Брат Третьей Степени

Наступил день отъезда Гарсии, и отец пригласил меня в свой кабинет на прощальную беседу. Пространно и красноречиво рассказав о величии братства и любви и обрисовав организацию, стремившуюся сделать их достоянием каждого, он сказал:

«Альфонсо, сеньор Гарсия — продвинутый член тайной Школы Асклепия и достоин твоего полного доверия. Он приехал с рекомендациями высоких братьев и оставит тебя в добрых и верных руках. Вспомни о том, что я говорил тебе в отношении учеников этой школы: принимаются только те, кто чист и добр, а всем прочим неизвестно о ее существовании; лишь избранные могут найти ее. Твое преимущество заключается в том, что ты имеешь возможность находиться среди людей, способных руководить тобой тебе же во благо. Дорожи этой привилегией, неукоснительно сохраняй то, что является тайным, неизменно уважая все, что имеет отношение к твоим учителям. Будь осторожен. Опасайся обманчивого мирского блеска и избегай всякой сентиментальной любви и увлечений. Пусть твоя любовь будет чиста, сильна и безмерна по отношению ко всему, что благородно и истинно.

Что касается противоположного пола, женись не раньше, чем найдешь душу, полностью соответствующую твоей собственной, и ум, преданный той же великой цели. Сначала поступи в школу, ибо именно там ты найдешь тех, чье сердце и разум живут в гармонии с твоими. Там, среди своих сестер ты, без сомнения, найдешь одну, которая будет достойна твоей любви и сможет способствовать твоему продвижению в наибольшей степени. Избери ее своим сотоварищем. Взрасти для нее чистую и святую любовь, и когда знание даст тебе право снова предстать пред миром, возьми ее в жены в истинном браке. И вершите имеете свое служение братьям и человечеству.

Всегда помни, что эта жизнь является ни чем иным, как необходимым испытанием перед жизнью еще более высокой, и никогда не позволяй самым возвышенным радостям этого наисчастливейшего периода твоей жизни увести тебя со стези главного долга. Чистая любовь к жене и детям расширит пламя твоего сердца. Чистая преданность раскроет дремлющий дух, который обитает в твоем сокровенном существе, и поведет к еще более прекрасным и значительным высотам любви. Сын мой, учись любить, ибо, если ты не научишься этому гам, ты не научишься нигде впоследствии. Пусть вся твоя душа восхитится дивным пламенем, но никогда, даже на мгновение, не позволяй ей смутиться недостойной мыслью, а уж тем более погибнуть в эгоистическом разъединении и одиночестве. Люби жену, дабы еще (шлее полюбить человечество, люби детей, дабы еще более полюбить всех детей Божьих, и тогда вселенская любовь озарит твой разум и душу и даст тебе всяческую мудрость.

Будь сильным, сын мой, будь отважным, будь верным и терпеливым и всегда трудись ради добра. А теперь прощай. Возможно, нам не приведется свидеться снова на Земле. Прощай!»

Отец наставлял меня голосом, полным любви и нежности, и ореол света, обычно окружавший мать, когда она говорила в подобной манере, озарял тогда сиянием его лицо. Его слова обладали странной укрепляющей мощью, и хотя моя любовь к нему была так сильна, как только может быть сильна любовь ребенка к родителю, я контролировал свои чувства, подавил слезы, тепло с ним простился и уехал с Гарсией во Францию.

Глава 3. ПРИНЦЕССА ЛУИЗА

Мы пересекли Атлантику, прибыли в Ливерпуль и отправились поездом в Лондон без каких-либо значительных происшествий. Гарсия оказался самым интересным попутчиком, которого только можно пожелать. Он обладал глубокими и обширными познаниями, был хорошо информирован о том, что происходит в мире. Наверное, для того, чтобы дать стимул моим стремлениям, он много говорил о чудесном Братстве, к которому принадлежал, как и мои родители, подробно рассказывая мне о высокой мудрости и удивительных силах членов высших степеней. Ничто не могло меня заинтересовать больше, гак как я пропитался духовными идеями и принял решение сделать все, что в моих силах, дабы узнать тайны сокровенной стороны природы и овладеть ими. Я заметил, однако, что так же, как и родители, он давал информацию в строго ограниченных пределах, за которые никогда не выходил, и разговор всегда шел по намеченному им плану.

