Алексей Фирсов
ИВАР И ЭРИКА
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Угораздило же уснуть на солнцепеке!
Мама не зря говорила: «Не спи на солнце — болеть будешь!»
Болела голова, подташнивало и хотелось пить. Я поднялся и сел на траве. Как же вышло уснуть здесь среди дня?! Здесь-это где? Скрипели в траве кузнечики. Прогудел над головой деловитый шмель.
Я огляделся сонно моргая. Место незнакомое. Кусты рядом, пологий склон, поросший длинной травой, уже выбросившей пушистые метелки. Трава невыгоревшая и яркая — значит не давно был дождь. Прикрыв глаза ладонью от солнца, щурясь, я, всмотрелся вдаль. Холмы, поросшие травой, влево русло ручья. По берегам заросли ивняка.
Где я? Кто я? Оглянувшись, я обнаружил на смятой траве пиджак, изнанкой расстеленный на смятой траве-мое недавнее ложе. Подобрав пиджак я поспешил вниз по склону, к ручью.
Вода была прозрачной, быстротекущей. Дно у ручья песчаное с гладкими редкими камушками. Я напился, черпая воду ладонью, умылся. Непривычно длинные волосы на голове я смочил слегка водой и расческой из кармана пиджака зачесал назад. Голова продолжала болеть. Расстелив пиджак я прилег в тени куста. То, что я не помнил своего имени меня изрядно пугало. Полежу отдохну и пойду вниз по течению ручья. Пушистые облака бежали по голубому небу. Рядом журчал ручей. Глаза закрывались сами собой. Я уснул.
Второй раз проснулся уже на закате, бодрый и без головной боли.
Становилось прохладно. Надев пиджак, двинулся вдоль ручья по высокой, почти до пояса траве. Когда под ботинками зачавкала сырая почва, я подал влево и через несколько минут оказался у подножия холма. Взбираясь на холм, я все напрягал свою память, но ничего не мог вспомнить, ни имени, ни фамилии, ни где я живу. На вершине холма я оказался в сумерках. Поблескивали первые звезды на небе. Внизу, под холмом темнели постройки и ярким пятном желтело окно. Туда я и направился.
Дощатый трехметровый забор встал на моем пути. Я пошел вдоль него влево, пока не вышел к воротам. От ворот тянулась дорога, двумя светлевшими в сумраке колеями. Строения были за забором. Идти по дороге или постучать в ворота. Бродить в темноте по незнакомой местности не хотелось. Я стукнул кулаком в ворота. Они были сбиты из дерева. Массивные и высокие. Из моего удара звука не получилось. Я повернулся спиной и начал колотить в ворота каблуком. Залаяла собака.
Я прислушился. Похоже, меня не услышали. Поменяв ногу я продолжил выбивать дробь каблуком.
— Кто шумит? Кого здесь черти носят?
Я чуть не подпрыгнул от звука этого грубого баса.
— Извините, но я заблудился и нельзя ли переночевать у вас?
Противно скрипя, отворилась калитка. И-и-в-р-р! С фонарем в руке стоял пожилой мужчина и щурясь разглядывал меня.
— Городской, небось?
— Похож?
— Чистенький больно и в руках ничего нет. Наши парни с пустыми руками не бродят! Проходи!
По двору я прошел в дом. Справа и слева темнели постройки, какие-то сараи.
В доме светилось одно окно.
По деревянным ступенькам я поднялся к двери и вошел через высокий порог, едва не споткнувшись.
Стены внутри бревенчатые, без штукатурки. На стене распятие.
В углу лавки и перед ними деревянный массивный стол. На столе керосиновая лампа. С еле коптящим фитилем. Справа большая печь. На плите гудит синем пламенем керогаз. Медный чайник на нем уже начал пускать струйку пара.
— Садись, городской! Кипяток поспел как раз-чайку выпьешь?
— Выпью.
— Рукомойник за занавеской. Полотенце на гвоздике справа.
Я отправился за печку.
Погремел рукомойником, ополоснул руки и вернулся к столу.
Заварочный чайник уже был залит и спрятан под полотенцем. Хозяин нарезал пшеничный хлеб широкими ломтями. Миска с вареными яйцами стояла рядом. Кусок копченого шпига ждал своей очереди на разделочной дощечке.
Буквально слюнки потекли! А я здорово проголодался!
— Меня дядькой Мариусом кличут, а ты кто таков?
А как меня зовут? Скрипучая калитка вдруг пришла на ум.
— Ивар! — выпалил я и удивился сам себе.
— А я подумал — Иван-больно ты парень на ассорца похож. Но говоришь чисто по нашему. Садись-ужинать будем.
Утолив первый голод я поинтересовался:
— А чем вы здесь занимаетесь, дядюшка Мариус?
— Свинок выращиванием с сыновьями. Парней у меня двое-Петрус и Маркус. Свинок же две сотни! Пять свиноматок, пара хряков ну и остальные…
— Сыновья спят уже?
— Утром уехали, повезли свинок в город, как продадут — вернуться…
— На рынке?
— Что ты, парень! Возим и сдаем на бойню господина Пурвиса… У меня на свинок моих рука не поднимается… Свининку уважаю, но колоть их ни-ни! Слушай, Ивар помоги мне завтра со свинками? Покормить, почистить стойло, а я денег дам… А, что скажешь?
