ТАРЗАН. Том 5

Тарзан рассмотрел опознавательные знаки на форме военных и убедился, что они не похожи на те, что были на убитом солдате в бунгало. Затем прошел вперед, пользуясь густым кустарником, для того, чтобы остаться незамеченным. Он набрел на немцев, но не стал убивать их, потому что убийство первых попавшихся немцев не было основной его целью на данном этапе. Сейчас для него было важно найти тех, кто погубил его жену. После того, как он рассчитается с убийцами жены и чернокожих вазири, выполнив свой долг кровавой мести, то уж тогда возьмется за такое «небольшое» дельце, как убийство всех немцев, что попадутся на его пути, а он знал — многим придется столкнуться с ним, ибо он будет охотиться за немцами настойчиво, как профессиональный охотник, преследующий зверей-людоедов.

При приближении к линии фронта войска становились все многочисленнее. Попадались мощные грузовики, воловьи упряжки с войсковым скарбом. Встречались раненые, бредущие по обочине, некоторых несли и везли в повозках. Он пересек железнодорожную насыпь на небольшом расстоянии от станции и увидел, что раненых доставляли на станцию для транспортировки в базовый госпиталь. Возможно, он располагался в Танге, на побережье океана.

Был уже вечер, когда Тарзан добрался до гор Парса. У подножия их был разбит военный лагерь. Приблизившись с тыла, Тарзан убедился, что лагерь плохо охраняется. Часовых на месте не было, а те, которые и были, явно проявляли недостаточно бдительности. Поэтому он легко смог пробраться после наступления темноты к палаткам с целью подслушать разговоры солдат и получить хоть какую-то информацию, наводящую на след убийц его жены.

Остановившись за палаткой, перед которой сидела группа солдат-туземцев, он уловил несколько слов, сказанных на местном диалекте. Эти слова сразу приковали к себе его внимание.

— Вазири боролись, как дьяволы, но мы лучшие вояки, мы их всех убили, а когда все были мертвы, капитан пошел в дом и убил женщину. Он вышел наружу и орал очень громко, пока все воины-вазири не были убиты. Младший лейтенант фон Госс, более храбрый, тоже кричал на нас очень громко. Он требовал, чтобы мы добили раненых и чтобы никто не ушел живым. Он заставил нас пригвоздить одного из вазири, который был ранен, к стене, тот умирал в мучениях, а лейтенант громко смеялся, видя, какие тот испытывает страдания. Все мы тоже смеялись — это было так смешно!

Как истерзанное животное, угрюмое и беспощадное в своем гневе, Тарзан скорчился в тени за палаткой. Какие мысли бились в его диком мозгу? Кто может дать ответ? Никаких внешних признаков переживаний не было заметно на красивом лице. Холодные серые глаза выражали только напряженное внимание.

Вдруг словоохотливый солдат поднялся и, попрощавшись с собеседником, пошел куда-то в глубь лагеря. Он прошел в десяти футах от человека-обезьяны и направился в противоположный конец стоянки. Тарзан последовал за ним и настиг болтливого мерзавца к тени кустов. Без звука человек-зверь прыгнул ему на спину, свалил на землю, одновременно сомкнув свои стальные пальцы на его горле — тот не успел даже вскрикнуть. Тарзан оттащил свою жертву, крепко держа за шею, в заросли.

— Ни звука! — предупредил он чернокожего, говоря на местном диалекте, после слегка ослабил стальную хватку. Полузадушенный попытался набрать воздуха в грудную клетку, ворочая испуганными глазами, чтобы увидеть, что это за существо, во власти которого он оказался, беспомощный, как ребенок. В темноте он увидел только смуглое обнаженное тело, склонившееся над ним, но он все еще с ужасом вспоминал страшную силу могучих мускулов, сдавивших его горло. Тот, кто утащил его в кусты с легкостью, как пушинку, был дьявольски силен. Если какая-либо мысль о сопротивлении и пришла негру на ум, он ее, видимо, сразу же отбросил, как явно безнадежную, и не сделал ни единого движения, чтобы попытаться бежать.