В Лондоне мы остановились на три дня, и в это время произошло событие, усугубившее таинственность, которая и так уже окружала меня. Гарсия хорошо ориентировался на улицах и водил меня по всему городу. Вечером второго дня мы прогуливались неподалеку от Трафальгарской площади, когда внезапно возникшая суматоха привлекла наше внимание. «Лошади понесли», — воскликнул Гарсия. И когда толпа подалась назад, я увидел королевский экипаж, влекомый двумя вороными скакунами, стремительно несущийся по мостовой.

«О Боже! Это же принцесса Луиза, любимая дочь королевы. Она разобьется! Дайте им дорогу! Не препятствуйте им! Ну и выдержка! Смотрите, как она управляется с ними!» — раздавались вокруг голоса. Бледная, как смерть, прелестная женщина натягивала вожжи изо всех сил и с потрясающим присутствием духа удерживала испуганных животных на середине улицы. Но ей явно недоставало сил остановить их, когда, покрытые пеной, они высекали подковами искры из гранитной мостовой. «Разве никто не способен их остановить? Боже! Они несутся прямо на памятник! О, ужас! Она погибнет!»

В этот момент высокая фигура в плаще поспешно выступила из толпы и бросилась прямо навстречу летящим коням. Я почувствовал, как дрожь пробежала по руке моего спутника, и сдавленный возглас сорвался с его губ. В тот же миг странное, волнующее ощущение пронзило меня, и сердце мое забилось часто и быстро.

«Назад! — закричали люди. — Ее не спасти. Ты сам погибнешь! Берегись!»

Но дерзкий незнакомец стоял посреди мостовой спокойно и прямо. Показалось, еще секунда — и перепуганные кони сметут, затопчут его копытами. Вот они уже налетели… Нет. Быстрый, как мысль, он отскочил в сторону. И — что за волшебство! — белый клубящийся туман вдруг наполнил воздух, на несколько мгновений скрыв экипаж и лошадей. А когда он развеялся, мы увидели, что бешеные скакуны словно преобразились: дрожа каждой жилкой, они присели на задние ноги и остановились перед самым монументом. Таинственный незнакомец подбежал к экипажу, поднялся в него, встал рядом с потерявшей теперь сознание принцессой, и прежде чем изумленная толпа поняла, что произошло, натянул вожжи и повернул экипаж на боковую улицу.

Я был ошарашен не менее, чем окружающие, и стоял, потеряв дар речи. Странное ощущение наполняло мое существо. Когда люди начали приходить в себя, Гарсия схватил мою руку и потащил вон из толпы.

— Что все это значит? — спросил я. — Разве времена чудес не прошли?

— Чудеса? Нет никаких чудес, — ответил он. — Но происшедшее действительно многое означает.

— Что оно означает? — спросил я.

— Тот человек — адепт, — прошептал Гарсия. — А поскольку девушка — любимая дочь королевы, можно ожидать значительных перемен в правящих кругах. Учителя делают все, что в их власти, чтобы помогать миру в его восходящей эволюции, используя людей как свои орудия, они не упускают ни одной возможности. Но только в самых исключительных случаях применяют такие силы, какие потребовались здесь.

В ответ на мои дальнейшие расспросы, он сказал:

— Подождите развития ситуации, и тогда мои пояснения станут более понятны.

Следующим утром мы отправились во Францию. Перед посадкой в вагон я купил «Дэйли Таймс» и там на первой странице прочитал сообщение под броским заголовком:

«Странное и чудесное спасение! Принцесса Луиза чудесами магии спасена от неминуемой смерти.

Принцесса Луиза, которая является, как известно всем, непревзойденной наездницей и прекрасно правит лошадьми, во время своей обычной дневной прогулки в экипаже, запряженном парой строптивых жеребцов, ни сумела совладать с ними, когда они испугались случайного грохота, послышавшегося на улице. С присущим ей спокойствием и присутствием духа она пыталась направлять их бег, но сил принцессы было недостаточно, чтобы остановить их. Они неслись по улице все быстрее и быстрее. Могучие скакуны могли затоптать всякого, и люди освобождали им дорогу. Казалось, все потеряно и смерть ее неминуема, ибо стало ясно, что экипаж несется прямо на монумент посреди улицы. Вопль ужаса пронесся над толпой, женщины падали в обморок, а мужчины отворачивались, чтобы не видеть страшной сцены.

