара, подтаскивая к кровати единственный имевшийся в комнате стул с прямой спинкой и дырой в плетеном сиденье. Всю приличную мебель Хиггинсы оставили своим постояльцам, которые им за это платили.
– Ну а как вы думаете? Как я могу себя чувствовать? Эту женщину убили прямо в моем доме!
Новорожденный младенец лежал рядом с матерью. Он беспокойно шевелился, но еще не плакал. Сара взяла малыша на руки, осторожно и бережно развернула пеленки. Вид новой жизни всегда поражал ее, наполнял священным ужасом. Это было для нее обещанием доброго завтрашнего дня, обещанием, которое сама она никогда не сможет сдержать.
К счастью, ребенок выглядел достаточно здоровеньким, никаких признаков обезвоживания. Но если у миссис Хиггинс пропадет молоко, вряд ли он сможет столь же успешно развиваться, как если б мать продолжала кормить его сама. К тому же Хиггинсы, по всей вероятности, не в состоянии покупать консервированное молоко. Хотя основная забота Сары – благополучно принять роды, она особенно гордилась тем, что могла обеспечить нормальное развитие младенца в последующий период.
– Да, это ужасно, я знаю. Но вам не следует так волноваться и расстраиваться. Лучше радуйтесь тому, что никто из вашей семьи не пострадал. Что бы ни случилось, вы и ваши близкие целы и невредимы. А кроме того, у вас на руках новорожденный, о нем и следует думать. Ему нужно, чтобы вы были спокойны.
Словно в подтверждение слов акушерки, младенец заплакал. Миссис Хиггинс нахмурилась, видимо недовольная тем, что Сара прервала ее отчаянные диатрибы, но взяла ребенка, когда Сара его ей протянула. Вынув переполненную молоком грудь, мать дала ее малышу. Это был уже шестой ребенок миссис Хиггинс, поэтому она отлично знала, что нужно делать.
Новорожденный жадно впился в сосок, но через несколько минут сосания выпустил его и снова заплакал.
– Молоко не идет, – сказала миссис Хиггинс и сама заплакала. – Ничего удивительного, я прямо-таки сама не своя!
– Успокойтесь и расслабьтесь. Откиньтесь на подушку, несколько раз глубоко вдохните и медленно выдохните. Закройте глаза. Вот так, правильно…
Миссис Хиггинс сделала все, как велела Сара, и снова сунула сосок уже надрывающемуся от крика младенцу. Через несколько секунд недовольного всхлипывания тот был вознагражден мощным потоком материнского молока, которое ему пришлось, чтобы справиться, поглощать огромными глотками.
Когда ребенок занялся делом и успокоился, миссис Хиггинс открыла глаза. Сара заметила, что она ужасно вымоталась и выглядит гораздо старше своего возраста. Да и что тут удивительного? У нее жуткие нагрузки – почти ослепший муж и полный дом детей. Также нужно заботиться о постояльцах, кормить их… А теперь еще и девушку убили прямо в пансионе… При таком раскладе только младенца не хватало, а он таки появился. Саре теперь придется побеспокоиться о том, чтобы мать и дитя благополучно пережили этот кошмар и благополучно вышли из него.
– Я хочу прописать вам пиво, миссис Хиггинс, – сказала она. – По два больших стакана в день. – Пивные дрожжи подкрепят роженицу, а алкоголь поможет расслабиться и успокоиться. – Я сейчас кого-нибудь пошлю за ним. Как насчет того парня, который приходил за мной прошлой ночью? Он здесь?
Миссис Хиггинс застонала от горя.
– Нет его! Съехал вчера вечером! И слова не сказал! Одна комната и так пустует, а тут еще две освободились… Да и кто теперь станет у меня жить, когда тут произошло убийство? А если у меня не будет постояльцев, мы ж с голоду помрем! Все помрем! И что теперь с нами будет?!
«Послеродовая депрессия», – сразу определила Сара. Хотя миссис Хиггинс вполне можно понять. Положение не из приятных. Придется Саре повнимательнее присматривать за этой дамой, чтобы она не наделала глупостей. Женщины в подобном состоянии нередко причиняют вред и себе, и окружающим, даже новорожденным. Надо поговорить с мистером Хиггинсом и устроить так, чтобы кто-то из соседей приходил им помогать. Самой тоже следует заходить почаще, проверять, как ест и развивается ребенок. Это все, что Сара может сделать в данной ситуации. А вот решить проблемы миссис Хиггинс, конечно, не в ее силах.
И только покинув этот дом – предварительно заставив миссис Хиггинс выпить стакан пива и получив нужные обещания от мистера Хиггинса и соседок, – Сара вспомнила ту важную новость, которую узнала от роженицы: Хэм Фишер съехал из ее пансиона. Ночью. В ту самую ночь, когда была убита Алисия ван Дамм.