— Как имя офицера, убившего женщину в бунгало, где вы воевали с вазири? — спросил Тарзан.

— Гауптман Шнайдер,— просипел негр, когда смог наконец овладеть своим голосом.

— Где он? — потребовал ответа человек-обезьяна.

— Он здесь, может быть, в штабной палатке — многие из офицеров идут туда для получения приказа.

— Веди меня туда! — скомандовал Тарзан.— Если посмеешь позвать на помощь, я немедленно тебя убью! Вставай!

Негр встал и повел Тарзана обходным путем через лагерь.

Несколько раз они вынуждены были скрываться, пока проходили солдаты, наконец подошли к большому стогу сена, от угла его негр указал на двухэтажное сборное здание, стоящее наособицу вдали от простых палаток.

— Там штаб! — сказал негр.— Дальше мы не можем пройти незамеченными. Вокруг много солдат.

Тарзан понял, что в обществе негра ему не удастся продолжить свой путь. Он повернулся, взглянув на своего подневольного проводника и задумался на мгновение, как бы размышляя, какое принять решение.

— Ты помогал распинать Васимбу, юношу-вазири? — спросил он тихим, но страшным шепотом.

Негр задрожал, колени под ним подогнулись.

— Он приказал нам это сделать! — молил чернокожий.

— Кто приказал это сделать? — потребовал ответа Тарзан.

— Младший лейтенант фон Госс,— ответил солдат.— Он тоже здесь.

— Я его найду! — ответил Тарзан непреклонно и снова спросил: — Ты помогал распинать Васимбу-вазири, и пока он рыдал, ты смеялся?

Негр зашатался, он как бы почувствовал в этом вопросе свой смертный приговор. Без единого звука Тарзан схватил негра за горло. Как и прежде, ни звука не вылетело из перехваченной глотки — могучие мускулы напряглись, руки взмыли вверх, а с ними и тело черного солдата, помогавшего распинать Васимбу. Описав в воздухе круг — раз, другой, третий, тело было отброшено в сторону с такой силой, словно было выпущено из катапульты, а человек-обезьяна круто повернулся и отправился к штабу генерала Крафта.

Единственный часовой в конце здания стоял на его пути. Тарзан пополз по-пластунски прямо к нему, маскируясь, как это только может животное, взращенное в джунглях. Когда глаза часового были направлены в его сторону, Тарзан припадал к земле и замирал, незаметный, словно камень; взгляд стража уходил в сторону — он быстро продвигался вперед. Он обождал, пока часовой повернулся к нему спиной, затем встал и бесшумно набросился на него. Снова ни единым звуком не была нарушена тишина ночного лагеря, когда Тарзан уносил мертвое тело, чтобы скрыть его в кустарнике.

Нижний этаж штабного помещения был освещен. Верхние окна темнели. Через освещенное окно Тарзан разглядел большой зал и за ним — маленькую комнату. В зале собралось много офицеров: некоторые прохаживались по комнате, разговаривая меж собой, другие стояли у развешенных по стенам карт, делая какие-то пометки. Окна были открыты, и Тарзан мог многое слышать из их разговора, но его ничего не заинтересовало: эта была, в основном, похвальба, много говорилось о немецких успехах в Африке, делались предположения о том, когда же немецкие армии в Европе достигнут Парижа. Многие думали, что кайзер уже разгуливает по Елисейским полям. Упоминалась в разговорах и Бельгия, ее ругали, не стесняясь в выражениях.

В задней комнате крупный краснолицый мужчина с генеральскими погонами сидел за столом, несколько других офицеров в разных чинах расположились позади него, двое стояли, вытянувшись перед генералом, и он их опрашивал. Разговаривая, генерал поигрывал стоящей перед ним керосиновой лампой, то подвигая, то отталкивая ее от себя.

Вдруг в дверь постучали, и в комнату вошел адъютант. Он откозырял и доложил:

— Фройляйн Кирчер прибыла, сэр!

— Велите ей войти,— скомандовал генерал, дав знак офицерам, стоявшим перед ним, удалиться.

Фройляйн прошла мимо, чуть не столкнувшись с ними в дверях. Офицеры, выходя из маленькой комнатки, приостановились, отдали ей честь, а фройляйн слегка наклонила голову в знак приветствия и улыбнулась.