И в этот момент высокий незнакомец в длинном плаще цвета индиго выступил навстречу летящим скакунам и со спокойствием, которое граничило с безумством, хладнокровно ожидал их приближения. Все решили, что не миновать двух смертей. Но, когда лошади приблизились к мужчине, он быстро отступил в сторону и каким-то неизвестным магическим способом наслал на карету и лошадей белый туман, похожий на пар, который непостижимо изменил натуру животных и заставил их, дрожащих от ужаса, остановиться прямо перед самым памятником. Прежде чем толпа оправилась от изумления, таинственный незнакомец оказался рядом с потерявшей сознание принцессой, взял вожжи, повернул лошадей на боковую улочку и скрылся.

Кто этот человек, не представилось возможности установить. Его не было с принцессой, когда она прибыла во дворец. Принцесса не собирается ничего говорить и отказывается принять корреспондентов. Короле-па также хранит молчание. Все указывает на то, что личность спасителя гак и останется тайной. Но сама чудесная природа происшествия вместе с тем хорошо известным фактом, что-принцесса углубленно изучает оккультные науки, побудили нас провести расследование. Наш репортер встретился с Хагером — известным гипнотизером-дрессировщиком животных и поинтересовался его мнением на этот счет.

Г-н Хагер сказал, что это не является действием гипнотической или магнетической силы, так как в подобном случае требуется привлечь внимание животных и долго, пристально смотреть им в глаза, что в данных обстоятельствах было совершенно невозможно. В штаб-квартире оккультного отделения Теософского общества не удалось добиться ничего удовлетворительного, хотя известно, что принцесса Луиза является частым его посетителем. Санкья-Рао, индийский адепт, встреченный нами там, намекал в неопределенных выражениях на акашические эфиры, элементальные вихри, силы „крияшакти“ и т. д., но сообщил весьма немного. Кем бы ни был незнакомец и какими бы ни обладал силами, происшедшее останется чудом, которое не скоро забудется и принесет шарлатанам, претендующим на обладание тайной мудростью, новый урожай из множества обманутых простаков, заполонивших теперь город в поисках оккультизма».

Другое сообщение, не менее интригующее, гласило:

«Уильям Герберт Морли назначен премьер-министром, что означает конец английского владычества на Востоке.

Кларк Рассел отбывает в качестве специального посла по особым поручениям в Индию, а новый премьер приступает сегодня к своим обязанностям».

За этим следовал подробный отчет о поразительных и неожиданных переменах в политике. Гарсия тоже купил газету и читал статьи. Подметив мой озадаченный взгляд, он осмотрелся кругом и тихо сказал:

— Брат мой, неужели вы думаете, что материальный мир управляется в соответствии с законом, а мир социальный брошен на произвол случая? Неужели вы думаете, что человеческий прогресс никем не управляется или управляется непосредственно Богом? Если вы мыслите так, то заблуждаетесь. Бог- Беспредельный Дух и, несмотря на то, что наполняет Собой все, далек от происходящего на Земле. Но между нами и Всевышним существует много уровней существ — сверхлюдей, героев, святых, полубогов и богов, — и каждое из этих воинств работает через тех, кто находится здесь, внизу. Короли, королевы, президенты и другие правители не становятся таковыми случайно. Они никогда не бывают в переходной стадии, когда наступает время неминуемых перемен, ибо являются ничем иным, как орудиями более высоких сил, и бессознательно содействуют предрешенным целям.

Воители, государственные деятели и великие проповедники религиозных истин также осенены высшими существами. И зачастую знают об этом, подобно Сократу, у которого был Даймоний[3].

Жанне д'Арк, у которой были Голоса. Мухаммед, Кромвель, Наполеон и все великие люди, считавшиеся орудиями судьбы, имели подобное руководство для свершения своих великих целей.

В этом заключается секрет того, что многие зовут судьбой. Люди становятся подходящими орудиями, с которыми высшие силы могут работать и добиваться каких-либо достойных результатов. Те, кого они используют таким образом, обычно сверкают гениальностью. Но когда цель достигнута, истинные невидимые руководители нередко покидают их, и они могут снова стать на общий человеческий уровень. Вы думаете, что такой уход жесток? Это не так. Те, кто покинут, должны винить самих себя: значит, они злоупотребляли преимуществами, которыми попадали, и, считая эти силы своими собственными, предпочли действовать ради эгоистических целей и присваивать себе божественные права. Их ждет крах, ибо, по словам Гюго, «они рассердили Бога» и должны снова стать простыми людьми. Такие избранники иногда дурны, но и они зачастую неосознанно становятся орудиями добра.

