Архканцлер Империи. Начало

– Ну конечно, – сказал я. – Мне эта дрянь без надобности. Не правда ли, получить проигранный груз… сродни чуду?

Он понял, потупился, затем взглянул на меня с оттенком благодарности.

По его глазам я увидел, что таки да – чудо свершилось. Потеря такого количества драга могла весьма дурно отразиться на его репутации. Настолько дурно, что он и брат Аммосий вряд ли рискнули бы вернуться в монастырь – отец настоятель, или кто там курировал все дела с «чудом», за потерю груза укоротил бы им жизни.

Не знаю, сколько килограмм «чуда» было в каждом из мешков, но брат Аммосий изрядно взопрел, пока их вытаскивал.

Я велел монахам отойти к обочине и начал отступать спиной к передку шарабана, на всякий случай поглаживая эфес шпаги. Впрочем, оба брата не выказывали враждебных намерений.

– Кто ты, господин Блас? – спросил вдруг Сеговий порывисто.

– О, – сказал я, решив подпустить небольшие понты от приезжих, – вы обо мне еще услышите.

Должен сказать, скромностью я и на Земле не отличался.

Заняв место на козлах, я сграбастал кожаные потрескавшиеся вожжи и легонько стеганул лошадей.

– Добрый господин… Добрый господин! – промолвил брат Сеговий, и голос его был исполнен искренности. Он и правда считал, что я добрый. Я поступил по-божески, по-ашаровски, скажем. Отдав «чудо», я сохранил им жизни. А другие жизни, возможно, обрек на смерть от него.

Брат Сеговий захлопотал, как наседка:

– Тащи их в кусты, Аммосий, ломай ветки, скоро дождь, нельзя, чтобы намокло! Добрый господин… Добрый господин!.. Добрый господин!!! – крикнул он вслед истерично и засмеялся – облегченно, радостно.

Таким образом, я получил гужевой транспорт, управлять которым мог и ребенок. Натянул вожжи – значит «стоп», чуть стегнул коней – значит «вперед и с песней», стегнул еще – понеслись рысью, нужно затормозить – снова тянем вожжи на себя. Удобно и легко, только сидеть на голых досках жестко.

Конечно, я оставлял за собой след, но, во-первых, монахи – я был уверен в этом – не станут рассказывать обо мне никому, максимум соврут, что шарабан у них угнал какой-то злыдень, во-вторых, мне нужен был выигрыш в скорости. Монахи ехали слишком медленно, мне же каждая лишняя минута была дорога – возможно, именно она, минута эта, позволит уйти от погони, что движется следом.

Внутри на обтяжке шарабана была прилажена сетка из грубых веревок, куда монахи складывали питье и снедь. Брат Аммосий, таская мешки, забыл все вытащить, ведь груз, конечно, был главнее. Я разжился большой кожаной баклагой с пивом, двумя надкусанными лепешками, похожими на лаваш, и куском колбасы, по форме, вкусу и жесткости напоминающей усохший бычий хвост. Добавлю, что и пиво, и лаваш были так же отвратительны на вкус. Местная кулинария вместе с напитками определенно заслуживала самой низкой оценки.

Пожевав, я еще раз «сполоснулся» пивом и погнал лошадей легкой рысью, перед этим, правда, взглянув за спину. Никаких следов погони – ни братья за мной не бегут, ни загадочные всадники не скачут. Откуда же чувство, что надо торопиться? А оно есть и нарастает с каждой минутой…

Вскоре дорога шла уже под уклон: шарабан въехал в широкую долину, окаймленную бесконечными грядами холмов. Далеко внизу тускло поблескивала река, в излучине виднелось скопище маленьких, словно игрушечных домишек с черепичными оранжевыми кровлями. Ну, вот и Пятигорье… Еще с полчаса, и я на месте. Надеюсь, в этой самой «Мести фурии» кормят хотя бы пристойно… Дальше, за городом, Серый тракт терялся среди леса, который лежал на холмах густым темным шерстяным покрывалом.

Я обогнал стадо пестрых коров; их гнал пастушонок в подстреленных штанах и деревянных башмаках. Они стучали по камням Серого тракта громче, чем подковы монастырских лошадок.