Это была очень красивая девушка. Даже грубая пропыленная после длительной верховой езды одежда в брызгах засохшей грязи и усталость, лежавшая тенью на тонком лице, не могли скрыть того, что она была очень молода, ей вряд ли было больше девятнадцати лет. Она приблизилась к столу, за которым стоял генерал и, вынув сложенную бумагу из внутреннего кармана своего плаща, передала ему.

— Садитесь, фройляйн,— предложил генерал, а оставшийся в комнате офицер подал ей стул. Никто не разговаривал, пока генерал знакомился с содержанием записки. В это время Тарзан оценивающе рассматривал разных людей, не покинувших маленького кабинета. Он подумал о том, что один из них вполне мог быть гауптманом Шнайдером, так как двое из присутствующих носили капитанские нашивки. Девушка, как он мог судить, служила в отделе разведки,— она явно была шпионкой. Ее красота была холодной, в ней не было никакого обаяния, женственности. Тарзан без сожаления свернул бы эту нежную юную шейку. Девушка была немкой, и этого было достаточно. Но шпионка его интересовала постольку, поскольку у него была другая, более важная цель. Ему нужен был гауптман Шнайдер. Наконец, генерал оторвался от бумаги.

Он одобрительно кивнул девушке, затем обратился к одному из своих адъютантов:

— Пошлите за майором Шнайдером.

— Майор Шнайдер! — Тарзан почувствовал, что волосы на его загривке поднимаются дыбом, как у зверя. Они повысили в звании эту скотину, убившую его жену!!! Несомненно, они повысили его в звании именно за это чудовищное преступление!

Адъютант покинул комнату, а остальные завели общий разговор, из которого Тарзану стало ясно, что немецкие восточноафриканские военные силы значительно превосходят британские, и что англичане испытывают большие затруднения.

Человек-обезьяна, укрывшись в кустах у окна, устроился так, что мог видеть внутренность комнаты, не будучи сам заметен изнутри, в то же время он был скрыт кустарником от каждого, кто мог случайно проходить мимо к караульному посту. Часового, охранявшего вход в штаб, он прикончил, поэтому был настороже — смену следовало ждать каждую минуту. Появление смены было равносильно обнаружению исчезновения часового, и Тарзан понимал, что это повлечет за собой немедленные и тщательные поиски.

Он нетерпеливо ожидал появления человека, которого так упорно искал, и, наконец, его ожидание было вознаграждено. Адъютант, посланный за майором, вошел в помещение, сопровождаемый офицером среднего роста с лихо подкрученными вверх усиками. Вошедший подошел к столу, отдал честь и отрапортовал о своем прибытии генералу. Генерал ответил на приветствие и повернулся к девушке:

— Фройляйн Кирчер, позвольте мне представить вам майора Шнайдера!

Тарзан не стал больше слушать. Опершись ладонями на подоконник, он одним прыжком очутился в центре пораженной компании кайзеровских офицеров. Сделав широкий шаг, он оказался у стола, сделал неуловимый жест рукой — и в жирный живот генерала с треском полетела горящая лампа. Тот, в героической попытке избежать кремации, повалился навзничь вместе со столом. Увлекаемое этим падением, вслед за ним на полу оказалось все, что лежало на столе, а это в основном были бумаги, которые оказались хорошим горючим.

Двое из адъютантов бросились на человека-обезьяну. Тарзан схватил первого напавшего и швырнул им в другого.

Девушка вскочила со своего стула и прижалась к стене. Другие офицеры громко звали охрану на помощь.

Внимание Тарзана было сконцентрировано на единственном из присутствующих офицеров, он не терял его из виду. Освободившись на мгновение от атакующих, Тарзан схватил майора Шнайдера, перебросил его через плечо, выскочил из окна так быстро, что пораженные и онемевшие от неожиданности немцы едва ли могли осознать, что же произошло.

Брошенный им мимолетный взгляд сказал, что пост все еще пустовал, мгновением позже он и его груз были в тени стога сена. Майор Шнайдер не закричал по той причине, что его дыхание было перехвачено. Теперь Тарзан ослабил свою хватку настолько, что человек смог дышать.

