Почему мы думаем то, что мы думаем

Ален Стивен

Почему мы думаем то, что мы думаем

Alain Stephen

Why We Think The Things We Think

© Michael O’Mara Books Limited 2015

© Шишин П. А., перевод, 2016

© ООО «Издательство АСТ», 2017

* * *

Посвящается Полли

Введение: философия в двух словах?

Одно из моих ранних воспоминаний: я сижу в своей комнате в родительском доме и мне совершенно нечем заняться. Старинная железная дорога с красивым пейзажем из зелёного папье-маше с красновато-коричневым отливом, с туннелем в горе и двумя станциями, железная дорога, которая крепилась к стене и занимала почти половину комнаты, сломалась. Говоря по правде, она ломалась всегда, но, когда работала, было здорово. Наверное, именно тогда я и стал задумываться о том, как что-то работает или не работает и почему так происходит в одно время, но не происходит в другое. Я не размышлял об этом в обыденном смысле, когда, например, ломается стиральная машина или мобильный телефон падает в унитаз, я не думал даже о том, что ещё днём раньше моя железная дорога работала прекрасно. Нет, у меня стало складываться ощущение несовершенства, свойственного природе вещей в целом.

Какие основы этой преходящей природы действительности моё шестилетнее сознание пыталось постичь? Вряд ли это можно назвать великим открытием, но в тот момент я вдруг осознал, что веду разговор с самим собой. Я задавал вопросы, анализировал, раздумывал и, если откровенно, был в замешательстве. Оглядываясь назад насколько позволяет память, я бы сказал, что это и был тот момент, когда я впервые начал думать – или понял, что обладаю способностью думать, – самостоятельно.

Я, конечно, наверняка думал и раньше. Я наверняка знал, что нельзя совать руку в огонь, или стоять перед автобусом, или оставлять под дождём велосипед. Я наверняка знал, что значит испытывать голод, радость, злость, грусть. Было ли это знанием a priori (излюбленное выражение многих философов), то есть знанием, полученным мной благодаря врождённой способности к теоретическим умозаключениям, а не по моему собственному опыту? Этот «голос у меня в голове» начал задавать вопрос: отчего у нас в голове звучат голоса? В этом абзаце я несколько раз употребил слово «знал» – глагол несовершенного вида, который обычно используют для обозначения незавершённого времени. Но что произойдёт, если время вдруг остановится, если оно закончится? Тогда все голоса во всех головах вдруг перестанут думать? Довольно страшная мысль.

Сколько я просидел в размышлениях в своей комнате под сломанной железной дорогой, я не знаю. Меня всегда поражало одно: насколько в нашем личном восприятии время и пространство становятся с возрастом уже, меньше. Час, или день, или даже месяц в шесть лет длятся намного дольше, чем когда тебе сорок шесть. В подростковые годы летние каникулы длятся целую вечность, а теперь я только и замечаю, как рано зажигаются в августе уличные фонари. Я помню, как через пару лет после окончания пришёл в свою старую среднюю школу и был поражён, каким маленьким вдруг показался мне школьный зал. Когда я был в первом классе, это пространство с внушительной деревянной сценой в одном конце, где по бокам сидели старшие учителя и откуда строгий директор произносил на собраниях речи, виделось мне огромным. И вдруг оно стало казаться меньше, оно сжалось в размерах. Но это было невозможно – если только школа не провела серьёзную реконструкцию. А просто изменилось моё восприятие пространства, или же, говоря точнее, моё осознание себя в этом пространстве.

Так какое отношение имеет сломанная железная дорога или сжавшийся школьный зал к предмету философии? Оба эти явления представляют собой наблюдения и размышления на основе опыта. Насколько эти размышления, пропущенные сквозь призму памяти, внушают доверие – это другой вопрос. Я же пытаюсь, начав издалека, прийти к какому-нибудь заключению о том, что на самом деле является философией. Может, это обдумывание, осмысление опыта постижения человеком действительности?

В традиционном определении (часто приписываемом Пифагору) философ – это тот, «кто любит мудрость или знание». То есть философия – это наука о знаниях. Любопытно отметить, что за последние несколько столетий философия отделилась от других дисциплин, занимающихся изучением мира. Кажется, будто другие научные дисциплины одержали над философией верх, ведь они, как представляется, способны подтвердить свои положения доказательствами. Философия же во многих отношениях рассматривается как наука чисто теоретическая, умеющая задавать вопросы, но неспособная дать ясные ответы. Многие из великих философов не проводили различий между дисциплинами, утверждая, к примеру, что изучение математики, физики или естествознания важнее изучения этики, эстетики или теологии. Как известно, Иммануил Кант однажды назвал философию «царицей всех наук» – Кант считал, что изучение мыслей и идей или, говоря точнее, того, как идеи образуются, намного важнее, чем решать математические задачи или уравнения. Стало общим местом считать, будто философия состоит из вопросов, которые вместо ответов порождают ещё больше вопросов. Так возможно ли при таком раскладе представить философию «в двух словах»?

