Поцелуй шипов (ЛП)

— Нет, — ответила я холодно. Тянущая боль в виске превратилась в пульсирующую. Почему удар об угол кровати, который я сама нанесла себе, причинял больше боли, чем порез на голове? Своей свободной рукой я начала его массировать и вздрогнула, когда пальцы нащупали опухоль рядом с глазом.

— Всё хорошо там внизу в Вестервальде, хм? Давай Штурм, я жду отчёта, хоп, хоп…

Я молчала. Иногда это помогало. Тогда у Ларса пропадало настроение, он орал ещё пару женоненавистных изречений в трубку и в конце концов клал её, чтобы продолжить поднимать в воздух тяжести. Уже в течение многих дней Ларс регулярно звонил — а именно с того времени, как его бросила жена. Это действие свидетельствовало о благоразумие и мудрости, которые я никогда не ожидала от этой окрашенной в блондинку и падкой на солярий женщины.

Ларс был неуравновешен, ему не хватало женского напарника, на котором он мог бы выместить избыток тестостерона. Теперь я стала его новой жертвой и кроме того, он вбил себе в голову, что хочет выяснить, что именно я имела в виду под схваткой, на которой могла бы умереть, когда после нашей последней тренировки прощалась с ним. Это не давало ему покоя. Я горько сожалела о том, что рассказала ему, потому что теперь у него было основание и он никак не хотел его забыть.

Он звонил не только мне, но и маме, которая считала его «вовсе не таким плохим». В конце концов, он ведь беспокоится обо мне. Я же интерпретировала это по-другому. Он мутировал в преследователя. И в этом была существенно виновата мама, так как в мягкосердечный момент дала ему номер моего мобильного. И теперь приходилось терпеть. Да и то, что мама вообще знала о сражении, благодарить мне следовало его, даже если я снова и снова повторяла, что Ларс обладает умом примата и просто-напросто ослышался.

— Штрумик… давай же… чем ты занимаешься?

— Ничем.

— Что это было за сражение, хм? Я знаю, что ты на самом деле хотела рассказать мне об этом… я ведь твой хороший, старый Ларс…

Да, себя самого Ларс охотно называл по имени. Всех остальных людей, однако, нет. Меня он кличел Штурм, а в хорошие моменты Штурмик, а Колина он наградил ужасным прозвищем «Блэки». Блэки! Я продолжала молчать, подумывая, не положить ли просто трубку. Проблема лишь в том, что ничего так не поощряло Ларса к ещё одному звонку по стационарному телефону, как то, что я прерывала наш разговор. Тогда он убеждал себя в том, что это плохая связь. Он словно терьер, взяв след, не сдастся до тех пор, пока не последует по нему до самого конца и не застрянет в кроличьей норе.

Теперь на другой стороне линии он громко закашлял, избавляясь от слизи в горле. Мурашки прошли по спине и перешли в дрожь на шее. Я больше не могла переносить слизистые звуки, с тех пор, как мы вступили в схватку с Францёзом.

Но кашель Ларса также напомнил мне сегодняшнюю ночь. У меня самой слюни из рта лились рекой. Теперь же мой язык был сухим, как всегда, когда я просыпалась утром из ночного оцепенения. Но сегодня ночью…

— Что такое, Штурм? — Голос Ларса звучал непривычно серьёзно, больше не хвастливо, как обычно. Чёрт, он действительно о чём-то догадывается.

— Ничего, — повторила я, но даже такой эмоциональный деревенщина, как он, должен был услышать, что это ложь.

— Ты ещё тренируешься, хм? Хм?