У Сары даже мелькнула мысль тут же вернуться и сообщить об этом детективу Мэллою. Он весьма заинтересуется этой информацией. Но тут акушерка припомнила его наглое поведение и грубость. К тому же Мэллой ведь и не подумает поблагодарить ее за помощь в расследовании этого дела. Нет, не стоит. Он и сам вскоре узнает, что Фишер съехал из пансиона. Вероятно, детектив сделает те же выводы, к которым пришла Сара: этот внезапный отъезд слишком подозрителен и наверняка имеет какое-то отношение к убийству Алисии.
Нет уж, пусть этот детектив-сержант сам ведет свое расследование. А тем временем она сама попытается кое-что выяснить.
Фрэнк Мэллой прошел один квартал, отделяющий Пятую авеню от поднятой над землей железнодорожной платформы, расположенной на Шестой. Эти поезда, ходящие по поднятым над городом эстакадам, что протянулись высоко над улицами, были настоящим божьим даром: они позволяли добираться из одного конца перегруженного людьми и транспортом города в другой за приемлемые промежутки времени. Движение транспорта, особенно на нерегулируемых улицах, постоянно образовывало пробки и заторы, совершенно непроходимые на некоторых перекрестках в рабочее время, поэтому поездка в центр города в кэбе или на трамвае могла занять несколько часов. Конечно, грохот, который производили эти поезда, а также грязь и зола, падавшие на несчастных пешеходов внизу, были сущим наказанием, да еще каким, и это уже давно вызывало разговоры о строительстве новой железной дороги, под землей. Фрэнк же разделял точку зрения, что подземной дорогой будут пользоваться только те люди, которые не желают, чтобы другие увидели, что они ездят на поезде.
Рассматривая огромные здания, украшавшие северный конец Пятой авеню, детектив едва мог поверить, что они существуют в том же самом городе, где есть также Лоуэр-Ист-Сайд с его переполненными и грязными жилыми домами. Здесь, в районе Пятидесятых улиц, богатые жили в огромных особняках, каждый из которых занимал чуть ли не целый квартал. Там, по всей вероятности, разного добра и настоящих сокровищ столько, что на них годами можно было бы содержать все население этих гетто. Еще через квартал возвышалось элегантное здание отеля «Плаза», названного так по площади, где оно построено. Через улицу от отеля стоял один из особняков Вандербилтов. По мнению Фрэнка, он выглядел как настоящий музей, но его мнением по подобным вопросам редко кто интересовался.
Ранее эта местность являла собой пустое пространство. Когда Фрэнк был мальчишкой, в этом конце острова Манхэттен жили бродяги и пьяницы, выстроившие трущобное поселение из лачуг и хижин на границе парка, который предусмотрительно начали сооружать отцы города. Строительство парка закончилось, и бродяг отсюда выгнали, а участки земли продали миллионерам, которые желали жить подальше от пышущего жаром города с его шумом и вонью. Но теперь город расширился, разросся и дошел досюда, так что теперь, ежели богачам так хотелось убежать от суеты, приходилось бежать из города вообще, в загородные дома. Ну а для бедных оставался только Кони-Айленд.
Впрочем, Фрэнк давно уже перестал возмущаться и поносить несправедливость этого мира. Пустое занятие. Теперь он сосредоточился на том, чтобы самому заполучить как можно больше тех сокровищ, которые в этом мире имеются. К тому же от него зависят другие люди.
Дом ван Даммов выглядел не менее претенциозно, нежели остальные: величественный особняк, расположенный в квартале между Пятьдесят седьмой и Пятьдесят восьмой улицами. Этот квартал еще называли Марбл-роу, Мраморным рядом. Крыльцо особняка и впрямь оказалось мраморным – кто бы сомневался! – а у дверей висел сияющий бронзовый молоток. Дверь открыл дворецкий в соответствующей униформе, которая стоила столько, сколько Фрэнк получал за целый месяц. Весь вид дворецкого говорил о том, что он убежден: таким, как Фрэнк, следует стучаться в заднюю дверь, предназначенную для прислуги.
– Детектив-сержант Фрэнк Мэллой, – представился полицейский, прежде чем дворецкий успел направить его к заднему входу. – Мне нужно повидать мистера и миссис ван Дамм. Это по поводу их дочери.
Вот так. Если уж такой довод не заставит этого типа впустить Фрэнка в дом, чтобы побеседовать с родителями девушки, тогда тут нужен динамит.
Фрэнк сразу понял, что этот тип хорошо обучен: он не проявил никаких эмоций. Однако дворецкий, по всей видимости, ни разу не встречал на крыльце этого дома полицейского. Кажется, он слегка побледнел, когда Фрэнк упомянул о девушке.
