Крылья черепахи (сборник)

- Блин! - Злость в нем боролась с испугом и побеждала. В голосе послышалось прежнее бульканье. - А вы кто такие, чтобы расспрашивать? А? Милиция?

- Вот он милиция! - гаркнул Феликс, указав на меня, и я нехотя кивнул. Моя-то функция заключалась главным образом в том, чтобы надувать щеки, но и это было противно, а вот Феликс, по-моему, здорово перегнул палку. - Итак, начнем сначала. Ты видел у Бориса Семеновича изумруд, правда?

Леня тяжело дышал.

- Ну видел… Дальше что?

- Когда? Где? При каких обстоятельствах?

- Он мне сам показал. Сижу как-то раз на диване, телевизор смотрю, а тут он входит. Пьяный вдрызг. Вокруг кресла пустые, а он плюх ко мне на диван и ну нести всякую ахинею… А потом взял да и показал.

- Подробнее! Что он говорил?

- Да ахинею он нес, бред какой-то… Что-то насчет настоящих хозяев Земли, что живут где-то там… то ли в земной коре, то ли еще глубже, я так и не понял. Чистая бредятина. - Леня очень знакомо хрюкнул. - Трепался о том, что, мол, мы должны быть незаметными, чтобы не рассердить хозяев… или не раз-. будить, я точно не помню. Он много чего болтал… А потом взял да и показал мне камешек. С ладони. Мол, вот это ерунда, такой ничтожной пропажи хозяева и не заметили бы, зато всякие там шахты, водохранилища, отравление среды - этого они терпеть не станут…

Да, он и вправду был сумасшедшим, этот Борис Семенович, подумал я. Потеря ценностных ориентиров, навязчивые идеи шизофреника… Помнится, нам с Феликсом он демонстрировал изумруд точно при таких же обстоятельствах.

Интересно, кому еще он его показывал? Всем и каждому?

- Когда это было? - спросил Феликс.

- Дней пять назад… а может, шесть. На следующий день после того, как он приехал со своими этими…

- Телохранителями?

- Угу.

- В тот момент больше никто не мог видеть камешек? Леня снова замотал щеками. Так машет ушами отряхивающийся спаниель.

- Никто… Хотя нет, телохранитель мог видеть. Он пришел и увел его спать.

- Коля или Рустам?

- Тот, что пониже. Коля.

- Долго же ты готовился, - посочувствовал Феликс. - Целых шесть дней. Шесть, не пять, я подсчитал. Что, выбирал момент, когда телохранителей не окажется поблизости?

- Да не я это, не я! - завопил Леня в исступлении. - Как бы я мог? Когда? Вы же сами видели: я с вами наружу вышел, когда Мариванна позвала…

- А до того?

- У себя в номере я был до того! Вот тут вот был! - Он хлопнул толстой рукой по кровати. - Мариванна закричала, и я выскочил. Все видели! А если вы хотите сказать, что я замочил его прямо здесь, так ищите кровь! Ищите, ищите! Внимательнее! Я мог попытаться ее замыть!

Леня снова обтер углы губ платочком и оглядел нас саркастически. Нащупав твердую почву под ногами, он намеревался ее держаться. Феликс дал маху.

- Ну? - спросил Леня с вызовом. - Где кровь?

- А где справочник?! - рявкнул Феликс.

- Какой еще справочник?

- Такой коричневый. По минералогии. Леня насупился. Затем хрюкнул.

- Вон там. За картиной. И не справочник это, а практическое руководство…

- Тем более!

Четвертый номер был лишен как рогов на стенах, так и чучел лесных зверушек. Здесь висела картина, изображающая охотника в болотных камышах, целящего из двустволки в слабоумную крякву, летящую точно под выстрел. Впрочем, кряква была выписана так, что вполне могла оказаться бекасом. Мазня та еще.

Феликс запустил руку за картину и извлек книгу.

- Зачем прятал?

Леня засопел.

- Знал, что вы придете. Не хотел… в общем, не хотел на свою шею неприятностей. Подумал, что вы могли забыть о книге… Если бы вы вошли, а эта книга на столе… Это теперь довольно редкая книга. Сразу начались бы подозрения, верно?

- Ну-ну. - Феликс кинул книгу на кровать, а я слез со стола. - Ладно, мы еще вернемся. Продолжим разговор… Да, еще один вопрос. Когда ты в последний раз видел Бориса Семеновича живым?

Леня задумался. Этот процесс у него сопровождался кряхтеньем, сопеньем и тяжкими скрипами кровати.

- Тогда же, когда и вы. В холле, когда Папанина нашего сушили.

- А когда Мария Ивановна начала звать всех на улицу, он не появлялся?

Леня снова закряхтел, засопел и заворочался.

- Вроде нет…

- А телохранители?