— Да. — Это не ложь. Тренировки предоставляли единственные перерывы в вечных бесплодных попытках найти в моих исследованиях красную нить или же отдохнуть от ночных сеансов в интернете. Два раза в неделю я ездила в Риддорф, чтобы присоединится к тренировкам того клуба каратэ, в котором Колин тоже был членом. На меня почти накатывало чувство благоговения, когда я входила в дверь и кланялась, чтобы показать уважение додзё и моим напарникам. Между тем, я уже полюбила каратэ. Мне нравилось растягивать и укреплять тело и функционировать с точностью до секунды. Но было невозможно выполнять движения и не думать о моей первой встрече с Колином в этом спортивном зале, когда он вечером, в темноте, сражался с тенью, выполняя свои переплетённые движения. Также в тоже момент вспоминались дни тренировок на Тришине — мой гнев и наше желание, и как внезапно и то и другое объединились. О Боже, как же я на него тогда злилась.

Уже тогда он раздувал мой гнев намеренно, чтобы тот мог стать таким слепым и необдуманным, как должен был, чтобы отравить Францёза. Про себя я всегда называла его зверем, который притаился в животе и нападал в основном тогда, когда мой разум капитулировал. Или это он заставлял капитулировать мой разум?

В самый разгар схватки, когда я была уверена в том, что умру, Колин высосал весь гнев и страх из тела, и я почувствовала себя как новорождённая. Но гнев вырос быстрее, чем мы оба предполагали, как агрессивная раковая опухоль, которая после спасающей жизнь операции распространяется и становится ещё более злокачественной, чем раньше и сеет свои метастазы во все органы тела. Эта опухоль сидела теперь везде, как будто только ожидая того, чтобы стать достаточно большой и объединиться друг с другом.

Но гнев больше не был безрассудным, а также больше не находился в тех сферах, которые другие, без колебаний, назвали бы прогрессивным сумасшествием. Я точно знала на что злилась. Это были мелочи, которые я больше не могла терпеть, даже если очень старалась. Мамины вопрошающие взгляды. Фонтан в саду. Облака. Порывистый ветер. Ночной дождь. Колющая боль в моих только что заживших пальцах. Постоянные головные боли. Пустой электронный почтовый ящик. Нож, выпавший из рук, когда я освобождала посудомоечную машинку. Укус комара. Царапающая этикетка на воротнике. Всё — источники моего гнева.

Я лелеяла успокаивающую меня фантазию, что гнев уйдёт, когда мне наконец удаться отдохнуть, а это никогда не случится здесь в Вестервальде, рядом с мамой, а лишь в дали от неё. Где-нибудь на юге. Возможно даже в Италии. Италия больше не была только той страной, где хозяйничала Тесса, и где похитили папу. Нет, благодаря моим ночным исследованиям, она также стала обещанием. Потому что я постоянно позволяла заманить и отвлечь себя сайтами с рекламой, которые подсовывали мне под нос роскошные отели возле прекрасных пляжей или романтические аранжировки агрикультуры посреди тосканских холмов. Закажи сейчас и получи скидку за раннее бронирование! Или лучше горящая путёвка? Я знала, что это парадоксально, но мой гнев диктовал мне ехать в Италию, чтобы убить Тессу и отдохнуть — и не обязательно в таком порядке. Иногда мне казалось логичнее отдохнуть, а потом убить Тессу, хотя я знала, что это было бы чистым самоубийством.

Однако занимаясь каратэ, у меня получалось укротить гнев хоть немного, хотя должна признаться самой себе, что иногда мне почти не хватало безжалостных лекций Ларса. Мой новый тренер каратэ был славный, чуткий мужчина старшего возраста, который прямо-таки проявлял ко мне отеческие чувства. Но мне не нужны отеческие чувства. Не от чужака. Да и от Ларса тоже нет.

— Что ты думаешь о спарринге, Штурм, хм? Только мы вдвоём? Справедливый бой? Я сяду в машину и…

Я положила трубку. Горилла что, с недавних пор мог читать мысли? Он ведь не думает об этом всерьёз. Приехать сюда, чтобы тренироваться со мной. Наверное, мне стоит позвонить его жене и попросить её вернуться к нему, чтобы он снова пришёл в себя.

