Помоги проекту - поделись книгой:
Царский венец
Допущено к распространению Издательским Советом
Русской Православной Церкви
ИС Р17-649-3707
ОБ АВТОРАХ
Писательница и публицист Марина Валерьевна Кравцова родилась 27 мая 1974 года в подмосковном городе Щёлково. Стихи и прозу начала писать ещё в школе. Окончила Московский государственный университет коммерции. С 1996 года посвятила себя православной журналистике. Награждена грамотой от Щёлковского благочиния Московской епархии за вклад в развитие православной журналистики на территории Щёлковского района. Член Щёлковского литературного объединения «Слово», неоднократный лауреат районных поэтических конкурсов.
Работы Марины Кравцовой публиковались в сборниках московских писателей «Царское слово» и «Русское чудо», а также в сборниках художественной прозы «Пасхальные рассказы» и «Христов подарок. Рождественские истории для детей и взрослых».
Евгения Янковская — творческий псевдоним Ольги Евгеньевны Голосовой, главного редактора издательства «Лепта Книга». Ольга Голосова — писатель, издатель и общественный деятель. В 1998 году закончила МГУП, факультет издательского дела и редактирования, в 1999 основала издательство «Лепта Книга». Автор более 30 книг но богословию и психологии, писала также под псевдонимами Галина Калинина («Энциклопедия православной жизни», «Курс выживания для девочек», «Трудные вопросы воспитания», «Отцы и дети» и т.д.) и Питер Марвел («В погоне за призраком», «Шутка мёртвого капитана», «Хрустальная удача»). В 2012 году вышел её роман «Преобразователь».
* * *
...И заговорили стоящие около шатра: «Что стоите и смотрите! Начав, завершим повеленное нам». Услышав это, блаженный стал молиться и просить их, говоря: «Братья мои милые и любимые! Погодите немного, дайте помолиться Богу». И воззрев на небо со слезами, и вознося вздохи горе, начал молиться такими словами: «Господи Боже... взгляни с высоты святости Твоей и узри боль сердца моего, которую претерпел я от родственника моего, — ведь ради Тебя умерщвляют меня в день сей. Меня уравняли с овном, уготованным на убой. Ведь ты знаешь, Господи, не противлюсь я, не перечу и, имев под своей рукой всех воинов отца моего и всех, кого любил отец мой, ничего не замышлял против брата моего. Он же сколько мог воздвиг против меня.
И, воззрев на своих убийц горестным взглядом, с осунувшимся лицом, весь обливаясь слезами, промолвил: «Братья, приступивши, заканчивайте порученное вам. И да будет мир брату моему и вам, братья!»...
И была принесена жертва Господу чистая и благоуханная, и поднялся в небесные обители к Господу, и свиделся с любимым братом, и восприняли оба венец небесный, к которому стремились, и возрадовались радостью великой и неизречённой...
Глава первая
ЦЕСАРЕВИЧ.
1874—1860 годы
Шарики продавал бородатый мужик в белом фартуке, и это было похоже на чудо. Володя в восхищении ходил за продавцом шаров.
«Небось каждый по сто рублей стоит. Будь я на его месте, я бы не продал никому ни одного шара. Как можно расстаться с такой красотой?» — думал мальчуган.
К мужику подходит купец.
— Почём шары?
— Пара — семь копеек, один — пятак.
Как? Не сто рублей, а пятак, простой пятак? «Где же мои пятаки?» К счастью, пятак отыскивается, и вот Володя, довольный обладатель воздушного шара, словно Али-Баба, нашедший волшебную пещеру с сокровищами, не идёт — летит, плывёт над городом...
...Теперь над городом плывёт его сокровище, парит, улетает в поднебесье трепетно и безнадёжно. Ещё чуть-чуть, и его совсем не будет видно...
В воздухе февральского утра звенит детский, не знающий забот смех. Это смеётся Ники. И сейчас этот смех и эти весёлые лучистые глаза, так любимые прежде, вызывают у Володи нестерпимую досаду: так смеются только девчонки! Володька, юный кадет, сжал кулаки: «Как?! Мой шарик!.. Как ты посмел его выпустить?» А Ники хохочет: он ведь не знает, чем был для Володи этот шарик.