- Коля был, - сразу припомнил Леня. - По-моему, только он. Второго не видел.

- А Надежда Николаевна?

- Которая в очках? - булькнул Леня. - Из восьмого? Как же, была. Помню.

- А ее дочь?

- Эта… - Леня затруднился с определением, затем все-таки нашелся: - …мочалка? Инночка? М… нет. Нет, кажется. Из «Островка» она с нами не выходила, это точно. Потом - была. Когда Бориса Семеновича уже… того… - Тут Леня облизнул губы совершенно по-людоедски.

- Понятно, - кивнул Феликс. - Ну хорошо, сиди пока здесь и лучше всего запрись. Выходить не советую. Открывать только нам на четыре стука. Вот так. - Он быстро стукнул трижды и после паузы еще один раз. - Тук-тук-тук. Тук. Понятно?

Леня хрюкнул, булькнул и закивал.

- Что скажешь? - спросил меня Феликс, когда мы вышли.

- Он ни в чем не виноват, и ты это знаешь.

- Так уж и не виноват…

- Ты знал это с самого начала.

Феликс пожал плечами и не ответил. Мы поднялись на второй этаж. Я перешагнул через скрипящую ступеньку. Феликс наступил на нее. Всем весом.

Было уже около десяти часов, когда мы постучались в девятый номер. Там не выключали свет, но было тихо. Наругавшись, мама и дочка дулись друг на друга. Судя по смятым покрывалам, они делали это, валяясь на кроватях в Одежде. Инночка и сейчас продолжала это делать.

Переступив порог, Феликс поежился.

- Ничего, если я оставлю дверь открытой? - спросил он. - В коридоре теплее.

- А… - начала Надежда Николаевна.

- Думаю, беспокоиться не о чем. В случае чего нас с Виталием двое, и мы не совсем хилые мужчины. Бр-р, - передернулся он. - А у вас холодно, однако…

Никакого особенного холода я по-прежнему не ощущал, но, как видно, женщины держались иного мнения. Обе натянули на себя одинаковые бежевые пуловеры, и я только сейчас заметил, как они похожи друг на друга - мать и дочь. Только одна в джинсах, а другая в черной юбке и черных же Рейтузах. Ну и разница в возрасте, конечно. Хотя Надежда Николаевна, приятная во всех отношениях дама, набивавшаяся ко мне в тещи, была еще очень не стара.

Первым делом она суетливо сдернула со спинки стула висевший там невесть зачем лифчик и, сердито прошипев что-то, бросила его Инночке. Та с полным равнодушием сунула деталь своей сбруи под подушку и перевернулась на другой бок. Спиной к нам. Вернее, круглой попкой.

- Вы извините, - бормотала Надежда Николаевна, лихорадочно разглаживая покрывало на своей кровати, - у нас тут такой беспорядок…

- Это ничего, ничего, - обаятельно улыбаясь, загудел Феликс. У него даже голос изменился и приобрел бархатистую раскатистость. - Какие могут быть условности на необитаемом острове…

- Вы извините…

- А чайку? - еще более обаятельно предложил Феликс. - Вы не ужинали, наверное?

Судя по виду несчастной Надежды Николаевны, она напрочь запамятовала, что на свете существуют ужины, не говоря уже о завтраках, обедах, полдниках, ленчах и файв-о-клоках.

- Я не ужинала, - с вызовом заявила Инночка, переворачиваясь к стене задом, а к нам передом. - Бутерброд с пивом найдется?

- Чай найдется, - совсем уже обольстительно улыбнулся Феликс. Казанова хренов. Граф Лозен. - Можно кофе, но как врач рекомендую сейчас чай с сахаром. Виталий, ты не принесешь?

Он уже гонял меня с поручениями. Как слугу.

Я стерпел и пошел за чаем. Для начала пришлось спуститься вниз за электрочайником и еще раз полюбоваться на труп. У меня, правда, был в сумке кипятильник, а Феликс требовал ни к чему внизу не прикасаться, но я, поразмыслив, решил, что следствие не пострадает, если я позаимствую чайник. Поднялся в свой номер. Критически осмотрел чайник и соскоблил с него крохотное бурое пятнышко. Подумал и взял не два кусочка сахара, а всю едва початую пачку. Пусть подавятся . Будем надеяться, что оно того стоит.

Когда я возвращался, таща оба чайника, основной и заварной, сахар и пачку заварки, мне послышался какой-то шум на первом этаже. Но я был зол и решил не обращать на него внимания.

Дверь в девятый номер я оставил открытой. Во-первых, руки были заняты, а во-вторых, это для чего-то было нужно Феликсу.

Стюард, чаю! Живо, стюард! Я вытряхнул старую заварку в унитаз, вымыл заварной чайник и налил воды в чайник электрический. Где тут у вас розетка? А где еще один стул? Я тоже сидеть хочу.