Относятся ли эти замечания к вчерашнему происшествию? — спросил я.

— Да, — ответил он шепотом, — судя по всем приметам, английский Трон тоже находится под покровительством. Но невидимые работники скрывают свою деятельность, используя каналы, кажущиеся естественными.

В этот момент с нами рядом сел незнакомец, и Гарсия мгновенно сменил тему разговора. Мы пересекли пролив и продолжали свой путь до Парижа. Толпа вокруг не давала нам возможности возобновить интересную беседу, и я погрузился в свои мысли. Братство стало почти постоянной темой моих размышлений. Я томился желанием узнать больше о таинственных способностях его членов и об их обществе.

Глава 4. ПАРИЖ И МАТУШКА

По прибытии в Париж Гарсия нанял карету, и мы быстро добрались, проехав через весь город, до роскошного особняка монсеньора Дюрана — старинного друга моих родителей, к которому я вез от отца письмо.

Монсеньор Дюран, господин лет шестидесяти с бородкой и усами военного образца, чуть тронутыми сединой, лично встретил нас, тепло поприветствовал и пригласил в свою приемную. Проведя некоторое время и приятной беседе, Гарсия поднялся и, пообещав навестить меня, покинул дом. Оставшись наедине с монсеньором Дюраном, я незамедлительно передал ему послание отца.

Когда он сломал печать и развернул письмо, я мельком увидел, что оно написано иероглифами. Дюран молча прочитал текст, а затем повернулся и, устремив на меня свои темные, проницательные глаза, несколько секунд пристально смотрел, как бы пытаясь прочесть мои сокровенные мысли. Наконец, видимо удовлетворенный своими наблюдениями, очень мило сообщил, что я буду его гостем некоторое время, а так как я, без сомнения, утомлен, сейчас он проводит меня в отведенную мне комнату.

Комната на втором этаже была хорошо обставлена, окно выходило на лужайку. Дюран велел мне отдохнуть, привести себя в порядок и вообще чувствовать, как дома, сообщил, что зайдет за мною через час и проводит к чаю с мадам Дюран и их дочерью Камиллой.

Часом позже он вернулся, и мы прошли в чайную комнату. Мадам, полная женщина среднего роста с широким лицом, выражающим материнскую любовь, черноглазая и черноволосая, в обращении была сама доброта и снисходительность. Камилла оказалась величавой статной брюнеткой с высоким бледным челом и лучистыми глазами, которые приветливо улыбнулись мне, когда она пожала мою руку и заняла место рядом за столом. Их приятные манеры вскорости заставили меня ощутить себя членом семьи и отбросить всякие условности.

Ужин состоял единственно из фруктов и орехов. Мадам Дюран сочла нужным пояснить, что, согласно их правилам, они едят два раза в день и лишь слегка перекусывают вечером. Я уверил их, что в этом для меня нет никакого неудобства, так как я с самого детства воспитан на строгой буддистской диете, принимаю пищу дважды в день и не ем мяса. После получасового разговора мы с Камиллой стали друзьями и отправились осматривать дом с искреннего одобрения ее родителей.

Было очевидно, что образованием Камиллы не пренебрегали. Пока мы ходили по богато убранным залам и поднимались по мраморной лестнице, она говорила равно свободно об искусстве, науке и философии. Её мысли, казалось, инстинктивно следовали тем же путем, что и мои, и наши мнения почти по каждому вопросу совпадали. Как приятно беседовать и общаться с теми, чьи мысли созвучны вашим собственным! Более часа мы провели в чудной картинной галерее, и не прозвучало ни одного глупого или фривольного слова. Перед тем как расстаться, чтобы отправиться спать, мы договорились о завтрашней прогулке по городу.

Утром мосье Дюран встретил меня в зале и сказал, что хотел бы переговорить со мною до нашей поездки, поэтому сразу после завтрака мы вместе отправились в его личные апартаменты. Закрыв дверь, он усадил меня за стол, стоявший в центре комнаты, и сам занял место напротив. Наклонившись вперед и пристально глядя мне в глаза, он сказал:

— Альфонсо Колоно, ваш отец сообщил мне в письме, что вы стремитесь к поступлению в определенные тайные школы в Париже, а далее он ручается за вашу подготовку и знания. Искренне ли ваше желание поступить в школу подобного рода? Если так, то какой мотив лежит в основе этого желания?

