Собрание палийских джатак

Все вместе они отправились к Учителю, который спросил их: “Чем провинился этот бхиккху, братия? Ведь вы привели его сюда против его воли”. “Почтенный, этот бхиккху принял обет монашества, следуя справедливейшему из всех учений, – ответили монахи, – но, вкусив от праведной скитальческой жизни, ослаб в усердии и воротился в обитель”. Учитель обратился к юноше: “Верно ли, что ты, бхиккху, оказался недостаточно усерден?” “Верно, почтенный”, – подтвердил монах. “Как же ты, бхиккху, – молвил тогда Учитель, – стал монахом, преданным столь замечательному учению, а сам не выказал умения довольствоваться малым, черпать удовлетворение и радость в скитальческой жизни и к тому же ещё явил недостаток усердия? А ведь прежде ты был твёрд в мыслях и деяниях своих. Не единственно ли твоими усилиями была добыта влага в пустыне и напоены скот и люди? Отчего же ты ослаб в усердии?”

От этих слов Учителя бхиккху приободрился и воспрянул духом. Все монахи принялись тогда упрашивать Достославного: “Почтенный, нам известно только, что этот бхиккху явил недостаточное усердие, но что в прежнем его существовании единственно благодаря его усилиям напоены были люди и скот в пустыне – это ведомо одному лишь тебе, о Всезнающий. Приобщи же и нас к тому, что тебе известно”. “Хорошо, братья, слушайте”, – сказал им Учитель и, поведав монахам о случившемся, открыл смысл события, происшедшего в прежней жизни и поэтому утраченного их памятью.

“Во времена былые, когда на престоле царства Каси, в его столице Бенаресе, восседал Брахмадатта, бодхисаттва родился в семье старшины торговцев. Когда он вырос, то и сам стал старшиной торгового обоза и начал ездить по стране с пятью сотнями повозок. Однажды судьба завела их обоз в пустыню протяжением в целых шестьдесят йоджан. Песок в этой пустыне был столь мелок, что его невозможно было удержать в горсти, с восходом же солнца он раскалялся и, подобно пылающим углям, обжигал ступни путников. Поэтому обозы, которые везли топливо, масло, рис и прочие припасы, обычно передвигались только по ночам. На рассвете же повозки ставили в круг, торговцы и их слуги сооружали навес и, наспех перекусив, проводили остаток дня в тени. На закате они ужинали и, дождавшись, пока земля остынет, закладывали повозки и снова выступали в путь. Передвижение их было подобно странствию по морским волнам. Среди них был человек, которого называли “кормчим пустыни”. Зная расположение планет, он выбирал путь для обоза. Таким же способом решил переправиться через пустыню и сын торгового старшины.

Когда его обоз прошёл шестьдесят без одной йоджан, сын старшины подумал, что конец пути близок, и повелел выбросить после ужина всё оставшееся топливо и вылить всю оставшуюся воду. Заложив повозки, они выступили в путь. Кормчий ехал в передней повозке, на удобном сиденье, и направлял обоз по звёздам. В конце концов его сморил сон, и он не заметил, как быки повернули вспять. Пробудился кормчий перед самым рассветом и, едва взглянув на небо, возопил:

“Поворачивайте! Поворачивайте повозки!” Тем временем взошло солнце. Люди увидели, что они вернулись на прежнюю стоянку, и принялись горестно восклицать: “У нас не осталось ни воды, ни топлива, все мы теперь погибнем”. Они поставили повозки в круг, выпрягли быков и возвели навес. Затем все залезли под повозки, где и лежали, предаваясь отчаянию. “Если и я ослабну в усердии, все погибнут”, – подумал бодхисаттва. Время было ещё раннее, стояла прохлада, и он бродил по пустыне, пока не увидел места, поросшего травой и кустарником. Решив, что там должна быть вода, он велел принести заступ и рыть землю. На глубине в шесть десятков локтей копавшие натолкнулись на камень и тотчас же прекратили работу. Бодхисаттва угадал, что под камнем должна быть вода, спустился в выкопанный колодец и приложил ухо к камню. Услышав журчание, бодхисаттва поднялся наверх и сказал самому младшему в караване: “Друг мой, если и ты не будешь твёрд в усердии, все мы погибнем. Яви же упорство, возьми это железное рубило, спустись в колодец и что есть мочи бей по камню”.

Вняв речам бодхисаттвы, юноша исполнился усердия. Все стояли с опущенными руками, лишь он один спустился в колодец и принялся долбить камень. Камень под его ударами треснул, и сквозь трещину устремилась вверх струя воды высотой с пальму. Все вдосталь напились и омыли тела свои. Затем, изрубив для костра запасные тележные оси, упряжь и всякое избыточное снаряжение, сварили рис, насытились сами и накормили быков. Когда же солнце зашло, они привязали близ колодца кусок ткани и направились в ту сторону, куда им было надобно. Там они продали свои товары, выручив вдвое и вчетверо против того, что было уплачено, и разошлись по домам. С истечением же отпущенного срока каждый из торговцев окончил свой жизненный путь и перешёл в иное рождение в соответствии с накопленными заслугами. Такова же была и судьба бодхисаттвы, который прожил жизнь, раздавая милостыню и совершая другие добрые поступки”.