Ники — особа царственная, он даже не знает, что такое балаганы, на которых продаются воздушные шары. Да что воздушные шары — он не знает, что такое двадцать копеек и что значит «купить». Не знать таких вещей и волшебный двугривенный считать колёсиком! Когда Володя показывал ему деньги и говорил, что вот на этот медный кружок можно купить великолепную свинчатку, Ники недоумевал, как можно променять свинчатку на скучный медный кружок, и считал это безумием.
Володька только недавно попал в Аничков дворец и, надо сказать, чувствовал там себя не лучшим образом: куда веселее было жить на милой Псковской улице! Он был сыном г-жи Олленгрэн, воспитательницы великих князей — семилетнего Ники и пятилетнего Георгия. Сначала, когда великий князь Александр пригласил её на эту должность, г-жа Олленгрэн растерялась: это ведь не обыкновенные дети, а царственные, к ним нужен особый подход, особая сноровка...
— Какая такая особая сноровка? Сноровка в том, чтобы выучить азбуке и таблице умножения, не особенно сложна. В старину у нас этим делом занимались старые солдаты, а вы окончили институт.
— Да, но ведь это же наследник престола, — лепетала Олленгрэн.
— Простите, наследник престола — я, а вам дают двух мальчуганов, которым рано ещё думать о престоле, которых нужно не выпускать из рук и не давать повадки. Имейте в виду, что ни я, ни великая княгиня не желаем делать из них оранжерейные цветы. Они должны шалить в меру, играть, учиться, хорошо молиться Богу и ни о каких престолах не думать. Учите хорошенько мальчиков, спрашивайте по всей строгости законов, не поощряйте лени в особенности. Если что, адресуйтесь прямо ко мне, а я знаю, что нужно делать. Повторяю, что мне фарфора не нужно. Мне нужны нормальные здоровые русские дети. Подерутся — пожалуйста. Но доносчику — первый кнут. Это самое моё первое требование. Вы меня понимаете?
— Понимаю, Ваше Высочество...
Так Володя Олленгрэн стал жить во дворце. Он-то и поведал спустя много лет о детских годах императора Николая, которого тогда все называли просто Ники, и об удивительной атмосфере, царившей в семье великого князя Александра Александровича.
Отец Ники был человеком умным и очень мудрым. Позднее, когда он стал императором, он направил всю мощь своего таланта на развитие и процветание любимой России. В правление Александра III престиж империи в мире поднялся на недосягаемую высоту. Начиная с IX века, это был единственный правитель нашего государства, при котором не было ни одной войны. Царь-миротворец принял страну в тяжелейшем состоянии, когда бушевал революционный террор, но при его твёрдой руке в стране воцарились покой и порядок.
Это был глубоко верующий человек с твёрдыми нравственными принципами. Огромное влияние оказала на него мать, императрица Александра Фёдоровна: «Если есть что доброе, хорошее и честное во мне, то этим я обязан единственно нашей дорогой, милой мама... Благодаря мама мы сделались истинными христианами и полюбили веру и Церковь...» — говорил он. Александр III был абсолютно искренним человеком, не терпел лжи и фальши. Дворянская спесь была чужда ему, и он заботился о том, чтобы и дети его были просты в обращении, великодушны и честны.
Детей было пятеро: Николай, Георгий, Ксения, Михаил и Ольга. Император обожал своих детей. Он играл с ними в снежки, учил пилить дрова и помогал строить снежные крепости. Но при этом воспитывал их почти по-спартански.
Сам скромный и непритязательный в быту, он приучал к тому же и детей. Спали великие князья на простых солдатских койках с жёсткими подушками, утром принимали холодную ванну, на завтрак ели обычную кашу. В обед, когда они встречались с родителями, на столе было много разных блюд, но детям подавали в самую последнюю очередь, после всех гостей.
Великий князь Александр считал, что детей не нужно отдалять от земли, а потому приветствовал их общение с простыми людьми. И Ники, несмотря на своё царское происхождение, рос шаловливым и озорным мальчишкой: он обожал чехарду, лепил снежных баб, носился по саду, а порой был не прочь и подраться — обычные проказы мальчишек всех времён не обошли его стороной. Но при всех этих ребячьих качествах была у него какая-то очень нежная, чувствительная душа. Порой, отвлёкшись от игры, он поднимал вверх свои красивые ясные глаза и замирал: в небе курлыкали журавли, стройной вереницей улетая из Петербурга.
Его чрезвычайно очаровывало стихотворение «Румяной зарею»: трогала ли его поэтичная мелодия стиха или живописные картины, о которых он повествовал, но Ники, ещё не умея читать, упрашивал маму, чтобы она читала, и с умилением повторял за ней: «Гусей караваны несутся к лугам»... Володя в недоумении пожимал плечами, но чувствовал: Ники возвышенный, совершенно особенный человек и во многом превосходит его.