Эта книга выполняет строго определённую работу – она целиком состоит из вопросов. Из тех вопросов, которыми, надеюсь, задаются время от времени многие, особенно в минуты размышлений и наблюдений (совсем как я в детстве, сидя под железной дорогой).

Мне пришлось очень избирательно подойти к тому, кто из философов должен разрешить тот или иной вопрос; по мере возможности я попытался привести контраргументы и противоположные точки зрения. Такие фундаментальные вопросы, как, например, «что такое счастье?», на протяжении веков исследовались многими философами, и попытка дать полный обзор всей литературы, имеющей отношение к предмету, означала бы, без сомнения, попытку создать целую библиотеку. Я приношу извинения за вынужденные пропуски и надеюсь, что моё краткое изложение вопросов философии побудит вас к дальнейшему их изучению. Многие из ключевых идей пересекаются друг с другом, и я постарался обозначить существование таких связей. В изучении этики, эстетики и систем взглядов взаимосвязанных идей безусловно много. Наша обязанность перед самими собой – никогда не оставлять попыток узнать что-то новое и, что более важно, всегда задаваться вопросом, почему одни вещи существуют, а другие нет. Возможно, наше право размышлять над идеями и есть философия в двух словах.

Ален Стивен

Почему существует нечто, но не существует ничто?

Метафизика – это раздел философии, который занимается изучением природы бытия и взаимосвязи материи и сознания. Впервые это слово – metaphusika – появляется в работах древнегреческого философа Аристотеля (384–322 гг. до н. э.) в значении «после физики». Отсюда возникло привычное определение метафизики как науки, изучающей явления, которые либо не принадлежат материальному миру, либо не могут быть исследованы при помощи эксперимента, наблюдения или иного научного метода. Предполагается, что это название появилось благодаря первому редактору собрания сочинений Аристотеля, Андронику Родосскому. Аристотель писал трактаты по широкому кругу предметов, и слово metaphusika послужило Андронику способом классифицировать ряд трудов, которые не касались таких дисциплин, как естествознание, математика или юриспруденция. Однако в дальнейшем философы приняли этот термин для обозначения науки о невещественном, или нематериальном, и об отношениях с воспринимаемой действительностью.

Аристотель был весьма склонен упорядочивать накопленные человеком знания. По словам Андроника, он расценивал метафизику как чистейшую из наук, используя термин «первые причины и начала», чтобы обозначить открытие основных законов, управляющих вселенной.

Нет ничего более реального, чем ничто.

Сэмюэль Беккет. «Мэлон умирает» (1956)

Одна из ключевых проблем метафизики заключается в определении «природы» бытия и нашего ощущения действительности. Одним из аспектов такого изучения является вопрос, почему существует нечто, но не существует ничто. К этой проблеме в своём трактате «О природе» обратился живший в досократовскую эпоху древнегреческий философ Парменид из Элеи (ок. 515–460 гг. до н. э.). Исследование Парменида изложено в форме эпической поэмы, из которой сохранились только сто шестьдесят строк (считается, что изначально работа состояла из более чем трёх тысяч строк). Поэма упоминает о встрече молодого человека (по-видимому, Парменида) с богиней, которая открывает ему истинную природу всех вещей во вселенной. Богиня объясняет, что есть два основополагающих пути осмысления: путь истины и путь мнения.

Путь истины – это вещи как таковые, и с целью изучения их можно разделить на две категории: вещи, которые существуют, и вещи, которых не существует. Для Парменида, как мы знаем, вещи существуют, поскольку невозможно представить что-либо несуществующее, так же как невозможно, чтобы ничто превратилось в нечто:

Быть тому, чтоб сказать и помыслить Бытное. Ибо есть лишь «Быть», а Ничто – не есть.

Парменид. «О природе» (ок. 475 г. до н. э.)

Пути истины противопоставлен путь мнения. Парменид расходится во взглядах с предшествующими ему мыслителями досократовской эпохи, полагавшихся в определении природы вещей на чувства: по утверждению Парменида, чувства ненадёжны. Одним словом, наше понимание вещи отличается от вещи «как таковой» (см. «Можем ли мы постичь что-либо объективно?»), а значит, не может вызывать доверия. Исходя из этого, Парменида можно считать мыслителем, который одним из первых утвердил дуализм кажущегося и действительного.

Парменид приходит к выводу, что, поскольку существует то, что существует, а то, чего не существует, существовать не может, значит, существует «нечто», а не «ничто», потому что «ничто» не существует. Таким образом, вселенная представляет собой одно бесконечное, вечное и неизменное единство. В своей знаменитой работе «История Западной философии» английский философ Бертран Рассел приводит краткое и ясное изложение Парменидова парадокса:

Когда вы думаете, то думаете о чём-либо, когда вы употребляете какое-нибудь название, то это должно быть название чего-либо. Следовательно, и мышление и речь требуют объектов вне себя. И поскольку вы можете мыслить вещь или говорить о ней в любое время, то всё, что может быть мыслимо или высказано, должно существовать всегда. Поэтому не может быть изменения, поскольку оно состоит в том, что вещи возникают или уничтожаются.

Бертран Рассел. «История западной философии» (1945)

Фокус Парменидова парадокса попытался обратить немецкий философ-экзистенциалист Мартин Хайдеггер в своей знаменательной лекции «Что такое метафизика?». По Хайдеггеру метафизика слишком сосредоточилась на анализе того, что существует, пренебрегая при этом вопросом, чего же не существует.

Для полного осмысления природы «ничто», отмечает Хайдеггер, необходимо отставить формальную логику и утверждение Парменида, что невозможно постичь то, чего не существует. Рассматривая проблему «ничто», Хайдеггер выбирает абстрактный, квази-психологический подход.

Тщательно обдумывая Ничто как таковое, мы начинаем замечать важность и силу наших собственных настроений. Именно Ничто главным образом является тем, что порождает в нас чувство ужаса.

Мартин Хайдеггер. «Что такое метафизика?» (Лекция, прочитанная во Фрайбургском университете, Германия, 24 июля 1929 г.)

Это глубокое чувство ужаса, считает Хайдеггер, является самым главным человеческим ключом к природе и действительности ничто. Для описания жизни человека Хайдеггер использует термин Dasein, который можно приблизительно перевести как «вот-бытие» или «экзистенция»; при этом Хайдеггер утверждает, что наше Dasein имеет характер временный и неопределённый. То, что в некоторый момент мы умрём и прекратим своё существование, является таким образом характеристикой нашего человеческого опыта. Хайдеггер утверждает, что как смерть некоторым противоречащим здравому смыслу образом определяет жизнь, так в свою очередь и ничто определяет форму для нечто. То есть бытие не является противоположностью ничто: эти два состояния сосуществуют и взаимосвязаны. Отсюда возникло предположение Хайдеггера о том, что основным предметом философского спора является не «почему существует нечто, но не существует ничто?», а скорее «почему вообще существуют нечто и ничто?».

Что такое мораль?

Традиционно слово «мораль» употребляется в двух значениях. В дескриптивном смысле оно обозначает определённый кодекс поведения, существующий в обществе, организации или социальной группе в качестве общепринятого образца поведения человека. В нормативном смысле – это кодекс поведения, который при известных условиях может быть применим ко всем разумным существам. То, как употребляется термин «мораль», играет важную роль в понимании ключевого раздела философии, именуемого этикой. Нормативная мораль стремится определить универсальный кодекс поведения, применимый ко всем людям, кто в состоянии его понять и руководствоваться им в своём поведении. Этот кодекс должен быть обязательным для всех и требовать от человека воздерживаться от поступков, нарушающих моральные запреты. В качестве примера можно привести этический запрет отнимать жизнь другого человека. Кроме того, при определённых условиях нормативная мораль предписывает разумному человеку применять оправданные ограничения в отношении действия кодекса. Если, например, нельзя отнимать жизнь другого человека, возможно ли, что при некоторых условиях это тем не менее будет оправданно с точки зрения морали?

В теориях морали по-разному определяются и ключевые черты разумного человека, и обстоятельства, при которых каждый разумный человек примет кодекс поведения в качестве морального кодекса (см. «Как мы различаем, что правильно, а что нет?»). Один из главных вопросов философии морали заключается в противоречии между моральным реализмом и антиреализмом.

По мнению приверженцев морального реализма, в мире существуют объективные моральные факты, или, другими словами, такие вещи, которые являются всегда хорошими или всегда плохими, независимо от точки зрения индивида. Контраргумент, с позиции антиреализма, заключается в том, что абсолютных моральных фактов не существует – есть только суждения, и то, что мы считаем моральным фактом, является не открытым нами правилом, а правилом, которое мы для себя придумали. Другая проблема, связанная с этим противоречием, касается того, что обозначено терминами «когнитивизм» и «нонкогнитивизм» и связано с валидностью моральных утверждений. В когнитивизме утверждение по вопросам морали есть суждение и, будучи таковым, может определяться разумом как истинное или ложное. Взять, например, утверждение «убивать плохо». Сделав такое заявление об убийстве, я сообщил нечто об этом мире. Кроме того, к концепту убийства я прибавил значение неправильности. Чтобы определить, на самом ли деле убийство несёт значение неправильности, я должен сделать вывод об объективной валидности своего сообщения – справедливо оно или ошибочно?