— Если вы издадите хоть один звук, будете тут же задушены! — предупредил немца Тарзан.

Двигаясь с величайшей осторожностью, избегая встречных солдат, человек-обезьяна со своим пленником наконец миновал последний пост, заставляя Шнайдера идти впереди себя. Он двигался к западу. Глубокой ночью они пересекли железную дорогу. Тарзан почувствовал себя в достаточной безопасности. Немец угрожал, просил, задавал вопросы, но каждый раз вместо ответа получал очередной тычок острием копья в спину.

Тарзан гнал его, как гнал бы, наверное, борова, с той лишь разницей, что борова он бы куда больше жалел и уделял бы несчастной скотине больше внимания. До сих пор Тарзан мало думал о том, какое возмездие назначит Шнайдеру. Сейчас же он прикидывал, в какую форму выльется наказание. В одном он лишь был уверен — все должно кончиться смертью. Как все смелые люди и отважные звери, Тарзан не питал склонности к пыткам, наоборот, причинять живому существу муки казалось Тарзану верхом низости, но этот случай был уникальным в его жизненном опыте. Врожденное чувство справедливости призывало его действовать по принципу «око за око», но его недавно данная клятва требовала большего.

Да, этот человек должен испытать страдания, это он заставил страдать Джейн Клейтон. Тарзан не собирался мучить и пытать Фрица Шнайдера, чтобы тот умер, как бедняжка Джейн, поскольку физическая боль не может идти ни в какое сравнение с душевными муками.

В продолжение всей дороги человек-обезьяна подгонял выдохшегося и теперь пришедшего в ужас гунна. Это зловещее, пугающее молчание человека, захватившего его в плен, действовало немцу на нервы. Если бы страшный похититель заговорил! Снова и снова Шнайдер то пытался заставить, то умолить его заговорить, но результатом просьб и угроз было лишь мрачное молчание и болезненные уколы копья. Тело Шнайдера кровоточило во многих местах, он испытывал боль и так устал, что спотыкался на каждом шагу и часто падал, чтобы тут же быть поднятым на ноги тем же ужасным и болезненным тычком копья.

Только с рассветом к Тарзану пришло решение. Казалось, оно послано было с небес. На устах его появилась улыбка. Он сразу стал подыскивать сносное место, чтобы прилечь и отдохнуть. Ему хотелось, чтобы пленник был в форме, когда он приступит к исполнению приговора, который того ожидает.

Впереди протекала река, через которую он переправлялся за день до этого. Тарзану был знаком берег, он хорошо знал, где можно было напиться и подыскать подходящее место поохотиться на дичь.

Предупредив жестом немца, что нужно молчать, он, подталкивая пленника, приблизился к зарослям, которыми порос берег. Там на тропинке, по которой проходили звери на водопой, Тарзан увидел оленей. Животные уже напились и устремились в чащу. Он жестом приказал Шнайдеру забраться в кусты и, пристроившись рядом с ним, стал выжид.чть. Немец следил за молчаливым гигантом недоуменным и испуганным взглядом. На рассвете он смог хорошо рассмотреть человека, взявшего его в плен, и, если вначале был испуган и растерян, то теперь его тревога за собственную судьбу еще сильнее возросла. Кем мог быть этот белый обнаженный дикарь? Он слышал его голос всего один раз, когда тот приказал ему молчать. Слова были сказаны на отличном немецком языке очень звучным баритоном.

Шнайдер наблюдал за дикарем, как завороженная лягушка наблюдает за змеей, готовой проглотить ее. Он видел грациозное, полное изящества тело с гармонично развитой мускулатурой, обтянутое бронзовой кожей и напоминавшее античную статую. Дикарь застыл неподвижно, одними глазами следя за тем, как к кустарнику приближаются легконогие животные. Ни один мускул не дрогнул на красивом суровом лице. Он наблюдал за оленем, медленно идущим по тропе. Ветер дул в сторону зверя. Это был старый, опытный олень-самец, а за ним спешил молодой и жирный олененок. Он уже почти миновал то место, где притаился дикарь, и тут глаза Шнайдера расширились и крик ужаса сорвался с его губ. Он увидел, как белый дикарь прыгнул прямо к горлу молодого самца, как слетел с человеческих губ ужасный рев дикого зверя. Олень пал на землю. У Тарзана и его пленника теперь была еда.