Заканчивая своё наставление в дхамме, просветлённый – теперь уже он был и пробуждённым – спел такую гатху:

Пустыни плоть усердно рассекая,

Искатель в недрах влагу обретает,

– Так и святой, исполненный усердья,

Покой души пусть обретёт ко благу.

Разъясняя смысл своего рассказа, Учитель открыл слушателям Четыре Благородные Истины, которые помогли бхиккху, ослабшему в усердии, утвердиться в арахатстве.

Поведав обо всём и слив воедино стих и прозу, Учитель истолковал джатаку, так связав перерождения:

“Юношей, который благодаря своему усердию расколол камень и напоил народ, был этот бхиккху, выказавший ныне недостаток усердия, торговцами были ученики пробуждённого, сыном же торгового старшины – я сам”.

Джатака о высшей дхамме

Sutta pitaka. Khuddaka nikāya. Jātaka. Eka-Nipata. 6 Devadhamma-Jataka.

Перевод с пали Б.А. Захарьина.

Словами: "Лишь мудрецы, отбросившие скверну..." – Всеблагой – он жил тогда в роще Джетаване – начал свой рассказ об одном многоимущем бхиккху.

Некий саваттхийский мирянин, овдовев, решил стать монахом. Вступая на стезю монашества, бхиккху этот велел приготовить для себя отдельную келью и ещё одну потеплее, а также кладовую, распорядился наполнить эту кладовую топлёным маслом, рисом и прочими припасами и только после этого принял монашеский сан. Но и став бхиккху, сохранил он обыкновение посылать за слугами, дабы готовили они пищу для услаждения его чрева. И всё, чего у других монахов было мало, имелось у него в изобилии: спал он в одной одежде, днём надевал другую. И хоть был он простым бхиккху, жил он в некотором отдалении от всех. Однажды он разложил в своей келье для просушки одежды, покрывала и другие вещи. И зашла вдруг к нему толпа деревенских бхиккху, странствующих от обители к обители, "Чьи это вещи?" – спросили они, увидев одежды. "Мои, почтенные", – ответил им бхиккху. "Как, почтенный, и это одеяние, и это исподнее, и покрывало – твои?" – удивились монахи. "Мои, а то чьи же?" – ответил бхиккху. "Но, почтенный, – вскричали они, – Всеблагой дозволяет иметь лишь три смены одежды. Как же ты, отринув мир ради вероучения Будды, столь скромного в своих желаниях, живёшь в таком изобилии?" И, говоря между собой: "Надо отвести его к Наделённому десятью совершенствами", – повлекли монаха к Учителю.

"Зачем, о братия, вы привели ко мне силой этого бхиккху?" – спросил Учитель. "Почтенный, этот бхиккху корыстолюбив и многоимущ", – ответили монахи. "Правда ли, что ты многоимущ?" – спросил бхиккху Учитель. "Правда, почтенный", – подтвердил монах. "Отчего же ты, бхиккху, корыстолюбив? – молвил Учитель. – Не толковал ли я всем вам о том, как светла участь праведника, скромного в желаниях, довольствующегося малым, обладающего и всеми другими добродетелями, не я ли толковал нам о том, что необходимо жить в уединении и быть стойким в усердии?" При этих словах монах, обозлясь, вскричал – "Всё стащу с себя", – сорвал верхние одежды и остался при всех в одной исподнем.

Учитель, желая ободрить его и укрепить на избранном им пути, проговорил: "Не ты ли, о бхиккху, в прежнем своём существовании жил в скромности и в страхе перед скверной? А ведь ты целых двенадцать лет был ракшасом, стерегущим воды, и даже, будучи ракшасом, оставался скромным и праведным. Так отчего же ныне, став на путь столь великого учения Будды, ты срываешь при людях одежды? Где же подобающая скромность и страх перед скверной?" Вняв словам Учителя, монах утвердился в праведности. Он снова надел верхние одежды, почтительно склонился перед Учителем и сел поодаль. Все бхиккху подступили к Учителю, прося раскрыть смысл сказанного, и Достославный разъяснил им суть случившегося и открыл смысл события, происшедшего в прежней жизни и утраченного поэтому их памятью.

"Во времена минувшие на троне царства Каси, в его столице Бенаресе, восседал Брахмадатта, бодхисаттва же явился на свет из лона старшей жены царя и в день наречения назван был Махимсасой – "Учителем мира". К тому времени, когда ребёнок мог уже гулять и бегать, у царя родился ещё один сын, которого назвали Чандой – "Месяцем". Когда же и Чанда научился ходить, мать бодхисаттвы умерла. Царь взял себе другую старшую жену, которую полюбил всем сердцем. Жили они в любви и согласии, и в скором времени у них родился сын. Ему дали имя Сурья – "Солнце". На радостях царь сказал жене: "Дорогая, скажи, чего ты хочешь, и я выполню любое твоё желание". Заручившись этим обещанием, царица решила не высказывать своего желания, пока не придёт время.