Высокоморальному человеку это свойство никогда не должно мешать совершать добрые дела.

Айзек Азимов. «Основание» (1951)

Нонкогнитивизм занимает обратную позицию. Для нонкогнитивистов моё утверждение «убивать плохо» – это не сообщение в объективных терминах чего-либо о мире, а лишь выражение моих собственных чувств и мнений. Поэтому моральные утверждения, не будучи дескриптивными, не могут быть в нонкогнитивизме ни истинными, ни ложными, По логике нечто должно быть описано так, как оно есть на самом деле, чтобы являться истинным, и наоборот, должно быть описано не так, как оно есть на самом деле, чтобы являться ложным. Недескриптивные утверждения не могут быть истинными или ложными.

Нонкогнитивизм привёл к развитию в метаэтике такой формы, как экспрессивизм. В экспрессивизме смысл языка морали заключается не в том, чтобы описать вещь или дать ясно сформулированный факт о мире, а скорее в том, чтобы выразить оценочное суждение в виде отношения или наблюдения. То есть такое утверждение, как «мучить котят плохо», не содержит в себе утверждения факта и следовательно не имеет истинности. Это приводит к важной семантической загадке, когда простое утвердительное предложение, содержащее моральное суждение, включается в более сложное предложение. Рассмотрим следующий аргумент:

Мучить котят плохо.

Если мучить котят плохо, значит, нельзя просить друзей мучить котят.

Следовательно, нельзя просить друзей мучить котят.

В соответствии с идеей экспрессивизма первое предложение не имеет истинности и является лишь оценкой акта мучения котят. Во втором же предложении вводится гипотетический сценарий, в котором не выражается оценка акту мучения котят, а только удовлетворяется условие. В соответствии с правилом формальной логики высказываний (известном как modus ponens), если первая часть утверждения или высказывания имеет следствием вторую часть и первая часть считается истинной, то и вторая часть также должна быть истинной. Таким образом, теория экспрессивизма не применима ко второму предложению, зато применима формальная логика, даже в отсутствие истинности. Эта проблема известна как проблема Фреге – Гича, названная по именам английского философа XX века Питера Гича и немецкого философа и математика Готлоба Фреге (1848–1925), чьи труды исследовал Гич.

Один из возможных путей решить проблему истинности моральных утверждений – определить цель, которую преследует моральное утверждение, и способ его выражения в языке. Чего говорящий намерен добиться утверждением, что «мучить котят плохо», и как это отражает ментальное (когнитивное) состояние говорящего? Если утверждения могут выражать наши обычные представления и верования о мире, они точно так же могут выражать и моральные суждения и верования. В этом смысле мораль, использующая свой собственный язык, становится сродни обычному кодексу поведения, что вызывает растущий интерес у современной философии. В целом быть обманутым моральным суждением с точки зрения индивида плохо, однако было бы хуже обмануться, приняв моральный факт за истину лишь на основании того, какими словами этот факт выражен.

Я думаю, что люди не способны ничего не делать, ничего не говорить, не замечать несправедливости, не выступать против угнетения, не бороться за лучшее общество и за лучшую жизнь – такую, как они себе представляют.

Нельсон Мандела (1918–2013)

Есть ли у нас свобода воли?

В широком определении философия занимается поиском фундаментальной природы знания, действительности и существования. Если принять, что «знание» сопоставимо со «смыслом» и «пониманием», тогда это определение может упрощённо означать поиск понимания смысла жизни. Один из вопросов, который постоянно беспокоит философов, занимающихся поисками смысла, заключается в том, до какой степени мы способны контролировать свою жизнь. Фундаментальной проблемой, связанной с этим вопросом, является проблема свободы воли.

По общему определению свобода воли – это отличительная способность агента (индивида) делать выбор при совершении действия. С этим выбором связаны понятия добра и зла и вопросы, относящиеся к этике, моральной ответственности и ответственности за свои поступки. Проблема свободы воли вступает в прямое противоречие с доктриной детерминизма.

Детерминизм – это обширная концепция, имеющая радикальное отражение в науке, религии, этике и юриспруденции. Привычное толкование детерминизма состоит в том, что каждое действие или событие в мире либо вызвано, либо является результатом предшествующих факторов. С этой точки зрения утверждается идея, что реальность предопределена или существовала ранее, а значит, ничего нового произойти не может, поскольку все события являются попросту следствием других, предшествующих следствий. Если детерминизм верен, тогда все события в настоящем неизбежны и неизменны, равно как и все будущие события. При таких условиях осуществление свободы воли или свободы выбора в самом строгом смысле этих понятий в лучшем случае иллюзорно, поскольку все наши действия суть «продукт» неконтролируемых нами факторов. Или другими словами, все события должны иметь причину, которая определяет исход.