Спина у меня уже не та — одному тяжело! Парни вернуться, подбросят тебя до станции — железка тут рядом, три километра…
— Я не против, но со свиньями я никогда дело не имел…
— Дело простое! Покажу — сразу поймешь!
Дядька Мариус отправился в горницу и принес графинчик и два стаканчика.
— Понемногу на сон грядущий! Сам выгонял — продукт проверенный — не робей, Ивар!
Графинчик мы прикончили все же весь. За разговором и закуской быстро и легко пошло.
Вот так я стал рабочим на ферме дядюшки Мариуса. Парни его не приехали не на завтра ни на послезавтра. Но старик даже никакого беспокойства не проявил. Копался по хозяйству, да поливал овощи в огороде.
В мешковатом комбинезоне и резиновых сапогах я таскал тяжелые ведра с пойлом для свиней, подсыпал комбикорм в кормушки и чистил их стойла. Все ничего, но запах свиного дерьма очень едкая вещь! К нему трудно привыкать, уж больно на человеческое схоже по духу. А какают свинки постоянно и с удовольствием. Не успел убрать и подсыпать свежих опилок на пол, как вот вам — еще дымящаяся куча вонючего дерьма.
Вообще то свинья животное чем-то даже симпатичное. На третий день ко мне попривыкли и встречали похрюкиванием, задирая подвижные розовые пятачки. А когда начнешь их чесать по щетинистым спинкам, они млеют, аж спина прогибается у них от удовольствия. Тут уж проходу не дают — все чесать просят!
Каждый вечер я принимал душ. У дядьки Мариуса за домом была сбита из досок кабина — наверху железная бочка, а из нее через дно пропущена трубка в кабину. Вода за день нагревается — приходи и мойся. В кабинке под потолком самодельная лейка и краник. Повернул краник и получай удовольствие!
К работе я привык и дядька Мариус, заходя в свинарник, порой одобрительно похлопывал меня по плечу.
— Ты, хоть и городской, но не лентяй!
На четвертый день за воротами загудел мотор и забибикал сигнал.
Сыновья Мариуса вернулись. Во двор въехал старенький грузовичок, с большими фарами на крыльях и с тентом над кузовом.
Заглушив мотор, из-за руля выбрался вихрастых светловолосый парень лет двадцати, в подзасаленной светлой рубашке с подвернутыми рукавами, черных брюках и пыльных башмаках. Второй так и сидел на месте пассажира, откинув голову на плечо, спал, что ли?
— Где отец, то? — поинтересовался шофер, понизив голос, но ответить я, не успел. Мелькнул в воздухе черный росчерк.
Шофер взвизгнул и схватился за плечо.
— Батя!
Невозмутимый дядька Мариус, вновь взмахнул кнутом. Парень понесся быстрее ветра и скрылся за углом дома, так что кнут его не догнал.
Бормоча себя под нос, что-то явно ругательское, Мариус подошел к грузовику и, открыв дверь, принялся вытягивать из кабины пассажира. Я поспешил на помощь.
Вдвоем мы вытащили храпящего и тоже светловолосого парня. От него ужасающе разило дешевым спиртным и густым перегаром.
Мы занесли его в дом и положили на кровать. Мариус стянул со спящего сапоги и прикрыл одеялом.
— Это Петрус, а тот, что резво бегает — Маркус. Мои сынки.
Тем не менее, в голосе старика прозвучала гордость.
— Найди этого оболтуса, небось, в душе спрятался! Скажи я велел тебя отвезти на железку, на станцию. Ехать не передумал?
Признаться, я немного заколебался. Здесь я мало-помалу освоился и дядька Мариус мне нравился. Что меня ждет в городе, названия которого я даже и не знаю? Но здесь я точно чужой — сельское житье не мое дело.
— Не передумал.
— Хорошо. Тогда ищи Маркуса, а я соберу харчей в дорогу.
— Харчей?
— Ну, еды, понятное дело.
Едва услышав мои шаги, Маркус сам выглянул из двери душевой.
— Отец где?
— В доме.
— А ты кто?
— Я Ивар, Мариус велел отвезти меня на станцию. Отвезешь?
— Куда же я денусь, раз отец велел!
Парень вышел наружу и протянул мне руку.
— Я — Маркус.
— Слыхал.
— Отец не злиться больше?
— Так он и не злился.
— Не скажи…
Маркус осторожно потер плечо.
— За что он тебя?
— За Петрусом не уследил — вот за что…
Я переоделся в свою одежду и вышел во двор.
Отец и сын беседовали у грузовика вполне спокойно и буднично словно и никакого кнута в помине не было. Одинакового роста, светловолосые, сероглазые они были как братья похожи.
— Спасибо Ивар, за помощь! Вот, в дорогу возьми!
Мариус передал мне корзинку, плетенную из ивняка, накрытую сверху чистой салфеткой. Там что-то заманчиво булькнуло.
— И вот деньжат на дорогу.
Мариус неловко сунул мне мятые бумажки, свернутые в рулончик.
— Не надо…
— Бери, бери, билет то надо купить на поезд!
Мы обменялись рукопожатием.
— Если будет в городе туго, приезжай! Работа и крыша над головой будут.
— Спасибо.
Старенький грузовик содержался в отменном порядке. В кабине даже пыль с панели протерта. На панели строили глазки с цветных картинок две красотки в облегающих купальниках. Маркус завел двигатель. Его отец распахнул ворота, и мы двинулись по дороге.