Человек-обезьяна съел свою порцию в сыром виде, а немцу позволил разжечь костер и поджарить мясо. После обильной трапезы они залегли в кустах и отдыхали почти до полудня, а затем поднялись и снова двинулись в путь. Путешествие было весьма изнурительным для Шнайдера, так как он не знал его конечной цели. Временами немец падал к ногам Тарзана, умоляя объяснить ему, что происходит, и взывал о милосердии. Но снова и снова молчаливый дикарь продолжал идти, покалывая Шнайдера копьем, когда тот валился с ног, будучи не в состоянии двигаться. К полудню третьих суток путники достигли места своего назначения.

После крутого подъема и недолгой ходьбы они остановились на краю отвесной скалы. Шнайдер взглянул вниз, на дно узкого глубокого ущелья, где росло единственное дерево и журчала, стекая по отвесной стене, тоненькая струйка воды, а вокруг то тут, то там из-под камней пробивалась скудная трава. Тарзан молча знаком велел немцу заглянуть через край скалы вниз, но тот в ужасе отшатнулся. Человек-обезьяна схватил его за плечо и грубо толкнул по направлению к краю пропасти.

— Спускайся! — приказал он. Это был второй раз, когда Шнайдер услышал голос незнакомца за три дня их общения.

Возможно, само это молчание вселяло больший страх в сердце бота, нежели уколы копья. Тарзан все время держал пленника в напряжении.

Шнайдер со страхом заглянул в пропасть и уже был готов сделать попытку спуститься вниз, когда Тарзан прокричал ему:

— Я лорд Грейсток! Это мою жену ты убил в стране Вазири. Теперь ты поймешь, почему я пришел за тобой! Спускайся!

Немец упал на колени.

— Я не убивал вашу жену, имейте сострадание ко мне, я не убивал вашу жену, я ничего не знаю! Пощадите меня!

— Спускайся! — перебил его Тарзан, нацеливая на Шнайдера острие своего копья. Он понимал, что этот человек лжет, и не удивился этому. Тот, кто может зверски убить женщину без всякой причины, вполне может солгать, даже перед лицом Господа. Шнайдер, рыдая, умолял его, все еще цепляясь за камни на краю пропасти. Человек-обезьяна толкнул его копьем. Шнайдер перевалился через край и начал страшный спуск.

Тарзан сопровождал его и помогал немцу в самых гиблых местах — Шнайдер должен был спуститься живым на дно расселины. Наконец он оказался в нескольких футах от дна.

— Теперь тихо! — предупредил человек-обезьяна. Он указал на трещину в скале: это был узкий вход в пещеру в самом углу узкого и глубокого ущелья.— Там сидит голодный лев! Если ты достигнешь дерева раньше, чем он обнаружит тебя,— у тебя останется еще несколько дней, чтобы радоваться жизни, только тогда, когда ты настолько ослабнешь, что не сможешь держаться на ветвях, Нума-людоед пообедает в последний раз.

Он столкнул Шнайдера со скалы вниз на землю и сказал:

— Теперь беги!

Немец, дрожа от нестерпимого ужаса, кинулся к дереву. Он почти достиг его, как вдруг ужасный рев раздался из глубины пещеры и почти одновременно со звуком исхудалый и голодный лев выпрыгнул из темного отверстия в узкий каменный колодец. Шнайдеру оставалось одолеть всего несколько ярдов, чтобы добежать до спасительного дерева, но лев преодолел это пространство двумя громадными прыжками, надеясь перехватить свою будущую добычу, думавшую, что расстояние в сто футов даст безусловное преимущество. Тарзан наблюдал этот бег взапуски с жестокой улыбкой на губах. Шнайдер выиграл в состязании и птицей взлетел на дерево...

