Чистый углерод. Алмазный спецназ-2

— Трусовато сказано, Жоан, — продолжил капитан. — Хотя и не лишено определенной житейской мудрости… — он посмотрел на Мазура. — А если я загляну, тоже пойду под трибунал?

— Возможно, — сказал Мазур.

— Ну что же, — задумчиво сказал капитан. — Нездоровым хамством не страдаете, не кричите: «И ты тоже, скотина!» Мне в людях эта черта — отсутствие нездорового хамства — нравится. А вам?

— Мне тоже, — сказал Мазур. — Я просто-напросто стараюсь держаться как можно ближе к реальности. Я и в самом деле не знаю, пойдете ли под трибунал и вы. Четких указаний от начальства у меня на сей счет нет. Они-то точно — он небрежно показал большим, пальцем через плечо на притихших, как мышки, жандармов. — Инструкции насчет рядового и сержантского состава четкие и недвусмысленные, а вот насчет офицеров четко не сформулировано — многое делалось в спешке, не все проработали детально…

— Да, я знаю, как это бывает… — сказал капитан, определенно играя простака. — Ну что же… Теперь нам с вами надо подумать, как быть дальше. Ситуация, я бы сказал, пикантнейшая…

Он стал задумчиво барабанить пальцами по столу. Мазур помалкивал. Больше всего его беспокоили оба чека — именно они, возможно, были для него сейчас главной угрозой. Это Африка, туз всякое прокатывало. Чеки выписаны на предъявителя. Сумма для провинциального жандармского капитана заоблачная — жалованье лет за двадцать беспорочной службы. Умный человек в таких условиях всегда может провернуть дельце без сучка без задоринки. Есть масса вариантов.

И не будет ни свидетелей, ни улик. Были примеры…

— Понимаете, в чем загвоздка… — сказал капитан едва ли не задушевно. — Возможно, вы согласитесь, что я ни в чем не могу быть уверен точно. Это в более цивилизованных местах проверить вашу достоверность было бы легче легкого. А вот в нашей глуши… Ваши документы выглядят крайне внушительно и убедительно — как и Звезда Свободы. Но в нашем мире кружит столько поддельных документов и орденов… Когда я стажировался в Европе, нам прочитали отдельную лекцию о подделках с демонстрацией массы слайдов… И еще один нюанс… Адмиралы, знаете ли, не ходят на задания в одиночку. Я не говорю, что при них непременно должна быть большая свита, но уж группа охраны-то просто обязана быть: глухомань, партизаны, бандиты на дорогах…

— Такое уж задание, — сказал Мазур. — Вы ведь не станете; утверждать, будто вам известно все о суперважных и с упертайных заданиях?

— Не стану, — легко согласился капитан. — Никому, по-моему, о таких вещах не может быть известно все еще и потому, что время от времени возникают задания совершенно нового характера, о которых прежде и не слыхивали.

— Ну что же, — сказал Мазур. — Вы во многом правы — в первую очередь в том, что необходима проверка… Такой вариант предусмотрен. Могу я взять свою записную книжку? — он открыл ее на нужной странице, положил перед капитаном. — Номер в разделе «М» в книге телефонных спецномеров. У вас, по вашей должности, просто не может не лежать в сейфе такой книги. Так что все очень просто: можете позвонить в столицу, задавать любые вопросы — скажем, о моей внешности. Ну, а уж человек, которому вы будете звонить, мою личность удостоверит в два счета. И все решится к обоюдному удовольствию, и не останется никаких недомолвок…

Пытливо глянув на него, капитан отошел к старомодному сейфу, явно помнившему еще Вторую мировую, покрутил несколько раз стальное колесико — вправо-влево, влево-вправо — набрал шифр, потянул на себя не без усилия толстенную дверцу, достал с верхней полки брошюру в сером переплете и вернулся с ней к столу. Полистал, нашел нужный раздел — а потом, судя по взгляду, и нужный номер. Заглянул в блокнот.

— Совпадает, а? — спросил Мазур. — До последней циферки. Согласитесь, вот тут уж подделки быть не может. Это настоящий номер. А значит, и его хозяин — настоящий. Это убедительно?

— Это убедительно, — кивнул капитан. — Действительно, там никакой фальшивки оказаться не может. Время, правда, уже позднее…

— На этом телефоне дежурят круглосуточно, — сказал Мазур. — Такая уж операция.

