Мистер Эндорфин

«Здорово, бабоньки!»

И, услышав сам себя, тут же вспотел весь целиком вслед за очками.

«А вы Артур?» – спросила ближайшая ко мне красавица и пальнула в меня таким взглядом, что я потом неделю хромал на одну ногу.

«Нет, Артур не стал бы говорить „здорово, бабоньки”», – ответила ей вторая красотка.

«И майку в джинсы не стал бы заправлять», – добавила третья.

«И вообще», – подытожила четвертая.

Все они одновременно посмотрели на меня так, как будто это я убил Лору Палмер.

Кое-как я выбрался из комнаты на негнущихся ногах обратно в коридор.

Вот так выпал мне в жизни один-единственный шанс побыть Артуром – и я его бездарно профукал.

А майку в джинсы с тех пор я больше не заправляю.

9. Пока грохочущая слякоть

Женщин следовало бы ограждать от пьер-ришаров законодательно: власти не представляют реальный масштаб этой проблемы.

Я не помню, когда именно случилась эта история. Тогда на улицах Москвы впервые появились фонари с датчиком движения. Подходишь к столбу – лампочка включается. Фонарь рад твоему появлению и аж светится в твоем присутствии.

Стояла поздняя осень, ноябрь. «Стояла» – правильное слово, хорошее. Оно довольно точно передает ощущение поздней осени в Москве. Все застывает, коченеет, включая кровь в жилах. Мир вокруг затихает. Но только это такое своеобразное затишье, затишье перед каким-то неведомым тотальным коллапсом. Голубям и то лень гадить на тебя сверху.

Я шел от метро домой. На душе было слякотно, под ногами тоже.

Я поравнялся с этим новым чудо-фонарем. Чудо-фонарь включился, и я на мгновение поверил, что мир распахнул мне навстречу свои объятья. В следующее мгновение чудо-фонарь снова выключился. Все как в жизни.

Я сделал шаг, за ним второй и сослепу вошел обеими ногами в гигантскую лужу, на дне которой клокотала какая-то хищная первобытная жижа. Когда я попытался выбраться на берег, то неожиданно обнаружил, что на правой ноге нет ботинка. На мне были штиблеты «лодочками», без шнурков. Один вынырнул, а второй исчез в гримпенской трясине.

Я стоял по щиколотки в холодной воде, поджав ногу в беспризорном носке. Я пошарил рукой в луже вокруг себя, но ничего не нашел. Я вернулся в позу цапли и, наконец, впервые за весь этот адский форс-мажор, задумался.

Ход, точнее, панический бег моих мыслей был прерван стуком каблуков по асфальту. Стук приближался. Кто-то, судя по каблукам, женщина, приближался ко мне из темноты. Женщина шла к метро, то есть навстречу мне, так что я неизбежно оказывался к ней лицом. Я еще не успел толком просчитать все катастрофические последствия этой встречи, как все произошло.

Отреагировав на движение очередного пешехода, чудо-фонарь включился и мгновенно выхватил из темноты меня, раскорячившегося посреди лужи. В луче света я увидел подпрыгнувшую женщину. Дело, конечно, не в том, что она шла вприпрыжку. Несчастная подпрыгнула от неожиданности, ведь я стоял в луже тихо, и для нее ничто не предвещало встречи со мной.

На свете не существует такой безвыходной ситуации, которую я бы не сумел сделать еще безвыходней.

Моим первым благородным порывом было оградить бедную женщину от того артхаусного зрелища, которое на тот момент представлял из себя я.

Поэтому сразу вслед за ее эффектным прыжком я громко крикнул из своей лужи первое, что пришло мне в голову:

«Вы только не волнуйтесь!»

Что в первую очередь сделает человек, которого просят не волноваться? Естественно, начнет волноваться.

После моей фразы женщина принялась испуганно меня разглядывать. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы обнаружить, что человек, который призывает ее не волноваться, стоит посреди лужи на одной ноге без ботинка. Понимая всю апокалиптичность ситуации, я постарался минимизировать для незнакомки психологический ущерб и принял максимально непринужденную позу. То есть, я подбоченился.

До того дня я и представить себе не мог, что можно так быстро бегать на высоких каблуках.

10. Самый неуклюжий флирт в истории

Пьер-ришары известны еще с Древней Греции. Прометей знаменит неосторожным обращением с огнем, Икар думал, что у него руки-крылья, а у него оказались руки-крюки, наконец, Сизиф таскал стройматериалы на себе, в то время как египтяне, по свидетельству Геродота, уже давно использовали лестницы. Древнегреческие женщины, и в особенности богини, очень страдали от таких мужчин. Я происхожу напрямую от древнегреческих пьер-ришаров. Я – избранный наоборот, худший из худших.

