«Если я подумал об оружии массового поражения, значит, противник о нем теперь тоже знает», — решил Джемисон. Но чтобы уничтожить двигатель, оружия у крейсера предостаточно. А учитывая, что протонный расщипитель для противника сейчас важнее, чем «Мираж»…
Корабли разошлись на расстояние пяти километров и развернулись носом друг к другу. Аккурат между ними плавал сброшенный маршевый двигатель.
Михаэль Немов кашлянул, привлекая внимание старпома. Тот не сразу повернулся.
— Они не могут восстановить связь, прислали текстовое сообщение, настаивают на нашем немедленном уходе…
— Датчики фиксируют, что каракарцы навели орудия! — перебил связиста сенсорик Плахов.
Джемисон вздрогнул и вновь посмотрел на экран.
Стоящий рядом офицер Кеплер, командир огневой батареи, почесал затылок, потом сунул руку в карман и достал платок. Отерев пот со лба, он предложил также навести орудия в ответ.
— С одной стороны, они могут нас уничтожить. Их оружие мощнее, точнее и скорострельнее. Они говорят, что отпускают нас, — промычал Джемисон, пытаясь вслух разобраться в ситуации, — но если смотреть дальше… они целый год барахтались в космосе после того инцидента. С трудом нашли туманность, с трудом заманили сюда нас. Сейчас они не стреляют не потому, что у них благие намерения, а потому, что при атаке могут повредить наш двигатель. Кроме того, в доках знают, что мы вошли в туманность. Сюда прибудут линкоры и прочешут все. Вряд ли покалеченный дредноут сможет защитить себя от наших кораблей…
Зигфрид покачал головой, но все-таки переспросил:
— Так что прикажете делать?
— Продолжайте держать их на прицеле… При попытке приблизиться к двигателю открывать шквальный огонь…
Он знал, что телепат уже прочел все эти его мысли. На это и рассчитывал.
В столовой в этот час было пустынно. Прикусив губу, Ибрагимов прошел и сел в центре зала, выставив на стол выпитую на две трети бутылку венерианского коньяка. Убийственное пойло разлилось по жилам, отчего соображал капитан туго и его трясло.
Некоторое время Ибрагимов разглядывал коньяк. Потом приложился к горлышку и, не отрываясь от него, лег щекой на столешницу, уложив на бок и бутылку. Идея пить таким манером пришла к нему совсем недавно и казалась весьма оригинальной. А главное — не проливается. Высосав еще грамм двести коньяка, Ибрагимов вернул бутылку в вертикальное положение.
— Кто-нибудь может накормить несчастного киборга?! — заорал он.
На звуки пьяного рева вышел из кухни Прол Юрьев с полотенцем через плечо, в растянутой майке и с тарелкой в руках. Кок, как всегда, выглядел невозмутимым и даже веселым. Впрочем, улыбался он обычно без каких-либо причин — ему нравилось жить. Тимур Ибрагимов и сам однажды пытался прожить так недельку — постоянно улыбаясь. Только на третий день лицо у него заболело от натуги. Интересно, с чего Прол начинал свою улыбчивую жизнь? — гадал он. Люди, что забивают себе гвоздь в ноздрю на цирковой арене, тоже ведь с чего-то начинают…
— Чего вам, капитан?
— Посиди-ка со мной…
Услыхав эту простую просьбу, Юрьев почему-то шире прежнего заулыбался, прошел к столику и сел напротив. Вместе с тем, он продолжал вытирать краем полотенца уже и без того сухую тарелку.
— Чего делать-то будем, Тимур Магометович? Помирать, что ль?
— Знаешь, Проша… — в задумчивости пробормотал Ибрагимов. — Я в свое время служил под началом самого адмирала Магеллана! А он был замечательный человек. Хитрый, как лис, и свирепый, как гаргариск. Мы с ним в таких передрягах бывали! Как-то однажды перед боем за систему Караш разведка сообщила, что небольшая группа кораблей откололась от флота противника и движется в нашу сторону. Мы сидели с ним вдвоем в столовке… ну вот как мы с тобой сейчас сидим… и я его спрашиваю: «Андрэ, их больше, и корабли у них помощнее наших, что делать будем?» Он посмотрел на меня такими добрыми глазами. Ну, знаешь, он всегда так смотрел… взгляд у него, как улыбающийся. И говорит: «Ты всегда забываешь про каракарцев одну вещь». Я ему: «Какую?». А он снова так долго-долго посмотрел. И говорит: «Уж тебе ли не знать — каракарцы всего лишь люди».
Кок наконец-то оторвал полотенце от тарелки и поставил ее на соседний стол. Пытаясь уловить мысль капитана, он уперся руками в свои толстые бедра и склонил голову. Ибрагимова это рассмешило. Эдакий алкогольный смех, когда не понимаешь, отчего смешно, но тянет смеяться, и все тут.
— Не понимаешь?
— Не то чтобы не понимаю, — оправдался кок. — Просто не совсем ясно, что именно он тебе хотел сказать.
— Он хотел сказать…
Вовремя спохватившись, Ибрагимов схватил бутылку за горлышко и сделал еще пару глотков.
— Похоже, это конец. Тягаться с «Дриадой» — никаких шансов…
— Может, вам стоит завязывать с алкоголем?
Но алкоголь был именно тем, чего не следовало отбирать у капитана. Как только Юрьев сделал попытку забрать бутылку, Ибрагимов железной хваткой остановил руку кока. Минуту они сидели так, потом капитан отпустил Юрьева.
— Принеси в мою каюту все спиртное, что есть на корабле. Это такой приказ, понимаешь?
Кок кивнул капитану и отправился дальше мыть посуду, не вдаваясь в размышления о том, зачем капитан прибирает к рукам весь коньяк. Пусть лучше он все выпьет, чем команда. Пьяный руководит подчиненными лучше, чем трезвый — пьяными.
Как только Прол скрылся на кухне, дверь в столовую распахнулась, и вошел Джемисон. За ним — двое солдат. На старпоме не было лица.
— Ну что, обезьяны?! — проорал Ибрагимов. — Обожаю игры с отрицательной суммой. Что говорят наши контрагенты?
— Вы пьяны!
— Так и говорят? Проклятье! У них точно есть телепат! — выдал Ибрагимов алкогольную шуточку.
Вскакивая из-за стола, капитан задел рукавом кителя бутылку. Та полетела на пол, расплескивая содержимое, и это моментально остудило Ибрагимова. Он кивнул, как показалось, соглашаясь сам с собой, поднял бутылку и пару раз попытался вновь поставить ее на столешницу, но — кверху дном. Когда же ничего не вышло, сплюнул и вышел из столовой. Старпом и подчиненные — следом за ним.
Пройдя несколько пролетов, Ибрагимов обернулся.
— Лично я иду поссать! Можете за мной не ходить, я справлюсь, — предупредил он.
— Где ваш адъютант? — спросил Джемисон.
— Да, сегодняшняя обеденная картошка была ничего, но я бы еще немного подсолил! — не к месту отвечал Ибрагимов, направляясь далее по коридору.
Некоторое время Джемисон стоял посреди палубы, глядя вслед удаляющемуся капитану. Иногда он задавал себе вопрос: кто на этом крейсере капитан — он или Ибрагимов? Как возникла первая серьезная опасность, так он пьяный в хлам! Злость вновь захлестывала его. Как тогда, на мостике.
— Ну вот какого хера он про картошку? Я его про адъютанта, а он мне, мать его, про картошку!
— Вы же его знаете, мистер Джемисон, он всегда любил такие, как он выражается, ассиметричные ответы…
Тошнота подступала к горлу, но Тимур Магомедович держался. Прислонившись к холодному зеркалу, он пытался сконцентрироваться, но не получалось. Кондиция. Не справляясь со своим телом, Ибрагимов уперся двумя руками в зеркальную поверхность и оторвал от нее покрытый испариной лоб.
— Изображение на зеркало!
Серебро зеркала померкло и растаяло, на экране появилось трехмерное изображение худенькой темноволосой девушки лет двадцати пяти, покрытое дигитальной рябью.
Интерфейсы бортовых компьютеров программируют так, чтобы создать максимальный комфорт для общения с ними капитана и экипажа: похожими на людей, с человеческой мимикой, характерными для человека эмоциями, реакциями, энергией, стремлениями, с человеческим характером. Они разве что не стареют. Это и нравилось, и раздражало Ибрагимова: она совсем не изменилась…
— Привет, Карина…
— Здравствуйте, Тимур Магометович.
— Вот нам выпало дельце… иногда я скучаю по старым добрым бомбежкам Ребулы. Нам ведь нельзя падать духом, верно?
— Все получится, капитан! Не сдавайтесь.
Ибрагимов чуть улыбнулся. Он сам заложил эту фразу в список ее реакций. «Не сдавайтесь». Вроде как сам себе сказал. Но так, поддерживая самого себя посредством цифровых алгоритмов бортового компьютера, он чувствовал себя сильным.
— Скажи, бывает ли дружба между человеком и искусственным интеллектом?
— Конечно, бывает, — ответила девушка-компьютер. — Дружба — это попытка двух сторон прийти к максимальной определенности во взаимопонимании при достижении неопределенных целей. Мы с вами к этому стремимся. Поэтому нас побоялись разлучить…
— Мне понадобится помощь тогда, когда я перестану быть капитаном, — пробормотал он, потирая шею.
Неожиданно ему стало так жаль себя, что слезы спьяну навернулись на глаза. Омерзительное чувство. Уже тогда он понял: ему будет стыдно перед собой за эту слабость, когда алкоголь выветрится. Ибрагимов расстегнул верхние пуговицы кителя, обнажая многочисленные продольные шрамы на ключицах.
— Это очень… своеобразная просьба.
— Что надо выполнить?
— На нашем крейсере пять боеголовок «Заря»…
На экране вместо девушки появилось изображение отсека, в котором находились размещенные в шахтах ракеты: небольшие стержни по семь метров в длину, увенчанные коническими навершиями. Оружие геноцида, достаточное, чтобы уничтожить несколько городов. Однажды Ибрагимову уже довелось применять такие ракеты.
— Когда кто-нибудь откроет мой личный сейф, даже если это буду я сам, что бы ни произошло, — ты должна их взорвать. К тому времени со мной может случиться все, что угодно, могут произойти любые непредвиденные события. Но — что бы ни произошло, взорви эти чертовы ракеты. Поняла?
Изображение шлюза вновь сменила фигура улыбающейся девушки.
— Новые отметки в аварийный протокол для «Карина-0239». Конечно, капитан, будет исполнено!
II
Шок постепенно проходил, но нервозность, связанная с взаимно наведенными ракетами, оставалась. Минуло три часа, а корабли не изменили курса, так и плыли друг напротив друга с двух сторон от маршевого двигателя.
Джемисон и Кеплер стояли у центрального экрана и о чем-то спорили, когда открылась дверь и вошел капитан Ибрагимов, как всегда хромая и держась за стену. «Капитан на мостике!» — единственное, что успел выпалить следовавший за ним адъютант Макаров перед тем, как Ибрагимова вырвало прямо на приборную доску для минус-связи слева от входа. Вытерев рукавом губы, капитан прошел к пульту и сделал руками несколько пасов над ним.
— Доложитесь! — прохрипел он, сплевывая на пол остатки обеда.
Команда молча переглянулась.
— Вашу мать! Доложить!
Зигфрид Кеплер сделал два шага к капитану, вытянулся по стойке смирно и рассказал о происходящем:
— Товарищ капитан, когда противник навел на нас орудия, мы прицелились в ответ, а также взяли на мушку двигатель. С тех пор происшествий не зафиксировано, за исключением того, что один из истребителей GG-3 вылетел из нижнего шлюза дредноута, облетел на значительном расстоянии протонный расщипитель и вернулся в шлюз. Попыток связаться с нами больше не предпринималось. Мы сами сделали одну попытку, хотели прояснить цели противника, но помехи искусственного происхождения не дают нам настроить связь.
— Значит, они боятся повредить его, свиньи… — буркнул себе под нос Ибрагимов. — И улететь мы просто так тоже не можем. Кто знает, выполнят ли они обещание, если двигатель окажется вне нашей досягаемости. Вполне могут догнать и пустить ракету-другую нам в зад. Нам такие ректальные свечки не нужны. Правильно, старпом?
Джемисон, раздраженный растрепанным видом капитана и перегаром, который тот источал на весь отсек, молча кивнул и отвернулся к экрану.
Как раз в этот момент шлюз на «Дриаде» вновь открылся и оттуда тихим ходом вылетел истребитель-«гаргариск». Меняя скорость, он приближался к двигателю. В одиночку он, конечно, мог бы отбуксировать его на дредноут. Но, чтобы покинуть туманность, экипажу дредноута следовало какое-то время интегрировать расщипитель в системы корабля, так что Джемисон не особо волновался: уничтожить этот ценный агрегат они могли в любой момент.
«Гаргариск» приближался к двигателю не с постоянной скоростью, скорее рывками. Приблизится — замедлит ход и вновь наращивает обороты. Пару раз он даже давал небольшой и неуклюжий задний ход. Вот истребитель перешел черту, до которой долетал его предшественник. Намерения противника становились очевидными — он тестировал, насколько команда «Миража» готова действовать. Команда действовать оказалась не готова.
— Ну, хорошо! — констатировал шатающийся Ибрагимов. — Как говорит народная мудрость: жизнь человеку дается один раз, и в основном случайно… Какое у нас есть оружие?
Кеплер щелкнул пальцами и на дополнительных экранах появились списки вооружений:
— В боевой комплектации ракеты СР-01, СР-3А, СР-05, СР-12 «Закат», СР-19 «Заря», нейтронная пушка, магнитные мины класса «Ово», два трехствольных лучемета, но боезапас небольшой, мы решили сэкономить на боезапасе и взять больше провианта.
— Зарядить ракету СР-05.
Кеплер несколько секунд молчал, потом покачал головой:
— Сняты с боевого дежурства, нужно полторы минуты.
— Чертовы обезьяны! — завопил Ибрагимов. — Я же спросил: какое у нас оружие. Естественно, я имел ввиду действующее! Как сложно работать с людьми, они не соображают, чего от них требуешь. Вашу мамашу, что у нас есть из действующего оружия?
— Малые ракеты СР-01 и СР-3А, лучеметы и нейтронная пушка.
Нейтронное оружие всегда влекло Тимура Ибрагимова: выстрелы эффектно освещали космос желтыми всполохами. Впрочем, в этом своем эстетстве капитан никогда не признавался ни нынешнему экипажу, ни предыдущему, и сам считал это непростительной слабостью.
Ибрагимов нажал несколько кнопок на пульте корректировки стрельбы и ввел капитанский код разрешения открыть огонь.
— Отлично, залп!
Кеплер подошел к пульту стрельбы и передал на батареи приказ стрелять по двигателю. Очевидно, на дредноуте заметили их активность, так как «гаргариск» остановился, не приближаясь более к двигателю.
Установленная в центре верхней палубы нейтронная пушка зажужжала роторами и сервомоторами, разворачиваясь прямо по курсу. Как на учениях, стрелки быстро навели орудие на двигатель. Кольцевые ускорители засветились ярким желтым пламенем. Шел этап заряда нейтронов.
— Стойте! — закричал Джемисон. — Вы что, не понимаете?! Если мы уничтожим его, у них не будет причин, чтобы не покромсать нас в капусту! Ты ополоумел, что ли, Тимур?
— Заткнись, простейшее, — бросил ему презрительно Ибрагимов, отворачиваясь к большому экрану.
Яркий всполох закрыл обзор ослепительными разводами. Словно протуберанцы солнца коснулись обшивки корабля и улетели туда, дальше, в сторону дредноута. От выстрела корабль вздрогнул и заскрипел, казалось, от удовольствия. Обшивка промурлыкала как кот, наевшийся сметаны.
Выстрел прошел рядом с двигателем, немного его обжигая. Серебряное покрытие сменилось темным налетом копоти и окислов реакции с газами туманности. Все поняли, что именно произошло, даже Джемисон, хотя последний отказывался верить сперва в то, что капитан способен расстрелять двигатель, а потом и в то, что Ибрагимов собьет прицел. Враги это тоже поняли. Истребитель метнулся, как испуганная брошенным в озеро камнем рыба, и вскоре исчез в ангарах «Дриады».
— Получилось… — пробормотал Ибрагимов. — Сопротивление все-таки возможно…
Он до конца не соображал и даже не верил, что можно обмануть противника. Да, казалось, что телепат должен все знать, все видеть. Но есть моменты…
Ибрагимов развернулся к выходу и, хватаясь за стену, побрел обратно в жилые отсеки. Наверное, только он понимал, что делать дальше, а его команда так ни о чем и не догадалась. Ибрагимов знал, они всего лишь люди. И поэтому радовался промежуточному успеху. На переходе к нижней палубе он достал из кармана кителя недопитую бутылку коньяка и ухмыльнулся.
— Как ни крутись — а жопа сзади!