— Хорошо, — сказал капитан. — Буду звонить. Вот только предупреждаю сразу: это отнимет немало времени. Иногда до столицы приходится дозваниваться с полчаса, а инода и дольше. Радиосвязь у нас отличная, а с телефонной обстоит… нецензурно.

Мазур ему полностью верил. И помнил, как обстояло дело со связью в его родном городе в советские времена: когда приехал как-то в отпуск, обнаружил, что с правого берега на левый удобнее и проще звонить через «межгород». А ведь это был не захолустный райцентр — почти миллионный в ту пору город… Что уж говорить об африканской глубинке…

— Ничего, — сказал Мазур. — Ради такого дела я готов ждать сколько угодно.

Капитан жестко усмехнулся:

— А ничего, если подождать вам придется в камере? Простите великодушно, спецномер, безусловно, настоящий, но ваша личность все еще не установлена…

— Что делать, — покладисто сказал Мазур. — Но у меня два условия. Первое — я беру с собой сигареты.

— Вообще-то запрещено…

Мазур обаятельно улыбнулся:

— Если я самозванец, это мне обойдется в парочку лишних пинков, а если нет — кто будет помнить о столь мелких нарушениях?

— Ладно…

— И второе. Я возьму с собой свою сумку. Поймите, я просто не имею права выпускать ее из рук.

Капитан посерьезнел:

— Вот это уже сложнее. Я не могу отдавать вам сумку, не зная, что там. Пусть полежит в сейфе.

А, ладно, подумал Мазур, прокатит…

— Ну хорошо, — сказал он. — Можете заглянуть. Только прикажите вашим подчиненным отвернуться.

— Лицом к стене! — рявкнул капитан.

Капрал и Жоан чуть ли не парадным шагом отошли к стене и встали, едва не упираясь в нее физиономиями, сведенными от служебного рвения. Очень им не хотелось в случае чего под военный трибунал — а кому когда хотелось?

Капитан присел на корточки спиной к Мазуру, расстегнул молнию, раскрыл сумку… и буквально оцепенел. Прошло едва ли не полминуты, прежде чем он застегнул сумку и поднялся — медленно, очень медленно, словно на плечах у него лежала невидимая тяжесть. Лицо посерело — что для белого соответствовало бледности.

— Вот так, — сказал Мазур чуть свысока. — Не беспокойтесь, это, разумеется, не бомба…

Инстинктивно шагнув в сторону от сумки, капитан едва ли не рявкнул:

— Капрал! Отведите нашего… гостя в свободную камеру.

Забирая со стола сигареты и зажигалку, Мазур сказал:

— И бутылку воды, если можно. В глотке пересохло.

— Найдите по дороге воды, капрал! — уже именно что рявкнул капитан. — Марш!

Он плюхнулся на стул и подвинул к себе один из трех телефонов. Лицо его все еще было серым — естественный страх человека перед радиацией, свойственный понимающим людям всех цветов кожи. Мазур подхватил сумку и пошел к двери.

Военная иерархия хороша еще и тем, что всегда найдется нижестоящий, которому можно перепоручить какие-нибудь бытовые мелочи. Поэтому за водой капрал отправил Жоана, а когда тот вернулся, повел Мазура в подвал.

Ничего нового и уж тем более удивившего бы или поразившего Мазур там не увидел — сводчатый бетонный потолок, тусклые лампочки, духота, по обе стороны коридора камеры с металлической решеткой вместо передней стенки. Справа на расстеленном тряпье спали трое каких-то субъектов. Слева двое жандармов били морду щуплому негру — без тени садизма и азарта, с холодной профессиональной деловитостью.

Капрал отпер дверь камеры справа и кивнул Мазуру:

— Заходите, — помялся и добавил другим тоном. — Если что… Учтите, господин адмирал, я вам ничего плохого не сделал, все по приказу.

— Учту, — сказал Мазур, шагая в камеру.

Оставшись в одиночестве, он осмотрелся. Да уж, не Рио-де-Жанейро: грязный бетонный пол, три сколоченных доски с кучей тряпья, служившие постелью, низкий ушат в углу, вмиг отрекомендовавший себя запахом.

Присел на нары, предварительно протерев сколькие доски носовым платком и выбросив его потом в угол. Закурил, попил воды. Жизнь, в общем, налаживалась — придется перетерпеть, опыт большой, случалось сидеть по глотку в дерьме и сутками…

Посмотрел в камеру напротив — их разделяло всего-то метра три. Вот там дела обстояли интереснее…

Слева стоял массивный стол из обструганных плах высотой человеку примерно по пояс, и к нему была привязана девушка. Точнее, прикована. Технология классическая: поставили у торца, положили животом на стол и запястья вытянутых рук защелкнули в специальные железные кольца, так что наполовину стоит, наполовину лежит. Возможно применение самых разных методов воздействия. Девушка была белая, с копной темных волос, из-за которых Мазур не видел ее лица, а из одежды на ней имелась лишь короткая красная футболка, порванная на плече.

Справа, лицом к стене, была точно так же прихвачена железными кольцами за кисти (разве что стояла в полный рост) вторая девушка, негритянка, в легком синем платье в обтяжку, задранном выше талии — а трусики у нее если и были, то их давно сняли. Тут же, справа, низкий длинный стол с внушительным набором плетей и кнутов, и второй, поменьше, с какими-то приспособлениями, о назначении которых, зная нравы африканской охранки, лучше не гадать.

На душе стало пакостно. Судя по их виду, работу еще не начинали — но за этими не заржавеет. А что тут сделаешь? Когда ничего сделать нельзя?

И ведь самое паршивое, что за этим может скрываться что угодно. Это Африка. Буквально перед отъездом он пробежал статью в одной из столичных бульварных газет. Молодожены из Бельгии не придумали ничего лучшего, кроме как отправиться в свадебное путешествие по африканской глубинке — здесь, в Ньянгатале, но гораздо северней. И где-то в похожей глуши их остановил полицейский патруль. Ехали белые туристы на затрапезном «фордике» годков пяти, одеты были простенько, в шорты и футболки — и полицаи решили, что имеют дело с путешественниками невеликого достатка, а следовательно, персонами незначительными, «белой рванью». Отвезли к себе в участок, в такой же подвал, приковали девушку к такому же столу и долго насиловали вчетвером на все лады, да еще снимали на паршивенькую видеокамеру. Мужа пристегнули в уголке наручниками к стене, чтобы смотрел. Потом пригрозили, что эта кассета, если молодые люди вздумают искать правдочку, будет продаваться на всех рынках столицы, где продают видеопорнушку — да вдобавок подсунули на подпись протокол, из которого явствовало, что в «форде» нашли чуть ли не килограмм запрещенного в стране наркотика калюра (типа гашиша). И намекнули, что, если консенсуса достигнуть не удастся, парочка задержится здесь надолго.

Молодые люди, чтобы вырваться из этого ужаса, все подписали и, оказавшись на свободе, бежали из страны, как только могли быстро.

А вскоре бабахнуло! Провинциальные дятлы понятия не имели, что в мире белых людей сплошь и рядом нельзя судить о социальном положении и состоятельности человека по его машине или одежде.

Профессионального нищего в «Майбахе», конечно, не увидишь — но вот миллионер (вовсе даже не эксцентричный) может разъезжать в «роллс-ройсе» в поношенном костюмчике и стоптанных ботинках, которым место в мусорном баке. Таких немало…

Молодой человек оказался сыном миллионера, да и его супруга была не дочкой простого бакалейщика. Вмешались дипломаты, грянул скандальчик, президент, заботясь об имидже страны в глазах мирового сообщества, выступил по телевидению, принес извинения от себя лично и от страны, объявил происшедшее единичным печальным эксцессом (мягко намекнув, ч го такие вещи случаются не только в Африке) — а потом, среди своих, распорядился срочно включить зверство. Поскольку Ньянгатала — страна, по уверениям ее президента, демократическая, четверку подонков сулили по всем правилам: с защитником и присяжными. И вздернули всех четверых не в результате какого-то произвола, а по приговору демократических присяжных.

Вот только, сказал Лаврик, прочитав статью, подобный случай был далеко не единственным, но не у всех отцы — миллионеры, способные запросто спустить на президента Ньянгаталы посла…

Так что и здесь запросто может оказаться что-то подобное — но остается сидеть и молчать в тряпочку, самому бы отсюда выбраться.

Гулко затопали шаги. По коридору энергично прошли два жандарма: капрал и лейтенант, с ходу отперли камеру девушек и вошли. Капрал, этакая помесь садюги по службе и развеселого парня в жизни, громко возвестил:

— Вот и мы! Заждались, цыпочки?

Белая повернула к нему лицо — красивое, ненавидящее — кажется, хотела что-то сказать, но промолчала. Капрал подошел к столу, грубо поднял ее голову за подбородок и спросил:

— Ну что, надумала исповедаться?

Она молчала, зло сжав губы. Капрал угрожающе протянул:

— Между прочим, капитан разрешил вас потрахать, пока еще в товарном виде…

Лейтенант расхохотался — искренне, без всякой издевки или наигрыша:

— Сантуш, ну ты меня уморишь! Нашел чем эту напугать. Отчета не читал? Да эти шлюхи живут со всем отрядом, в том числе и с девками…

— Да я как-то не подумал… — сконфуженно пробормотал Сантуш.

Девушка подняла голову и с этакой змеиной вкрадчивостью проворковала:

— Сначала сунь мне в рот, я страшно люблю сосать…

Капрал даже отступил на шаг:

— Нашла идиота! Чтобы откусила? Не дождешься.

— Ох, я бы откусила, сволочь ты империалистическая… — сказала она со злой мечтательностью, таким тоном, что у Мазура по спине пробежал неприятный холодок, и он начал понимать, что все, очень похоже, обстоит совсем не так, как ему поначалу представилось.

— Ну, вот что, вы обе, — сказал лейтенант. — Ругань разводить не стоит. Давайте по-деловому. Или вы запоете, как птичка ласковая, или приступим к работе. Сначала и в самом деле трахнем, не пропадать же добру, потом поработаем плетками, а там возьмемся за что-нибудь посерьезнее. Куда Рамадос намерен отвести отряд? Зачем он вас сюда послал? Что он там замышляет? И наконец, кто ваш здешний связной? Ну? Услышу я что-нибудь толковое?

— Услышишь, — сказала негритянка, повернув к нему голову, насколько возможно. — Когда революционный народ возьмет власть и вам всем будут отрезать яйца на площади, ты много толкового услышишь…

Мазур видел, что лейтенант вскипел, но удержал себя в руках, процедил почти спокойно:

— Ну что же, будем считать, что дипломатические переговоры не состоялись. Фиделита, я у тебя буду сто первый или сто второй? А то и сто тридцатый? Статистика — моя слабость…

Она ненавидяще выдохнула:

— Ты для меня — птичка, капнувшая на голову!

Знаешь, сдается мне, все обстоит не так унизительно для меня и вовсе не дает тебе какого-то духовного превосходства, — спокойно, ответил, лейтенант. — Если я и птичка, то уж никак не ласковая и не джиката. Скорее уж что-то вроде ястреба. Тут нет особой похвальбы, а? С тобой печальнее. Была гордая революционерка, а теперь — обычная шлюха, которая сейчас отведает жандармского штыря в обе дырки. Я неправильно обрисовал ситуацию?

— Сдохнешь, болонка при буржуазии…

— Возможно, — задумчиво сказал лейтенант. — Но когда-то это еще будет… А ты уже сейчас стоишь раком в ожидании полной обработки, и в любом случае больше тебе по джунглям с автоматом героически не бегать…

Она ответила потоком столь смачной и разнообразной американской матерщины, что Мазур не без восхищения покрутил головой. Капрал тем временем, не вступая в теоретические дискуссии, занялся сугубой практикой: разорвал платье на негритянке сверху донизу, стряхнул обрывки на пол, ловко двинул ей кулаком в печень, когда попыталась брыкаться, и неторопливо оглаживал бедра. Мазур взглянул на часы: прошло шестнадцать минут. Ну что ж, рановато для каких-то итогов, учитывая, что телефонная связь здесь и в самом деле немногим удалилась от каменного века…

— Знаешь, что мне решительно непонятно, Фиделита? — продолжал лейтенант, неторопливо разрывая на ней футболку и вытягивая из-под лежащей бренные остатки. — Как это ты ухитрилась сохранить аппетитный вид. Полтора года болтаешься по джунглям и болотам, трахаешься под кустом с каждым товарищем по борьбе, который поманит пальцем — а вот поди ж ты, трахнуть приятно. То же и с товарищем Энгельсиной, которой сейчас засадит от души наш проказник Сантуш. Никогда я не мог понять женщин… Ну ладно, поговорили душевно… Расставляй ножки. Не хочешь? Ладно, я и так справлюсь…

Поневоле слушая женские стоны и оханье — не зажимать же уши, к чему тут чистоплюйство? — Мазур думал о своем, и мысли получались безрадостные. Поскольку крутились вокруг главной для него на нынешний момент — и не оставлявшей шансов на жизнь — угрозы. О двух чеках на сумму, способную ввести в нешуточный соблазн и кого-нибудь гораздо повыше чином капитана.

