Сувениры Тьмы

- Нет. Дьявол здесь ни при чем, хотя именно он и служит универсальной ширмой.

- Ширмой для чего? - Ангелине это уже начинало надоедать. Днем, в лавке, пожилой финн показался ей куда более интересным человеком. Он напомнил готессе героя Криса Кристофферсона из старинного ужастика "Блэйд". Умудренный опытом, обаятельный, стильный. И еще - знающий некую страшную тайну. Но почему он так долго топчется на месте прежде чем поделиться своим секретом? Сам же ведь предложил!

- У меня возникают все новые вопросы, - облизнув губы проколотым язычком, продолжила Ангелина. - Что за люди погибли? Почему другие сошли с ума? И для чего является ширмой дьявол?

- Ответ на все ваши вопросы один, - промолвил Эйнари. - Истинная суть мироздания. Люди, которых я упомянул, однажды вплотную приблизились к ней. Ее же сильные мира сего скрывают за воняющим серой занавесом, на котором начертано слово "Дьявол".

- Так вы откроете мне ее? - почти раздраженно спросила девушка. - Вы ведь знаете! Ну пожалуйста! - Ангелина состроила физиономию, как нельзя лучше подходящую к ее имени.

- Я не уполномочен быть вам учителем или проводником, - покачал головой Тойвонен. - Могу лишь рассказывать истории, а вы вольны делать из них какие угодно выводы. Быть может, услышанное чем-то поможет вам в жизни, а если нет... хотя бы просто развлечет.

"Ну наконец-то дело сдвинулось с мертвой точки", - облегченно подумала готесса.

- Вы сами пережили все то, о чем будете рассказывать? - поинтересовалась она.

- Будь так, я, уж верно, тысячу раз сошел бы с ума, - невесело усмехнулся Эйнари. - Нет. Лишь в одном эпизоде я участвовал лично, но этого мне хватило, чтобы... стать тем, кем я стал. Кое-что поведали другие люди - должно быть, моя внешность располагает к откровениям такого рода. О, тайны, которыми, случалось, делились со мной, будут покруче инцеста с родной сестрой. Например, однажды заезжий ростовчанин рассказывал мне, как он сражался с целым полчищем живых мертвецов в компании черта и упырицы. Некромант. О них еще книжки пишут.

- Но... разве некроманты существуют в реальности? Я ожидала чего-то, чему смогла бы поверить.

- Нуждаетесь в доказательствах, которые можно увидеть? - Эйнари внимательно посмотрел на девушку. Как ей в тот миг показалось - заглянул прямо в душу. - Я смогу вам их предоставить. Большинство историй попали ко мне вместе с предметами, что сейчас хранятся в моем магазине. Я покажу вам кое-какие из них. Но только в том случае, если пообещаете, что ни полслова об этом не скажете даже самой родной душе.

- Обещаю, - не раздумывая, выдохнула Ангелина.

- Отлично. Тогда начнем.

Достав из кармана, он поставил на стол маленькую коробочку из прозрачной пластмассы. Внутри находился крохотный черный комочек протоплазмы. Приглядевшись, Ангелина увидела, что это - сушеная муха.

- Об этом насекомом будет моя первая история, - Эйнари отхлебнул виски и постучал указательным пальцем по мутноватому пластику. - Она, кстати, происходила где-то неподалеку, хоть и довольно давно...

Глава 1

МУХА

Мой друг Арсений погиб.

Это случилось неделю назад, рядом с моей квартирой.

Трагедии предшествовали долгие тревожные дни, прошедшие под созвездием паранойи. Сначала параноиком стал Арсений. Чуть позже его нервное расстройство перекинулось на меня. Правда, я до определенного времени не имел возможности убедиться в обоснованности наших с товарищем страхов.

Теперь же, когда я знаю, что все случившееся было более реальным, чем содержание утренних выпусков новостей, у меня есть полное право говорить об этом, не боясь показаться безумцем. Мне, по большому счету, уже все равно. Скоро она заберет меня, как забрала Сеню. Я даже не пытаюсь избежать этого, как пытался он. Ну, почти не пытаюсь. Того, что я делаю, в любом случае недостаточно, чтобы предотвратить конец.

Подумать только, не прошло ведь еще и месяца с того дня, как все это началось...

Сеня позвонил мне в пол-первого ночи и срывающимся голосом произнес:

- Костя, здравствуй. Извини, если разбудил. Слушай... Можно я сегодня у тебя переночую?

- Не вопрос, старик. Приезжай. Потреплемся о жизни, пивка попьем. Когда тебя ждать?

- Через час. Я возьму такси.

- Хорошо. До встречи, - я положил трубку.

Я не стал спрашивать у него, в чем дело. Расскажет, когда приедет. Это и не играло существенной роли. Даже если бы Сеня убил Президента, и на хвосте у него висели все службисты Москвы, я все равно принял бы его у себя. Мы знали друг друга со школьной скамьи. Мы были закадычными друзьями. А закадычные друзья должны помогать друг другу.

Правда, меня несколько удивило то, что Арсений попросил меня о ночлеге несколько смущенно, так, словно доводился мне случайным собутыльником, а не лучшим другом. Должно быть, дело было связано с кем-то из наших общих знакомых женщин. Думаю, вы понимаете, что ключевым здесь является слово "общих", а не "знакомых". Да, некоторые подруги Арсения время от времени одаривали своими ласками и вашего покорного слугу. И кое-кто из моих любовниц не возражал против присутствия Сени в своей постели. Без меня, разумеется, так далеко наша с ним дружба не заходила. Но, если я знал о том, что Арсений состоит в связи с моими цыпочками - знал от них же самих - то мой друг не был в курсе моих отношений с теми, кого он считал своими игрушками. Вполне возможно, он звонил мне от одной из моих. Потому и чувствовал себя неловко. Ведь относительно моей осведомленности о происходящем он тоже пребывал в полнейшем неведении.

Странные отношения - подумаете вы. И будете в чем-то правы. Но что, в конце концов, плохого в том, чтобы быть странным? Это тех, кто не странный, следует опасаться...

Мы с Арсением давно обратили внимание на искусственность человеческого общества. То, что большая часть окружающих нас людей здорово смахивает на батальон идентичных друг другу роботов, мы поняли, еще будучи детьми. В первом классе мы даже изобрели для описания этого явления специальный термин - "мясные куклы". А как еще назовешь тех, кто совершает действия, которым должно быть наполненными неким эмпирическим смыслом, абсолютно механически, словно следуя программе?

Не стану скромничать - из нас двоих я первый это заметил. Вроде, и не пристало семилетнему сопляку обращать внимание на такие вещи. Но я почему-то обратил. Сначала это меня здорово испугало. Не правда ли, это страшно - осознавать, что твои одноклассники, а вместе с ними - твои всеведущие учителя, и даже всемогущие родители - всего лишь куклы, которых кто-то наделил способностью перемещаться в пространстве и говорить. Не пластмассовые, только, а мясные.

Потом происходящее вокруг стало казаться мне забавным. Я начал ощущать нечто вроде превосходства над этими куклами. Ведь я, в отличие от них, был способен совершать осмысленные действия. Впрочем, довольно быстро я понял, что быть одноглазым в стране слепых - на самом деле горе, а не счастье. Так же, как и умным среди дураков, или просто трезвым среди пьяных (разумеется, последнее сравнение я стал употреблять намного позже). Или одушевленным созданием среди мясных кукол.

Именно тогда я заметил, что моего одноклассника Сеню Платонова беспокоит тот же вопрос. Вскоре мы сблизились, стали друзьями и начали действовать сообща. Что значит "действовать"? Была пассивная форма - не дать мясным куклам понять, что мы от них отличаемся и знаем об этом отличии. И активная - пресекать любые проявления искусственности в собственном поведении, как можно быстрее вытравить ее из себя.

Нам это удалось.

Сеня превратился в Арсения, я из Кости стал Константином. Мы - два москвича, богатые и успешные молодые мужчины, в отличие от многих других, точно знающие, для чего нужны молодость и богатство. Что особенно приятно - многие из сверстников с нашей помощью тоже однажды прозрели и сумели из кукол превратиться в людей.

Все оказалось не так уж страшно.

Итак, тихой и ласковой московской ночью (в Москве ведь большинство ночей такие) директор оптовой продовольственной базы Арсений Платонов позвонил своему другу - руководителю рекламного агентства Константину Тихомирову - и попросился переночевать. Время стояло еще не слишком позднее, к тому же - то была ночь с пятницы на субботу. Когда раздался Сенин звонок, я играл на компьютере, устраивая геноцид ордам зеленых гоблинов.

Поговорив с Арсением, сохранил игру и пошел на кухню подготовиться к встрече друга. Поставил охлаждаться шесть бутылок "Гиннеса", соорудил легкий салат из помидоров, огурцов и лука, нарезал хлеба, копченой рыбы, салями. Ждать оставалось почти целый час, а возможно, и дольше. Я включил телевизор на канале VH-1 и вернулся к игре.

Спокойного ожидания, впрочем, не получилось. Мысли мои все время возвращались к тону Сениного голоса. Спустя некоторое время я осознал - мой друг не просто смущался. Он был напуган. Но что, во имя всего святого, могло напугать такого человека, как он?

Сигнал домофона раздался, когда я уже вышел из игры и выключил компьютер. Я не стал спрашивать, кто пришел, нажал на кнопку, отпер дверь квартиры, вышел на лестничную площадку и закурил. Через минуту мимо меня прогудел спускавшийся вниз лифт.

Я живу на двенадцатом этаже. Того времени, что лифт будет идти на первый этаж и поднимать Арсения обратно, мне как раз хватило бы на сигарету.

Когда двери лифта, тихо шурша, разъехались в стороны, я делал последнюю затяжку. Я всегда был рад увидеть своего лучшего друга. Та ночь не была исключением. Но вот тому, как он выглядел, я не смог бы обрадоваться при всем желании.

Арсений стоял, привалившись к задней стенке лифта и тяжело дыша. Его глаза почему-то обшаривали потолок. Лицо блестело от пота, а одежда, всегда сидевшая на Сене безупречно, скомкалась и обвисла, словно мой друг внезапно похудел на пару размеров.

Первая мысль была - наркотики. "Сколько я его не видел? Неделю, полторы... Нет, не мог он за это время пристраститься к "дури" и довести себя до такого состояния". Так думал я, держа между пальцами тлеющий сигаретный фильтр и не зная, что сказать. Двери лифта начали закрываться. Я дернулся вперед, чтобы задержать их, но Сеня и сам уже стряхнул оцепенение и вклинился между механическими челюстями подъемника. Раздвинув их локтями, он вышел и посмотрел на меня.

- Здравствуй, - сказал я.

- Слава Богу, она отстала, - пробормотал Сеня с таким выражением, какое бывает у героев дешевых "ужастиков", когда они убеждаются в том, что угрожавший их жизни кошмарный монстр, наконец-то, издох окончательно и бесповоротно.

Сказав эту странную фразу, Сеня юркнул в мою квартиру, так быстро, что я не успел спросить, что же значили его слова. Я щелчком отбросил окурок к мусоропроводу и тоже вошел в дом.

- Ты можешь объяснить, что случилось?

Мы сидели на кухне и курили. На столе стояли тарелки с бутербродами, но помнил об их существовании только я. Сеня, съежившийся, угасший, с отсутствующим видом сидел напротив. Он и к пиву почти не прикоснулся, и затягивался раз в пять минут. Обычно так выглядят люди, убитые горем. Я и представить себе не мог, что мой друг в тот момент был счастлив.

Войдя в квартиру, он первым делом принялся проверять форточки. А обнаружив, что окно в спальне чуть приоткрыто, пришел в неописуемый ужас. Прыгнул к окну, как вратарь "ЦСКА" к летящему в "девятку" мячу, запнулся об угол ковра и упал, едва не разбив голову о спинку кровати. Но тут же вскочил, добрался-таки до окна и, оборвав занавеску, с силой захлопнул его, - я даже подумал сперва, что стекло, не выдержав, вылетит.

Теперь он сидел на кухне и молчал. Словно ждал чего-то. Словно хотел в чем-то удостовериться. Когда я пытался заговорить, Сеня подносил палец к губам. Меня же мучило любопытство, к которому, чуть погодя, добавился оттенок глухого раздражения. В конце концов, мне вовсе не улыбалось провести остаток ночи, гадая, каким запрещенным препаратом вызвано состояние моего друга.

- Что случилось? - еще раз повторил я.

Сеня ответил не сразу. Сначала он затянулся и сделал глоток "Гиннеса". И я заметил, как Платонов начинает меняться. К нему возвращалась прежняя уверенность в жестах, плечи распрямились, взгляд приобрел осмысленное выражение. Он выглядел теперь как обвиняемый в тяжком преступлении человек, услышавший оправдательный вердикт.

- Ее здесь нет, - произнес Арсений. Он сказал это таким тоном, будто речь шла о самой Смерти.

- Кого здесь нет? О чем ты? - я все больше укреплялся в подозрении насчет наркотиков. И следующая Сенина фраза лишь усугубила такое мнение.

- Муха, - сказал он. - Эта проклятая муха.

- Муха?

- Ага, - он уставился на меня так, словно только что заметил. - Муха. Я из-за нее приехал сюда.

- Подробности в студию, - я откупорил следующую бутылку.

