Чистый углерод. Алмазный спецназ-2

— Там и в самом деле было так жутко, как рассказывают старшие?

— Да уж, на праздник в женской церковной школе походило мало… — сказал Мазур, ощутив скользнувший по спине зябкий холодок происхождением из прошлого. И поторопился добавить: — Вообще-то я не люблю рассказывать о прошлых делах, стараюсь забывать…

— Ну да, понятно, — кивнул капитан. — По себе знаю. Это юные лейтенанты любят живописать свои первые операции, но с годами и с опытом это желание отшибает напрочь. Мне, конечно, до вас далеко, но как-никак одиннадцать лет после училища…

Мазур с искренним любопытством спросил:

— Возможно, я задал бестактный вопрос, но почему при таком стаже — ни одной награды?

— Почему — ни одной? Целых пять. Два ордена, три медали. Просто я их не всегда ношу. Знаете, не всегда стоит выступать в облике увешанного регалиями бравого вояки…

— Резонно, — кивнул Мазур. — Мне вот что еще интересно… Пока я… ждал ответа из столицы, там, в подвале, ваши люди обрабатывали двух девок, белую и черную. Я так понял, это партизанки?

— Они, стервы, — сказал капитан. — У белой партизанская кличка Фиделита — явно в честь Фиделя Кастро — у черной…

— Энгельсина, — кивнул Мазур. — Я слышал, как ее называли. Ну что ж, эта публика всегда любила красивые клички… Серьезная банда?

— Не особенно — по сравнению с иными фронтами. Человек сто. Но беспокойства доставляют немало — опыт есть, оружия хватает, имеется сеть «доверенных» по деревням. До сих пор работали по мелочам — обстрелять автоколонну, заминировать дорогу, разгромить деревенский полицейский участок… И так далее, на таком примерно уровне. Но в тех местах, откуда я ролом — это на востоке — есть хорошая поговорка: «Комары иногда могу т принести больше вреда, чем голодный леопард…»

— Толковая поговорка, — кивнул Мазур. — Вы их в джунглях сцапали? Когда я проезжал там, восточнее, как раз шла большая облава…

Капитан досадливо поморщился:

— В том-то и дело, что нет. Обеих пташек взяли здесь, в Лубебо. Заявились в самом безобидном облике — белая туристка и ее черная проводница. Вот только нашлось кому их опознать… — он поморщился еще сильнее, словно откусил от целого лимона. — И вот теперь я второй лень ломаю голову: что им здесь понадобилось? Для Рамадаса здесь нет ничего интересного, ему здесь просто нечем поживиться. К шахте соваться бесполезно — там хватает колючей проволоки и вооруженной охраны. Заложников проще брать в местах, где густые джунгли, в которых можно укрыться быстро и легко. А Лубебо — вы сами должны были видеть — никак не окружено чащобами.

— Да вдобавок — болота… — сказал Мазур. — Не пойдут же они колонной по дороге? Быстро засекут, вызовут вертолеты, стянут солдат…

— На дорогу, конечно, не сунутся, не самоубийцы, — кивнул капитан. А вот болота — никакая не защита. Не такие уж они глубокие и не проходимые, как, скажем, в Мулаваи или Чукуме. Есть тропинки, по которым может пройти гуськом и сотня человек. А везде; где есть такие болота, хватает и знатоков таких тропинок. Так что теоретически можно ждать атаки с любой стороны… хотя я в толк не возьму, зачем им атаковать Лубебо. И все же нельзя исключать, что что-то готовится. Не зря же нас перебросили в эту глушь. У меня впечатление, будто начальство кое-что знает, но пока помалкивает. Эта долбаная привычка начальства помалкивать до поры до времени… ох, простите, господин адмирал…

— Ничего, — сказал Мазур. — У меня тоже есть начальство, и я давно уяснил, что у начальства бывают довольно скверные привычки, которые приходится терпеть безропотно и с философской грустью, потому что с начальством не спорят…