Его адмиральское удостоверение видел только тот капрал на дороге, а все остальное — только капрал и Жоан. Даже если капрал из дорожного патруля рассказал о невиданной прежде роскошной ксиве своим солдатикам — получается пять. Пять ненужных свидетелей — мелюзга, нижние чины, пешки. Когда на одной чаше весов лежат триста тысяч долларов, а на другой — жизнь пяти таких вот пешек, человек решительный гуманизмом маяться не будет. Не углубляясь мыслью в очень уж хитрые комбинации, Мазур с ходу, можно сказать, на коленке придумал два варианта развязки — как сделать так, чтобы никакого адмирала здесь и не было вовсе, а эти пятеро, скажем, стали жертвами налета партизан. Никто и не удивится. И не такое прокатывало, и в более цивилизованных местах, не обязательно в Африке, случались истории и почище.

Не то что навьюченные ценностями одинокие путники — целые грузовики, случалось, растворялись в воздухе, как привидения при первом петушином крике.

Время тащилось, как обкурившаяся улитка. Стрелки часов словно липли к циферблату. В камере напротив уже покончили с эротическими забавами, там слышались звучные удары плетей по голому телу, непроизвольные стоны и вскрики. Мазур слушал эти звуки без малейшей жалости или сочувствия, эти девки олицетворяли публику, которую он с определенного времени люто ненавидел — когда еще в первые командировки обнаружил вопиющее несовпадение между штампами пропаганды и реальностью, понял, что сплошь и рядом всевозможные революционные повстанцы, борцы за народное счастье и прочие печальники угнетенных — сволочь последняя. Грустно чуточку, но прошли времена людей, которых можно было уважать, которых следовало уважать — Фидель, Че, тот же Мозес Мванги. Пришли совсем другие люди, заслуживавшие не уважения, а пули. Ему самому пришлось однажды пристукнуть девицу наподобие тех, которых сейчас охаживали плетьми в соседней камере — и он никогда не маялся по этому поводу угрызениями совести и полученного за эту стерву ордена ничуть не стыдился и в дальний угол не прятал, держал вместе с остальными наградами…

Крепкие все-таки стервы, подумал он с толикой профессионального уважения. Уже минут десять их там обрабатывают на совесть, но ни одна пока что не выразила желания сотрудничать со следствием. Ну, с фанатичками так сплошь и рядом, они…

Он насторожился, вскинул голову — по бетонному полу стучали быстрые шаги, человек едва не бежал. Прошло пятьдесят восемь минут… Вспыхнула нешуточная надежда.

Капрал быстрым шагом подошел к его камере, щелкнул ключом, распахнул дверь настежь и, посторонившись, вытянулся в струнку, бросил ладонь к берету, чуть ли не проорал, пуча глаза от усердия:

— Господин адмирал, вас просит господин капитан!

Ну, тут уж нечего было и гадать об исходе дела, все ясно…

Как частенько бывает в подобных случаях, Мазур ощутил не радость, а тягостную усталость, словно долго тащил тяжеленный мешок и наконец сбросил его с плеч.

Медленно встал, брезгливо отряхнувшись.

Глава IV. Скучные провинциальные будни

Капрал остался в приемной (по дороге на второй этаж он вновь откровенно умоляющим тоном напоминал, что не сделал господину адмиралу ничего плохого — и Мазур заверил, что уже и думать о нем забыл).

Капитан встретил Мазура, стоя навытяжку посреди кабинета.

Честь отдал так, словно они были на президентском смотре:

— Господин адмирал, все недоразумения сняты! Его превосходительство подтвердил вашу личность и приказал оказывать любое потребное содействие! Можете мною всецело располагать…

— Вольно, — спокойно распорядился Мазур, опуская сумку на пол.