— Монсеньор Дюран, с детства я почитал знание, и ныне оно является целью моей жизни, — заверил я. — Информация, которую может дать мир внешней науки, не удовлетворяет меня, там ничего не говорится об истинной природе вещей, ее знание состоит только из скопления необъясненных фактов и феноменов. Но учения, полученные от отца, привели меня к пониманию, что есть в мире такие люди, чьи познания не ограничены столь узкими рамками, и что они помогут мне достичь истинного знания. Именно их я ищу.

— Понимаете ли вы, насколько серьезна природа истинных знаний? Известны ли вам требования, необходимые для их получения? Известно ли вам о безмерной ответственности и долге, которые приходят вместе с ними?

— Это до некоторой степени мне известно и мною осознано. Я готов и желаю принять на себя такую ответственность.

— Вы говорите смело и искренне, но, боюсь, что вам известно не все. Тем не менее, я верю в чистоту ваших мотивов, постараюсь найти кого-нибудь, кто связан с этой школой, и расскажу ему о вашем стремлении. В настоящее время вы не должны в разговорах с Камиллой обсуждать этот предмет, более того, вы должны обещать, что будете хранить молчание. Даете ли вы это обещание? — Да, — ответил я.

— Итак, ваш отец сообщил, что вы достаточно образованы в области медицины, искусств и юриспруденции. Это хорошо, так как они — незаменимые составляющие деятельной жизни, посвященной человечеству. В письме сказано, что вы еще не получили официального, формального звания, которое представляется весьма важным этому миру, поскольку великое множество его обитателей видит лишь то, что лежит на поверхности. Поэтому мой совет вам — поступить в экзотерические школы и институты и получить дипломы и сертификаты по этим трем профессиям. Ниши познания позволят вам проходить обучение по всем трем предметам одновременно. Эти учебные заведения не дадут вам истинного знания, но научат многому из того, что почитается в мире. В искусстве они дадут навык руке, в законоведении — наставят в дипломатичности и знании этикета, в медицине — научат хирургии и придадут вам уверенности в себе. В дальнейшем, благодаря знакомствам, вы приобретете влияние. И если вы желаете быть принятым как кандидат в тайную школу, приготовьтесь без промедления принять решение, так как эти навыки необходимы всем, кто хотел бы поступить туда. А пока храните молчание. Можете идти.

Я покинул комнату. Проходя по залу, встретил Камиллу и отправился с нею в наиприятнейшую поездку по городу. Как и в предыдущий вечер, они снова показала себя незаурядным рассказчиком, интересным человеком, и по возвращении домой наша дружба уже установилась.

Так шло время. Камилла и я почти всегда были вместе. Она изучала искусство в Школе изящных искусств. По ее приглашению и в соответствии с советом монсеньора Дюрана я тоже поступил туда. В то же самое время меня приняли две самые известные школы, обучающие медицине и юриспруденции. Через Дюранов я получил доступ в самые высокие социальные круги Парижа, завязал дружеские отношения с красивыми и умными женщинами, свел близкое знакомство со многими мужчинами серьезного и пытливого ума.

Несмотря на то, что меня окружали красота и ум французской метрополии и у меня не было недостатка в общении, я все еще не нашел идеала своей любви. Мы с Камиллой были очень привязаны друг к другу, но всего лишь как брат и сестра, так, кстати, и звали друг друга. Я часто вспоминал замечания отца о симпатических душах и задавался вопросом: не был ли мой идеал любви слишком высок? Рожденный в чистейшем браке, обученный с детских лет видеть любовь во всей непорочной красоте, я рисовал ее себе в самой возвышенной, идеальной форме и находил в этом величайшее удовольствие. А поскольку привычка эта укреплялась, мои идеалы становились все устойчивее и чище, пока представление о совершенных мужчине и женщине и совершенном общении не стали постоянно главенствовать в моем уме.

Отец писал мне регулярно, и письма его были всегда полны слов нежной любви и добрых советов. Он побуждал меня продолжать поиск знаний, учиться терпению, чтобы не быть обескураженным тем очевидно замедленным темпом, с которым приходит истинное знание. «Знание — это рост, а вечный рост происходит не скоро, — писал он. — По мере того, как раскрываются твои способности, а организм совершенствуется, истинное знание, вечно живущее внутри нас, найдет способы для своего проявления и обнаружит себя».