Несмотря на ощущение опасности, давящее в спину, мысли мои начали вращаться вокруг предстоящей встречи. Как выглядит Амара Тани? Молодая она или средних лет? Красивая или страшилка? Мужчина всегда остается мужчиной. Правильных женщин интересует большая любовь, а правильных мужчин – в первую очередь большой секс, и эту данность не отменить даже самой ужасной опасности.

Дождь застучал по камням, когда дорога, выровнявшись, побежала в сторону предместий. Въезд в город украшал ряд виселиц без помостов – обычные столбы с перекладинами и распоркой. Всего виселиц было пять, и на средней грустно висел труп мужчины в серых штанах и рубахе. Никакой таблички на груди, чтобы узнать, за что казнили; то ли он социально опасный тип, то ли перешел дорогу в неположенном месте… Я проехал мимо, отметив про себя повышенную бледность незнакомца. А еще от него пахло. Труп начал разлагаться, но его и не думали снимать. То ли властям было недосуг, то ли висел он тут всем в назидание. Местный колорит для туристов, привычная картина – для местных жителей. И как-то скверно на душе делается от этой вот привычной картины…

Главная улица Пятигорья могла похвастаться каменной кладкой – просто потому, что город выстроили по обе стороны Серого тракта. Копыта звонко стучали по камням. Я заметил прохожего и, натянув вожжи, остановился, дабы узнать, как проехать к «Мести фурии». Выяснилось, что трактир расположен на противоположном конце города, у самой кромки леса.

Я выругался и тронул лошадей. Предвечерняя улица была пустынна. По крайней мере, ехать можно спокойно. Странно, что половина домов выглядит заброшенно, как будто люди начали покидать город по какой-то причине… Снова – экономика? Или в лесу пробудилось древнее зло, требующее жертв? Готов поставить содержимое своего кошелька, что суть – в деньгах, которые в городе стало невозможно зарабатывать.

Трактир был двухэтажный, сильно скошенный набок, похожий на старый, выкинутый на берег пиратский галеон без мачт. Двор окружал частокол, на задах трактира уже темнел лес – высокий, матерый и неприветливый. Изрядно посвежевший ветер кружил, тревожа кроны деревьев. В лесу мерзко орала какая-то птица. Я поежился. Теперь самостоятельное путешествие по Санкструму, на которое я решился с утра, начало казаться сущей авантюрой. В этом мире меня подстерегало слишком много такого, чего я просто не знал, не понимал, не был готов к встрече… Если Амары Тани не окажется на месте или если она откажется со мной идти – мне придется несладко.

Я завел шарабан в распахнутые ворота, на присыпанный соломой двор. Там стоял еще фургон без обтяжки на дугах и пара телег. Справа у частокола, возле окровавленной колоды, мужик – косая сажень в плечах – сноровисто распяливал за задние ноги упитанного поросенка. Поросенок дико брыкался и верещал. Пока я наблюдал за этой картиной, второй, не менее крупный мужик, приблизился к жертве и деловито ширканул свинью по горлу секачом. Дикий визг захлебнулся, потонул в бульканье…

Реалии нового мира… Нет, лучше считать, что свинина растет на деревьях, откуда ее сразу развозят по супермаркетам.

Подбежал немолодой, но резвый слуга, спросил, планирую ли ночевать, одобрительно кивнул при виде шпаги: дворянин – значит, есть деньги… ну хоть какие-то деньги. Я сказал, что не знаю, пока – хочу нормальный ужин. Слуга кивнул, мол, прекрасно, как раз удачно появилась свежая поросятина. Меня замутило.

Главный зал тонул в красноватом полумраке. Пустынно тут было – видно, трактир переживает не лучшие дни. Посетителей – человека три, не более. Тянет дымом очага, пережаренным салом, затхлостью.

Я приблизился к стойке, по ту сторону ее оккупировал усохший тип, вроде той таранки, что маскировала «чудо» в мешках клириков.

– Я ищу Амару Тани.

– Ее нет сейчас.

– А когда она будет?

– На кой она тебе, благородный господин?

– Хочу предложить ей работу. Она знает, ждет меня.