Снова мобильный завибрировал, и я уже хотела отбросить его, когда поняла, что это не звонок, а уведомление о прибытии сообщения. СМС? Это не похоже на Ларса. Ларс не посылал коротких сообщений. Наверное, его толстые, обезьяньи пальцы соскальзывали с кнопок, когда он хотел набрать его. И вот посмотри — сообщение не от Ларса, а от Тильманна.

«Выезжаем через час, будем после обеда. Чао.»

— Я тоже люблю тебя, — прошептала я иронично, но у мне сразу же стало легче на сердце. Тильманни и Пауль возвращаются. Теперь я могла позволить моим мыслям делать то, что они уже давно хотели: обратиться к третьему мужчине в группе и анализировать сегодняшний ночной «визит» Колина.

Сразу же лёгкость отступила, а в висках опять появилась тянущая и пульсирующая боль — такой вид головной боли, которая в прошедшие недели всё чаще одолевала меня, и против которой ничего нельзя было предпринять. Таблетки не помогали, японское мятное масло не приносило никакого облегчения, свежий воздух и движения только усугубляли её. В какой-то момент она так непреклонно въедалась, что все мышцы на шее и плечах сводило судорогой. Пару раз я подумывала о том, чтобы попросить Тильманна о массаже, но не решилась выказать моё желание. После, самое позднее двух дней, судорога уходила сама по себе, и я спала несколько часов, в течение которых мышцы постепенно расслаблялись. Пока этого не случалось, я ходила с палочкой. Собственно, я хорошо могла переносить боль, когда знала, откуда она появилась. Но эта боль блокировала моё мышление. Любая мысль причиняла боль и странным образом также любое чувство.

Подожди — Боль… боль и чувство… Мои мысли и сейчас спотыкались, и натыкались друг на друга, но освободили ту область памяти, в которой находились самые ценные сокровища, а также мои худшие, пережитые события. Прямо за изогнутым порезом на моём затылке.

Я выбралась из постели, встала под душ, открыла кран и позволила массажной струи душевой насадки барабанить на мой затылок. Сегодня ночью я могла вспомнить только самодовольные слова Колина: «увидимся во время чаепития». Несмотря на моё разбитое состояние, я коротко усмехнулась. Эти слова действительно ничего мне не говорили. Нет, конечно же он уже до них что-то сказал мне, прямо в самое ухо — возможно даже просто подумал и активировал на секунды нашу телепатическую связь. Я склонила голову, позволяя струе медленно двигаться вверх, вдоль раны. Она коротко защипала, скорее сильный зуд, чем мучительное ощущение, и горячая вода прогнала последний туман из головы.

«Тебя может убить только тот, кто любит. Боль открывает душу.»

Это слова Колина. Только эти два предложения. С закрытыми глазами я повторила их, один, два, три, четыре раза. Я не могла сейчас размышлять над тем, что они значат. Не под душем, в то время как я только вот-вот снова начала оживать. Я уже всегда ненавидела загадки; считала их такими же скучными, как настольные игры. Возможно, нужно сказать пару слов по буквам в обратном направлении, чтобы разгадать формулу. Может быть она внезапно обретёт смысл, когда я скажу её вслух, но это я хотела перенести на то время, когда Пауль и Тильманн будут здесь. А пока я даже не хотела пытаться понять её. Это были лишь пустые слова, не больше, как бездушное математическое уравнение. Как только я вытерлась — при взгляде в зеркало я облегчённо поняла, что пореза на затылке не видно; он был хорошо скрыт под моими густыми волосами, — я написала формулу на листке бумаги и засунула в карман штанов, хотя это казалось мне каким-то кощунством, да к тому же опасно. Но я боялась, что из-за усталости снова забуду её.

Потом я спустилась по лестнице вниз, где мама и Джианна уже закончили завтракать и ожидали меня, читая газету.

— Доброе утро, — поприветствовала я их мимоходом, села и поставила перед собой кофейник. Но действовала слишком медленно.

— Как ты выглядишь? — спросила мама, обеспокоенно меня разглядывая.

Да, я ранее, при взгляде в зеркало, спросила себя то же самое. Губа всё ещё опухшая, а шишка над виском приняла голубоватый оттенок. Я выглядела как женщина, которую хорошенько поколотили. При том, что Колин вовсе не колотил меня. А только крепко держал, чтобы я не двигалась. И конечно же, из-за этого, я двигалась тем паче. Я сама себя изувечила так, но конечно не могло извинить то, как чёрство обращался со мной Колин. С другой стороны, я бы привлекла Тессу, если бы он обошёлся со мной по-другому. Рану на затылке, к счастью, никто не увидел, и я надеялась, что Джианна будет молчать.

— Упала с кровати, — оправдалась я. — Выглядит хуже, чем есть. Только шишка.

Джианна резко втянула воздух, но я, предупреждая, взглянула на неё, что заставило её готовый всё выболтать рот, скривится в фальшивую улыбку.

— Со мной тоже такое случалось, — сказала она быстро. — Что только иногда не приснится… с ума можно сойти… Ты действительно веришь, что всё по-настоящему.

Ты глупая гусыня, подумала я. Ты просто не можешь оставить всё так, как есть, не так ли? В принципе Джианна умела хранить секреты, но видимо, говоря ложь, ей нравилось посылать вслед за ней правду, упакованную в метафорах, баснях или аллегориях. Ей срочно нужно начать писать роман, чтобы проявить себя в нём в полной мере. Её метафоры раздражали меня. Кроме того, они настораживали маму, в конце концов она ведь не дура. Всегда, когда разговор заходил о снах и странных происшествиях во сне, мы, семья Штурм, прислушивались. Это укоренилось в нас.

Но мама удовлетворилась тем, что продолжала на меня смотреть, а это достаточно нервировало и увеличило мою головную боль. Могло быть так, что не только Джианна слышала что-то сегодня ночью, но и мама. А теперь она соединила события по кусочкам.

Поэтому я немедленно начала отвлекающий манёвр и рассказала об СМС Тильманна. Сразу же лица Мамы и Джианны просветлели, и они вместе решили испечь пирог, чтобы встретить обоих мужчин как подобает и угостить кофе.

— Очень эмансипированно, — пробормотала я цинично и получила под столом пинок от Джианны, очень убедительный. Приготовление и выпечка не являются сами по себе не эмансипированными, если мужчина тоже регулярно берёт на себя такие занятия, проповедовала она мне несколько часов спустя, когда мы, облокотившись на кухонную стойку, заглядывали в духовку, где как раз подходил вишнёвый пирог и источал аппетитный, сладкий запах.

— Да, возможно. Но я считаю сплетни за кофе и разговор об убийстве демонов Мара, не особо сочетаются друг с другом.

— Эли, Колин сказал: «Увидимся во время чаепития.» И это его способ убить Тессу? Если честно, мне кажется, он просто развлекался… Он не хочет, чтобы ты вообще об этом думала. Кстати я тоже не хочу размышлять на эту тему.

— Ах, я вовсе не имею в виду то, что он сказал о чае, — защищалась я. — Он сказал больше. Только я забыла. Вещь про чай, наверное, просто какая-то дурацкая шутка.

Очень дурацкая шутка. Мары не пьют чая. Нет более неподходящего места для них, чем за обильно накрытым столом, в кругу семьи.

— Правда? — Джианна подозрительно прищурившись, пробежала глазами по моему лицу. — Эли, ты сейчас убедила себя в чём-то или ты… Ты правда слышала ещё что-то другое? Ты… — Вздохнув, она замолчала. — Merda [1], - добавила она удручённо по прошествии небольшой паузы. Постепенно до неё начало доходить, что ни Колин, ни я не шутили, но всё ещё не хотела в это верить.

После того, как мы вынесли пирог для охлаждения на веранду, Джианна и я сели в оранжереи. Скорее мёртвые, чем живые, мы наблюдали за тем, как мама под дождём и ветром, полет сорняки и подготавливает газон для своего нового посягательства. Сегодня утром она купила дерево. Гарантирую, вместе с господином Шютц. И это дерево ей обязательно нужно было посадить ещё сегодня. Как идиллически.

Пауль и Тильманн приехали вовремя. Приветствие Тильманна выпало привычно холодным. Всё же он прижал меня к своему плечу и дружески постучал по спине. Два чётких удара, готово, прошу отступить. Джианны, однако, не было видно несколько секунд, потому что она исчезла в глубинах сильных, оберегающих рук Пауля. Только когда мама с предательским блеском в глазах поцеловала своего сына в обе щеки, я перехватила Пауля.

— Ну, малышка? — пробормотал он в мои волосы и понюхал, как охотничья собака, в то время как прижимал к своей широкой груди. Он учуял кровь. Он должен был учуять её, он ведь медик. Я сглотнула, чтобы избавиться от комка в горле. Пауль всё ещё выглядел ненамного более здоровым и сильным, чем при нашем возвращении. Его дыхание было тяжёлым. Тем не менее, я чувствовала себя в его объятьях защищённой.

— Ты не можешь выйти со мной на веранду? — прошептала я ему в ухо и почувствовала, как он кивнул.

— Сейчас вернёмся! — крикнула я остальным. Они стояли неловко друг против друга — Джианна и мама с одной стороны, Тильманн с другой, и толком не знали, о чём им говаривать.

— Что случилось? — спросил Пауль, как только мы закрыли за собой дверь, и указал на мой висок.

Ничего не отвечая или даже объясняя, я повернулась к нему спиной и указала на затылок.

— Ты не можешь обследовать её? Эта рана внезапно появилась, а я не знаю откуда.

Пауль издал хрюкающий звук, когда разделил осторожно мои волосы и нашёл рану.

— Эли… не рассказывай дерьма. Кто это сделал с тобой? — Осторожно он провёл по изгибу пореза. — И почему мама мне ничего не сказала? Должно быть это случиться уже несколько дней назад, она…

— Сегодня ночью, — прервала я его. — Это случилось сегодня ночью.

— Не может быть. Невозможно. Разрыв ведь уже начинает заживать!

— Пауль, честно. — Я снова повернулась в его сторону и посмотрела на него. — Я не вру. И никто не давал воли рукам. Да, Колин был здесь, но он только крепко меня держал, не бил. И вдруг моя голова начала кровоточить. Я знаю, это звучит совершенно безумно, но я лежала на подушке! Чуть ранее ударилась лишь виском, потому что хотела вывернуться, но не головой.

— Висок находится на голове, Эли.

Я раздражённо застонала.

— Но не на затылке же, не так ли? Уж это я могу отличить, я ведь не такая безмозглая. Я только хочу знать, как такое может случиться.

— Никак. — Губы Пауля затвердели, а его взгляд стал стальным. — Такое не может случиться. Не просто так. Ты говоришь, это произошло наверху, в твоей комнате?

Я кивнула.

— Да. Посреди ночи. Я лежала на кровати.

— У него было с собой оружие, нож или что подобное?

— Нет! — мне пришлось сдержаться, чтобы не перейти на крик. — Никакого оружия, ничего. Марам не нужно оружие. Он даже не прикоснулся ко мне в том месте.

Пауль начал опять обследовать рану. В конце концов он убрал руки от моей головы и растерянно на меня посмотрел.

— Это выглядит как рана, которая была нанесена чем-то очень острым, твёрдым. Сильный удар о скалу или о камень, так что кожа лопнула… Деревянный край твоей кровати не мог вызвать такой травмы. Он слишком тупой. Эли, скажи мне пожалуйста правду.

Теперь и мой взгляд стал холодным.

— Это я уже сделала. Можешь спросить Джианну; Она видела, что порез кровоточил сегодня ночью. И ещё кое-что, Пауль… Я получила от Колина сообщение. Нам нужно поговорить об этом. Сейчас. С Джианной и Тильманном, но ни в коем случае с мамой. Могу я рассчитывать на тебя?

— Что ты собираешься сделать? — Голос Пауля прозвучал строго — а именно так, как должен звучать голос старшего брата, когда его младшая сестра была на грани того, чтобы совершить глупость. Но я также увидела в его глазах готовность выслушать меня, уже только потому, что он не делал этого долгое время и поэтому чуть не умер. Нет, потому что я чуть не умерла. В этот раз он не будет всё, что я скажу, категорично отрицать. Возможно он и дальше не будет признавать Колина, но меня послушает.

— Скоро всё узнаешь, — тихо успокоила я его. — И я не собираюсь делать это без тебя, хорошо?

— Что делать, Эли? О чём ты говоришь? — Пауль обхватил мой затылок, так что мне пришлось смотреть на него. Но я только вязла его руку, быстро её поцеловала и провела к остальным. Мама между тем уже накрыла на стол и сварила кофе. Разговор придётся отложить.

Никто из нас не был спокоен. Это, как всегда, было трудной задачей, сидеть с мамой за столом и избегать те темы разговора, которые могли бы выдать, что случилось намного больше, чем она знала. Так как между тем, она была довольно хитра и задавала изощрённые вопросы на засыпку. Я молчала и в какой-то момент Пауль, Тильманн и Джианна присоединились ко мне.

Только столовые приборы старательно стучали, и контейнер для сливок издавал вульгарные звуки, когда Пауль свои огромные куски пирога топил в белой пене жира. Его предпочтения в еде были всё ещё не особо здоровыми.

Наконец мама хлопнула салфеткой по тарелки, встала и без слов ушла в гараж. Оставив дверь открытой, она начала там шумно рыться между старого садового оборудования. Возможно это была её уловка и таким образом она хотела побудить одного из мужчин протянуть ей руку помощи, а потом замучить его в допросе один на один, наводящими вопросами.

— Наконец-то, — вздохнула я, когда удостоверилась в том, что она не сможет нас подслушать. — Значит так, я получила сообщение.

— Это был он? — спросил Пауль и указал на мою опухоль на виске, как будто нашего разговора на веранде никогда и не было. Таким образом, он достиг того, чего хотел. Двое других тоже посмотрели на шишку. Джианна в сотый раз за этот день. Тильманн в первый раз.

— Это важно? — ответила я раздражённо. — Нет, не важно…

— Нет, важно, — настаивал Пауль. — Мне не нравится, что он так обращается с тобой.

— Я сама так с собой обращаюсь и прежде всего, это моя личная жизнь, хорошо? — Я подождала немного, начнёт ли возражать Пауль, но он молчал. Пока ещё молчал. — Вернёмся к сообщению. Я узнала сегодня ночью второй метод, с помощью которого можно убить Маров. Они могут умереть в схватке друг с другом, это первый метод, который в случае с Тессой отпадает, потому что она слишком стара и сильна. У Колина не будет и шанса.

— А если мы найдём кого-то, кто ещё старше? И пошлём в схватку его? — прервал меня Тильманн. Только две секунды разговора о Тессе, и он уже сразу в теме. Должно быть он страстно этого ждал.

— Подождите, подождите… — Пауль встал, при этом его позвонки тихо затрещали. Пауль не особо высокий, но гигант, когда сидит. Возможно это причина того, почему он, не смотря на слышимые признаки износа в плечах, сразу же пробудил наше внимание. — Я правильно тебя понял, Эли? Ты хочешь убить Тессу? Это то, о чём ты только что намекнула? Ты что совсем рехнулась? Я думал, мы будем искать папу, если вообще будем!

— Да, мы будем искать папу, правильно, — согласилась я. — Но одно невозможно сделать без другого. Нужно сначала позаботиться о Тессе, чтобы появилась возможность искать папу, — объявила я о том, что придумывала в течение многих ночей, потому что обратный порядок казался во всех отношениях неправильным. Он не только казался неправильным. Он был неправильным.

Веки Джианны начали трепетать.

— Нет … нет. Я в этом не собираюсь участвовать, — выдавила Джианна. — Я не смогу! Только не ещё раз!

— Тебе и не нужно будет убивать её. Это сделаем мы, — сказала я, поперхнувшись, и указала на Тильманна, который хладнокровно кивнул. — Вы должны понять, что мы не можем делать шаги в мире Маров и думать, что Тесса этого не заметит. Вы помните Францёза? Что он сделал, каким он был, какая у него была сила?

Джианна и Пауль молчали, но я знала, что они помнили. Такой ужас невозможно забыть.

— Умножьте это на сто. И получите Тессу. Если она поймёт, что Колин и я снова вместе, и что мы собираемся сделать, тогда… — Мне и самой не хотелось представлять себе этого. — Ещё раз с самого начала. Для наших поисков папы, нам нужен Колин, как посредник, потому что у него особый статус среди Маров. Хотя какой именно, я точно не знаю, и он тоже, но без него мы можем обо всём забыть. А когда он и я вместе счастливы, это привлекает Тессу. Так что я не смогу спокойно искать вместе с ним папу, потому что мы, рано или поздно, будем счастливы. А ему — что же, ему снова придётся бежать. Нам нужен Колин для поисков папы. Одна я не продвинулась дальше. Или ты что-то нашёл?

Я бросила на Тильманна вопросительный взгляд. Он покачал головой.

— Ничего. Ничего, что касается Лео.

Скептицизм в глазах других, когда они обдумывали мои слова, бросался в глаза. Почему, я могла представить, так как моя шишка и бледные щёки не выглядели счастливо. Но наше с Колином счастье вернётся, и тогда это старая баба прицепится к нам. Тесса должна исчезнуть; чем быстрее, тем лучше. Я надеялась, что Пауль не сделает предложения, послать Колина одного. В моих глазах это предложение было бы абсурдным. Загнать Колина в непосредственную близость к Тессе, без меня? Нет. Кроме того, Тильманн всё равно будет искать её. Уже в Гамбурге мне было сложно удерживать его. И как я сказала — я сама хотела поехать в Италию. Я просто должна была поехать туда! Если я хотя бы ещё одну неделю, ночь за ночью, буду и дальше впустую вести исследования, то меня можно будет отправить в психушку.

— Я тоже думаю, что это правильная последовательность, — сказал Тильманн после длительного раздумья. — Пока Тесса не окажется в прошлом, мы ничего не сможем сделать.

— А если за папиным исчезновением скрывается Тесса? — вставил Пауль. Возражение, которое я ожидала.

Я решительно покачала головой.

— Нет. Не думаю. Так далеко она не планирует. Она зациклена на Колине и возможно … на мне. — Я была не настолько уж уверенна в этой аргументации. Это правда. Тесса одержима тем, что хочет закончить метаморфозу Колина, и окончательно сделать его своим спутником жизни. Но лишь это не является доказательством того, что она ничего общего не имеет с исчезновением моего отца. Тем не менее, в этом пункте я доверяла Колину. Он знает Тессу лучше, чем я. Я решила продолжить говорить, чтобы даже не позволить засомневаться в моих словах.

— То, что ты предлагаешь, конечно теоретически возможно, — согласилась я деловым тоном с мыслями Тильманна, призвать для её убийства ещё более старого Мара, чем Тесса. — Но где нам искать? Мары есть по всему миру. Но они не позволят людям подстрекать их к войне. А Камбионам тем более. Они терпят друг друга, при условии, если не начинают спорить из-за еды. То, что Колин напал на Фрнацёза — это абсолютное исключение. Мы не знаем, к каким последствиям это может привести его — или нас.

— Вы не говорили об этом, когда … встретились сегодня ночью? — спросил Пауль и снова перевёл взгляд на мою шишку. — Эли, я считаю всё это …

— Нет. Мы не могли, — прервала я его возражения. — Так, и это второй метод — или вы не хотите узнать о нём?