– Пожалуйста, пройдите в переднюю гостиную и подождите там, – придушенным голосом проинструктировал визитера дворецкий, крайне неохотно впуская Фрэнка внутрь. – Я узнаю, дома ли мистер ван Дамм.
«Хорошенькую уловку придумали эти богатенькие», – подумал Фрэнк. Если не хотят кого-то видеть, то просто велят слугам сообщать, что их нет дома. Но сейчас Фрэнк пребывал в полной уверенности, что уж для него-то мистер ван Дамм точно окажется дома, пусть даже только сегодня.
И без того невысокое мнение Фрэнка о богатеях упало еще на пару-тройку пунктов, едва он осмотрелся в этой «передней гостиной» (что, наверное, означало наличие также и «задней гостиной». И зачем, спрашивается, этим людям две гостиные?!). Оглядевшись, Фрэнк решил, что видал на своем веку бордели и получше, классом повыше. Эта комната была настоящим воплощением показухи и хвастовства богатством. Просто жуть какая-то! Повсюду красный бархат, собранный в огромные складки над окнами и покрывающий мягкую мебель. Стены оклеены темными обоями чудовищной расцветки и с жутким рисунком. Пальма в углу и цветы в горшках на всех плоских поверхностях. Столики, устеленные кружевными салфеточками и уставленные статуэтками всех форм и видов. И все уродливые!
Мэллой вдруг обнаружил, что раздумывает над тем, какое мнение составила бы по этому поводу его Кэтлин. «Слишком много вещей, – наверное, сказала бы она. – И со всех нужно постоянно стирать пыль». Кэтлин всегда была практичной.
Когда двадцать минут спустя двери гостиной наконец распахнулись, Фрэнк разглядывал чехлы, которые кто-то нацепил на ножки рояля. Он слыхал про людей, которые отличаются такой скромностью, что даже не в силах произнести вслух слово «ножки» и закрывают у себя ножки мебели чехлами. Но никогда не рассчитывал воочию убедиться в существовании подобного.
Не вызывало сомнений, что мужчина, вошедший в гостиную, – хозяин этого дома. Одет он был явно по-деловому. Безукоризненно сидящий костюм из превосходной шерстяной ткани, пошитый хорошим портным, рубашка ослепительно-белого цвета. Фрэнк, однако, отметил, что галстук повязан несколько криво, это свидетельствовало о том, что мистер ван Дамм приводил себя в порядок с крайней поспешностью.
– Детектив, я – Корнелиус ван Дамм, – сообщил мужчина на тот случай, если у Фрэнка возникли на этот счет какие-то сомнения. Фрэнк отметил также, что хозяин не подал ему руки. Видимо, он и мальчикам-курьерам тоже никогда не пожимает руку. – Как я понимаю, вы желаете что-то сообщить о моей дочери.
Мистер ван Дамм был хорошо натренирован прятать свою слабость. Люди, вращающиеся в тех кругах, в которых вращался он, где миллионы делаются или теряются по одному только слову, не могут себе позволить проявлять признаки уязвимости, если не желают подвергнуться опасности стать жертвами враждебных действий конкурентов. Ван Дамм отлично умеет скрывать свои истинные чувства, но Фрэнк был уверен, что сейчас подвергнет эту его способность нешуточному испытанию.
– Ваша жена дома? Она может прийти сюда? – поинтересовался он. – Я известил слугу, что хотел бы видеть вас обоих.
Мэллой собирался сообщить известие обоим супругам одновременно, чтобы увидеть их первую реакцию, которая скажет ему очень о многом: как они относятся к своей дочери и друг к другу, какие чувства испытают, услышав известие о смерти Алисии… И знают ли больше, чем намерены поведать детективу. В этом случае дополнительную информацию ему придется искать в других местах.
– Боюсь, моя жена в данный момент нездорова, – сказал ван Дамм; ни единой извиняющейся нотки в его тоне не прозвучало. – Что вы хотели нам сообщить? Я понимаю, детектив, вряд ли это добрые вести, так что давайте выкладывайте.
Фрэнк еще не решил окончательно, послушаться приказа или нет, когда двери гостиной снова распахнулись и на пороге появилась женщина. Это было хрупкое, похожее на птичку создание, одетое в домашнее платье из тонкой набивной ткани, украшенной цветами. Платье крутилось и развевалось вокруг тела, отчего женщина выглядела почти бесплотной и невесомой. В свое время она, пожалуй, была красавицей, но эта красота с годами выцвела и вылиняла вместе с когда-то золотистыми волосами, которые теперь почти полностью поседели. Бледные щеки ввалились, взгляд казался пустым, а кожа сморщилась. Причем дама была не такой пожилой, как ее муж, а тот меж тем являл собой образец цветущего мужчины.
Поделиться книгой: