Рассказы

— Выразимся точнее, — сказал Саймон, пропустив вопрос дьявола мимо ушей. — Теорема Ферма утверждает, что для любого положительного целого числа n больше двух уравнение xn+yn=zn не имеет решения в положительных целых числах.

— А что это значит?..

— Помните, вы должны дать ответ.

— А кто будет судьей — вы?

— Нет, — ласково ответил Саймон. — Я не считаю себя достаточно компетентным, хотя бился над этой проблемой несколько лет. Если вы явитесь с ответом, мы представим его в солидный математический журнал. Отступить вы не можете — проблема, очевидно, разрешима: теорема либо верна, либо ложна. И пожалуйста, никаких фокусов с многозначной логикой. За двадцать четыре часа найдите ответ и докажите, что он правильный. В конце концов, человек… виноват, дух… с вашим развитием и огромным опытом может за это немного подучить математику.

— Я вспоминаю, как туго мне приходилось с Евклидом, когда я изучал его в Кембридже, — печально заметил дьявол. — Мои доказательства никогда не были верны, а между тем истина лежала на поверхности: достаточно было взглянуть на чертеж. — Он стиснул зубы. — Но я справлюсь. Мне случалось делать и более трудные вещи, дорогой Мистер Саймон. Однажды я слетал на отдаленную звезду и принес оттуда литр нейтрония ровно за шестнадцать…

— Знаю, — перебил его Саймон. — Вы мастер на подобные фокусы.

— Какие там фокусы! — сердито пробурчал дьявол. — Были гигантские технические трудности. Но не стоит ворошить прошлое. Я — в библиотеку, а завтра в это время…

— Нет, — жестко перебил его Саймон. — Мы расписались полчаса назад. Возвращайтесь точно через двадцать три с половиной часа. Не буду торопить вас, — иронически добавил он, когда дьявол с тревогой взглянул на часы. Выпейте рюмку вина и, прежде чем уйти, познакомьтесь с моей женой.

— На работе я никогда не пью, и у меня нет времени знакомиться с вашей женой… во всяком случае, теперь.

Он исчез.

В тот же миг вошла жена Саймона.

— Опять подслушивала у дверей! — мягко упрекнул ее Саймон.

— Конечно, — сдавленным голосом проговорила она. — И я хочу знать, дорогой, действительно ли труден этот вопрос. Потому что, если это не так… Саймон, я просто в ужасе!

— Будь спокойна, вопрос труден, — беспечно ответил Саймон. — Не все это сразу понимают. Видишь ли, — тоном лектора продолжал он, — всякий легко найдет два целых числа, квадраты которых в сумме тоже дают квадрат. Например, 32+42=52, то есть просто 9+16=25. Ясно?

— Угу!

Она поправила мужу галстук.

— Но никто еще не мог найти два куба, которые при сложении тоже давали бы куб, или более высокие степени, которые приводили бы к аналогичному результату, — по-видимому, их просто нет. И все же, торжествующе закончил он, — до сих пор не доказано, что таких чисел не существует! Теперь поняла?

— Конечно. — Жена Саймона всегда понимала самые мудреные математические положения. А если что-то оказывалось выше ее понимания, муж терпеливо объяснял ей все по нескольку раз. Поэтому у миссис Флэгг оставалось мало времени для прочих дел.

— Сварю кофе, — сказала она и ушла.

Четыре часа спустя, когда они сидели и слушали третью симфонию Брамса, дьявол явился вновь.

— Я уже изучил основы алгебры, тригонометрии и планиметрии! торжествующе объявил он.

— Быстро работаете! — похвалил его Саймон. — Я уверен, что сферическая, аналитическая, проективная, начертательная и неевклидовы геометрии не представят для вас затруднений.

Дьявол поморщился.

— Их так много? — упавшим голосом спросил он.

— О, это далеко не все. — У Саймона был такой вид, словно он сообщил радостную весть. — Неевклидовы вам понравятся, — усмехнулся он. — Для этого вам не надо будет разбираться в чертежах. Чертежи ничего не скажут. И раз вы не в ладах с Евклидом…

Дьявол застонал, поблек, как старая кинопленка, и исчез. Жена Саймона хихикнула.

— Мой дорогой, — пропела она, — я начинаю думать, что ты возьмешь верх!

— Тес! Последняя часть! Великолепно!

Еще через шесть часов что-то вспыхнуло, комнату заволокло дымом, и дьявол опять оказался тут как тут. У него появились мешки под глазами. Саймон Флэгг согнал с лица усмешку.