Детерминизм как форма зародился благодаря древнегреческим философам «школы атомизма», среди которых были Демокрит и Эпикур (см. главу «Слишком много лучше, чем недостаточно?»), хотя исследование проблемы свободы воли занимало атомистов меньше, чем развенчание господствующих предрассудков об участи и судьбе. Современный детерминизм коренится в развитии науки в XVIII и XIX столетии. Внутри детерминизма различают несколько поднаправлений, как, например, физический детерминизм, который сводит человеческие отношения к взаимодействию биологических, химических или физических свойств и является ключевым фактором в развитии нейропсихологии. Исторический детерминизм (или исторический материализм) лежит в основе политической философии Карла Маркса и связан с функционированием экономики.

Обычный подход к изучению проблемы свободы воли в противопоставлении детерминизму имеет форму углублённого анализа определений и сложностей, свойственных употреблению таких терминов, как «свобода», «воля», «причина» и «выбор». Стремясь дать точное определение свободе воли, философы сталкиваются с такими понятиями, как «способность сделать наоборот» или «опциональные возможности». Такая постановка вопроса, а также используемый в терминологических определениях язык, вызывают у ряда современных философов подозрение, что эта проблема является чисто семантической и, следовательно, надуманной. В ответ другие мыслители исследуют сложность процесса принятия решения и значимость лингвистических нюансов при обсуждении свободы воли.

Один из аргументов против детерминизма выдвинут направлением, известным как метафизический либертарианизм, утверждающий, что у некоторых людей свобода воли всё-таки существует. В своём сочинении «Воля к вере» американский философ и психолог девятнадцатого века Уильям Джеймс (1842–1910) заявляет, что свобода воли существует уже потому, что он принял решение верить в её существование. Это заявление влечёт за собой подробный анализ природы выбора и в особенности способности человека сознательно отрицать или принимать тот или иной образ действий или ту или иную противоречивость желаний.

Если бы Бога не существовало, его следовало бы изобрести.

Вольтер. «Послание к автору книги о трёх обманщиках» (1768)

В «Левиафане» (1651) английский философ Томас Гоббс называет свободу (он избегал использовать термин «свобода воли») всего лишь отсутствием внешних препятствий к совершению действия. По Гоббсу свобода воли существует, пока нет никаких внешних сдерживающих или ограничивающий факторов. Этой точки зрения придерживаются и современные философы – например, американец Ричард Рорти, объясняющий разницу между свободой «воли» и свободой действия и тем самым разграничивающий свободу иметь «опциональные возможности» и свободу одобрять такой выбор.

Можно сказать, что все люди интуитивно (ошибочно или нет) познают свободу воли или собственное «я». Современная психология в некоторой степени признаёт конфликт свободы воли и процесса формирования характера и способов поведения. И детерминизм несомненно представляет собой суровую реальность. Подумайте: все наши поступки и мысли причинно предопределены. Есть ли альтернатива? Можно ли устранить причину, обусловившую действие или мысль? Современная наука – от Дарвина до квантовой механики – сосредоточена на случайности и исходит из представления, что степень нашего влияния на действительность находится в зависимости от вероятности и неопределённости. Это, однако, не отменяет полностью дилемм детерминизма, поскольку случайность лишь допускает возможность свободы воли и служит не большим доказательством наличия таковой, чем вера в предопределённую природу всего на свете доказательством обратного.

В 1830-е годы Бернард Больцано (1781–1848) и Франц Экснер (1802–1880) были профессорами философии и теологии Пражского университета, где долгое время шли дебаты по проблеме свободы воли и детерминизма. Больцано, будучи католическим священником и в некоторой степени радикалом, придерживался твёрдых взглядов по ряду вопросов, особенно выделяя аморальность и бессмысленность войн и конфликтов. Больцано и Экснер считали, что истинность детерминизма не может основываться на статистике и математике, поскольку они изучают лишь вероятность фактов, а не факты как таковые. Больцано в конце концов был уволен с должности преподавателя, так как австрийские власти, платившие ему жалованье, сочли его радикальные идеи чересчур подрывными. Однако в конце 1840-х годов Австрия вошла в период реформ, которые стремились ослабить господство католической церкви, в особенности в государственных учреждениях. Тогда Франц Экснер сумел помочь изменить образовательную программу университетов, и одним из его первых предложений стало преподавать студентам вероятность как способ понимать, управлять и брать на себя ответственность за свою жизнь, то есть осуществлять свободу воли.

Красота в глазах смотрящего?