— Вот-вот, — грустно подтвердил капитан. — Только эта привычка, помалкивать до поры до времени иногда выходит боком… я имею в виду нижестоящим вроде меня. Если допустить, что Рамадас и в самом деле неведомо с какой дури хочет напасть на Лубебо… У меня только восемнадцать человек и пара пулеметов — а у него, паршивца, точно известно, есть гранатометы. Прикупил где-то штук тридцать одноразовых и сумел переправить на одну из своих баз. Случись что, я в этом доме при таком раскладе долго не продержусь. Ближайшие воинские части — довольно далеко, как и вертолеты. В случае чего вертолеты сюда доберутся часа через три… если только я сумею с ними связаться — а ведь могут первым делом сбить с крыши антенну. Есть еще четверо городских полицейских, но это — кошкин смех. При любой заварушке моментально забьются куда-нибудь, где их и с собаками не найдешь… — он разлил по стопкам и первым опрокинул свою, совершенно по-русски. — А все оттого, что наш район по уровню партизанской угрозы относится к «зеленому». Вы ведь знаете, что это такое?

— Конечно, — кивнул Мазур. — Низший из трех. В армейском просторечии — «курорт»…

— Вот именно… — горько усмехнулся капитан. — Курорт… В чем-то они правы, конечно, последний раз партизаны здесь появлялись двадцать лет назад. Но когда сидишь вот так, возле болот, по которым отряд Рамадоса может пройти в два счета, и у тебя нет и двух десятков людей… Совсем другие ощущения. Для чего-то же нас сюда перебросили? Для чего-то же Фиделита с Энгельсиной объявились в Лубебо? Не к добру все это…

— Ваши парни их еще не раскололи? — спросил Мазур. — Я видел, они старались…

— Нет пока. Собственно, я приказал остановить сеанс. Ребята им хорошо прогладили спины с жопами, да еще плеснули сока из корней макуты, а он жжется почище перца. Пусть пролежат на пузе бессонную ночку, поскулят, как следует. Завтра будут помягче, как хорошо отбитая для бачамбо курица… вот это вы, кстати, и ели бачамбо — он показал на одну из тарелок перед Мазуром. — Да вдобавок лейтенант Очома напоследок им сказал: очень возможно, сучки, завтра вас больше стегать и не понадобится, если все пройдет гладко, приедет человечек, который и так все расскажет и про ваше задание, и про многое другое… — он нехорошо ухмыльнулся. — Вот тут и к деревенской ведьме не ходи, им станет еще грустнее. Всю ночь будут ломать голову, в чем тут жандармское коварство. Вполне могут подозревать, что этим человечком будет наш агент в отряде. У нас там был один, они его разоблачили недавно… но не могут быть уверены, что нет второго… — он машинально понизил голос. — Второй, кстати, есть. Вот только он, в отличие от первого, пребывает на уровне рядового бойца, заранее можно сказать, не может знать ничего ни о задании этих двух шлюх, ни о планах Рамадаса — такие вещи знают, кроме Рамадаса, буквально два-три человека, а иногда что-то он и от них скрывает. Но все равно, завтра утром Очома войдет и первым делом спокойненько так спросит: «Ну что, сучки, язычки развяжете или без вас обойдемся?» Не самая коварная уловка, но иногда ведь такой блеф срабатывает… Ну, а если не сработает — Очома с Сантушем потрудятся, как следует… да я и сам схожу помогу, — его лицо исказила злобная гримаса. — Как я ненавижу этих тварей…

Мазур его чувства полностью разделял. В памяти сами собой всплыли воспоминания — относившиеся, правда, к земле по ту сторону океана. Заброшенный аэропорт в глуши, грохот выстрелов, рушатся разбитые пулями стеклянные стены, лязг и дребезг, с дыркой во лбу заваливается Виктория Барриос, атаманша партизан-леваков, сучка из богатой семьи, с дипломом Сорбонны… между прочим, то, что она падает — его работа. Но вот об этом капитану знать не следует, хотя Мазуру он нравится — как профессионал профессионалу…

— Знаете, господин адмирал, — сказал капитан, грустно сутулясь. — Кое-чего я до сих пор не понимаю. Понимаю, когда в джунгли уходит всевозможная голодрань — им всей равно терять нечего, а приобрести, если особенно повезет и выживешь, порой можно немало — случалось ведь в иных странах, что некоторые Фронты побеждали. Но какого черта туда же лезут люди, которым не хватало только Луны с неба? Да еще сплошь и рядом партизанят не у себя на родине. Знаете, Энгельсина иностранка, из Джалы. Папаша у нее занимается грузоперевозками, в большие олигархи не выбился, но пара-тройка миллиончиков имеется. Кстати, у них зам хватает своих партизан по джунглям — но ее почему-то понесло к нам. А уж Фиделита… Дочь профессора из Италии. Белая. И не одна такая белая у нас. Что им-то, белым, нужно в Африке? Я понимаю наемных инструкторов — хорошие денежки в игре. Но эти идейные белые… Я прошел кое-какую подготовку, между нами говоря, господин адмирал. Три месяца стажировался у израильтян, месяц слушал лекции у итальянцев. Прекрасно знаю, сколько сынков и дочек богатеньких уходят в терроризм — те же «Красные бригады»… И все равно не понимаю, а особенно не понимаю, когда в наши джунгли лезут белые…

— Не удручайтесь так, капитан, — сказал Мазур. — По-моему, никто не понимает. Я еще не встречал человека, который понимал бы. Разновидность психической болезни, что ли…

— Вот именно — психической… Когда разоблачили нашего человека у Рамадаса и он молчал, что бы с ним ни творили — крепкий был парень, да вдобавок там имелись и личные счеты, что-то вроде кровной мести, у некоторых племен это есть — именно Фиделита откусила ему член. Да, вот представьте себе — преспокойно откусила член. Дочь профессора, белая… а в Европе до сих пор нас, африканцев, порой изображают уж такими зверями, что зверинее и не бывает. Они бы на своих профессорских дочек посмотрели…

— Вот и дайте им посмотреть, — сказал Мазур. — Сосредоточьте все внимание на Энгельсине, если они что-то знают, то обе одно и то же.

А Фиделиту подлечите и отвезите в столицу. Соберите пресс-конференцию с телевизионщиками, предъявите, расскажите боевую биографию, расскажите, кто она такая. Итальянские журналисты тут же кинутся к папе-профессору — знаю я журналистов. И про откушенный член обязательно упомяните. Уж за эту-то милую деталь журналисты уцепятся когтями и зубами, знаю я их, тварей… Такие заголовки будут… Типа «Дочь профессора грызет живым людям члены в джунглях». И три восклицательных знака…

— Вообще, отличная идея, господин адмирал! — воскликнул капитан, прямо-таки просияв. И тут же поскучнел. — Вот только это не в моей власти, нужно будет докладывать начальству, просить санкции…

— Вот и доложите, — сказал Мазур. — И расскажите мне, от кого в вашей системе зависит дать санкцию. Вернусь в столицу, непременно навещу этого человека и поговорю. Пользуюсь кое-каким влиянием в определенных кругах…

— Прекрасно было бы! — воодушевился капитан. — Я вам сейчас все напишу — звание, фамилию, департамент… — он достал из кармана блокнот в зеленой обложке, энергично схватил авторучку.

Мазур нисколечко не врал — он и в самом деле собирался по оказии заглянуть к этому жандармскому чину. Подворачивается удобный случай, палец о палец не ударив, вставить перо итальянцам. Их пресса в свое время тоже немало погавкала на тему «советские в Африке», да и теперь словесно паскудит порой. Пусть теперь Европа почитает и послушает, как дочки итальянских профессоров откусывают в Африке члены правительственным агентам. Мелочь, а приятно…

И посмотрел на часы:

— Уже поздновато. Пожалуй, мне пора в отель…

— Ну, если так надо… — сказал капитан, явно с удовольствием посидевший бы еще часок за бутылкой.

Честно говоря, Мазур тоже с удовольствием дождался бы, когда бутылка отличного виски покажет дно — но в его положении беглеца, возможно, преследуемого уже со всем прилежанием, следовало сохранять спортивную форму — пить меньше, отдыхать больше…

Капитан снял телефонную трубку:

— Капрал вас сейчас отвезет.

…По дороге состоялся разговор уже в совершенно других тонах — не адмирала с капралом, а мужика с мужиком. Капрал, разумеется, фамильярности и в этом случае не позволял, но тон разговора все же был другой. Бравый служака с большим знанием вопроса рассказал Мазуру о порядках в заведении, благолепия ради именуемом «отелем», особенно подробно поведав о тарифах и расценках — сколько и за что платить, чтобы и жмотом не сочли (жмотов особенно не любят в таких вот заведениях), и не предстать богатеньким недотепой, денежным простаком (которых в таких заведениях обожают доить по полной).

А заодно рассказал и детали, которых Мазур не знал. Он читал в столице, что люди с шахты давненько уж используют Лубебо для своих надобностей, но подробностей там не было. Оказалось, еще лет пятнадцать назад «топазники» обустроили здесь этакую местную Рублевку: «отель», куда они ехали, пару аналогичных заведений рангом пониже, для пролетариата, роскошный дом приемов, где селили прибывших с деловым визитом или с инспекцией и устраивали банкеты, еще пару-тройку зданий столь же утилитарного назначения. Установили генераторы, наладили охрану, восстановили даже ту часть водопровода, что эту «Рублевку» охватывала. Так оказалось гораздо дешевле, нежели возводить с нуля аналогичный комплекс у себя на шахте. Среди населения городишки всплесков классовой ненависти как-то не наблюдалось — слишком многие здесь кормились возле шахты и непосредственно на ней…

«Отель», украшенный синей неоновой вывеской «Топазовый рай», оказался довольно большим четырехэтажным зданием, очень похоже в колониальные времена служившим настоящим отелем, без кавычек. Имелась даже довольно большая, огороженная высокой проволочной сеткой стоянка, где расположилось десятка два легковушек — не новеньких, но и не потрепанных — и два микроавтобуса. Возле распахнутых ворот из той же сетки прохаживался здоровенный негр с дубинкой за поясом. Все было понятно: вспышки классовой ненависти отсутствуют, но грешная жизнь тут такова, что оставь хорошую машину ночью без присмотра — в лучшем случае утром один кузов найдешь, а в худшем и того не увидишь…

Имелся тут и швейцар, так что капралу утруждаться не пришлось. Как и на почтамте, он топал за правым плечом Мазура с таким видом, словно возглавлял целый взвод почетного эскорта.

Обширный вестибюль роскошью не блистал, но содержался в чистоте и порядке, так что в условиях Лубебо выглядел дворцом арабского шейха. Справа, в обширном зале, вместо двери отделенной от вестибюля аркообразным проемом, гремела европейская музыка, мельтешили цветные огни, топали каблуки и каблучки, что-то задорное отплясывали пары — прилично одетые мужчины были и белые, и черные (Мазур увидел и парочку несомненных индусов, и парочку несомненных китайцев), а вот девицы — поголовно черные. Правда, среди них Мазур вскоре высмотрел белую длинноволосую блондинку — то ли местный деликатес, то ли чья-то отчаянная подружка, возжелавшая своими глазами посмотреть на настоящий бордель (Мазуру подобные экстремалочки попадались не только в Африке).

Не следовало долго таращиться на танцующих, словно какая-нибудь деревенщина. Мазур подошел к высокой стойке из черного дерева, за которой помещался портье — пожилой седой негр в хорошо сидящем смокинге, со столь благообразной и одухотворенной физиономией проповедника или профессора, что мог оказаться законченным прохвостом, и никем другим.

Он вежливо поклонился Мазуру— и вдруг как-то странно моргнул, чуть дернувшись лицом — у Мазура осталось стойкое впечатление, что капрал за его спиной показал портье ядреный кулак в качестве карточки вип-гостя. Ну ничего, не помешает…

Улыбаясь еще шире и гостеприимнее, портье положил перед собой разграфленную печатную карточку, взял авторучку. Капрал просветил Мазура и насчет этой хитрушки: анкету гостя, конечно, заполняли, как в приличных отелях и полагается, но постоялец назывался вымышленным именем, к чему относились с полным пониманием, даже если бы он бывал здесь раз двадцать и всякий раз именовал себя по-другому.

А посему Мазур не стал ломать голову и хоть чуть-чуть напрягать фантазию.

— Джон Смит, — сказал он. — Инженер-энергетик. До завтрашнего утра.

Портье с непроницаемым лицом все это записал (интересно, сколько здесь в данный момент пребывало Джонов Смитов? Надо полагать, немало), выложил на стойку заранее заполненный счет и ключ на черной деревянной груше:

— Двести второй номер, сеньор Смит, если у вас нет других пожеланий.

— Нет, — сказал Мазур, выкладывая на стойку несколько больших и многоцветных местных фантиков (три украшены ликом покойного президента Кавулу, три — африканским зверьем). Чаевые он, разумеется, присовокупил — в таких заведениях их дают встречному-поперечному.

С большой сноровкой смахнув деньги в выдвинутый ящик, портье хлопнул ладонью по пимпочке старомодного никелированного звонка, похоже, помнившего еще колонизаторов. Распахнулась дверь в боковой стене за стойкой, показался еще один персонаж в смокинге — гораздо моложе портье, но тоже столь благообразный, что мог оказаться лишь пройдохой, на котором пробы негде ставить! Ну, в подобных заведениях другого персонала и не бывает, что Мазур оценивал, представьте себе, с профессиональной точки зрения — в свое время по другую сторону океана, когда угодил в непростые жизненные обстоятельства и нужно было где-то отсидеться, недолгое время служил вышибалой в публичном доме (ничуть не маскировавшимся под отель или еще что-то респектабельное), так что имел все основания считать себя знатоком вопроса (подобные заведения, в принципе, одинаковы под любыми широтами).

Портье распорядился:

— Вещи сеньора Смита в двести второй.

Негр вышел из-за стойки и проворно подхватил сумку (явно удивившись ее неожиданной тяжести — ну да перебьется, работа у него такая, таскать круглое и катать квадратное) и вопросительно воззрился на Мазура. Мазур сказал:

— Спокойной ночи, капрал. Заезжайте за мной в девять утра.

— Слушаюсь! — браво рявкнул капрал, отдав честь. — Желаю приятно провести время, господин…

Мазур ожег его взглядом, и капрал замолчал. Не стоило лишний раз провозглашать адмиральский чин — ситуация требует скромности, незаметности, анонимности. Джон Смит, инженер-энергетик — вполне достаточно.

Мазур направился к широкой лестнице. Носильщик следовал за ним, согласно этикету отступив на полшага. Двести второй, конечно же, оказался на втором этаже.

— Сумку поставьте в шкаф, — сказал Мазур, доставая бумажку невеликого достоинства, как раз и полагавшуюся за невинную переноску багажа. Пусть обормот сразу поймет, что имеет дело с постояльцем, прекрасно знающим расценки и тарифы.

Ловко спрятав денежку (Мазур даже не успел заметить, куда), носильщик остался стоять, глядя с немым вопросом. Ну, ничего не поделаешь, подумал Мазур чуть ханжески. «Постоялец», который здесь не станет заказывать девочку, будет заподозрен черт-те в чем и запомнится надолго — а вот если будет следовать здешним правилам хорошего тона, его физиономия моментально сотрется из памяти всех здешних холуев, стоит ему завтра утром уйти. Все для пользы дела, а вы что подумали?

На свет Божий появилась другая купюра — именно столько стоили тут «диспетчерские услуги». Носильщик выжидательно склонил голову к плечу, ожидая, не возьмет ли постоялец инициативу в свои руки.

Мазур решил взять. Из чистого любопытства.

— Там, в танцевальном зале, я видел белую девушку, — сказал он вялым тоном пресыщенного жизнью героя Вудхауза. — Длинные светлые волосы, розовое платье…

На физиономии носильщика отразилось нешуточное сожаление:

— Очень жаль, сеньор, но дама не из тех, — подстегнутый вопросительно-властным взглядом Мазура, добавил: — Это супруга господина инженера Нильсена, она сюда приезжает с мужем потанцевать, и они остаются до утра… Ходят еще в наш театральный зал…

Эстеты, мысленно хмыкнул Мазур. На шахте у них наверняка есть квартира, как у всякой семейной пары. Нет, подавай им специфические развлечения — в борделе переночевать, посмотреть тут стриптиз — что еще в таком заведении может крыться за культурным названием «театральный зал»?

— Вот кстати, сеньор Смит, — сказал носильщик. — Не хотите ли и вы посетить театральный зал? Представление начнется в двенадцать ночи, через час с небольшим…

— Нет, благодарю, — сказал Мазур и добавил чистую правду. — Я, знаете ли, предпочитаю не смотреть, а участвовать…

Будь заведение чуточку менее респектабельным, прохвост в смокинге наверняка вульгарно осклабился бы, а то и отпустил приличествующую случаю шуточку. Но здесь держали марку: носильщик лишь позволил себе намек на понимающую улыбку и сказал:

— В таком случае… У сеньора будут какие-нибудь особенные пожелания?

— Особенных, пожалуй, нет, — сказал Мазур. — А бытовые детали… Симпатичная, не выглядящая вульгарно, такая, чтобы с ней можно было и поговорить — ну, конечно, не об особенно высоких материях, но все же…

— Приятная полнота, или…

— Никакой полноты, ни приятной, ни непонятной, — сказал Мазур. — Мне нравятся девушки спортивного склада, с длинными волосами…

— Понятно. Означает ли это, что сеньорита должна быть одета в спортивном стиле?

— Ну, это уже перебор, — сказал Мазур. — Обычное платье.

— Вечернее, средней длины или в стиле «мини»?

Задолбал, подумал Мазур. Нельзя же доводить чтение меню до размеров средней речи товарища Брежнева. Еще, чего доброго, попросит вайтлз ему уточнить…

И сказал:

— В стиле «мини».

Слава богу, на этом, похоже, кончилось. Носильщик на миг завел глаза к потолку, что-то для себя прикидывая, потом склонил голову с безукоризненным набриолиненным пробором:

— Понятно, сеньор. Вам придется ждать не более четверти часа.

И бесшумно выскользнул за дверь. Оставшись в одиночестве, Мазур поправил пистолетную кобуру так, чтобы не бросалась в глаза, оглядел очередное временное пристанище — за время его блужданий по глобусу их на трех — вообще нет, на четырех — континентах набралось столько, что считать притомишься. Бывали гораздо лучше, бывали гораздо, гораздо хуже. Если вынести оценку этому — нечто среднеарифметическое. Довольно просторная комната, не роскошная, но и не убогая, содержавшаяся в порядке. Большая кровать, старомодное мягкое кресло, столик годов из шестидесятых прошлого века, на нем заботливо приготовлена бутылка французской (если верить форме и этикетке, а верить следует не всегда) минеральной воды.

Налив себе стакан, Мазур стал задумчиво рассматривать самую непонятную деталь интерьера: в углу стояли три больших лампы на высоких треножниках, этакие черные бочонки, скорее напоминавшие прожектора, у каждой — по две железные шторки по бокам.

Как Мазур ни ломал голову, не мог догадаться, для чего такие светильники нужны в борделе. Вот тут его профессиональный опыт ничего не мог подсказать — ни в том заведении, которое он осчастливил своей недолгой службой, ни в тех, где приходилось бывать уже в качестве клиента, ничего подобного в жизни не видел. Какие-то смутные ассоциации всплывали, но в слова сформулировать их никак не удавалось.