Дождавшись, когда царевич вырастет, она обратилась к царю с такими словами: "О повелитель! В день рождения сына ты обещал исполнить любое моё желание – посади же моего сына на престол". "Не могу я посадить твоего сына на престол, – ответил ей царь. – Есть у меня ещё два сына, сверкающие своими достоинствами, словно яркое пламя". Немного погодя царица повторила свою просьбу. Видя её упорство, царь стал опасаться, как бы она не замыслила дурного против его детей. Он призвал к себе сыновей и сказал им: "Дорогие мои! В день, когда родился царевич Сурья, я обещал его матери исполнить любое её желание. И вот она требует царство для своего сына. Я ей отказал, но, как известно, весь женский род исполнен зла, и она может замыслить против вас дурное. Ступайте, поживите в лесу. После моей кончины вы возвратитесь в город, искони принадлежащий нашему роду, и воссядете на царство". С горькими слезами царь облобызал сыновей, и они ушли.

Когда царевичи, простясь с отцом, покидали дворец, их увидел Сурья, игравший во дворе. Расспросив братьев, он решил пойти вместе с ними. И вот пришли они к горам Гималайским. Бодхисаттва уселся под придорожным деревом и попросил Сурью: "Дорогой, тут рядом есть озеро. Сходи искупайся, напейся и принеси нам воды в лотосовых листьях". Озеро это, по велению Вессавана, стерёг некий ракшас, которому владыка богатств приказал: "Пожирай всех, кто погрузится в озеро, за исключением людей, постигших высшую дхамму. Тех же, кто на берегу, не трогай!" С тех пор каждого, кто вступал в подвластные ему воды, ракшас спрашивал: постигли ли они высшую дхамму, и пожирал всех, кто обнаруживал своё невежество. Едва Сурья вступил в озеро, ракшас тотчас же схватил его и спросил: "Ведомо ли тебе высочайшее?" "Чанда и Сурья – Луна и Солнце – вот высочайшее", – ответил царевич. "Нет, не ведомо тебе высочайшее!" – вскричал ракшас и утащил его в своё подводное жилище.

Видя, что Сурья долго не возвращается, бодхисаттва послал на поиски Чанду. И того тоже схватил ракшас и стал спрашивать, ведомо ли ему высочайшее. "Конечно же! – ответил Чанда. – Это четыре стороны света". "Нет, не ведомо тебе высочайшее", – снова воскликнул ракшас и утащил его в свой подводный дом.

Видя, что и второй брат не возвращается, бодхисаттва заподозрил, что случилась беда, и отправился вслед за братьями. Увидев, что следы обоих уходят в воду, бодхисаттва догадался, что там обитает ракшас, обнажил меч, изготовил для боя лук и принялся терпеливо ждать. Ракшас, страж озера, понял, что бодхисаттва не собирается спускаться к воде, принял облик дровосека и подошёл к бодхисаттве. "Прохожий, – заговорил он, – ты утомился в дороге, отчего же ты не спустишься к воде, не освежишь своё тело, не напьёшься? Как легок показался бы тебе дальнейший путь, если бы ты отведал нежных побегов и луковиц лотоса и украсил себе чело его цветами". Бодхисаттва с первого взгляда признал в дровосеке прислужника Вессаваны и спросил: "Не ты ли похитил моих братьев?" "Я", – ответил ракшас. "За что?" – вновь спросил бодхисаттва. "Каждый, кто заходит в озеро, – моя добыча", – сказал ракшас. "Без всяких исключений?" – молвил бодхисаттва. "За исключением тех, кто постиг высочайшее, остальные идут мне на пропитание", – ответил ракшас. "А надобно ли тебе знать высочайшее?" – продолжал спрашивать бодхисаттва. "Да, надобно", – подтвердил ракшас. "Хорошо, – сказал бодхисаттва, – я поведаю тебе о высочайшем". "Говори, я слушаю", – согласился ракшас. "Я бы рад научить тебя высшей дхамме, – сказал тут бодхисаттва, – да не могу, ибо тело моё нечисто". Ракшас велел своим слугам искупать бодхисаттву, накормить-напоить его, увенчать его голову цветами, умастить его тело благовониями, а затем усадить гостя на возвышении под богато украшенным навесом. Бодхисаттва уселся на ложе, усадил ракшаса в ногах и начал: "Внимай же с надлежащим тщанием – и ты узнаешь, что есть высочайшее". И он спел такую гатху:

Лишь мудрецы, отбросившие скверну,

Струят сиянье дхаммы в горнем свете;

Зовутся "Средоточьем высшей дхаммы"

Везде святые праведники эти.