Маленький царевич благоговейно любил икону Божией Матери, «эту нежность руки, объявшей Младенца». Изображение св. Георгия Победоносца, убивающего змея и спасающего царскую дочь, вдохновляло его на великие подвиги и даже вызывало чувство зависти по отношению к брату Георгию — ведь у него такой храбрый святой!
— Вот так бы и я спас нашу Ксеньюшку, если бы на неё напал змей, — говаривал порой Ники.
Было в этом мальчике какое-то девчоночье обаяние. И по-девчоночьи он был старательным. «Он только тогда согласился писать в тетрадке, когда мама показала их целую гору в запасе. У него было необыкновенное уважение к бумаге: писал он палочки страшно старательно, пыхтя и сопя, а иногда и потея, и всегда подкладывал под ладонь промокательную бумагу. Его писанье было девически чисто. Ученье начиналось ровно в девять. Уроки были по 50 минут, десять минут — перемена», — вспоминал полковник Олленгрэн.
Александр III и Мария Фёдоровна сами подбирали учителей и наставников. В их числе были учёные, государственные и военные деятели: К.П. Победоносцев, Н.Х. Бунге, М.И. Драгомиров, Н.Н. Обручев, А.Р. Дрентельн, Н.К. Гире. У Николая была необычайная память; придя в юношеский возраст, он блестяще закончил высший курс общеобразовательных, юридических и военных наук, хорошо знал историю, говорил по-французски, по-немецки и замечательно знал английский. Цесаревич прошёл всестороннюю военную подготовку, теоретическую и строевую, по всем родам оружия — пехоте, кавалерии и артиллерии, а также во флоте.
Николай обладал живым, пытливым умом: если преподаватель скучно излагал материал, Николай с тоской смотрел в окно на Аничков мост и на аптеку напротив дворца. Наставник-англичанин Чарльз Хит, прежде преподававший в Александровском лицее в Петербурге, был не в восторге от императорских детей. Он считал их недисциплинированными, а их поведение за столом сравнивал с поведением деревенских мальчишек. У Чарльза Хита был девиз: «Аристократами рождаются, но джентльменами становятся», и главным образом под его руководством Николай развил в себе способность сохранять спокойствие и самоконтроль, которые были типичны скорее для английского лорда прежних времён, чем для представителя высшего класса России.
Александр III не любил увеселительных балов и празднеств, предпочитая им тихие домашние вечера с чтением вслух, разговорами, обсуждением происшедших событий. На дворцовых балах он чувствовал себя совершенно лишним и с несчастным видом наблюдал за женой, кружившейся в вихре танца — государыня, будучи женщиной весёлого нрава, находила огромное удовольствие в светских развлечениях и всегда оказывалась в центре внимания. В тех случаях, когда балы, по мнению государя, слишком затягивались, он с хмурым видом принимался выгонять музыкантов из бального зала. Иногда на подиуме оставался один барабанщик, не знающий что ему делать: то ли покинуть своё место, то ли перестать играть. Если гости продолжали танцевать, император вдобавок выключал ещё и свет, и государыне ничего не оставалось делать, как любезно распроститься с гостями. «По-моему, Его Величеству благоугодно, чтобы мы расходились по домам», — мило улыбаясь, произносила Мария Фёдоровна.
Детская дворцовая жизнь текла однообразно, единственным развлечением было посещение богослужений. Богослужения совершались в домовой церкви Аничкова дворца. Всенощная начиналась в 6 часов вечера, а литургия — в 10 утра. Семья входила, делала почтительный поклон священнослужителям, и только тогда раздавался бархатный бас протодиакона:
— Восстаните, Господи благослови.
В Ники было что-то от ученика духовного училища: он любил зажигать и расставлять свечи перед иконами и тщательно следил за их сгоранием; тогда он выходил из-за занавески, тушил огонёк, и огарок, чтобы не дымил, опрокидывал в отверстие подсвечника, делал он это истово, по-ктиторски, и уголком блестящего глаза посматривал на невидимого отца. Заветным его желанием было облачиться в золотой стихарик, стоять около священника посредине церкви и во время елеопомазания держать священный стаканчик.