Эстетика – область философии, занимающаяся исследованием природы красоты. Что именно делает нечто прекрасным? Благодаря какому загадочному сочетанию элементов и форм нечто определяется как прекрасное, в противоположность безликому, уродливому или банальному? В некоторых случаях считается, что красота – понятие полностью субъективное, целиком зависящее от личного вкуса. Такая цепочка рассуждений, по крайней мере в философской терминологии, приводит к ложному заключению, поскольку не даёт ясного определения факторов, формирующих личный вкус, а кроме того, не объясняет, каким образом мы в принципе обретаем эстетические чувства.

Эстетика, как и почти все области Западной философии, уходит корнями в философию древнегреческую, главным образом, в труды Платона (ок. 428–348 гг. до н. э.). Вопрос «что есть красота?» был сформулирован Платоном в сочинении «Гиппий больший», являющимся частью сборника знаменитых диалогов. Платон подробно излагает беседу своего учителя Сократа с софистом Гиппием. Сократ сообщает Гиппию (человеку довольно тщеславному и заносчивому), что недавно оказался осмеян в споре с неназванным антагонистом за то, что не сумел дать ясного определения природы красоты, и предлагает Гиппию высказать собственное мнение. Гиппий, польщённый тем, что великий Сократ просит его помощи, приводит три примера красоты: красивая женщина, предмет, сделанный из золота или украшенный им, и долгая благополучная и здоровая жизнь. Сократ отвергает каждый из приведённых Гиппием примеров, являющихся всего лишь материальными примерами поверхностной красоты и влекущими очевидные противоречия, и задаёт свой вопрос снова: что есть красота как таковая? Это заставляет мужчин рассматривать более концептуальные понятия красоты, например, является ли прекрасным то, что удобно, полезно или выгодно в зависимости от различных обстоятельств? Сократ вновь указывает на недостатки каждого примера и в конце концов решает, что красота может быть соотносима с чувствами – скажем, с удовольствием, которое вызывают виды, звуки или запахи; однако Сократ остаётся в сомнениях, что это действительно является точным определением красоты.

Хотя диалог, изложенный в «Гиппии большем», не приходит к ясному выводу о природе красоты, он предполагает, что красота может существовать сама по себе. Отсюда представление Платона о красоте как об одной из идеальных форм – образе божественного совершенства. В тот золотой век греческое искусство сосредоточилось на изображении человеческой формы в образах богов или мифических героев – икон, которым следовало поклоняться, любить и почитать. Предположение Сократа о том, что красотой является что-либо пробуждающее чувственное удовольствие, соответствует древнегреческому представлению о любви как высшем состоянии человеческого сознания.

Это соотношение между любовью и красотой исследуется глубже в «Пире» – наиболее внушительном из всех диалогов Платона, в который вовлечено множество участников некоего празднества, обдумывающих философские суждения. Раздел, посвящённый красоте, содержится в «Пире» в речи Диотимы.

В «Пире» Сократ приводит речь жрицы Диотимы, которую представляет в качестве эксперта в делах любви. Диотима говорит о том, что истинное понимание эротического влечёт за собой переход от любви к красивому, привлекательному телу и человеку к пониманию красоты как таковой. Эта пошаговая трансформация известна как scala amoris или «лестница любви» Платона. Высшей формы любви нельзя достичь, не ступив предварительно на низшие ступени лестницы, то есть не испытав физического влечения. Распространённое толкование подъёма по этой метафорической лестнице состоит в том, что любящий, отрекаясь от всех предшествующих объектов любви и страсти, движется навстречу абсолютному пониманию красоты как таковой.

В том, что касается красоты, и Платон, и Сократ придерживались субъективистского подхода: что любое знание, и, соответственно, наше понимание красоты, определяется личным опытом и чувственным восприятием. Таким образом, красота заключена в глазах смотрящего. Как, однако, сказано выше (и в связи с вопросом «что есть красота?» это Сократа очевидно беспокоит), такой подход всё же не может назвать точно набор факторов, определяющих что-либо как «прекрасное».

Лучшая часть красоты не может быть выражена в портрете.

Сэр Фрэнсис Бэкон. «О красоте» (1612)

Шотландский философ и историк Дэвид Юм (1711–1776) попытался проанализировать эту проблему в эссе «О норме вкуса» (1757). Юм был озабочен природой критических суждений и тем, как одно критическое высказывание может превалировать над другим, ему противопоставленным. Одним из основных аспектов, затемняющих критическое суждение, считал Юм, является неспособность различить неоспоримый факт и чувственное высказывание. Если, например, ярый болельщик некоей футбольной команды станет свидетелем гола, забитого этой командой и демонстрирующего мастерство, спортивную подготовку и соотношение сил игроков, он объявит этот гол «прекрасным». Если же гол, сопоставимый по достоинствам с только что названным, забьёт команда соперников, это вряд ли вызовет точно такой же отклик. Так происходит потому, что суждение болельщика изначально окрашено чувством, а значит предвзято. Суждения, основанные на чувстве, лишены какой-либо очевидной истинности и таким образом являются, по словам Юма, «абсурдными и смешными».

Согласно Юму проявления вкуса и критические суждения зачастую определяются незначительными различиями и противопоставлениями, однако в целом люди распознают и откликаются на более очевидные аспекты и качества. Сколько раз люди выражали удовольствие при виде захода солнца? Но ведь солнце заходит каждый день, так почему один закат должен считаться красивее другого? В качестве примера тонкой нюансировки вкуса Юм приводит цитату из романа Сервантеса «Дон Кихот». В одном из фрагментов романа Санчо Панса рассказывает про двух человек, пробующих из бочонка вино, лучше которого, как им сказали, трудно сыскать во всей Испании. Первый пробует вино кончиком языка и заключает, что оно хорошего качества, но имеет привкус железа. Второй, понюхав вино, соглашается, что оно великолепно, однако несёт в букете кожаный оттенок. Некоторые из наблюдавших за этим поднимают обоих мужчин на смех и, обвинив в навете, отказывают их суждению в справедливости. Когда же всё вино оказалось выпито, на дне бочонка обнаружился ржавый ключ и кожаный ремень. Юм приводит отрывок из Сервантеса в качестве доказательства того, что вкус является делом утончённости, которую необходимо практиковать как можно более бесстрастно. По Юму, эстетическое суждение заключается не в том, чтобы определить, является ли одна точка зрения истинной, а альтернативная ложной, а в том, чтобы решить, какая точка зрения лучше. Такая оценка становится возможной благодаря применению следующих критериев:

Есть дорога от глаза к сердцу, которая не проходит через разум.

Г. К. Честертон. «Защитник» (1901), «В защиту геральдики»

Только человека, обладающего здравым смыслом, сочетающимся с тонким чувством, обогащенного опытом, усовершенствованным посредством сравнения, и свободного от всяких предрассудков, можно назвать таким ценным критиком…

Дэвид Юм. «О норме вкуса» (1757)

Как видим, эстетика на протяжении веков была плодотворной, хотя и обманчивой, областью философской науки. Она ставила намного больше вопросов, чем давала ответов, и как великие мыслители ни пытались, ни один из них не смог в полной мере отринуть субъективную точку зрения о том, что красота и её оценка являются по большей части результатом личного восприятия.

Можем ли мы воспринять что-либо объективно?

В философии существует чёткое различие между терминами «объективность» и «субъективность». Объект соотносится с чем-то, что существует во времени и пространстве, тогда как субъектом является существо (обычно человек), обладающее способностью воспринимать объект в его физической форме. Философов в этом вопросе интересует прежде всего то, до какой степени человеческий разум способен воспринимать вещи такими, какие они есть (объективно), или же он воспринимает их такими, какими они ему представляются (субъективно). В этом смысле объективность характерно соотносится с представлениями, касающимися истины и реальности, и с эпистемологическими проблемами различий между «объективным знанием» и «субъективным знанием».

В качестве примера различия субъективного восприятия и объективной реальности Джон Локк (1623–1704) приводит свой знаменитый эксперимент с вёдрами воды. Локк взял два ведра воды – ледяной в одном и обжигающе горячей в другом. Затем он на мгновение поместил правую руку в ведро с холодной водой, а левую – в ведро с горячей. После этого Локк опустил обе руки в ведро с остывшей, тепловатой водой. В руке, вынутой из холодной воды, остывшая вода в ведре вызвала ощущение тепла, тогда как рука, вынутая из горячей воды, почувствовала, наоборот, холод. Локк заключил, что если один и тот же воспринимающий разум может испытывать одну и ту же «объективную» реальность двумя различными способами, то соответственно и два не зависящих друг от друга воспринимающих разума также могут воспринимать реальность по-разному.

Рассмотрим следующую ситуацию: два друга отправляются вместе на прогулку, один одет в тяжёлое зимнее пальто, на другом – лёгкая летняя куртка. Они заходят домой к третьему другу. Этот третий человек спрашивает обоих друзей, какая на улице погода. Один отвечает, что на улице тепло, другой – что воздух прохладный. Перед третьим возникает дилемма: ему были предъявлены два различных субъективных суждения. Тогда третий друг сверяется с термометром за окном, считывает показание в двадцать градусов по Цельсию и решает, что на улице тепло и приятно и ему не понадобится тяжёлое пальто.

Суждение третьего друга, основываясь на показании прибора, становится объективным суждением: при двадцати градусах большинству людей довольно тепло. Вопрос здесь заключается в том, в какой степени согласие между воспринимающими субъектами составляет объективную истину: если двое, трое, четверо и более человек воспринимают что-либо так или иначе, является ли это таковым на самом деле? Рассматривая эту дилемму, Локк проводит различие между первичными и вторичными качествами вещей.