"Ты просветил меня, мудрейший, – сказал довольный ракшас, – и я отдам тебе одного из братьев, выбирай же которого". "Приведи младшего", – ответил бодхисаттва. "О высокомудрый! Ты постиг высочайшее, – молвил ракшас, – отчего же ты не следуешь в жизни велениям высочайшего?" "Почему ты так полагаешь?" – спросил бодхисаттва. "Потому, что ты предпочитаешь младшего, не выказывая надлежащего почтения старшему", – ответил ракшас. "О ракшас, – рёк тогда бодхисаттва, – мне не только ведомо высочайшее. Я и живу, следуя высшей дхамме. Из-за нашего младшего брата мы ведь и очутились здесь. Мачеха просила для него царства у нашего отца, а он отказался исполнить её просьбу и, опасаясь, что она причинит нам зло, отослал нас в лес. Младший брат тоже ушёл с нами. Если я вернусь и скажу, что его съел ракшас, – никто мне не поверит. Чтобы не навлечь на себя всеобщего осуждения, я и просил тебя привести именно его". "Превосходно, превосходно, о высокомудрый! – вскричал ракшас. – Теперь я вижу, что ты и впрямь следуешь высшей дхамме". И просветлённый душой ракшас, желая выказать бодхисаттве своё благоволение, привёл к нему обоих братьев.

И сказал тогда ракшасу бодхисаттва: "В прошлых рождениях ты совершил много дурных поступков. Поэтому ты и родился в облике кровососа ракшаса. Но ты и ныне продолжаешь, на пагубу себе, творить зло, нет и не будет тебе спасения от мук чистилища и тому подобных мест, если ты не отринешь скверну, не станешь творить лишь добро!"

Так бодхисаттва сумел наставить прислужника Вессаваны на путь истинный. После этого, хранимый и оберегаемый ракшасом, бодхисаттва жил вместе с братьями в лесу до тех пор, пока, наблюдая за ходом планет, не узнал однажды о смерти своего отца. Все царевичи вместе с ракшасом отправились в Бенарес. Сам бодхисаттва воссел на престол, царевичу Чанде он пожаловал должность первого советника, а Сурью поставил над войском. Прислужнику же Вессаваны, ракшасу, он отвёл дом в красивом месте и велел посылать ему прекраснейшие цветы, изысканнейшие яства и все, чего бы он ни потребовал. И, управляя страной в согласии с высшей дхаммой, бодхисаттва в положенный срок перешёл в иное рождение в соответствии с накопленными заслугами".

Закончив своё поучение, Учитель приобщил всех, кто его слушал, к Четырём Благородным Истинам, и, вняв его речам, бхиккху укрепился на благом Восьмеричном Пути. Поведав обо всём и слив воедино стих и прозу, Пробуждённый истолковал джатаку и так связал перерождения: "Ракшасом, стражем вод, был в ту пору многоимущий бхиккху; царевичем Сурьей был Ананда, Чандой – Сарипутта; Махимсасой же, старшим из братьев-царевичей, – я сам".

Джатака о сборщице топлива

 Sutta pitaka. Khuddaka nikāya. Jātaka. Eka-Nipata. 7 Katthahari-Jataka.

Перевод с пали Б.А. Захарьина.

Словами: "Я сын тебе, о государь" – Учитель – он жил тогда в роще Джетаване – начал свой рассказ о некоей кшатрийке по имени Васабхакхаттия. Все подробности содержатся в Джатаке о Бхаддасале из двенадцатой книги; пока же достаточно знать, что Васабха появилась на свет от кшатрия Маханамы Шакьи и шудры по имени Нагамунда и что со временем она сделалась первой женой правителя Косалы и родила ему сына. Прознав о низком происхождении Васабхи, царь Косалы лишил её высокого положения, а сына её Видудабху – его законных прав. И матери и царевичу запрещено было покидать внутренние покои дворца.

Услышал про это Учитель и как-то поутру в сопровождении пятисот бхиккху явился в царский дворец и, усевшись на предложенное ему почётное место, обратился к государю с вопросом: "Великий царь, а где дочь кшатрия Васабха?" И рассказал тогда царь Учителю обо всём случившемся. "Государь, – спросил Учитель, – от кого рождена Васабха?" "От Маханамы, высокопочтенпый", – отвечал ему царь. "А кого выбрала она себе в мужья?" – снова спросил Учитель. "Меня, высокопочтенпый", – сказал царь. "Знай, государь, – молвил Учитель, – Васабха зачата царём, стала царской супругой и от царя родила сына; отчего же сыну твоему не наследовать царство отца? Было же такое, что царь сочетался временным браком со сборщицей хвороста и после рождения сына провозгласил его наследником престола". Царь Косалы стал тогда просить Всеблагого поведать о прошлом, и Достославный раскрыл смысл события, происшедшего в прежней жизни и поэтому утраченного памятью царя.

"Во времена прошедшие правил в Бенаресе царь Брахмадатта. Однажды он со всей своей огромной свитой отправился в сад и бродил там, с увлечением собирая цветы и плоды. В одном из уголков увидал он девушку, которая, напевая, собирала хворост. И, устремясь к этой девушке всем сердцем, он завладел ею, – и в миг их соединения бодхисаттва был зачат в лоне этой девушки. И отяжелело её чрево внезапно, будто пронзила его стрела громовая, и, зная, что понесла, молвила женщина: "Затяжелела я от тебя, господин мой!" Перед её уходом царь дал ей перстень-печатку, и прежде чем отпустить, наказал: "Если родится девочка, продай перстень и расти её на вырученные депьги; родится сын – возьми перстень и приходи ко мне вместе с мальчиком".