Сердце Ники горело живой любовью к Спасителю, что в те годы было достаточно редко среди образованного общества. В Великую Пятницу дети обязательно присутствовали на выносе Плащаницы. Этот торжественный и скорбный чин поражал воображение Ники, весь день он ходил скорбный и подавленный и всё просил маму рассказывать, как злые первосвященники замучили доброго Спасителя. Глазёнки его наливались слезами, и он часто говорил, сжимая кулаки: «Эх, не было меня тогда там, я бы им показал!» И ночью, оставшись одни, Ники с Володькой и Жоржиком разрабатывали план спасения Христа. Особенно Ники ненавидел Пилата, который мог спасти Его и не спас. Володька уже задремал, когда к его постели подошёл Ники и, плача, произнёс: «Мне жалко, жалко Боженьку. За что они Его так больно?» В больших горящих глазах — недоумение и скорбь.
Ники хорошо знал порядок служб, был музыкален и умел подпевать хору. Зачастую из детской спальни раздавалось «Хвалите имя Господне» и «Ангельские силы на гробе Твоём». Когда Володя начинал фальшивить, Ники, как заправский регент, сурово, в том же тоне изрекал:
— Не туда едешь!
Надев скатерть вместо ризы и подражая протодиакону, Ники гудел:
— О благочестивейшем, самодержавнейшем великом государе нашем... О супруге его...
И так как протодиакон, обладатель великолепного баса, произносил «Александр», то и Ники говорил «Александр».
А история с шариком, между прочим, имела своё продолжение. Володя, разумеется, не стал сдерживать свой боевой нрав и как следует поколотил великого князя. Но Ники не промах: решил отомстить обидчику, и на следующий день в ледяной горке была устроена западня.
— Спорим, не съедешь с горы, — смеясь, говорил Ники.
— Спорим, съеду! — ответил Володька и скатываясь, провалился в яму.
В это время как на беду проходил великий князь Александр. Он поспешил к катку и, вытянув бедолагу из ямы, отряхнул снег и вытер ему лицо душистым платком.
— Что это? Откуда яма?
Но Ники покатывался со смеху. Приседая от хохота, он рассказал отцу, как было дело. Великий князь строго всё выслушал и суровым голосом сказал:
— Как? Он тебя поколотил, а ты ответил западней? Ты не мой сын. Ты не Романов.
— Ноя драться не мог, — оправдывался Ники, — у меня был хохотун.
— Этого я слушать не хочу. И нечего на хохотуна сваливать. На бой ты должен отвечать боем, а не волчьими ямами. Фуй! Не мой сын.
— Я твой сын! Я хочу быть твоим сыном! — заревел вдруг Ники.
— Если бы ты был мой сын, — ответил великий князь, — то давно бы уже попросил у Володи прощения.
Ники угрюмо протянул руку и сказал:
— Прости, что я тебя не лупил. В другой раз буду лупить.
Вечером Володе принесли от Ники целую гроздь разноцветных шаров...
А царственный озорник всё-таки получил от отца наедине хорошую трёпку.
Глава вторая
НЕМЕЦКАЯ ПРИНЦЕССА.
1878—1884 годы
Но солнечные зайчики больше не играют на стенах дворца, лица великих предков глядят с портретов грустно и сочувственно, застыли бронзовые и фарфоровые статуэтки на вышитых кружевных салфетках. Замок, покрытый пеленой скорби, замер. Замерла рыночная площадь с ратушей эпохи Ренессанса и городской церковью, Белая башня с готическими шпилями выглядит теперь более строгой, чем раньше. И весёлые прогулки по городскому парку Геннргартену сейчас кажутся далёкими-далёкими — ушедшими навсегда или не бывшими вовсе...
Солнце над родным Дармштадтом померкло. Солнечный лучик не смеётся... «Солнечный лучик» — так называли принцессу Аликс, которая жила во дворце. Принцесса была не сказочной — настоящей, и была она ещё очень мала: ей было немногим больше шести. Слишком рано ей было суждено узнать, что такое горе.
Горе, горе... Горе движется чёрной тучей, заволакивает любимое солнышко, сползает по стеклу каплями дождя, каплями слёз... Слёз уже почти нет — есть только боль, сильная боль в сердце, неизвестная прежде принцессе. «Мама, моя мама...» Сердце сжимается в комочек, тоненькие пальчики прижимаются к стеклу огромных оконных рам. Внизу за окном медленно продвигающаяся похоронная процессия уносит её мамочку в семейную усыпальницу в Розенхёэ, её красивую и добрую мамочку, самую лучшую на всём свете. Мамы нет... Нет? Нет — значит, мама больше не войдёт к ней в комнату, не пригладит растрепавшиеся после игры золотые кудри, не поправит воротничок, не улыбнётся принцессе своей улыбкой, той улыбкой, какой улыбается только мама. И принцесса больше никогда не услышит: «Моё солнышко, мой солнечный лучик!»... Сердце вновь сжалось от боли.