— Я прошел все эти геометрии, — с мрачным удовлетворением произнес черт. — Теперь будет легче. Я, пожалуй, готов заняться вашей маленькой головоломкой.

Саймон покачал головой.

— Вы слишком спешите. По-видимому, вы не заметили таких фундаментальных методов, как анализ бесконечно малых, дифференциальные уравнения и исчисление конечных разностей. Затем есть еще…

— Неужели все это нужно? — вздохнул дьявол.

Он сел и начал тереть кулаками опухшие веки. Бедняга не мог удержать зевоту.

— Не могу сказать наверное, — безразличным голосом ответил Саймон. Но люди, трудясь над этой «маленькой головоломкой», испробовали все разделы математики, а задача еще не решена. Я предложил бы…

Но черт не был расположен выслушивать советы Саймона. На этот раз он исчез, даже не встав со стула. И сделал это довольно неуклюже.

— Мне кажется, он устал, — заметила миссис Флэгг. — Бедный чертяка!

Впрочем, в ее тоне трудно было уловить сочувствие.

— Я тоже устал, — отозвался Саймон. — Пойдем спать. Я думаю, до завтра он не появится.

— Возможно, — согласилась жена. — Но на всякий случай я надену сорочку с черными кружевами.

Наступило утро следующего дня. Теперь супругам показалась более подходящей музыка Баха. Поэтому они поставили пластинку с Вандой Ландовска.

— Еще десять минут, и, если он не вернется с решением, мы выиграли, сказал Саймон. — Я отдаю ему должное. Он мог бы окончить курс за один день, притом с отличием, и получить диплом доктора философии. Однако…

Раздалось шипение. Распространяя запах серы, поднялось алое грибообразное облачко. Перед супругами на коврике стоял дьявол и шумно дышал, выбрасывая клубы пара. Плечи его опустились. Глаза были налиты кровью. Когтистая лапа, все еще сжимавшая пачку исписанных листов, заметно дрожала. Вероятно, у него пошаливали нервы.

Молча он швырнул кипу бумаг на пол и принялся яростно топтать их раздвоенными копытами. Наконец, истощив весь заряд энергии, черт успокоился, и горькая усмешка скривила его рот.

— Вы выиграли, Саймон, — прошептал черт, глядя на математика с беззлобным уважением. — Даже я не мог за это короткое время изучить математику настолько, чтобы одолеть такую трудную задачу. Чем больше я в нее углублялся, тем хуже шло дело. Неединственное разложение на множители, идеальные числа — о Ваал!.. Вы знаете, — доверительно сообщил он, — даже лучшие математики других планет — а они ушли далеко от вас — не добились решения. Эх, один молодчик на Сатурне — он немного напоминает гриб на ходулях — в уме решает дифференциальные уравнения в частных производных. Но тут и он спасовал, — дьявол вздохнул. — Будьте здоровы.

Черт исчезал очень медленно. Видно, он таки изрядно устал.

Саймон крепко поцеловал жену. Но она, с недовольной гримаской всматриваясь в лицо мужа, витавшего где-то в облаках, спросила:

— Дорогой, что еще неладно?

— Нет, ничего… Но, понимаешь, я хотел бы ознакомиться с его работой, узнать, насколько близко он подошел к решению. Я бился над этой проблемой не менее…

Он не договорил и изумленно вытаращил глаза: дьявол вновь очутился в комнате. У него был очень смущенный вид.

— Я здесь забыл… — пробормотал он. — Мне нужно… ах!

Он нагнулся над разбросанными бумагами и начал их бережно собирать и разглаживать. — Эта штука захватывает, — сказал он, избегая взгляда Саймона. — Прямо не оторваться! Если бы только мне удалось доказать одну простенькую лемму! — Увидев, что на лице Саймона вспыхнул жгучий интерес, он потупил взор, как бы прося извинения. — Послушайте, профессор, проворчал дьявол, — я не сомневаюсь, что и вы потрудились над этим. Пробовали ли вы непрерывные дроби? Ферма, несомненно, пользовался ими, и… Будьте добры, оставьте нас вдвоем.

Последние слова были обращены к миссис Флэгг. Черт сел рядом с Саймоном, подоткнув под себя хвост, и указал на листы, испещренные математическими знаками.

Миссис Флэгг вздохнула. Погруженный в раздумье дьявол вдруг показался ей очень знакомым: он почти не отличался от старого профессора Аткинса, коллеги ее мужа по университету. Стоит двум математикам углубиться в изучение какой-нибудь мучительной и заманчивой задачи, и они…

Она покорно вышла из комнаты с кофейником в руке. Несомненно, предстояла долгая, утомительная конференция. В этом миссис Флэгг была уверена. Ведь недаром она была женой известного математика.