Взгляд трактирщика смягчился.

– Ну, она будет тут к вечеру, комната тут у нее. Недели три уж живет… Задолжала… Да она скоро будет. Как вас представить-то?

– Господин Феликс Круль от Белека.

– Угу. Ужинать-то будете, господин Круль от Белека? Есть свежая поросятина…

Я выбрал ожидание и трапезу. Хотя инстинкт говорил: ждать – последнее дело. Но я набрался терпения и сел за громоздкий, сколоченный из десятисантиметровых досок стол, бросил на него намокшую шляпу, стянул и положил на лавку кожаную куртку. Вообще в организме пробудилось активное желание раздеться полностью и принять горячий душ, только, боюсь, его придется отложить надолго.

Вскоре передо мной поставили кувшин с тем, что называлось тут пивом: темной вязкой бурдой. Я попросил вина, и слуга, понятливо кивнув, принес благородному дону какой-то кислятины, судя по вкусу, сделанной все же из винограда. Рассудив, что организм Торнхелла привычен к здешним напиткам, а пиво я уже хлебал и не слег после этого с животом, я начал отпивать вино маленькими глотками. Пить тут можно либо из родника самостоятельно, либо вино с пивом. Если я закажу просто воды, мне, конечно, ее принесут, но только какими руками принесут и какие бактерии там будут плавать – отдельный разговор. Антибиотиков, повторюсь, здесь нет, про кипячение никто не знает. Даже древние римляне были умнее средневековых людей – они обязали своих легионеров разбавлять воду вином, и спирт, содержащийся в вине, отправлял на покой большую часть бактерий, в результате римское войско спокойно отжало половину Европы…

Над головой вдруг раздался сильный грудной голос:

– Ты искал меня?

Нет, Амара Тани даже в полумраке и даже после полулитра вина не казалась красавицей.

Глава 12

Болезни – бич темных веков, особенно те, что нельзя вылечить без антибиотиков или предупредить вакцинацией, до которой еще много сотен лет. На лице Амары Тани молотила горох банда чертей. Оспа. Но если не брать в расчет рытвины на щеках и скулах, лицо ее было достаточно миловидно и лишено грубости – с высоким лбом, блестящими серыми глазами и губами, чувственность которых не требовалось подчеркивать с помощью яркой помады. Короткая по местным меркам стрижка – всего лишь до плеч, волосы оттенка спелой пшеницы, золотистые, густые. Возраст – около тридцати, плюс-минус два года.

Она не была малокровной рохлей – напротив, фигура основательная, плотная, выражающая скрытую силу каждым движением. Темно-синий плащ брошен на руку. Одежда самая простая, мужская, разумеется – оттопыренный массивной грудью кожаный камзол и штаны в обтяжку, высокие сапоги. Длинный кинжал у бедра. Она обошла стол с другой стороны, швырнула плащ на лавку и пробарабанила пальцами по столешнице. Маникюра, естественно, нет. На костяшках пальцев виднелись свежие ссадины – кому-то она недавно залепила в челюсть.

За оконцами в частых свинцовых переплетах сгустилась туманная мгла. Дождь сыпал в стекла мелкой дробью. Я только сейчас заметил, что в зале трактира зажгли большой очаг – несмотря на купол вытяжки, дымил он изрядно, но и тепло нагонял. Не слишком хочется выбираться из нагретого угла, но – надо. На счету каждый час.

Слуга поставил на мой стол зажженную толстую свечу, она коптила, стреляла фитилем, вкусно пахла воском.

– Так, значит, это ты от Белека? – повторила Амара, присаживаясь. Она вытянула ноги, задев своими сапогами мои, совершенно беспардонно. Так мы и сидели – вытянув ноги навстречу друг другу, и мерились взглядами, однако без искр, мы просто изучали друг друга.

Я кивнул:

– Белек сказал, я найду здесь в трактире ту, кому смогу всецело доверять.

Амара сгребла мой кувшин и мою кружку, вылила в нее остатки вина, после чего опрокинула залпом.

– Ну, считай, нашел.

Она шепелявила: «с-с-с», на самом деле произнесла: «Ну, сцитай, насол».

