Путь голема (СИ)

— Я, я не специально… Так вышло…

— Так вышло? А мне то что? Знаешь, каково получать по морде? И помочь было некому. Ты бросил меня!

— Ребята, чего вы? — сказала Лиля. — Нашли время и место.

— Прости, Прыщ. Прости. Я просто испугался… Но больше я тебя не брошу в беде… никого из вас не брошу… Клянусь!

Пронзительный женский крик прервал меня одновременно со звоном спущенной тетивы. И не одной. Обезглавленной курицей трепыхался в пыли воришка, пытаясь выдрать пронзившую кадык стрелу. Куском теста оплыл купец, так и не успевший снять с плеча свое страшное оружие. Замер оперевшись на костыль нищий. Арбалетная стрела пронзила его насквозь и нашла свою следующую жертву в толпе, в которой за мгновение до этого скрылся благородный. Дорогой меч остался лежать на мостовой цвета бутылочного стекла. И только кузнец несокрушимым исполином шаг за шагом продвигался вперед. Насупив брови, он обломал под корень торчащую в плече стрелу. Бросив полный тепла взгляд на мигом умолкшую женщину с ребенком на руках, он вскинул тяжелый молот и шагнул вперед.

По лицу Лили текли слезы, смывая остатки косметики, и наше скучное и почти беззаботное прошлое.

Прыщ кусал побелевшие губы. Тимоха в очередной раз, багровея от натуги и шепча окровавленными губами проклятия, пробовал на прочность наши путы. Глаза босса были прикованы к рухнувшей на колени женщине. Она одной рукой прижала к груди пищащего ребенка, а другую протянула навстречу… На его лице не дрогнул ни один мускул.

Я отвернулся… но не смог закрыть уши…

Протащив несколько кварталов, нас затолкали в какую-то дверь, предварительно освободив от пут и отвесив по пинку в качестве напутствия. Тимоху напутствовали раза три, пока, наконец, он не оказался внутри.

Мы очутились в большой прямоугольной комнате.

Вдоль стен тянутся устеленные несвежей соломой двухъярусные лежанки из неструганных досок. Сквозь узкие окна под потолком в комнату проникают скудные пучки света и гомон толпы.

— И что дальше? — поинтересовался я, отдышавшись от удара о пол. — И где мы? И чего?…

— Спроси чего попроще, — сердито буркнул Прыщ, ощупывая пол в поисках очков. — Скоты! Нос мне разбили. Болит! И задница. Этот мудак в черном меня точно невзлюбил — так приложил сапогом, что неделю сесть не смогу.

— Мы в подвале, — со всей серьезностью прошепелявил Тимоха. Ему снова досталось больше всех. Он подхватил на руки еле стоящую на ногах Лилю и медленно опустился с ней на пол.

— Правда? — деланно изумился Прыщ. — А я уж было подумал, что мы во дворце. Во чудак, да Ильич?

— Нет. Ты ошибаешься, — спокойно ответил Тимоха. — Это не дворец, а подвал. Ты, наверное, сильно ударился.

— Нет, это ты ударился! Тебя ударили об пол головой сразу после рождения! — заорал Прыщ, вскакивая на ноги. — Раза три. Чтоб наверняка. Но сосунок живучий попался. Оклемался и даже вырос.

— Хочешь со мной ссориться? — поинтересовался Тимоха. Он бережно положил Лилю на лежанку и поднялся в полный рост. — Хочешь сказать, что я дебил?

— Да хочу! Ты дебильнее дебильного дебила! — подскочил к нему Прыщ. — Ты уже достал меня своей тупостью. И все меня достало! Стекло достало! Придурки в черных кожанках… Этот кошмарный город! Трупы! Они ведь даже тетку с чилдреном не пожалели. А с кузнецом что сделали… А она ведь смотрела! До последнего смотрела! Она даже тогда глаза не закрыла. Как будто все запомнить хотела… Фашисты! Подонки! Мы же не на Земле? Да? Это меня тоже достало! Я домой хочу. Хочу, чтобы это все было компьютерной игрой и всегда можно было выйти. Я не привык так. Здесь нет сейвов и откатов. Это реал! Вы понимаете, тупицы — реал! Не будет сейва! Гейм овер нам будет по самое нихочу!

Он сел на корточки и спрятав лицо в ладонях тихонько, как-то по-детски заплакал. Костлявые плечи задергались в такт всхлипам.

Тимоха опустился на пол рядом с Прыщом и положил медвежью лапу ему на плечо.

— Знаешь Серега, мне тоже плохо. И Димычу плохо. И даже Ильичу плохо. Но мы мужчины. Нам не положено показывать слабости. Что бы ни случилось. Если мужчины будут слабыми, на что тогда надеяться женщинам? Мы сила! Понимаешь? Сила! Повтори.

— Мы сила, — всхлипывая, тихо повторил Прыщ.

— Не верю, — посмотрел на него Тимоха. — Ты мямлишь как баба. Скажи как мужик.

— Мы сила.

— Слабак! Мямля!

— Тимоха, отстань, — попросил я. — Он же еще ребенок. У него истерика. Мы неизвестно где и ждет нас…

— У всех истерика, — Тимоха аккуратно отстранил рукой Лилю собравшуюся пожалеть Прыща. — Всем плохо. Ей тоже плохо, но она молчит и не жалуется. Мужчина должен уметь терпеть.

— Не ровняй всех по себе, — перехватил я его руку. — Каждый имеет право на слабость.

— И ты туда же Димыч, — сказал он и печально покачал головой. — Какие же вы слабаки. С вашей решительностью у нас ни одного шанса вернуться домой.

— Вы уверенны, что этого хотите? — поинтересовался Ильич, неторопливо прикуривая сигару.

— Да, — чуть ли не хором ответили остальные.

— Ильич, что-то я вас не пойму, — раздраженный перепалкой сказал я. — Вам что, здесь нравится? Предлагаете остаться тут жить? Не знаю где мы, но местные нравы и обычаи мне совсем не по душе. Прыщ правильно сказал — фашисты.

— Время рассудит, — неопределенно ответил Ильич. — Сейчас я больше всего хочу отдохнуть, что и вам советую. И не делайте опрометчивых выводов. Никто не знает, что будет завтра.

— Но вы ведь знаете? — язвительно поинтересовался я.

— Не знаю, но догадываюсь. Жизненный опыт. Поэтому настоятельно советую всем отдыхать и набираться сил.

— Зачем? — хмыкнул я. — Чтобы нас как быков на бойне… Как кузнеца…

— Он мог этого и не делать, — еле слышно прозвучал голос Лили. — Он сам выбрал. Знал, как все будет, и все равно шагнул вперед. Не мог больше терпеть…

— Безумству храбрых, поем мы песню, — буркнул Прыщ и, оттолкнув руку Тимохи лег на нары. — Только ему уже пофиг. Жмурам все пофиг.

Удобно устроившись, насколько это возможно на жесткой лежанке, присыпанной перепревшей соломой, я вслушиваюсь в дыхание коллег. Тимоха сопит как паровоз — ровно и шумно. Досталось ему сегодня… Но силен мужик… Я бы так не смог. Тихо хныкает и что-то бормочет во сне Прыщ. Что с пацана взять. Студент есть студент.

В узкие окна, под потолком уже заглядывают лучи садящегося солнца. Не смотря на усталость никак не получается уснуть.

В помещении царит уже ставшая привычной вонь. Я не успел еще проветриться от предыдущей порции как получил новую. Теперь я знаю, что так пахнут тюрьмы.

Даже не пытаюсь анализировать события уходящего дня. Это бессмысленно. Нереальность анализу не подлежит. Стеклянный город, средневековый быт обитателей, солдаты в черных доспехах, интригующая девушка со шрамом… Сплошная нереальность. Наверное, нечто подобное я смог бы придумать, находясь в утренней депрессии после вчерашнего гудежа. Ха! Сто процентное попадание. Может я вчера что-то не то съел и выпил и теперь кайфую под капельницей в ближайшей больничке. А завтра наступит привычное завтра — скучные лица медиков и вертлявые задницы молоденьких медсестричек. Потом в палату припрется босс и устроит мозгосверление по поводу злоупотребления и чревоугодия. Вслед за ним, естественно выдержав положенную для распесочивания паузу, сквозь приоткрытую дверь просочатся сотрудники. Дружески похлопает по плечу Тимоха. Чмокнет в щечку Лиля. Пожелает чего-то непонятного и заумного Прыщ и подарит диск со свежей игрой, которая дома отправится на пыльную полку к десятку подобных. Ну, никогда он не запомнит — не геймер я не геймер, и его вожделенный комп для меня ничуть не круче телевизора. Но вслух я лишь поблагодарю за подарок и пообещаю ближайшую ночь злостно порубаться с орками или демонами, в зависимости от картинки на диске. А потом мы все вместе будем дружно смеяться над моими кошмарами, и вспоминать подробности вчерашней вечеринки. Пусть будет так!

Уже почти уснув, я осознаю наибольшую нереальность — подобный город невозможно создать даже при наших развитых технологиях. Куда уж этим примитивам с алебардами и арбалетами… Может гипотеза Прыща насчет бомбы не так уж глупа…

Согреваемый мыслью о нереальности происходящего я уснул.

–

Ильич как в воду смотрел. Силы нам точно понадобятся.

За спиной захлопнулась дверь, отрезая путь к отступлению. Почему-то вспомнился один из многочисленных лозунгов второй мировой — «ни шагу назад». Очень подходит к нынешней ситуации. Даже если очень захотеть «назад» никак не получится. А хочется с каждой секундой все больше и больше. Разве что крылья отрастить.

— Чому я не сокил, чому не литаю, — фальшиво промычал я под нос. — А жить то хочется ребята… И чем дальше тем больше.

— Приехали, — сглотнул Прыщ, осматривая заполненные зрителями трибуны нависшие над нами. — Остановка амфитеатр. Конечная. Трамвай дальше не идет. Скот подан и готов к публичному расчленению на бойне. Димыч, вот что-то там поешь для храбрости, а нас сейчас убивать будут.

— Опять? — Пронзенный тысячами взглядов я невольно почувствовал себя провинциальным актеришкой, этаким Донкихотом кацапетовского клюба, попавшим на большую сцену. Вспыхнули юпитеры. Копошатся в яме музыканты, шелестя нотами батальных арий для начала и похоронных маршей к финалу. Замерли в ожидании действия зрители. Ерзают в креслах критики, готовясь в пух и прах разнести наше выступление, мол, померли аматоры бездарно, не смогли даже уйти красиво. В общем, бездарность редкостная, туда им и дорога. Аминь! Закапывайте, а то выпить пора.

— Они хотят, чтобы мы выступали? — поинтересовался Тимоха, глядя на бушующую в ожидании представления публику. — Серьезно?

— Ага, танцевать будем, — нервно хихикнул Прыщ и поежился от утренней прохлады. — Танец маленьких дохлых лебедей. Тем, кто будет громче всех аплодировать — приз — честь первыми ощипать тушки… перышки на сувениры… Как у павлинов.

— Причем здесь павлины? — уставился на него Тимоха. — Что-то я не понимаю, о чем ты говоришь. То лебеди то павлины. Аллегория?

— Тимоха, ты в зоопарке хоть раз был?

— Конечно. Три, нет четыре… нет, все-таки три раза меня мама водила. Там вату сахарную у входа продавали. Вкусная. И обезьяны такие смешные. Особенно те, которые с красными попками.

— Бабуины, — улыбнулся Ильич, хотя ситуация никак не располагала к веселью.

— Да точно, бабуины. Спасибо Ильич. Они были такие смешные. Я так смеялся, что даже уронил свою вату. И один этот, как его…

— Бабуин.

— Да точно, спасибо, протянул руку сквозь решетку, схватил ее и слопал. Я так плакал. Теперь я ненавижу бабуинов. Но причем лебеди и павлины?

— Теперь даже и не знаю что сказать. — Прыщ с деланным состраданием посмотрел на Тимоху, потом вздохнул и продолжил: — У входа в зоопарк в ларьках всегда продавали перья павлина как сувениры. Но никто из покупателей, ни разу не спросил, как птица расстается со своим украшением… Ладно, проехали.

— А если серьезно? — спросил Тимоха. — Кажется, я чего-то не понимаю. Зачем здесь собралось так много людей?

— Колизей, — восхищенно сказала Лиля. После отдыха она выглядит куда лучше. — Арена смерти и славы гладиаторов.

— То есть нас, — дополнил я, с трудом перекрикивая рев возбужденных зрителей и пристально посмотрел на босса. — Я думаю, Ильич про это может много рассказать. Мне так кажется!

— Потом, догадливый ты наш, — отмахнулся он. — Премию за смекалку ты уже заработал.

— А ваше «потом» когда-нибудь наступит? — спросил я.

— Скорее нет, чем да, — философски ответил Ильич. — Арену покинуть живым непросто. Необходимо заслужить уважение и любовь публики. Получить признание или победить во всех схватках до полудня. До сих пор это никому не удавалось. Можете попробовать удивить зрителей, а то кроме банальной резни с предопределенным результатом они ничего не видели.

— Вот теперь я чего-то не понял. Тимоха, быть в твоей шкуре мне еще не приходилось. Могу сказать что хреново. — Прыщ переводит взгляд с меня на босса. — Вы о чем? Что рассказать? Вы что-то знаете? Откуда?