Казалось бы, современные технологии должны были поправить дело. Но они только все усугубили.

Однажды я купил модные беспроводные наушники. Они позволяли не только слушать музыку, но и разговаривать по мобильному телефону в режиме гарнитуры. Наушники – из серии тех, что дороже ушей, в которые они вставляются, и умнее мозгов, в которые они транслируют звук. По крайней мере, моих.

Кроме того, мои новые наушники умели разговаривать со своим владельцем. В частности, когда батарея оказывалась на нуле, они женским голосом по-английски просили зарядить их. Правда, об этом я узнал не сразу, а через какое-то время после начала использования. Это знание досталось мне дорогой ценой.

Я третий день дефилировал этаким Терминатором с инопланетным гаджетом в ушах, когда раздался очередной телефонный звонок. Я уже привычно принял его через беспроводные наушники. Мне позвонила незнакомая девушка из автосервиса, где я накануне ремонтировал машину, чтобы узнать мое мнение о качестве их услуг. И у меня с ней состоялся один из тех диалогов, после которых я обычно сразу вне конкурса получаю премию «идиот года».

Девушка долго рассказывала мне что-то дежурное, запыхалась, сделала короткую паузу, и в этот момент умные наушники невероятно сексуальным голосом произнесли:

«Charge me».

«Простите, что вы сказали?» – переспросил я девушку.

Девушка, естественно, повторила свое последнее предложение перед «charge me».

И невозмутимо продолжила.

«Charge me», – снова эротично шепнули наушники.

«Извините, я не понял, что с вами сделать?» – не унимался я.

«Ничего. Я не говорила что-то со мной делать», – недежурно опешила девушка.

«Но вы мне сейчас по-английски что-то сказали…»

«Нет, я не говорила. Я в школе немецкий учила», – довольно логично уточнила девушка.

И вновь вернулась к теме своего звонка.

«Просьба по шкале от одного до пяти оценить качество выполненных работ. Charge me. Где «один» – это очень плохо…»

«Ну, вот опять! Вы только что попросили подзарядить вас».

«Что я попросила сделать?»

И только тут я сообразил, что мне не следовало выдавать в эфир последнюю реплику. Впрочем, как и предпоследнюю, и вообще все мои реплики из того разговора. Меня внезапно осенило, что девушка ни при чем.

Я сослался на вторую линию, извинился и положил трубку. А сам опустился на стул и затих. Моя жизнь была кончена. В моей голове поселился голос, отдающий приказы. Наверняка всему виной эти дурацкие книжки, которые я последнее время глотал пачками. Прав был сосед-алкоголик Вадик: чтение ни к чему хорошему не приводит. Вот он ни строчки после школы не прочел, и в полном порядке. Ужасную новость о моей внезапной шизофрении немного скрашивал тот факт, что голос, поселившийся у меня в голове, оказался женским.

Я разобрался, в чем дело, только через несколько минут, когда наушники отчаялись договориться со мной человеческим языком и жалобно запищали.

Еще раз проиграв в памяти свой недавний диалог с девушкой, я внутренне поседел.

Скорее всего, она решила, что это был самый неуклюжий флирт в истории.

11. Тартар из языка тела

Коль скоро от таких, как я, страдают посторонние женщины и даже некоторые посторонние богини, то можно себе представить, как мучаются со мной знакомые девушки.

В девяностые я устроился в Москве на первую полноценную работу в офис и получил свои первые деньги. Астрономическую сумму. Триста долларов. Вместе с ними я получил и свои первые понты.

Первые понты еще не успели всосаться в кровь и поразить жизненно важные органы, как меня на втором месяце работы взяли в загранкомандировку. Кажется, это был Амстердам. Прямо из аэропорта по решению начальника мы сразу поехали работать. В казино. Мой начальник был очень работоспособным, и мы просидели в казино до вечера. Мне выдали пять долларов, чтобы я не баловался и не мешал взрослым. К концу дня я выиграл пятьдесят баксов. Начальник, выигравший пятьсот, расщедрился и мой выигрыш мне оставил. Как премию за тяжелейшую командировку.

После Амстердама во мне сидело уже триста пятьдесят понтов. Я считал себя серьезным бизнесменом, маленьким магнатиком и средненьким босиком. В офисе у меня в подчинении были стул и фикус.

В то время я ухаживал за девушкой. Биоритмы моей сексуальности в ее глазах находились в нижней точке. Что немудрено, ведь как-то раз я серьезно прокололся: пригласил эту девушку в ресторан, а привел в Макдоналдс. Тогда вся молодежь так делала, ведь формально Макдоналдс назывался рестораном. (Нынешние юнцы, кажется, до сих пор это практикуют, прокладывая путь к большой любви через бигмак).

Вернувшись из загранкомандировки, я решил реабилитироваться и вздыбить свои биоритмы. Я пригласил избранницу в ресторан-ресторан. Для меня в те годы это был даже ресторан-ресторан-ресторан. Одно пафосное место в центре Москвы: шапка была явно не по Сеньке. (Названия не помню: оно навечно погребено в трясине травмирующего воспоминания.)

Но триста понтов открывают любые двери. Как триста спартанцев. А триста пятьдесят – тем более.

Мы с моей спутницей сели за столик.

«Заказывай, что хочешь!» – щедро провозгласил я и попытался отодвинуть меню подальше от девушки.

Она заказала котлеты, как сейчас помню. Я тоже хотел их заказать: это было единственное понятное блюдо во всем меню посреди мильфеев, штруделей и прочей кулинарной нечисти. Чтобы не ударить в грязь лицом, я выбрал нечто под названием «мясной тартар».

«Ой, а что это?» – спросила моя спутница.

Я фыркнул с такой экспрессией, что у меня чуть не оторвались ноздри. Она стушевалась.

Через полчаса девушка сидела уже полностью раздавленная моими понтами и местными канделябрами, тихая, как камбала. Она даже моргала неуверенно.

Рыбалка удалась, клев был хороший, оставалось только подсечь – так мне казалось (мы, мужики, на свиданиях всегда в таких терминах про себя рассуждаем, в режиме «Диалогов о рыбалке» Затевахина).

И я подсек. Спутница сама дала мне повод.

«Может, вина больше не будем заказывать? – прошептала она. – Уж слишком дорого здесь все».

Хорошая, еще советская девушка. Готовая жена, в подарочной упаковке.

Я снова фыркнул, придержав ноздри.

«Да ладно», – сказал я.

Точнее, я сказал «да лана», как говорят профессиональные понторезы через хорошо раскатанную губу. И добавил, контрольным в голову:

«Не парься, я позавчера в Амстердаме сто долларов в казино выиграл…»

«Позавчера» было важной деталью. Я ведь действительно вернулся из своей первой командировки накануне, и это «позавчера» намекало на то, что я активно мотаюсь по миру, так что ей невероятно повезло застать меня в Москве.

По взгляду спутницы я понял, что она прочитала мою фразу именно так.

Мы с ней сидели напротив друг друга. Столики были маленькими (видимо, чтобы микроскопические порции казались на них больше), и я видел ноги девушки внизу. После слов о казино и Амстердаме моя спутница положила ногу на ногу, и носок ее туфельки указал прямо на меня. Все. Мышеловка захлопнулась.

Еще в моем отрочестве старшие товарищи во дворе, дворняжки-ловеласы, рассказывали нам, салажатам, про женский «язык тела». И мы на всю жизнь запомнили и пронесли в горячих пылких сердцах священное знание о том, что если туфелька девушки носком указывает на вас, то девушка ваша.

Я разволновался от этого чистосердечного признания ее туфельки под столом и пошел в туалет. Не для чего-то конкретного, а просто постоять успокоиться: полить воду из крана, пошуршать бумагой.

Когда я вернулся, за соседним столиком сидели четверо мужиков.

Это были бандиты. У них разве что пулемет «максим» на столе не стоял.

Я понял, что сейчас они убьют меня и заберут мою женщину. Я мужественно прокручивал в голове план спасения: надо сказать браткам, что это женщина не моя, пусть забирают так, не убивая меня.

Но бритоголовые парни сидели хмурые, уткнувшись в меню, и не смотрели по сторонам.

Столы в том ресторане стояли близко друг к другу.

«Чего киксуешь?» – спросил один шкаф другого.

Тот скрипул створками – пожал плечами. Потом, через паузу, ответил.

«Вчера пол-лимона просрал в „Метле”!».

«Пол-лимона, да ты гонишь. Шняга!»

«Баксов!»

«Оп-па…»

Я моментально вспотел. Даже если шкаф и загнул, как и я, в два раза, это все равно было двести пятьдесят тысяч долларов. Перед моим умственным взором жалкой стайкой пролетели мои сто долларов из казино Амстердама, которые на самом деле пятьдесят долларов из казино Амстердама.