– У меня есть для тебя работа.

– Ты мне не нравишься, милый господин… Круль… как там тебя?

На самом деле она сказала: «Ты мне не нрависся, милый госпосин… Фруль… как фам фебя?»

«Милый господин?..»

– Зови меня Аран. Будем работать?

– Ты мне не нравишься. Мне не нравится твое лицо, твоя одежда, твоя дворянская шпага и то, что ты называешь себя разными именами.

– Шпагу-то я еще даже не обнажал, как это она тебе не нравится? – И я осекся, поймав себя на мысли, что нахожусь не в том положении, чтобы начинать флиртовать – тем более с такой бой-бабой, как Амара. И насчет лица… Хотя да: чья бы корова мычала…

Она вполне оценила подколку и усмехнулась краем пухлых губ – не весело, грустно.

– Дело-то совсем простое: мне нужен кто-то, кто знает Санкструм и поможет добраться до столицы меньше чем за две недели.

Она выгнула левую бровь – до того умело, что та поднялась над правой сантиметра на три, от чего испорченное оспой лицо превратилось в зловещую маску.

– Дело совсем простое, милый господин… – повторила она, вкладывая в мои слова противоположный смысл. – Действительно простое. Простое, как орех. Проще, чем лавка, на которой я сижу, и легче, чем моя задница. Хм… Белек счел излишним вдаваться в подробности, он просто сказал, что я смогу заработать…

– Так и есть, я могу заплатить. К тому же у меня есть транспорт – шарабан и две лошади. В путь следует отправиться как можно скорей.

Однако тут принесли ужин в закопченном глиняном горшочке. Мясо, какие-то коренья – судя по запаху, морковь и сельдерей, травы – розмарин, чабрец, тимьян – все было мелко порублено и уварено до состояния кашицы. К этой кашице, которую уже вроде бы кто-то ел, полагались полкраюхи ржаного хлеба, нож и деревянная обкусанная ложка.

А я так надеялся на запеченную поросячью ногу с хрустящим жареным картофелем… Нет, местная кулинария определенно нуждалась в хорошей встряске.

Как и Санкструм.

– Черт! – сказала Амара, потянув носом. – Я с утра не ела… Поделишься со мной, милый господин? Я не могу говорить о делах, пока не поем, – в голове мутится.

Я молча придвинул к ней горшок с гуляшом, отрезал кусок хлеба и положил рядом – прямо на стол. Поухаживать за дамой – это пока еще не харрасмент, верно? Крахмальных салфеток и серебряных приборов не имеем, хрусталя тоже, используем что под рукой и не ищем другое. Амара молча и быстро принялась за еду.

Я отхватил от краюхи широкий ломоть. Закусим всухомятку. Остальной хлеб прихвачу с собой.

Приблизился слуга, тот самый, что встретил во дворе, и сообщил, что лошади накормлены; распрягать ли их и отводить ли под навес?

– Нет, я скоро трогаюсь в путь.

Слуга, однако, не уходил. Амара хмыкнула, затем, отложив ложку, основательно порылась в складках своего плаща, извлекла что-то незаметное в красноватом полумраке и щелчком отправила в сноровисто подставленную ладонь слуги.

Монета… как же я не сообразил: поухаживать за лошадьми – это все равно что протереть стекла машины; услуга требует чаевых!

Слуга исчез. Амара взглянула на меня поверх дымящейся ложки:

– Мне кажется, милый господин – и я даже уверена, что ты нездешний, ты не из Санкструма.

Ошибки, ошибки… Как же легко, не зная обычаев, спалиться на мелочах.

– Верно тебе кажется. Поешь, и мы отправимся в путь.

– Я еще не решила, нужен ли ты мне. Но я очень обязана Белеку, милый господин. Он сказал – я получу за работу десять золотых крон.

Какое совпадение. Ровно десять золотых я нашел у покойника. Белек-то оказался не так прост. Сплел паутинку… Не доверял он своим карбонариям, что ли? Или доверял – но проверял и, как водится у умных людей, подготовил запасной аэродром – такой, какой было в его силах подготовить.

– Да, эту сумму я готов заплатить.