— Это уже не имеет никакого значения, — отмахнулся Ильич, и с ненавистью уставился на трибуну на противоположной стороне арены. Никогда доселе он не позволял себе столь явного проявления чувств.

В ложе, утесом темного стекла, нависающей над ареной, появился крупный мужчина в черной мантии. Вокруг него шагали наглухо закутые в черный металл воины с обнаженными мечами. От человека в мантии веяло таким могуществом и силой, что у меня мороз по коже пошел от одного его скучающего взора нашу сторону. Устроившись на троне, он запахнул бархатную мантию и обвел тяжелым взглядом Колизей. Публика вмиг притихла. Даже самые ярые весельчаки, до этого момента оравшие во всю глоту и махавшие пестрыми флагами, заткнулись и, потупив взгляд, опустились на лавки.

— Старый знакомый? — иронично поинтересовался я у Ильича, но тот лишь неопределенно отмахнулся.

Арена размером с футбольное поле, по периметру в стене имеет примерно десяток дверей. Мы стоим у одной из них. Высота стены метров пять — шесть. Даже если сильно постараться забраться не получится, тем более что она из гладкого стекла цвета неба, а по верху стоит стража, готовая в один миг отправить первопролазца вниз на белоснежный песок. Даже думать не хочется о том, что вскоре он сменит цвет. Интересно, они каждый раз после представления меняют песочек как в кошачьем горшке или же невиданная технология этого места позволяет корректировать цвет. Или здесь очень много дармовой рабочей силы. За пару дней песчинка за песчинкой. Нет, это все же не Китай. На такие подвиги лишь они горазды. Если «потом» для меня все-таки наступит, обязательно спрошу босса. Больно уж он компетентен в делах местных. Откровенно попахивает пятой колонной.

Сбившись в кучку, мы стоим у стены. Одна за другой в ней открываются двери. Прикрывая глаза от яркого света, на арену с опаской выходят люди. Мужчины и женщины, старики и подростки. Есть даже чахлый старичок в инвалидной коляске с английским флажком в подлокотнике. Узкие колеса вязнут в песке, но он уперто толкает свою колесницу вперед.

Всего человек сорок.

Кто-то безучастно смотрит по сторонам пустыми от шока глазами. Кто-то захлебывается в рыданиях и ломает ногти, пытаясь открыть захлопнувшиеся двери. У ног одного из мужчин растекается лужа. Стоящая рядом женщина одаряет его презрительным взглядом и делает шаг в сторону. Словно перепуганная канарейка по клетке мечется по арене парень в пестром костюме с кожаным несессером в руке. Он что-то щебечет о маникюре-педикюре. Что его ждет клиент и в случае опоздания он обратится к Марлин, а она даже ножницы не стерилизует. Мое знание английского не позволяет полностью суть его воплей, а вошедшая ему в затылок стрела не оставляет на это время.

— Быстро тут все у них, — заметил Прыщ, брезгливо поморщившись.

— Жестоко, — сказал Тимоха. — Как на ринге. Дружба заканчивается за канатами. Так мой тренер говорил. На ринге дружбы нет.

— Я так понял ты профи в этом деле?

— Был.

— И чего?

— Бросил.

— Вот так взял и бросил. Это же бизнес, бабки, слава, будущее… А-а-а, понял. Тебя побили и ты сломался. Страх появился перед рингом. Ощущение поражения.

— Нет.

— Ну а чего тогда?

— Я победил, — вздохнул Тимоха.

— Так это же круто побеждать. Ты разве не за этим через свои канаты лезешь? Небось спорту не один год отдал…

— С восьми лет… Папа хотел, чтобы я рос сильным. Я болел в детстве много…

— Ну, я тебя не понимаю. Победил? Так это же круто!

— Он другом моим был.

— И? Убил, что ли? Ну ты Тимоха зверь. Я уже тебя боюсь.

— Ты не поймешь. Я ему карьеру сломал. Другу.

Судя по одежде, этих людей собрали не только из разных стран, но и из разных эпох. Или миров… Я люблю фантастику и в свете последних событий готов принять на веру что угодно. Даже пришедшую к нам на помощь Панду-кунгфу, даже пингвинов-террористов во главе со Шкипером… Главное чтобы сделать ноги из этого места. Желательно домой и прямо сейчас. К сожалению, главная особенность мечтаний и иллюзий состоит в том, что им никогда не суждено сбыться.