Девочке рано довелось узнать, что такое боль. Через много лет, когда маленькая принцесса вырастет, о ней скажут, что её прекрасное лицо было пронизано скорбью.
До этого времени принцессу с полным правом можно было назвать счастливым ребёнком — необыкновенно светлым, жизнерадостным и очень красивым.
После рождения Аликс, её мать, Гессенская принцесса Алиса писала к своей матери, королеве Виктории: «
Аликс была весьма любознательна; всё, что окружало маленькую девочку, вызывало в ней живой, неподдельный интерес, пылкая натура стремилась получить ответ на всё непонятное и неизведанное. Она не была капризной и избалованной, какими принято считать принцесс, и уже в раннем возрасте проявляла большую выдержку и силу воли. Господь наделил её любящим и преданным сердцем, необыкновенно чутким и сострадательным. Даже будучи совсем малышкой, она не любила играть в куклы — ведь они не были живыми. Зато кошки, собаки, лошади вызывали восхищение жизнелюбивой принцессы: их можно приласкать, о них можно позаботиться — и они ответят тебе чрезвычайной преданностью и дружбой.
— Папочка! — Аликс бросилась на шею к вошедшему отцу.
Герцог Людвиг, прижимая к груди осиротевшую дочурку, с трудом сдерживал рыдания. Осень 1878 года была самой скорбной в Дармштадте. Страшная эпидемия дифтерита поразила семейство великого герцога Гессенского, унеся жизни любимой жены принцессы Алисы и дочери-младенца Мэй.
Аликс была его любимицей, и отец чувствовал ответную любовь своей маленькой принцессы. Она обожала его, но теперь привязалась к нему ещё сильнее. Вряд ли можно сказать, что маленькая девочка приняла в тот вечер решение взять на себя заботу о любимом отце, но она глубоко чувствовала и понимала, как трудно ему сейчас. Сама нуждаясь в утешении и тоскуя по материнской ласке, Аликс отдавала тепло своей души и любовь маленького сердца дорогому отцу — и эта любовь, приумножаясь в Божией сокровищнице, возвращалась к ней сторицею, наполняла покоем и тихим миром, врачуя рану от горькой утраты.
«Господь милосердно смягчает со временем остроту наших страданий и позволяет умиротворяющей скорби найти приют в нашем сердце, не разрешая нам при этом удаляться от жизни», — вспомнились слова почившей супруги, словно она стояла рядом и утешала его. Тогда, пять лет назад, в мае 1873-го разбился их маленький сын Фредерик, выпав из окна дворца. Эта ужасная смерть нанесла тяжёлый удар психическому и физическому здоровью принцессы Алисы, от которого она так и не оправилась до конца жизни. Но она постаралась справиться с этим горем ради остальных детей. Эта удивительная женщина была поистине его путеводной звездой.
Принцесса Алиса, дочь королевы Великобритании Виктории, была настоящей англичанкой и по характеру, и по воспитанию. Совсем юной девушкой приехала она в Германию, но навсегда сохранила в себе сильную привязанность к родной стране и её обычаям. Уехав в Германию, она никогда не переставала думать об Англии; именно поэтому Новый дворец, построенный специально для большого семейства великого герцога, был сооружён и обставлен в английском стиле. Неудивительно, что и дети её прониклись любовью к Англии. Образованная и начитанная, принцесса Алиса обладала глубокой ясностью мысли, а практический склад ума в соединении с добрым сердцем направил её деятельность на поприще широкой благотворительности. Благодаря влиянию принцессы Алисы в стране создавались больницы, богадельни и женские союзы. «Жизнь дана нам для работы, а не для удовольствий», — говорила принцесса. Но на самом деле именно в работе её живой ум находил подлинное удовольствие. Светские развлечения мало привлекали принцессу, хотя манеры её были безупречны и очаровывали каждого. Она всегда с ответственностью относилась к своим светским обязанностям и неизменно участвовала в общественной жизни Дармштадта.
Поделиться книгой: