Меж молотом и наковальней [СИ]

— Значит, мало выпили, — усмехнулась Зеленая, плеснув еще. — До дна, душа моя. Не обижай русалочку. Ну, рассказывай, что случилось на слете?

— Да ничего там не случилось! — взвилась я.

Маман перестала храпеть и перевернулась на другой бок, трогательно свернувшись клубочком и мелодично так зачмокав во сне.

— Так ли?

— Так!

— Тогда где случилось?

— Да глупо все это… понимаешь, — мартини начало действовать, в голове у меня помутилось. И здравый смысл куда-то поплыл на упругих волнах.

— Я ничего не могу понять, пока ты не расскажешь. Еще, душа моя, пей еще. До дна. Не смотри на меня так, пей, тебе полезно.

Поняв, что от Зеленой все равно не отделаешься, я решилась и начала-таки рассказывать про вампира. Сначала несмело, то и дело подыскивая слова, потом, после еще нескольких глотков мартини, уже гораздо охотнее. Да, пьянела я быстро.

На русалку мартини действовало не так явно. Ее зеленые глаза оставались ясными, на бледном лице играла непонятная мне улыбка. Она надо мной посмеивается? Ну и пусть.

— Заело, понимаешь? — пьяно пожаловалась я. — Хочу узнать, каково это… когда вампир тебя любит…

— Каково не знаю, а что опасно — это точно, — серьезно ответила Зеленая.

— Потому и интересно, что опасно, — пьяно усмехнулась я.

— Я как раз понимаю, почему тебе интересно. Ну да ладно… помогу. Хочешь побыть любимой вампира и при этом избежать смерти? Это возможно…

— Если бы…

Я легла прямо на камень в опасной близости от кромки бассейна и, опустив ладонь в воду, поймала водоросль, сминая ее в пальцах.

— Всего два простеньких заклинания, — начала Зеленая, — душа моя, мой тебе подарок. Первое, чтобы он три дня кроме тебя никого и ничего не видел. Второе, чтобы он эти три дня забыл… что для вампира время? Ему на работу ходить не надо, что вторник, что суббота ведь все равно, не так ли?

Я вздохнула, пытаясь собрать муторные, едва двигающиеся мысли в одно целое.

— Глупо это, — сказала, наконец-то, я.

— А сохнуть по вампиру не глупо? — отрезала русалка. — Соглашайся, душа моя… Уверена, познакомишься со своим вампирчиком поближе, и блажь сама пройдет.

Так ли?

— И волю ты его не сильно-то сломишь, оттого и возмездие за вмешательство в чужую волю столь уж серьезным быть не должно.

Маман вновь захрапела. Я некоторое время смотрела в чуть светящийся в полумраке потолок грота, вслушивалась в плеск воды и думала. Не о вампире, странное дело, думала. О том, как спокойно и прохладно там, под толщами воды. И темно… совсем темно.

— У-у-у-у, как все запущенно, — пропела русалка. — Прости, душа моя, но пить хватит. Тебе еще заклинания читать.

— Мне? — мигом всполошилась я.

— А кому? — русалка сунула мне в руку небольшой янтарный камушек, в котором золотом проступали какие-то буквы.

— Я даже имени его не знаю…

— Анри, — резко подсказала русалка.

— А ты откуда?

— Читай!

Будь я трезвой, я бы сто раз подумала, прежде чем это читать. Но тогда я трезвой не была… Тогда мне было немножко смешно складывать в слова буковки, что так красиво светились золотом в темно-медовом янтаре. Это было как игра: стоило сложить в целое одно слово, как оно сразу же сменялось другим, и еще, и еще, пока заклинание не закончилось и золотое сияние внутри камня не исчезло, а в моей ладони не остался обычный кусок янтаря.

— Хорошая девочка, — усмехнулась Зеленая. — Итак, амнезию вампиру на три дня мы обеспечили. Теперь это.

На этот раз камень был зеленым и теплым на ощупь, а буквы серебристыми. Но мне уже надоела игра. Очень хотелось спать. Глаза слипались, все расплылось в тумане, а где-то вдалеке русалка зачем-то требовала:

— Читай! Читай же!

— Устала, — прошептала я.

— Дай, помогу. — Маман появилась так неожиданно, что я чуть было в воду не свалилась.

Камень у меня отобрали, но я как-то и не сопротивлялась. Отрубилась я под возмущающиеся крики Зеленой, и мерно что-то читающий голос Маман. Читала она гораздо лучше, чем я. С выражением.

Где-то вдалеке пробили часы полночь. Спалось мне на этот раз гораздо менее удобно, зато без муторных сновидений.

Глава четвертая. Последствия

Разбудил меня громкий смех. Ну кто же такой добрый-то, а? Голова же болит, за что…

С трудом продрав глаза, я села на полу, потирая виски. Боже, я опять спала на земле? Но, вроде, в Магистрат вернулась… Почему я в гроте Зеленой? И плывет же… как все плывет… и вставать как неохота. Ну какого ж черта? Дома, называется, поспать нормально и то нельзя!

— Во девки дают, — продолжал смеяться Призрак. — Хорошо гуляют!

— Замолчи… — зло прошипела я. — Итак голова раскалывается…

В ответ меня от души окатили холодной водой, и к смеху Призрака присоединилось не слишком доброе шипение Зеленой.

— Ты хоть соображаешь, что натворила?

— Не-е-е-е-е-е… — протянула я, усиленно стараясь вспомнить вчерашнее. Как шла в грот с Маман помню, как Маман отрубилась помню, как начала пить с Зеленой помню. Люди, что дальше-то было? И почему Призрак продолжает ржать, а Зеленая обиженно водит по воде хвостом и глаза ее гневом горят, как два изумруда. Хороша! Хороша-то хороша, но злится-то она чего?

Что я натворила? Хорошо хоть Мадам рядом не наблюдалось. Может, хоть тут пронесло, и она не была свидетелем моего, несомненно, эффектного выступления.

— Э-э-э-э, — начала я перебирать варианты. — Я вчера пела?

Пою я… очень плохо. И только пьяная или когда никто не слышит. Но Зеленая лишь выплюнула в ответ короткое:

— Нет! — и я поняла, что дело плохо. Очень плохо, потому что песни мне еще простят, может быть, а тут явно что-то похуже.

— Танцевала? — похолодела я.

Танцевать я совсем не умею… но мало ли. Говорят, пьяный умеет все! Или думает, что умеет.

— Нет!

— Э… к твоему тритону приставала? — предположила я наихудшее. — Зеленая, родная, да брось ты, мужики с хвостами совсем не в моем вкусе. Ну честное слово! Никогда в жизни!

Призрак еще больше залился хохотом, и, поняв, что сморозила очередную глупость, я густо покраснела. Да и Зеленая губки поджала, видно, за своего «хвостатого» обиделась. Беда с парнями подруг. Похвалишь, плохо. Не похвалишь, тоже плохо. Лучше о них вообще не вспоминать. Но жеж… если надо…

— И все же? — пробормотала я. — Что я вчера натворила?

Ответить мне не успели: дверь в грот распахнулась, от души долбанув по стене, по скользким ступенькам сбежала Маша. И как еще шею себе не свернула? На таких каблучищах? Да и с каких пор Маша так по гротам носится? Она же… Дама!

— К Маман кавалер пришел! — Призрак смеяться перестал, икнув.

Зеленая округлила глаза и живенько скрылась среди водорослей, будто и не было ее. До меня дошло медленнее всех, да и удивляться-то особо не хотелось, больно уж голова болела. Кавалер? Ну и что?

— Да ну… кто к Маман может прийти. Тролль местный? — прошептала я. — И потише говори, голова же болит…

— Голова ей болит. — Маша зловеще сузила глаза. — В дверь вампир влюбленный стучится, а ей голова болит? Признавайтесь, чья это работа! Не просто так же он приперся, что-то кто-то должен был сделать, а сделать в этом доме можете только вы!

И тут я начала вспоминать… Почему-то мигом перестала болеть голова, зато противно заныло внутри. Так бывает, когда выкинешь глупость и поймешь вдруг, что выкинул…

— Твою ж… — выругалась я.

Маша поморщилась, но, вне обыкновения, замечания мне не сделала. Никто не сделал. Но и не смеялся больше никто, какой тут уже смех, исправлять надо, спасать, что можно спасти!

Я неуклюже поднялась, бросилась к лестнице и, метеоритом пролетев по коридорам, выбежала в общий зал.

В тот же миг мне захотелось обратно, хотя представшее передо мной зрелище было на самом деле эффектно и красиво. Такую сцену не то что в жизни, в фильмах фиг увидишь: льется через окна лунный свет, кутает все вокруг в серебристый полумрак, а среди витых колон нашей залы, на сияющем паркете — красавчик-вампир, одетый в новенький, синий с серебристой вышивкой камзольчик. С собранными в хвост золотистыми волосами, в обтягивающих… очень даже все обтягивающих… лосинах и туфельках с бантиками. Герой-любовник с обложки дамского романа, ага!

И при этом, странное дело, конкретно этого чуда мне совсем не хотелось. Одно глупое заклинание, и из опытного искусителя, которого я видела в зеркале, вампирчик превратился в не слишком привлекательного, пылко влюбленного вьюношу. Несчастный, грустный, застыл он посреди залы с огромным букетом ярко-алых роз и с надеждой смотрел на лестницу, крытую красной ковровой дорожкой… Такими глазками побитой собаки… а-ля европейский Хатико, ага. Ждал… жаждал. Любил!

Маман!

Пристрелите меня кто-нибудь, как я это теперь исправлять буду?

Но гость уже приперся, теперь пора выпроваживать!

— Это… — с надеждой пробормотала я. — Рассвет как бы скоро. Тебе, родной, баиньки, пора, в гро… тьфу, летучей мышкой в пещерки. Может, до завтра подождем?

Читай, я перерою все старые книги, подниму все знакомства, на какие способна, устрою Зеленой допрос с пристрастием, найду противоядие и вылечу бедного вампирчика от пагубной страсти… пока его Маман к рукам не прибрала.

Но влюбленные вьюноши оказались тварями на редкость упрямыми. «Бедненький вампирчик» даже взглядом меня не удостоил, лишь презрительно скривил губы, будто я какую глупость сморозила, и изволил холодно ответить:

— Что за бред ты несешь? С какой радости я должен спать в пещерах? Я хочу весь день провести в объятиях моей ненаглядной Оленьки…

Еще и глазки закатил, да вздохнул мечтательно, наверное, представил, как он там с «Оленькой» денничать будет.

Что «Маман» звали «Оленькой» я, честно говоря, до сих пор и не знала. Зато знала, что влюбленного вампира ей показывать нельзя. Совсем нельзя. Быстренько соображая, я начала на ходу выдумывать:

— Ма… Оленьке приготовиться надо. Ну там к парихмахеру сходить, в косметический салон, платьице новое купить!

— Зачем ей платьице? — усмехнулся вампир. — Все равно снимем. И прическу растреплем… в кровати трудно быть причесанным. И краситься ей совсем же не надо. Она у меня итак красавица!

Нифига себе заклинаннице? Прям мечта любовного романа, ага… и заморашкой любить будет. А что с этой мечтой теперь делать?

— Ольги теперь нет, подождать надо, — улыбнулась я, хотя улыбка, наверняка, вышла вымученной. — Может, пойдем ко мне в кабинет, чего-нибудь выпьем… — от одной мысли о спиртном мне вдруг стало муторно. Впрочем, какое спиртное… кровь я где возьму? Но найдем! На крайнюю ситуацию и меры должны быть крайние. Так всегда — один раз хорошо погуляешь, а потом долго расплачивайся. — Подождем. Поговорим.

…подумаем, как беды избежать. Вампира опоить, пусть дрыхнет, и сразу искать Зеленую, требовать отворотное заклинание. Я ж водяной магии совсем не знаю, в эти игры с камушками играла впервые…

Или дать амурному вампирчику чего покрепче, пусть продрыхнет денька три, а потом, как проснется, так и помнить ничего не будет… очень на то надеюсь.

Что у нас там есть «покрепче»?

Но все мои планы, увы и ах, сорвала Маман. Ничего не подозревающая, одетая в бесцветный балахон, она появилась в дверях кухни с сегодняшней французской булкой в руках. Судя по цветущему виду, похмелье ее особо не мучило.

Маман, не обращая ровным счетом никакого внимания на вампира, направилась к лестнице. Потянулась к булке, отломав от нее кусок. Хрустнула корочка, вампир обернулся на звук, расцвел как майская роза и метнулся в ноги к Маман, теряя по дороге бедные цветочки.

Маман чуть булкой не подавилась, вытаращила глаза и поначалу собиралась вырваться из цепких, обнявших ее колени рук вампира, но, подслеповато прищурившись, наверняка заметила… что вампирчик-то ничего. Особенно такой: с пылающим страстью взглядом.

Отшвырнула булку, улыбнулась, показывая острые зубки, облизнула тонкие губы и посмотрела на бледного влюбленного вьюношу совсем иначе…

— Бог ты мой! — раздался за спиной голос подоспевшей Маши.

— Вот это номер! — прокомментировал Призрак.

— Мама! — позвала откуда-то Пу. — Конфет хочу!

— Позднее! — Маман погладила вампирчика по щеке, и тот улыбнулся так нежно, что у меня сердце упало. Даже не думала, что кровососы способны на такую улыбку… впрочем, оказаться на месте Маман тоже хотелось-то не очень.

Я потеряла голову из-за искусителя, а вампирчик теперь на искусителя походил мало. Как восковая кукла на оригинал, вроде и похож, а чего-то в нем не хватает. Зато походил на влюбленного идиота, каких в жизни я перевидала немало. Почему все влюбленные по уши мужики, оказывается, такие одинаковые? Даже вампиры?

— Ты кем будешь? — промурлыкала Маман, и Пу тихо икнула.

Я грустно улыбнулась, взяла Пу на руки и прижала к себе, не позволяя смотреть. Незачем ей смотреть.

— Раб твой, — прошептал вампир, подхватывая Маман на руки и награждая долгим, страстным поцелуем. Мне захотелось сесть… срочно. К горлу подкатила тошнота, руки задрожали: все же отвратно смотрится со стороны эта самая Любовь…

Торжественно вампир понес Маман наверх, а та лишь командовала срывающимся голосом и направление показывала. Хлопнула наверху дверь, оборвался тихий гортанный смех Маман, и в зале воцарилась нехорошая такая тишина…

— Э-э-э… Это что было? К-а-а-а-тя!

— А что сразу Катя? — усиленно сделала я невинные глазки, но, судя по лицу Маши, обмануть ее не удалось.

— Лучше сейчас расскажи. Потом хуже будет.