Гарсия без каких бы то ни было объяснений внезапно исчез; и, доверив монсеньору Дюрану заботу о моем вступлении в тайную школу, я сосредоточил все усилия на учебе, не уклоняясь от общественной жизни. Ключевой нотой наставлений моего отца была концентрация. Я так развил ее силу, что, где бы ни был, пребывал в гармонии со всем, что меня окружало. В письмах отца по-прежнему не было ни слова о матери и сестре; и, несмотря на его настойчивые утверждения об обратном, я сделал заключение, что они все-таки погибли в тот роковой шторм. Но вскоре оно поразительным образом было опровергнуто. Это произошло пятого сентября, через год после моего приезда в дом Дюранов, когда Камилла и я занимали ложу в Гранд-Опера, где мадемуазель Вивани — примадонна с мировой славой должна была появиться в тот вечер.

Зал до последней возможности был заполнен публикой, ожидавшей этого события, собралась вся парижская элита. Подошло время начала спектакля. Все были возбуждены предвкушением удовольствия, когда из-за занавеса вышел директор и, низко и учтиво поклонившись, обратился к заинтригованной аудитории: «Дамы и господа, со смешанным чувством сожаления и радости я должен сделать объявление. Мадемуазель Вивани страдает от жестокой простуды и не в состоянии выступать сегодня вечером».

Послышалось шарканье ног, и ропот недовольства пробежал по залу. Директор же продолжил: «Но я счастлив объявить о другой певице, которая, хотя прежде и не появлялась на широкой публике, имеет право стоять в одном ряду с самыми известными исполнителями и которая, несомненно, оправдает ваши ожидания. С удовольствием представляю вам, Дамы и господа, мадам Нину, неизвестную царицу песни».

Он еще продолжал говорить, когда прекрасная величавая женщина в греческом костюме чистейшей белизны появилась на сцене. Дрожь волнения пробежала по моему телу, сдавленный крик сорвался с моих уст. Напряженно вглядываясь, я подался вперед, а когда Камилла, озадаченная моим поведением, положила мне руку на плечо и спросила, все ли в порядке, я смог выдавить из себя одно лишь слово: «Матушка!» Да, там, на сцене во всей своей царственной красоте, с высоким бледным челом и темными лучистыми глазами, прекрасными, как никогда, стояла моя мать. Мать или ее живой двойник?

Наверное, напряженность моего взгляда привлекла ее внимание, и глаза певицы встретились с моими. Мгновенная бледность залила ее лицо. Она стиснула руки, но затем усилием воли обратила взор к публике И голос ее зазвучал в песне. Да, это был тот же замечательный голос, который я слышал так часто, но, если такое возможно, еще прекраснее. Он то поднимался с потрясающей силой, то падал едва ли не до шепота. С почти небесной гармонией она исполняла песнь великой любви — «Влюбленные страны Утопии», и каждое слово несло в себе силу ее чистого сердца. Внимая этим ласкающим душу звукам, я погрузился в забытье и очнулся, лишь когда смолкли последние слова, за которыми последовал шквал аплодисментов.

О, Камилла! — воскликнул я, когда певица покинула сцену. — Это же моя давно утраченная матушка! Многие годы она считалась умершей. Но я не мог ошибиться. Мне необходимо видеть ее.

Альфонсо, пожалуйста, успокойся, — сказала Камилла. — Твоя мать умерла восемь лет назад. Это просто случайное сходство. Не надо волноваться.

Тут певица опять появилась на сцене и послала мне взгляд, полный такой доброты и любви, как если бы мы были давно знакомы. И — не обман ли это? — я услышал слова, которые будто прозвучали в ушах: «Будь спокоен, сын мой, будь отважен и исполняй свой долг; все в порядке».

— Камилла, ты слышала? — спросил я.

— Нет. Слышала что?..