То, что он рассказал мне в течение следующих сорока минут, могло бы, в принципе, окончательно убедить меня в его превращении в наркомана. Но почему-то я поверил ему. Я слишком хорошо знал этого человека, чтобы сомневаться в его вменяемости. Тем более, что кроме странного поведения, никаких признаков, по которым можно вычислить приверженцев нелегального допинга, я не наблюдал.

История, рассказанная Сеней, была насквозь пропитана мистикой. Да нет, не мистикой даже, а чем-то таким, для чего и слова верного не подберешь. Не было ведь в ней ни загадочных незнакомок в масках, ни источающих аромат волшебных духов записок, ни уставленных антикварной мебелью потайных комнат в невзрачном московском клубе. Вместо таинственной комнаты был загаженный тупик в центре Москвы. Манящий аромат заменила вонь гниющего мяса. А вместо сулящей неземные ласки роковой незнакомки в рассказе Платонова фигурировала...

Вот в это как раз и было сложнее всего поверить.

Неделю назад Сеня прогуливался по Новому Арбату, время от времени заруливая в питейные заведения. В определенный момент ему приспичило по-маленькому. Не ахти, какая проблема - ведь в каждом приличном кабаке, или даже простенькой кафешке имеется туалет. Не на хуторе румынском ведь живем, ей-богу. Но звезды в тот день выстроились в небе так, что ко всем туалетам во всех без исключения заведениях квартала выстроились длиннющие очереди. И проще было сделать дело на свежем воздухе, чем ждать, пока облегчатся десять-пятнадцать страждущих впереди тебя.

Идти до ближайших уличных кабинок не оставалось сил. Как и подобает культурному человеку, Арсений поспешил удалиться от людных мест. В глубине прилегающих к улице дворов он отыскал укромный уголок, где и воздвиг себе нерукотворный памятник в виде мокрого пятна на бетонной стене.

- Я сразу по сторонам не посмотрел, - рассказывал Сеня. - Главное было - поссать поскорее, а где - неважно. Потом, когда облегчился и застегнулся, обратил внимание на запахи и звуки того угла.

Стоит особо сказать о том, что это был за угол. Когда-то между двумя длинными высотками имелся проезд, ведущий куда-то в сторону Красной площади. Именно близость к центру России послужила причиной того, что проезд ликвидировали, перекрыв бетонной стеной. Дабы им не смогли воспользоваться потенциальные террористы или враги режима.

Жители окрестных домов стаскивали в образовавшийся тупик всяческий хлам, наладить вывоз которого никто почему-то не удосужился (для Петербурга такое вполне естественно, но вот для Москвы странновато). Снаружи, со двора, тупичок напоминал задворки какой-нибудь стройплощадки. А в глубине, за нагромождением старой мебели, гнилых досок, кучками отработавших свое автозапчастей и целыми стендами из испорченных советских телевизоров разных поколений, - там таилось нечто совершенно уж отвратительное. Груды гниющих пакетов, набитых пищевыми и гигиеническими отбросами - их туда не сносили, а просто зашвыривали.

Именно туда, в грязный вонючий закуток и забрел Арсений, чтоб, никого не смущая своим видом, опорожнить мочевой пузырь. Одолеваемый одним лишь этим стремлением, он далеко не сразу заметил, что в его импровизированном "туалете" стоит невыносимый смрад. А когда омерзительный запах ворвался-таки в его ноздри, Сеня будто очнулся от забытья, быстро заправил в штаны свое "хозяйство" и принялся очумело озираться.

Окружавший его "пейзаж" никак нельзя было отнести к разряду приятных зрелищ. Пакеты с гниющим мусором и так не созданы для того, чтобы радовать глаз, а эти... эти выглядели так, будто люди, оставившие их здесь, перед тем, как избавиться от объедков, а также использованных гигиенических тампонов, презервативов и туалетной бумаги, сожрали все это и выблевали. И пахло это дерьмо соответственно.

Сеня перевел взгляд на стену перед собой и отшатнулся. Она была покрыта надписями чудовищно оскорбительного содержания и столь же гнусными картинками. Вам доводилось когда-нибудь прочитать на стене слова, которые производили бы тот же эффект, что удар кастетом в лицо? А Платонов увидел это. О том же, что изобразили на стене пожелавшие остаться неизвестными "живописцы", я, пожалуй, умолчу.

А через миг Сеня понял, что он в тупике не один. Он услышал странный звук, более всего походивший на жужжание роя насекомых. И еще - тихий протяжный стон. Человеческий стон.

Сене и так уже было не по себе от увиденного, его мутило от жуткого запаха. А в момент, когда до его ушей донеслись означенные звуки, у Платонова затряслись коленки. Нет, трусом он не был. Просто ему послышалось в этих звуках - особенно в жужжании роя - нечто, превосходящее рамки человеческих представлений о реальности. Даже наших с ним представлений.

Все же Сеня нашел в себе силы повернуться и посмотреть.

Не буду банальным, говоря "лучше бы он этого не делал". Хотя, это первое, что приходит в голову. То, что увидел Сеня, однозначно не было предназначено для глаз детей и беременных женщин. Но я, однако, не думаю, что на такое стал бы долго смотреть и человек со стальными нервами.

Стонавший лежал в углу, там, где разрисованная похабными граффити стена смыкалась с торцом высотного здания. Он был по грудь погружен в полужидкий разлагающийся мусор. Бедняга смотрел прямо на Сеню, и в глазах его читалась мольба.

Человек походил на узника концлагеря, которому посчастливилось сбежать. Или на тюремного "черта", наплевавшего на свой внешний вид. Но первая Сенина мысль была, конечно, - бомж. Так и будем в дальнейшем называть того странного персонажа. Просто для удобства.

Словечко "посчастливилось", на самом деле, вряд ли было уместно в отношении обитателя мерзкой свалки. По нему словно танк проехал. Лицо и шею его покрывали гноящиеся язвы, а также что-то вроде темно-красных бородавок, при виде которых Сеня брезгливо поморщился - очень уж неприятны они были на вид. Наполовину оторванное левое ухо бомжа сочилось кровью. Сгустки засохшей крови пробивались и сквозь грязные спутанные волосы. Грязь и кровь. Грязь и кровь на каждом квадратном сантиметре тела.

А вокруг него носился в воздухе гудящий рой. Черные мясные мухи. И, несмотря на то, что тупичок был переполнен могущими послужить им пищей кухонными отбросами, насекомые избрали своей мишенью человека.

Сеня Платонов стал свидетелем невероятного. Он видел, как мухи садятся на живое человеческое тело и едят живую человеческую плоть. Конечно, это было не столь наглядным, как, например, атака стаи пираний, но в том, что мухи питались лежавшим в мусоре человеком, сомневаться не стоило. Не просто пили кровь из его ран, а пожирали крошечные кусочки мяса. Приглядевшись, Сеня заметил, что в некоторых ранах страдальца извиваются белесые тельца сотен опарышей.

Открывшаяся взору Платонова картина была омерзительна, и Сеня едва не дал своему обеду зеленый свет на легкую прогулку. Омерзительна, да. Но вот понять природу все нараставшего панического ужаса Платонов не мог. Он был готов развернуться и бежать без оглядки, но не делал этого, поскольку хотел узнать две вещи.

Первое - что происходит?

Второе - как такое возможно?

Не думаю, впрочем, что очередность этих вопросов играла какую-то роль.

Жертва мушиного произвола пошевелилась. Платонов стоял на месте, как вкопанный, и, не отрываясь, смотрел в жуткий угол.

Человек разлепил изуродованные губы и прохрипел:

- Помоги.

За время, что бомж произносил единственное слово, грязное окровавленное лицо поменяло свое выражение два или три раза. По крайней мере, так показалось Платонову.

При мысли же о том, что ему, возможно, придется приблизиться к этому существу и - о, ужас! - коснуться его, Сеню словно кипятком обдало. Пищевод вновь сдавили скользкие когтистые пальцы рвотного спазма. Но Арсений и в этот раз удержался от того, чтобы блевануть.

- Помоги, - повторил человек и протянул навстречу Платонову покрытую язвами, струпьями и царапинами руку, на нескольких пальцах которой не хватало ногтей.

И тут на Сеню дохнуло вовсе уж запредельным ужасом. Если до сего момента он думал, что наблюдает всего лишь чрезвычайно редкое явление, то теперь окончательно понял, - его глаза видят нечто абсолютно невозможное.

Запястье бомжа пересекал глубокий разрез с бледно-розовыми краями. Оттуда, из раны, которая должна была доставлять бродяге немыслимые страдания, тянулась вниз и исчезала в глубине вонючей кучи длинная толстая белая лента. Она шевелилась.

Волосы на голове Платонова встали дыбом. Он помнил школьные уроки биологии и сразу опознал эти похожие на лагман широкие сочленения. Правда, Сеня ни в жизнь не стал бы есть такой "лагман".

То был ленточный червь.