В положенный срок родила женщина бодхисаттву. И стал уж малыш гулять и бегать. Играя во дворе, услыхал он от кого-то о себе: "Этот ублюдок ударил меня!" Бодхисаттва побежал к матери и спросил её: "Скажи, кто мой отец?" "Твой отец – царь бенаресский!" – ответила мать. "Можешь ты это доказать?" – снова спросил сын. "Расставаясь со мной, твой отец вручил мне этот перстень, сказав при том: "Если родится девочка – продай перстень и расти её на вырученные деньги, родится сын – приходи ко мне вместе с сыном", – объяснила ему мать. "Если это правда, мама, – молвил бодхисаттва, – то отчего же ты не отведёшь меня к отцу?"

Видя настойчивость сына, мать пошла вместе с ним к воротам дворца. Она попросила доложить о ней государю. Получив дозволение, она вошла внутрь и с подобающими почестями сказала царю: "Вот, господин, сын твой!" Царь, хотя и признал её, устыдился, однако, и отказался: "Не мой это сын!" "Но вот, государь, твой перстень – его-то ты признаёшь?" – упорствовала мать. "И перстень этот не мой!" – продолжал отпираться царь. Тогда женщина воскликнула: "Ну что ж, государь, у меня остался теперь единственный способ доказать истину: если ребёнок этот и впрямь рождён от тебя, он сможет сидеть в воздухе, а нет – упадёт на землю и разобьётся". С этими словами она схватила бодхисаттву за ногу и подбросила его высоко вверх.

Бодхисаттва уселся, скрестив ноги, в воздухе и, наставляя своего родителя в дхамме, нежным голосом спел такую гатху:

Я сын тебе, о государь!

Высокомудрый властелин,

Храни других, но пуще всех

Своё дитя: ведь я – твой сын!

Царь, внимая восседающему в воздушном пространстве бодхисаттве, который наставлял его в дхамме, простёр к нему руки и вскричал: "Иди же ко мне, дорогой. Я буду холить тебя и лелеять, выращу и воспитаю тебя". Тысячи людей тоже протянули руки к бодхисаттве, но он ни к кому не пошёл, а спустился в объятия к царю, который провозгласил бодхисаттву своим наследником, а его мать – своей старшей женой. После смерти царя бодхисаттва воссел на престол и при помазании был наречён Каттхавйханой – "Носящим дрова". Он правил царством, следуя дхамме, и, когда пришёл срок, перешёл в иное рождение в соответствии с накопленными заслугами".

Учитель поведал эту поучительную историю царю Косалы и, соединяя прошлую жизнь с нынешней и сливая в единое целое стих и прозу, истолковал джатаку и так связал перерождения: "Матерью была Махамайя, отцом – властитель Суддходана, царём же Каттхаваханой – я сам".

Джатака о Макхадеве

 Sutta pitaka. Khuddaka nikāya. Jātaka. Eka-Nipata. 9 Makhadeva-Jataka.

Перевод Б.А. Захарьина.

Со слов: "Седеют волосы мои..." – Учитель – он жил тогда в Джетаване – начал свой рассказ о Великом Отрешении (подробнее об этом повествуется в "Джатаке о странствии по адам"). А было это так: монахи, сидя в зале собраний, толковали о подвиге Всесовершенного и возносили ему хвалу, когда вдруг сам Учитель вошёл в собрание чтящих дхамму и, воссев на то место, где всегда сидел Пробуждённый, спросил у бхиккху: "О чём это вы, братия, беседуете?" "О чём же ещё, высокопочтенный, как не о твоём отрешении, – ответили монахи, – воздаём тебе хвалу!" "О монахи, – сказал им на то Учитель, – не только ныне ведь Татхагата отрёкся от мирских страстей, ему и прежде уже случалось отвергать мир страстей". Заслышав это, бхиккху подступили к Благословенному с просьбой поведать им о прошедшем, и Благословенный раскрыл им смысл давнего события, происшедшего в прошлой жизни и утраченного поэтому их памятью.

"Во времена былые на престоле царства Видеха, в его столице Митхиле, восседал царь Макхадева, преданный дхамме и правивший в соответствии с дхаммой. Был он вначале царевичем, беспечно резвился, затем стал наследным принцем, наконец – властелином, и так прошло целых восемьдесят четыре тысячи лет. И всю свою долгую жизнь прожил царь, не нарушая заповедей добра. "Любезный, – однажды предупредил он своего брадобрея, – как только приметишь у меня седые волосы, тотчас же скажи мне об этом".

Прошло ещё много лет, и вот однажды, увидав в чёрных как смоль волосах царя один-единственный седой волосок, брадобрей почтительно молвил: "О государь, у тебя появился седой волосок". "Вырви его, любезный, и положи мне на ладонь!" – приказал царь. Повинуясь ему, брадобрей золотыми щипчиками вырвал седой волос и положил владыке на ладонь. Хотя знал царь, что до конца срока, отпущенного ему в этом рождении, оставалось ещё восемьдесят четыре тысячи лет, едва только глянул он на седой волос, как сердце его наполнилось унынием и тоской. Почудилось ему, будто бы он заперт в хижине, охваченной пламенем, перед ним стоит сам царь Смерти и говорит ему: "Неразумный Макхадева! Вот уж и седина в твоих волосах, а ты так и не сумел разомкнуть объятия терзающих тебя страстей". И, чем дольше размышлял царь о своей седине, тем сильнее жгла его тоска, тем обильнее проступал пот на челе его, тем сильнее ощущал он тяжесть своего царского облачения.

"Нынче же покину мир суеты и начну жизнь скитальца-монаха", – решил царь. Он подарил брадобрею огромное поместье стоимостью в сотню тысяч золотых монет, а затем, обращаясь к старшему сыну, сказал: "Голова моя поседела, и сам я вижу, что стар. Досыта вкусил я утех земных, видно, пришло время для утех небесных: настала пора оставить суетный мир. Воссядь же на престол, а я, покинув дворец, удалюсь под сень манговой рощи и, живя там, буду следовать дхамме отшельника".

"Государь, – сказали советники, услыхав о желании царя отринуть мирскую жизнь, – что побуждает тебя уйти в отшельничество?" И, зажав в пальцах седой волос, царь пропел советникам в ответ такую гатху:

Седеют волосы мои, в чём вижу знамение времени:

По воле неба ухожу в бездомность от земного бремени!

И в тот же день царь отрёкся от престола и сделался отшельником, чуждым всего мирского. Прожив остальные восемьдесят четыре тысячи лет в святой обители в манговой роще, он утвердился на пути сосредоточенного размышления и одолел четыре ступени восхождения. По завершении же земного срока он возродился в мире Брахмы, а затем – снова низвергся на землю, в ту же самую Митхилу, в облике царя по имени Ними. Возвысив свой хиреющий род, царь Ними в конце концов отринул мир, удалился в святую обитель в той же манговой роще и, взойдя по ступеням совершенств, вновь оказался в мире Брахмы".

Своё наставление в дхамме Учитель завершил словами: "Итак, монахи, Татхагата не впервые уже отвергает мир страстей!" И он снова открыл величие Четырёх Благородных Истин. И сделались тогда иные "вступившими в Поток", а иные – "возвращающимися единожды", иные же – "вовсе не возвращающимися". Тогда Благословенный, соединяя стих и прозу и прошлую жизнь с нынешней, истолковал джатаку и так связал перерождения: "Брадобреем в ту пору был Ананда, царевичем-наследником – Рахула, царём же Макхадевой – я сам".

Джатака об отмеченном удачей

 Sutta pitaka. Khuddaka nikāya. Jātaka. Eka-Nipata. 11 Lakkhana-Jataka.

Перевод с пали Б.А. Захарьина.

Словами: "Подателя добра и благ..." – Учитель – он жил тогда в Бамбуковой роще, близ Раджагахи, – начал повествование о Девадатте. История Девадатты вплоть до появления Абхимары излагается в Джатаке о Кханда-халсе; о том, как Девадатта был смещён с казначейской должности, говорится в Джатаке о Чулла-хамсе; а про то, как Девадатту поглотила земля, поведано в Шестой книге, в Джатаке о путешествии за море. В ту же пору, о которой речь, Девадатта представил на суд общины пять поправок к Уставу монашеской жизни и, не найдя в монахах сочувствия, оставил монастырь и вместе с пятьюстами последовавшими за ним бхиккху поселился в Гайасисе. Узнав, что бхиккху созрели для постижения, Учитель призвал двоих своих лучших учеников и молвил: "Сарипутта, пятьсот бхиккху, прежние твои приверженцы, ушедшие с Девадаттой, ныне достигли зрелости в понимании своём. Возьми же с собой монахов, пойди к отступникам, наставь их в дхамме, просвети в знании Пути и Плода и приведи назад ко мне".

Сарипутта с товарищем отправился в Гайасису, наставил отступников в дхамме, просветил их в знании Пути и Плода и на рассвете следующего дня воротился в Бамбуковую рощу вместе со всеми бхиккху, ушедшими с Девадаттой. И когда по возвращении своём Сарипутта воздал должные почести Учителю и скромно встал посреди обители, бхиккху вознесли ему хвалу и так сказали Всеблагому; "О высокопочтенный, наш старший брат поистине исполнен величия: предводитель воинства дхаммы Сарипутта, воротясь, привёл с собой пятьсот бхиккху, а Девадатта растерял всех своих приверженцев". "Братия, – заметил Учитель, – воротившийся с единомышленниками, Сарипутта не только ведь ныне стяжал славу, но и в прежние времена он был отмечен славой. Так же и Девадатта: не только ныне растерял он своих сторонников, но и в былые времена утратил их". Бхиккху тогда стали просить Всеблагого растолковать суть сказанного, и, уступив им, Учитель поведал о давнем событии, из-за перерождений утраченном их памятью.