– И ты – нездешний.

– Я нездешний.

– И тебя зовут…

– Зови меня Аран.

– Черт!

– Это настоящее мое имя.

Она засмеялась – чистым звонким смехом, закрывая при этом рот пальцами.

– Ладно.

Она не поверила, хотя мои слова были правдой – ровно на пятьдесят процентов.

– И ты покажешь мне Санкструм и расскажешь об обычаях Санкструма, если я попрошу.

– Это будет очень просто, милый господин. Куда проще, чем добраться до Норатора в срок.

Угу. Следует понимать, что в стране неспокойно, а значит, на дорогах небезопасно. Но это я уже понял, и к этому я готов. Мне нужно увидеть, понять, ощутить плоть страны, прочувствовать на своей шкуре, с чем придется работать. Не слушать доклады, сидя в теплом кресле архканцлера, а самому понять, как обстоят дела. Частично я уже понял, спасибо информации Белека и монахам с их «чудом». Но – лишь частично. Ты поможешь мне увидеть остальное, Амара. И когда я стану архканцлером, за мной не заржавеет. В смысле – благодарность от меня будет, и не только устная.

В трактир шумно ввалились несколько человек. Я рефлекторно схватился за шпагу, но пришли не по мою душу. Пятеро в грубой одежде, длинных полотняных плащах и шляпах с широкими полями, судя по приветственным возгласам, адресованным трактирщику, были завсегдатаями, рабочим людом. Они заняли стол неподалеку от нас, громогласно требуя пива и обильной закуски. Кто-то пошутил о том, что на дождь у него ломает суставы, другой ответил, что его геморрой снова кровавит, будто из задницы льется молодое вино. Местные остроты были тяжеловаты.

Две недели пути по местам, лишенным бытовых и прочих удобств… Тут не только геморрой заработаешь и больные суставы… Когда я драпал из комнаты, где случилось мое вселение, я не зацикливался на бытовых мелочах. Страх подгонял меня. И самоуверенность играла. А теперь, получив передышку, я мог подумать спокойно, и постепенно картина трудностей грядущего пути вставала перед глазами…

Когда мы читаем книги о разнообразных исторических приключениях, бытовые и всякие прочие мелочи долгого путешествия мало интересуют автора. Герои садятся на коней и скачут, скачут… Неделю скачут, месяц скачут. Или идут себе и идут – неделю идут, месяц идут. И все время бодрые, живчики. В реальности все немножко иначе: нужно есть, пить, мыться, бегать в кусты и отдыхать – много отдыхать, чтобы восстанавливать силы. И лично мне интересно прибыть в Норатор без сопутствующих болезней вроде геморроя, стертых ног или острого бронхита, который может случиться, если промерзнешь под дождем, без насекомых в одежде, без пищевых отравлений, с чисто выбритым подбородком, ну и так далее.

Да-да, мужик – ненавижу это слово, ведь мужик, по старым понятиям, по сути раб, крепостной – так вот, мужик должен терпеть, молчать и терпеть снова, особенно перед женщиной, только тогда он называется мужиком. По нашему культурному коду полагается так. Только я не мужик, а мужчина, и у меня другой культурный код, свой собственный. И он говорит: если твое терпение ведет тебя к болезни – плюнь на него и постарайся болезни избежать или, по крайней мере, минимизируй потери.

Помню одну даму, которая хвасталась своим парнем, что он – истинный мужик, с грыжей позвоночного диска (а это больно, очень больно), таскал по базару ее тяжеленные сумки. А она указывала ему, что купить – во-он захвати мне еще, пожалуйста, арбуз, да побольше, а он молча тащил и терпел, скрипя больной поясницей, – вот это мужик! Я бы в этом случае послал ее далеко и надолго. Но обстоятельства не пошлешь – к ним можно только приноровиться. И пока, по воле обстоятельств и моей собственной оборотистости, у меня есть шарабан с навесом от дождя, и это уже хорошо. Потом, может быть, удастся раздобыть что-то более серьезное – например, дорожный рыдван типа того, что я видел на Сером тракте, и добраться до Норатора с известными удобствами.

Амара Тани со вздохом отодвинула гуляш.