Тарзан добрался до карниза скалы, когда услышал смешанный с ревом кошки человеческий визг, он был более звериным, чем рычание льва. Человек-обезьяна обернулся и еще раз заглянул вниз, в узкое и глубокое ущелье. Высоко на дереве немец со страхом прижался к ветке, распластав на ней свое тело. Внизу в ожидании кружился, облизываясь, Нума.

Человек-обезьяна поднял свое лицо к Куду-солнцу, и из его могучей груди раздался яростный победный клич обезьяны-самца.

 Глава 3

В НЕМЕЦКОМ ТЫЛУ

Тарзан все еще не был полностью отомщен. Оставалось еще много миллионов живых немцев — достаточно, чтобы придать смысл опустошенной невосполнимой потерей жизни, даже если бы он убил их всех, компенсация явно была недостаточной за великую утрату и неимоверные страдания, испытанные им.

Нет, смерть миллионов немцев не могла возвратить к жизни его любимую. Будучи в немецком лагере в горах Парса, лежавших как раз на востоке и служивших пограничной линией между Немецкой и Британской Восточной Африкой, Тарзан достаточно видел и слышал, чтобы понять — британцы терпят поражение в битве за Африку. Вначале он не придавал большого значения этим сведениям, поскольку после смерти жены — единственного существа, крепко удерживавшего его в цивилизованном ми ре, он отверг все человеческое. Тарзан не считал себя больше человеком. Он хотел вновь стать обезьяной.

После того, как Шнайдер получил ту смерть, которую заслуживал, Тарзан кружил возле горы Килиманджаро. Он охотился у ее подножия, на северном склоне величественнейшей из гор. Тарзан обнаружил, что в соседствующих армиях охота не велась.

Все-таки какая-то неудовлетворенность сохранилась у него при воспоминании о том, как распластался, прижавшись к спасительной ветви, Шнайдер, а под деревом пускал голодную слюну отощавший Нума, пожирая взором пока недосягаемую пищу.

Он мог ясно представить себе мучительную агонию, ожидавшую Шнайдера. Тарзан думал, найдет ли майор мужество спуститься к маленькому ручейку напиться воды, пока Нума на несколько минут покинет ущелье и прячется в пещере. Он снова и снова представлял бешеную гонку к дереву, когда лев будет стремиться схватить свою жертву, поскольку неуклюжий немец, конечно же, не сможет бесшумно спуститься с дерева, не привлекая внимания Нумы.

Но даже удовольствие, которое доставляло воображение, рисуя картины последних минут жизни Шнайдера, по временам тускнело. Человек-обезьяна обнаружил, что он думает об английских солдатах, воюющих против превосходящих сил противника, а особенно о том факте, что противниками их были немцы. Мысли об этом заставляли его досадовать и злиться на себя. То, что происходило на театре военных действий, беспокоило его чуть-чуть больше, чем он считал нормальным, возможно, беспокойство ощущал Тарзан потому, что не мог забыть, что псе-тахси родился англичанином, несмотря на то, что хотел навсегда остаться обезьяной. Наконец пришло время, когда Тарзан больше не смог выносить спокойно мысли о том, что немцы убивают англичан, пока он охотится в безопасном отдалении от фронтовой линии.

Решение было принято. Тарзан направился к немецкому лагерю. Он шел наугад, без хорошо разработанного плана, но его вела мысль о том, что, будучи рядом с фронтом, он сможет найти возможность уничтожать немецкое командование, ведь охотился он достаточно умело. Тарзан хорошо себе представлял, как станет выслеживать, словно дичь, и убивать немецких офицеров. Путь его пролегал неподалеку от узкого замкнутого колодца, где им был оставлен на погибель Шнайдер. Побуждаемый естественным любопытством, человек-обезьяна заглянул в ущелье. На дереве уже никого не было. Только кости, человеческие кости валялись у ствола. Никакого признака присутствия льва тоже не наблюдалось. Подняв камень, Тарзан швырнул его вниз, тот с грохотом подкатился к самому входу в пещеру. Неожиданно в проеме появился лев. Как же он не походил на того громадного, лоснящуюся хищника, которого Тарзан заманил в ловушку две педели тому назад! Теперь это был истощенный и испуганный зверь. Шел он, шатаясь от слабости.