Исключительно ради любопытства он засек время, когда сутенер улетучился, как бесплотный дух. Деликатный стук в дверь раздался через двенадцать минут — стахановцы бордельного фронта, ага. Он направился к двери, отгоняя мысль, что сейчас вломятся, тыча в рожу стволами, хмурые типы в немалом количестве — но все же теоретически допускал и такой оборот событий. И прекрасно понимал: при таком обороте угодит, как кур в ощип. Если их будет несколько, не отстреляешься, а под окном наверняка поставят людей…

Хотя… Кто сказал, что отмахаться не удастся? Автомат-то он оставил в машине, а вот оставлять гранаты жаба задавила: много места в его поместительных карманах они не занимают, а пользу могут принести нешуточную. Одну — в тех, кто в коридоре, вторую — на головы тем, кто под окном, и будет серьезный шанс оторваться. Придется, конечно, уходить в импровизацию, ховаться наугад в незнакомом ночном городишке, но это, в итоге, пустяки по сравнению с обретением свободы…

Так что, шагая к двери, он быстренько и привычно сжал двумя пальцами усики так, что чеку было выдернуть легче легкого, просунул в нее большой палец, которому там было вполне свободно — конструкторы постарались, решпект им за это, вив ля Бельжик…

Исправно тикавшая, как швейцарский хронометр, мания подозрительности на сей раз подвела. Вместо хмурых неприятелей в коридоре обнаружилась красивая девица с волосами до плеч, в открытом и коротеньком синем платье в белые крупные пятна (чуточку неправильной формы, не классический горошек, но все равно красиво).

Улыбаясь прямо-таки лучезарно, она осведомилась:

— Сеньор Джон Смит?

— Он самый, — сказал Мазур.

Она крутанулась волчком так, что взлетели волосы, взметнулся расклешенный подол куцего платьица, явив черные трусики:

— Заказ устраивает?

— Как нельзя лучше, — сказал Мазур.

— Ну тогда — привет!

И она танцевальной походочкой направилась мимо Мазура в номер. И по пути, ч-черт, задела крутым бедром кобуру так, что не могла этого не почувствовать. Ну ладно, все равно увидит рано или поздно, пушкой здесь никого не удивишь, а легенда имеется…

Все еще держа руку в кармане и убедившись, что в коридоре пусто и тихо (только с первого этажа доносится музыка, пляски там определенно продолжаются), Мазур так же, одним пальцем разогнул усики и прошел в номер. Присел на кровать, потому что больше было некуда — в кресле уже непринужденно разместилась гостья, закинув ногу на ногу. Окинула его свойственным девицам ее профессии пытливым взглядом — пыталась с ходу прокачать, насколько удастся, что за клиент достался на сей раз и чего от него ждать.

Мазур тоже разглядывал ее откровенно. Несомненно, ньерале (у фусу и макиземи гораздо более темная кожа, волосы не с кудрявинкой, а классические курчавые, как шерсть ягненка), носик прямой, без следа приплюснутости, губы ближе к европейскому рисунку. Ньерале — на третьем месте среди трех основных племен страны по численности, влиянию, богатству — но самое гордое и задирает нос перед всеми прочими. Поскольку именно из ньерале происходил знаменитый король Бачака, африканский Наполеон и Бисмарк в одном лице. Без дураков: вождь мелкого племени лет за пятнадцать сколотил из окружающих земель и племен впечатляющую даже сегодня империю, еще лет десять после того выигрывал все войны и присоединял новые земли, как-то под настроение в битве при Гулавайе расколошматив и англичан, едва отдышавшихся после восстания сипаев. Вот только жил он, как Бисмарк, а кончил даже похуже Наполеона — зарезали в им же возведенном Королевском Краале. Резали фусу (что ньерале им тычут в нос при каждом удобном случае), но рулили заговором два родных брата Бачаки, чистокровные ньерале (о чем ньерале предпочитают не вспоминать, потому что получилось как-то неудобно). В общем, знатоки справедливо считают, что на европейский взгляд самые красивые девушки в Ньянгатале — ньерале. И Мазур с ними совершенно согласен еще со времен прошлой командировки двадцатилетней давности.

Девушка улыбнулась с профессионально отработанной лучезарностью:

— Значит, с разговорами?