Но в этот момент со сцены снова зазвучал прекрасный голос, неся проникновенные и волнующие душу слова «Пречистой свадьбы». Абсолютная тишина воцарилась в зале, всепроникающий покой, казалось, охватил всех. Никогда раньше парижане не испытывали такого потрясения. Несколько мгновений после того, как певица закончила песню, слушатели молчали, будто тишина сковала всех, будто момент был слишком свят для аплодисментов. А затем последовал глубокий вздох, словно тысяча душ пробудилась одновременно, и зал взорвался оглушительной овацией. Слезы застилали взоры многих — слезы откровенного восторга. Даже те, кто никогда прежде всерьез не задумывался о прекрасном, о силе чистой любви, были потрясены небесным голосом этой души.

Это был ее последний выход.

— Камилла, это моя мать. Я должен говорить с нею, я должен ее увидеть! Пойдем со мной, — решительно сказал я.

— Не знаю, что на тебя нашло, но веди, — откликнулась моя названная сестра. — Куда бы ты ни пошел, я последую за тобой.

Мы опрометью бросились за кулисы и, толкнув дверь, вошли, Однако дорогу нам преградила высокая, закутанная в плащ фигура.

— Альварес! — вырвалось у меня, его лицо было незабываемым.

— Альфонсо Колоно, идите прочь и выполняйте свой долг, — потребовал адепт. — Когда он будет исполнен, тогда вы сможете встретиться со своей матерью. Все в порядке. Уходите.

— Так это все-таки моя мать?

— Сейчас мы не будем обсуждать, она это или нет. Ваша мать ждет вас в Братстве, и только там вы встретитесь с нею. Уходите!

И, как будто не в силах сопротивляться, я повернулся и поспешил вместе с Камиллой к карете. Но и дома долго был возбужден и взволнован.

Глава 5. ВСЁ БОЛЬШЕ ТАЙН

Сон в ту ночь бежал от меня. Я пытался успокоить заинтригованный ум, но не преуспел в этом. Что за тайны окружали меня? Матушка жива! А что же с Эсмеральдой? А этот удивительный человек- Альварес? Он сказал: мать ожидает меня в Братстве. Что все это значит?..

Двенадцать ударов часов оповестили о наступлении новых суток. В три часа я все еще ворочался в постели и не мог взять под контроль свой обескураженный ум. В конце концов, после четырех я провалился в беспокойный сон. И словно в добавление к той таинственности, что уже окружала меня, во сне я, как и восемь лет назад, оказался во дворе монастыря среди диких гор. Но на этот раз монахи в облачении цвета индиго подвели к Пресветлому моего отца. И как раньше, туман окутал сцену, так что, чем это закончилось, осталось неизвестным. Проснулся я освеженным, но по-прежнему исполненным беспокойного возбуждения. Я весь горел внутренней энергией.

«Матушка ждет меня в Братстве, я обязательно встречусь с ней мм», — сказал я себе, решительно стиснув зубы. Меня мучили вопросы: «Что означает нынешний сон? Имеет ли таинственный адепт к нему отношение? Ведь он присутствовал в то время, когда я видел первый сон». Все это сейчас целиком занимало мои мысли. Уже год я терпеливо ожидал ответа на свое заявление. Монсеньор Дюран не передавал никаких сведений, а на вопросы отвечал кратко: «Все приходит к тому, кто умеет ждать». Но я ждал достаточно долго и теперь, получив дипломы первой степени по праву и медицине, хотел бы знать, стоит ли ждать дольше.

Слоняясь взад-вперед по комнате, я становился все беспокойнее. Казалось, тихий голос шептал: «Ты прав, ты прав. Вперед. Вперед!» Утвердившись в этой мысли, я спустился вниз, полный решимости переговорить с Дюраном, как только закончится завтрак. В три часа я все еще ворочался в постели и не мог взять под контроль свой обескураженный ум. В конце концов, после четырех я провалился в беспокойный сон. И словно в добавление к той таинственности, что уже окружала меня, во сне я, как и восемь лет назад, оказался во дворе монастыря среди диких гор. Но на этот раз монахи в облачении цвета индиго подвели к Пресветлому моего отца. И как раньше, туман окутал сцену, так что, чем это закончилось, осталось неизвестным. Проснулся я освеженным, но по-прежнему исполненным беспокойного возбуждения. Я весь горел внутренней энергией.

«Матушка ждет меня в Братстве, я обязательно встречусь с ней там», — сказал я себе, решительно стиснув зубы. Меня мучили вопросы: «Что означает нынешний сон? Имеет ли таинственный адепт к нему отношение? Ведь он присутствовал в то время, когда я видел первый сон». Все это сейчас целиком занимало мои мысли. Уже год я терпеливо ожидал ответа на свое заявление. Монсеньор Дюран не передавал никаких сведений, а на вопросы отвечал кратко: «Все приходит к тому, кто умеет ждать». Но я ждал достаточно долго и теперь, получив дипломы первой степени по праву и медицине, хотел бы знать, стоит ли ждать дольше.