— Где немец? — крикнул Тарзан.— Пригодился ли он тебе для еды или оказался мешком костей, когда свалился с дерева? — Нума зарычал.— Ты выглядишь голодным, Нума,— продолжал человек-обезьяна ехидным тоном.— Ты, должно быть, съел всю траву возле своего логова, небось, и кору с дерева ободрал там, докуда тебе удалось достать. А не хотелось бы отведать еще одного немца? — и Тарзан удалился, улыбаясь.

Через несколько минут он неожиданно наткнулся на Бару-оленя. Тот спал под деревом. Поскольку Тарзан был голоден, он быстро убил его и, присев на корточки возле своей добычи, принялся насыщаться. Обгрызая последние кусочки лакомого мяса с ребрышек, он уловил своим чутким слухом шорох крадущихся шагов позади себя. Резко повернувшись, увидел Данго-гиену. С рычанием человек-обезьяна поднял валявшуюся ветку и швырнул ее в замершее животное.

— Уходи прочь, пожиратель падали,— крикнул он.

Но Данго был голоден и, будучи огромным и сильным, лишь огрызнулся и стал кругами бродить рядом с Тарзаном, подбираясь все ближе и ближе, как бы в ожидании возможности напасть. Тарзан-обезьяна знал повадки Данго даже лучше, чем сам Данго. Он догадывался, что это животное голод делает храбрым до безрассудства. Было ясно, что Данго накапливает все свое мужество для атаки, и что этот Данго уже сталкивался с человеком и поэтому относится к нему более или менее безбоязненно. Тарзан отстегнул свое тяжелое копье, положил его рядом с собой и, отхватив ножом сочащийся кусок мяса, продолжал насыщаться, при этом не сводя с гиены взгляда.

Тарзан не испытывал страха, так как длительное общение с опасностями, которыми изобилует дикая природа, настолько приучило его к ним, что он встречал все происходящее, как повседневные заботы, сопутствующие самой жизни. Так, например, вы воспринимаете дома всякие мелкие случайности — на вашей ферме, по дороге на рынок или спускаясь в метро.

Будучи воспитанным в джунглях, Тарзан готов был защищать свою добычу от всех посягающих на нее, соблюдая обычные нормы предосторожности. При благоприятных условиях Тарзан даже бросил бы вызов Нуме, если бы тот покусился на дичь, убитую им, но, если бы был вынужден искать спасения бегством, то сделал бы это без всякого чувства стыда или унижения. Не было более смелого существа, чем Тарзан, среди диких животных, населяющих джунгли, и в то же время не было никого более разумного и осторожного — эти два фактора и позволили ему уцелеть.

Данго мог бы наброситься раньше, но дикое рычание человека-обезьяны, рычание, срывающееся с человеческих губ, вызывало недоумение и вселяло страх в сердце гиены. Она нападала обычно на женщин и детей — слабых, голых чернокожих туземцев и приводила в ужас чернокожих мужчин, сидящих у своих костров, но гиена никогда не встречала человека, способного издавать ужасные звуки, напоминающие рев голодного Нумы куда больше, нежели крик испуганного человеческого существа.

Тарзан закончил трапезу и собирался уже встать, швырнуть обглоданной костью в наглую гиену, прежде чем уйти, оставив ей остатки добычи, но неожиданная mi,гель остановила его. Вместо этого он поднял тушу оленя, перебросил ее через плечо и направился к ущелью. Несколько ярдов Данго, рыча, следовал за ним, а затем, поняв, что у него отняли возможность попробовать ароматного мяса, не счел возможным удалиться несолоно хлебавши и решил напасть.

Мгновенно, как будто природа даровала ему глаза на затылке, Тарзан почувствовал нависшую над ним опасность. Правая мускулистая рука резко откинулась назад, а затем, подобно развернувшейся пружине, была выброшена вперед с силой его гигантских мускулов, подкрепленной внушительным весом тела.