Невозможно найти ответ, который когда-нибудь не окажется неверным.

Ричард Фейнман. «Отношения науки и религии» (из речи за обедом с членами отделения юношеской христианской организации калифорнийского технологического института 2 мая 1956 г.)

Локк был мыслитель-эмпирик, который отвергал идею о том, что человек появляется на свет с врождённым знанием. По Локку, человеческий разум начинается с «чистой доски», с tabula rasa, которая заполняется идеями в процессе обретения опыта. Знание приобретается двумя способами, названными Локком «ощущениями» и «рефлексиями». Ощущения соотносятся с пятью чувствами человека и служат основой таким понятиям, как звук, запах, цвет, форма и вкус. Рефлексии соотносятся с процессами нашего внутреннего мира, мыслями и воспоминаниями, рассуждениями и доказательствами. Применение наших способностей к ощущениям и рефлексиям ведёт к формированию простых идей. Эти небольшие фрагменты знания могут затем быть увеличены путём объединения, сравнения или абстрагирования до более сложных представлений о мире. Если кратко, то все идеи, как простые, так и сложные, рождаются из нашего опыта. С процессом формирования идей у Локка связано понятие качеств, которые выводятся через ощущения. Качество, согласно Локку, это такая черта внешнего объекта, которая, воспринимаясь нами с помощью чувств, порождает идеи. Отсюда следует, что идеи существуют в нашем разуме, тогда как качества существуют в объектах. Локк поделил качества на две категории. К первой категории – первичным качествам – относятся черты, которыми обладают любые объекты – протяжённость, форма, плотность и подвижность. Вторичные качества – это те черты, которые, по рассуждению Локка, могут быть либо приданы, либо отняты у объекта – например, цвет, звук, температура и текстура. Главное отличие одной категории от другой состоит в том, что первичные качества неотделимы от самого объекта, тогда как вторичные качества таковыми не являются. Можно, например, разрубить деревянную доску пополам, но она всё равно сохранит свои первичные качества. Однако, если на неё вылить банку креозота, её цвет изменится. Поскольку вторичные качества могут быть приданы или отняты, они, утверждает Локк, соотносятся только с субъектом, который их воспринимает.

В различении Локком первичных и вторичных качеств имеются интересные нюансы, особенно в связи с чувствами человека. Наше представление о цвете вещей вызывают крошечные частицы света, которые проникают в глаза и воздействуют на нервную систему. Однако это не сам цвет достигает глаза, а частицы, или фотоны, которые обладают первичными свойствами протяжённости, формы и подвижности, даже в статичном состоянии. Это означает, что вторичные качества по сути лишь представления, вызванные чувствами, вступившими в контакт с (первичными) частицами объектов. Например, при растирании пестиком в ступке семян кориандра высвобождаются вкус, цвет и аромат. Хотя визуально семена изменились и теперь представляют собой мелкий порошок, а не твёрдые семена, первичные качества семян кориандра остаются в основном те же – это материя, состоящая из частиц.

Таким образом, представления, которые мы получаем от вторичных качеств вещей, не похожи на вещи в самом объекте. Первичные свойства существуют в самом объекте, но поскольку наше восприятие объекта ограничено работой наших чувств, всё, что у нас имеется, это впечатления о том, что, по нашему мнению, мы видим, обоняем, слышим, осязаем или ощущаем на вкус, но это не имеет никакого прямого отношения к качествам самого объекта. Чтобы воспринять что-либо объективно, нам было бы необходимо суметь сопоставить вещь как она есть с нашим представлением о ней, а это невозможно.

Что такое искусство?

Нередко доводится слышать, как люди, словно стесняясь тех знаний, на которых строят своё мнение, говорят слова, давно ставшие общим местом: «Я плохо разбираюсь в искусстве, но я знаю, что мне нравится». И хотя с точки зрения дискуссии эти слова представляют собой субъективный тупик, они в некоторой степени отражают взгляды Платона на красоту (см. главу «Красота в глазах смотрящего?»). Сократ, согласно Платону, определял красоту как то, что вызывает чувственное удовольствие. Классическое греческое искусство изображало богов и мифических героев как совершенные объекты, как иконы совершенства, утверждая тем самым понимание искусства как красоты и красоты как искусства. Это идеализированное представление об искусстве сложно применить, скажем, к красочным описаниям жестокости в религиозном искусстве эпохи Возрождения. Такие полотна, как «Снятие с креста» Рубенса, «Поругание Христа» Грюневальда или «Положение во гроб» Караваджо изображают мучения и казнь Иисуса настолько ужасно, что трудно представить, как кто-то может получать чувственное удовольствие от их созерцания. Написанные как запрестольные образы, эти картины должны были устрашать и рассказывать о жестоких страданиях мученика Христа. Однако же все три художника были признаны великими мастерами изобразительного искусства.