- Ужас, - тем временем говорила Надежда Николаевна, поминутно поправляя свои гигантские очки. - Такой приличный, солидный человек, совсем еще не старый… и такой кошмарный конец! Ножом по горлу… ф-фу! Сам себя… нет, это ужасно. Стрессы, я понимаю… Кругом эти стрессы! Нервы на пределе. Он ведь заговариваться начинал, вы заметили? Наверное, приехал поискать тишины и покоя,.. и вот нашел. Ужасно…

За последние два часа все эти пустопорожние дамские сентенции насчет «ужасно» успели мне изрядно надоесть, и я чуть было не брякнул «все там будем», чем, несомненно, разрушил бы очередную хитрую комбинацию детектива-ортопеда, однако вовремя поймал себя за язык и смолчал. И вообще я ощущал, что понемногу тупею. Я примирился с трупом в холле. Сидит - ну и пусть сидит. Имеет право. Что он, не человек, что ли? Медицински - черт его знает, а юридически - полноправный человек. На него еще справка о смерти не выписана, а без бумажки ты букашка, а не порядочный покойник, так что сиди и жди.

Более того, я уже начинал злиться на него. Нашел, понимаешь, время и место! Мог бы спокойно дать дуба на Канарах или даже на Багамах, так ведь нет, ткнул пальцем в родные. просторы и безошибочно попал в «Островок»! Из вредности, надо думать. Испортил всем отдых и прекрасное настроение.

А оно было бы прекрасным, или я ничего не понимаю! В это самое время сидели бы мы все в холле, ну, может быть, кроме Милены Федуловны, попивали бы мою водку под мои шпроты, посмеивались бы над своей робинзоньей судьбой и взахлеб обсуждали перипетии богатого на события дня: спасение горе-папанинца Матвеича и ледовый катаклизм местного значения-. И вдруг - хрясть! - все прахом! А если, паче чаяния, покойный Борис Семенович все-таки сам себя резанул по дряблой шеенке, думал я, распаляясь, - такому поступку нет - ни названия, ни прощения. Ну почему нельзя уйти из жизни не по-свински, а?..

Феликс внимал Надежде Николаевне, кивал, сочувственно гукал и не переставал улыбаться самой располагающей из своих улыбок. Обаяние и шарм. Мужественность и надежность. Не следователь, а флиртующий бездельник.

Чайник закипел, я заварил чай, принес из своего номера кружку и стакан, а Надежда Николаевна все ужасалась и не могла остановиться. Она нисколько не сомневалась, что Борис Семенович ушел из жизни добровольно, и Феликс ей не перечил. И только когда я разлил чай по стаканам и кружкам, он полюбопытствовал:

- Кто-нибудь это видел?

Надежда Николаевна захлопала глазами.

- Что? Вы хотите сказать, как он… того?..

- Того, того, - кивнул Феликс.

- К счастью, я не видела. - Надежду Николаевну передернуло. - Не знаю, как бы я это пережила… увидеть такое…

- Берите сахар, пожалуйста. Чем богаты… А как вы думаете, кто-нибудь мог это видеть?

Надежда Николаевна метнула тревожный взгляд на дочь.

- Не знаю. Честное слово, не знаю… Может быть, его молодые м… друзья? Коля и Рустам? А впрочем, что я говорю, ведь Коля был с нами. Вы с Рустамом не говорили?

- А вы видели? - Феликс внезапно повернулся к Инночке и не достиг успеха. Она только фыркнула.

- Она здесь была, - заторопилась Надежда Николаевна. - Все время здесь. В этом номере.

И без того длинное лицо Феликса вытянулось еще больше, когда он изобразил изумление. Аборигены острова Пасхи правильно делали, что придавали своим идолам равнодушное, а не изумленное выражение, - меньше работы каменотесам.

- Поправьте меня, если я ошибаюсь… Разве не вы искали свою дочь по всему корпусу?

Надежда Николаевна принужденно рассмеялась. Только слепоглухонемой мог не почувствовать, что она лжет.

- Искала, да… Не обратила внимания, что уборная, прошу прощения, у нас была заперта. Так что моя дочь все время была в номере, можете не сомневаться…

- Ты гонишь, ма, - отозвалась Инночка. - Прикинь: как Милена развопилась, так я и вышла. Что, думаю, за базар-вокзал?

- И спустились по винтовой лестнице? - полюбопытствовал Феликс.

- Ну да, - после секундной заминки произнесла Инночка. - А что?

Феликс намочил в чае кусочек сахара и со вкусом высосал его.

- Только то, что никто не видел, как вы спускались по лестнице. Абсолютно никто. Вы пейте чай, пейте. У Виталия всегда хороший чай.