"Во времена стародавние, когда на престоле города Раджагахи, что в царстве Магадха, восседал один правитель по имени Магадха, бодхисаттва обрёл рождение в облике оленя. Со временем он сделался вожаком оленьего стада в тысячу голов и жил в лесу. И было у него два сына: Лаккхана, что значит "Отмеченный удачей", и Кала – "Тёмный". Состарясь, бодхисаттва призвал сыновей и, сказав им: "Дети, стар я стал, так что водите теперь вы это стадо", – разделил стадо надвое, дав каждому из сыновей но пятьсот подданных. И с этого времени те двое принялись водить свои стада.

В царстве Магадха, перед жатвой, когда тучнеют хлеба, олени подвергаются большой опасности в лесу: чтобы уберечь от них хлеба, люди роют ямы, устраивают западни, устанавливают самострелы, ставят капканы и силки, и многие олени от этого гибнут.

И вот, когда пришло время тучнеть хлебам, бодхисаттва послал за сыновьями. "Дети мои, – сказал он им, – хлеба потучнели. Наступило опасное для нас всех время. Мы, старики, как-нибудь проживём, вы же собирайте свои стада и уходите на горные пастбища. Возвращайтесь только после уборки урожая". Следуя совету отца, молодые вожаки двинулись со своими стадами в горы.

Но люди хорошо знали и оленьи тропы, и время, когда олени уходят в горы и когда спускаются с гор, и они устраивали везде засады, выслеживали и убивали оленей. Вожак Кала по глупости своей не ведал, в какое время должно совершать переходы, а в какое – не должно, и вёл своё , стадо от восхода до захода, вблизи от деревень. Люди же, стоя или лёжа в укрытиях, сделанных ими повсюду, разили оленей. Так, из-за скудости ума сгубив множество оленей, Кала всего лишь с несколькими сородичами добрался до леса. Премудрый Лаккхана был опытен, умел соразмерять свои силы, ведал, в какое время должно передвигаться, а в какое не должно. Он не вёл своё стадо от восхода до захода, не проходил вблизи деревень, а вёл его только в ночные часы и благополучно добрался до леса, не потеряв в пути ни единого оленя.

Олени прожили в горах четыре месяца. После окончания жатвы они стали спускаться в долину. На обратном пути Кала так же неосторожно вёл своё стадо, погубил остальных оленей и воротился домой в одиночестве. Лаккхана же, не потеряв ни одного оленя, прибыл со всеми пятьюстами своими оленями к родителям. При виде обоих сыновей бодхисаттва, обращаясь к оленям, пропел такую гатху:

Подателя добра и благ минует всякая невзгода:

Вот Славой Меченный ведёт свой род из дальнего похода,

Наш Тёмный следует за ним – лишился неудачник рода.

Такими речами приветствовал бодхисаттва сыновей своих, и жил он потом долго, покуда не подошёл его срок воплотиться в ином рождении в соответствии с накопленными заслугами".

В заключение своего рассказа Учитель повторил: "О монахи, не только ведь ныне сияет славою Сарипутта в окружении бесчисленных своих подвижников, но и в прежние времена был он славен. И не только теперь Девадатта лишился своего стада, но и прежде уже с ним случалось то же самое".

И, наставляя всех в дхамме и соединяя воедино стих и прозу и прошлую жизнь с нынешней, он вскрыл смысл джатаки, так отождествив перерождения: "Оленем Кала тогда был Девадатта, приверженцами его – приверженцы Девадатты; Лаккханой был Сарипутта, сподвижниками его – сподвижники Будды; матерью была мать Рахулы, отцом же был я сам".

Джатака о стреле

 Sutta pitaka. Khuddaka nikāya. Jātaka. Eka-Nipata. 13 Kandina-Jataka.

Перевод В.В. Вертоградовой.

"Да будет проклята стрела..." Эту историю Учитель во время своего пребывания в Джетаване рассказал о страсти некоторых бхикшу к своим прежним мирским жёнам. Подробности этой истории будут изложены в восьмой книге в Индрия Джатаке.

Тогда Благословенный сказал тоскующему бхикшу: "Ещё прежде, о бхикшу, ты из-за этой женщины погиб и был поджарен на раскалённых угольях". Другие бхикшу попросили Благословенного разъяснить это. Благословенный разъяснил им то, что было скрыто от них перерождениями.

В давние времена в стране Магадха в городе Раджагриха правил один царь.

Когда наступало время сбора урожая, со стороны людей ланям грозила большая опасность, и они убегали в леса, растущие у подножия гор.

В то время один горный олень, живший в лесу, увлёкся ланью, пришедшей туда из окрестностей деревни. Олень был так очарован ею, что, когда лани стали спускаться с гор и возвращаться на прежние места, олень тоже пошёл вслед за ними. "Милый, – сказала ему лань, – ведь ты же горный олень, и окрестности деревни для тебя опасны, не ходи туда за мной". Но олень, влюбленный в лань, не вернулся обратно, а последовал за ней. Жители Магадхи, зная, что наступило время ланям возвращаться с предгорий, стали на пути их устраивать засады. И вот, когда олень и лань бежали вместе по лесной дороге, один охотник притаился в укромном месте.