Слоняясь взад-вперед по комнате, я становился все беспокойнее. Казалось, тихий голос шептал: «Ты прав, ты прав. Вперед. Вперед!» Утвердившись в этой мысли, я спустился вниз, полный решимости переговорить с Дюраном, как только закончится завтрак.

Словно по обоюдному молчаливому согласию, за столом мы с Камиллой не говорили о том, что произошло накануне вечером. Она лишь сделала мне комплимент, упомянув о моих отличных выпускных оценках. После завтрака, еще до того, как я смог попросить о встрече, монсеньор Дюран сообщил, что хочет переговорить со мной в своем кабинете. Как только мы вошли туда, он закрыл дверь, по своему обыкновению тщательно, и пригласил меня сесть напротив него. Затем, не говоря ни слова, вручил мне два письма, неотрывно следя за выражением моего лица. На письмах стоял штемпель Мехико. На одном конверте я узнал почерк отца, почерк на другом не был мне знаком. Поскольку для меня было необычным получать письма от незнакомых людей из Мехико, я распечатал его первым. Письмо содержало газетную вырезку, уведомление о банковском вкладе и записку, которая гласила:

«Мехико, Мексика

15 августа 18…

Сеньору Альфонсо Колоно

Уважаемый сеньор!

Ваш отец — Фердинандо Колоно, как вы поймете из прилагаемой статьи, таинственно исчез. Никому не известно, где он и что с ним сталось. За день до исчезновения он продал всю недвижимость за наличные и поместил вырученные деньги вместе с другими имеющимися в его распоряжении активами — общая сумма 500 тысяч франков — к нам, дав указание перевести их на ваш счет во Французский Банк. В соответствии с этим распоряжением мы настоящим высылаем вам уведомление о вкладе на вышеуказанную сумму. Надеемся, что все разрешится благополучно и отец ваш вскоре вернется. Мы с радостью готовы представлять ваши интересы в этой части света и в будущем.

С уважением,

Карлос Сандоли-Сия,

банкир».

Волнуясь, я взял газетную вырезку и прочел: «Загадочное исчезновение. Дон Фердинандо Колоно, врач и один из самых просвещенных людей в Мехико, таинственно исчез без какой-либо видимой причины, не оставив никаких объяснений, но несомненно преднамеренно, так как накануне того дня, когда его видели в последний раз, он продал все свое имущество и перевел все, что имел, на имя своего сына, который находится в настоящее время в Париже. Сеньор Колоно был образованным, состоятельным, авторитетным и весьма уважаемым человеком, и эти факты вкупе с его широкой популярностью не позволяют нам заподозрить нечистой игры. Насколько известно, в последний раз его видели возле отеля „Итурбид“ в компании высокого незнакомца в плаще. Люди, которые, похоже, что-то знают, говорят, что сеньор Колоно был типом некоего тайного Братства оккультистов или масонов и что его исчезновение как-то связано с их организацией, но в отношении этого ничто более нельзя узнать.

Со времени отъезда его сына — более года назад — сеньора Колоно часто видели с тем неизвестным, но кто был этот человек, никто не знает. Всякая информация о сеньоре Колоно будет принята с благодарностью его многочисленными друзьями в нашем городе. Надеемся, что его отсутствие временно и он вскоре вернется».

«Тайна сгущается», — пробормотал я сквозь стиснутые зубы, усилием воли сдерживая свои чувства, и протянул вырезку и письмо через стол Дюрану. Когда он начал читать, я распечатал письмо отца. Вот оно:

«Дорогой мой сын и брат Альфонсо! Наконец, после многих лет ожидания, мне дана возможность совершить переход. Восемь лет назад твоя мать прошла испытание, а я, вследствие определенной слабости, потерпел тогда неудачу. Сейчас я удостоился того, чтобы присоединиться к ней в более высоком звании. Мы уже не встретимся с тобой в этом мире, разве что в Братстве, которое на тех уровнях, куда я направляюсь, не от мира сего. Когда ты получишь это письмо, я буду с твоей матерью и далеко отсюда».