Брошенное копье в то же мгновение настигло готового к прыжку Данго, вонзилось ему в шею у самых плеч п прошло насквозь через туловище. Вытащив копье из тела гиены, Тарзан, забросив обе туши на плечи, продолжал свой путь к ущелью.

Внизу Нума лежал, подрагивая, в тени одинокого дерева, и при оклике человека-обезьяны он, пошатываясь, медленно приподнялся на дрожащих лапах и, как ни был слаб, грозно зарычал и даже испустил слабый рев при виде своего врага и мучителя.

— Ешь, Нума! — закричал Тарзан.— Может случиться, что ты мне снова понадобишься!

Он увидел, как лев оживился при виде падающей сверху пищи, как он, собрав последние силы, прыгнул на тушу оленя. Покидая уступ над ущельем, Тарзан успел увидеть, как Нума разрывал тушу на части, поспешно заглатывая, давясь, огромные куски мяса, жадно заполняя свою пустую утробу.

На следующий день Тарзан подобрался к передовым линиям немецкой обороны. С вершины горы, обильно заросшей лесом, он рассматривал внизу весь вражеский левый фланг, зоркий взгляд его мог даже различить и британские оборонительные линии.

Его положение позволяло ему обозревать общую перспективу поля битвы, а присущая человеку-обезьяне звериная зоркость давала возможность выявить многие детали, недоступные глазу человека, чьи чувства не были отточены до наивысшего совершенства жизнью, полной опасностей и повседневной борьбы. Тарзан отметил и запомнил место расположения пулемета, хитро замаскированного ветками и укрытого от британских глаз. Он приметил хорошо расставленные немецкие посты на ничейной земле, способные вести обстрел передовых позиций врага.

По мере того, как Тарзан переводил заинтересованный взгляд от одного пулемета к другому, он услышал со стороны горы, на вершине которой находился, выделявшиеся из общего грохота орудий частые винтовочные выстрелы. Тарзан прислушался. Винтовочные хлопки раздавались через равные промежутки. Он понял — где-то поблизости засел снайпер.

Его внимание переключилось туда, где, он знал, скрывался меткий убийца. Тарзан терпеливо ожидал следующего выстрела, который подсказал бы более точное место расположения стрелка, и, когда выстрел прозвучал, спустился с крутой горы, ступая бесшумно, как пантера-Шита.

Конечно, он не обращал внимания на то, куда ставил ногу, и все же ни единый камешек не сдвинулся, ни одна веточка не треснула под легкой стопой — его ноги как будто бы видели, на что наступали.

Вскоре, пробираясь сквозь кустарник, он подошел к краю невысокой скалы и увидел на ее выступе, примерно в пятнадцати футах под собой, немецкого солдата, лежащего ничком под прикрытием из каменных плит и кустарников, которые делали его невидимым со стороны британских позиций.

Этот человек, видимо, был отличным стрелком, так как он, находясь позади немецких позиций, стрелял через головы своих. Его мощная винтовка была снабжена оптическим прицелом, кроме того, у него был бинокль, помогающий ему точнее брать на мушку свои будущие жертвы.

Как раз в тот момент, когда Тарзан обнаружил его, снайпер собирался воспользоваться биноклем, то ли проверить эффект своего последнего выстрела, то ли для обнаружения новой цели. Тарзан быстро взглянул в ту сторону британской оборонительной позиции, куда снайпер нацелил свой бинокль. Немцы, по-видимому, неплохо ее просматривали. Зоркие глаза Тарзана открыли много отличных целей для винтовки снайпера — то были головы англичан, высоко торчащие над траншеями.

Гунн, явно удовлетворенный своими наблюдениями, отложил бинокль и снова поднял винтовку, прижал приклад к плечу и тщательно прицелился. В то же мгновение смуглое тело свалилось сверху, с обрыва, прямо на него. Все произошло бесшумно, поэтому вряд ли немец мог осознать, что за существо посмело навалиться ему на плечи, так как, едва коснувшись стрелка, железные пальцы чело-века-обезьяны сомкнулись на поросшей волосами шее боша. Всего какой-то миг длилась смертельная схватка двух самцов. Очень скоро последовала смерть одного из них — снайпер вытянулся в последней судороге и затих.