Почуяв запах человека, лань решила, что это охотник, и, пустив оленя вперёд, сама пошла за ним. Первой же стрелой из лука охотник свалил оленя, а лань, увидев, что он убит, умчалась быстрее ветра.

Охотник вышел из своей засады, содрал шкуру с оленя и на угольях испёк его мясо. Поев оленьего мяса, напившись воды, он собрал оставшиеся куски, с которых ещё стекали капли крови, сложил их в бамбуковую корзину и понёс домой детям.

В то время бодхисаттва возродился в образе духа дерева и жил в роще. Наблюдая за тем, что произошло с оленем, бодхисаттва подумал: "Не ради матери или отца погиб этот глупый олень, – страсть погубила его. На рассвете страсти все живые существа счастливы, но конец её – это страдание и пять видов различных уз и несчастий. Достоин презрения человек, который причиняет в этом мире несчастье и смерть другому! Достойна презрения та страна, которой управляет женщина. Достойны презрения те мужчины, которые подчиняются воле женщин!"

Тогда бодхисаттва в одной гатхе показал три предмета, достойные порицания, а все лесные духи приветствовали и чтили его благовониями и цветами. Своим приятным голосом бодхисаттва огласил всю рощу и в одной гатхе показал дхарму:

Да будет проклята стрела, так глубоко разящая!

Да будет проклята земля, которой правит женщина!

Да будет проклят человек, что женской власти подчинён!

Так в одной гатхе показав три предмета, достойные порицания, бодхисаттва, огласив весь лес, с мастерством Будды разъяснил дхарму.

Приведя эту историю для разъяснения дхармы, Учитель провозгласил четыре благородные истины. После провозглашения истин терзавшийся страстью бхикшу достиг первого пути. Рассказав эти две истории, Учитель показал связь между ними и отождествил перерождения: "Тогда терзающийся страстью бхикшу был горным оленем, мирская жена бхикшу – ланью, а я был божеством, разъяснившим дхарму и показавшим вред страсти".

Джатака о пище для умерших

 Sutta pitaka. Khuddaka nikāya. Jātaka. Eka-Nipata. 18 Matakabhatta-Jataka.

Перевод с пали Б.А. Захарьина.

"Если б сущие ведать могли!.." – так начинал Учитель, живший в роще Джетавана, историю о жертвоприношении предкам. В ту пору люди убивали козлов, баранов и прочих животных, чтобы поднести своим упокоившимся родственникам "пищу для умерших". Видя это, монахи спросили Учителя: "О всеблагостный! Люди лишают жизни живые существа, дабы поднести пищу умершим, – улучшает ли это хоть сколько-нибудь их собственную участь?" – "Нет, монахи, – отвечал Учитель, – нисколько не увеличится святая заслуга того, кто отнял жизнь, пусть ради подношения. Некогда мудрые, явившись в мир, наставили людей в Дхамме и убедили всех обитателей Джамбудвипы не совершать подобных деяний, разъяснив опасность проистекающей от них скверны. Ныне же эти деяния творятся вновь. Преданы забвению прошлые существования". И Учитель поведал:

"В давние времена, когда в Бенаресе правил царь Брахмадатта, некий брахман, начитанный в трёх Ведах и известный повсюду своей учёностью, решил: "Совершу-ка я обряд подношения пищи умершим!" – и, повелев привести жертвенного барана, наказал ученикам: "Сведите этого барана к реке, искупайте, наденьте на него цветочную гирлянду, совершите над ним заклинания, хранящие от сглаза, украсьте его и приведите ко мне". Ученики же, молвив: "Да будет так!", пошли с бараном к реке, искупали, украсили его и вывели на берег. Баран узрел внутренним оком деяния свои в прошлых рождениях и при мысли, что освободится сегодня же от страданий, возрадовался и громко засмеялся – будто кувшин разбился. Но затем, подумав: "Этот брахман, убив меня, обретёт и страдание, во мне заключённое!", преисполнился сочувствия и горько заплакал. Ученики спросили: "Почтенный баран, отчего ты громко смеялся, а потом горько заплакал?" – на что баран ответил: "Спросите меня об этом при вашем наставнике". Ученики привели барана к наставнику и изложили суть дела.

Выслушав их, наставник спросил: "Отчего же ты, баран, смеялся и отчего плакал?" Баран, обладавший способностью помнить прежние рождения, ответил брахману: "Некогда и я, как ты, был брахманом, сведущим в заклинаниях и священных книгах, и, решив как-то: "Совершу-ка я обряд поднесения пищи умершим", – зарезал барана и принёс его в жертву. И вот из-за того единственного барана, которого я зарезал, мне в последующих рождениях пятьсот раз без единого отрезали голову. Это моё пятисотое, и последнее, рождение. "Сегодня наконец я избавлюсь от страданий!" Подумав так, я возликовал и засмеялся. Но тут же заплакал, преисполненный сочувствия к брахману, который, убив меня, будет, как и я, наказан отрезанием головы в пятистах последующих существованиях".