Перевод: Д. Горфинкель

Пьян — мертвецки

Не так это просто — поставить в тупик опытного патологоанатома, а удивить его вообще вряд ли возможно. Ибо тот, кто повидал на своем веку множество самых изощренных форм поругания человеческого тела, кажется, уже не способен испытать потрясение.

Однако несколько недель назад я принимал весьма активное участие в завершении одного дела. Случилось так, что я вынужден был заглянуть в его суть гораздо глубже, чем этого требуют большинство подобных случаев. И представьте: я запутался в собственных эмоциях, как несмышленый котенок, играющий с клубком пряжи.

Следствие вел лейтенант Эйдер — и, надо сказать, не без головной боли. Несколько лет мы проработали с ним бок о бок. И хотя формально я не связан с Норфолкской городской полицией, госпиталь Пастера — единственное лечебное учреждение в округе, имеющее в своем штате полную ставку патологоанатома. Ее-то и занимает д-р Джоэль Хоффман, неженатый мужчина средних лет, ваш покорный слуга. А холост я, скорей всего, потому, что слишком предан своему занятию. Поскольку ближайшая криминологическая лаборатория находится в ста пятидесяти милях отсюда, Эйдер время от времени обращается ко мне с просьбами произвести вскрытие и сделать какие-нибудь анализы — работу, которую не в состоянии выполнить как следует местный следователь по делам о насильственной смерти, натуральная марионетка в руках наших политиканов.

В действительности все началось пятнадцать месяцев назад, и свидетелем этого начала я оказался совершенно случайно, ничуть не подозревая о возможных последствиях. В тот день лейтенант вез нас на машине с южной окраины города, где несколькими часами ранее произошла поножовщина. Случай был простейший, без какой-либо особой подоплеки: нож для разделки мяса всадили в легкое человеку. Уже по дороге домой в машине вдруг заговорила рация, сообщив об аварии недалеко от того места, где мы находились. Эйдер решил взглянуть. По его мнению, подчиненным только на пользу идет, если начальство изредка застает их за работой. Это не позволяет им, так сказать, излишне расслабляться.

Пример был столь же банален, сколь и возмутителен, и относился к разряду «убийство в законе». На месте происшествия мы увидели огромный, с откидным верхом, аляповатый автомобиль, плохо державшегося на ногах водителя и оглушенную горем женщину, склонившуюся над телом своего ребенка, мальчика лет восьми.

Когда мы подошли, виновник трагедии бурно выражал протест, адресуя его толпе, но в основном — двум полицейским офицерам из патрульной машины с застывшим на лицах суровым выражением.

— Я не пьян! — разглагольствовал он хрипловатым голосом. — У меня диабет, мне инсулин нужен. Ну, допустим, парочку я пропустил, но я трезв абсолютно!

От мужчины разило спиртным, но действия не выдавали в нем пьяного. Феномен довольно распространенный: шок от случившегося в мгновение выветрил хмель из его мозгов, так что стороннему человеку могло показаться, что он вполне владеет собой.

Я занялся ребенком. Надежды не было ни малейшей. Минут через пять появилась «скорая», но смерть наступила еще раньше. Мать, привлекательная, со вкусом одетая женщина, стояла на коленях. Смертельно бледная, она застыла, словно в трансе. Это была как раз та опасная стадия, предшествующая мгновению, когда из глаз прольется благословенная влага.

Я так и не поинтересовался подробностями происшествия. Очевидно, мать с сыном стояли и ждали на перекрестке зеленого света. На поводке мальчик держал собачонку. В этот момент щенок вырвался вперед. И прежде чем женщина успела что-либо сделать, ребенок оказался на проезжей части. Поскольку все случилось на перекрестке, малыш так или иначе должен был остаться жив: закон на сей счет достаточно строг. Но автомобиль двигался с превышением скорости, водитель был нетрезв. В общем, история, старая, как мир.

Эйдер стоял и безучастно смотрел на санитаров, вносивших крошечный трупик в машину «скорой помощи». Желваки на его лице ходили ходуном.

— Я знаю и убийцу, и его авто, — сказал он мне сдавленным голосом. — Рано или поздно он должен был кого-то погубить. Законченный тип. Хорошо бы нам хотя бы на этот раз его арестовать.

Я внимательно взглянул на того, о ком шла речь. Упитанный, отлично одетый, со здоровым загаром, эдакий сияющий благополучием мужик. Таких прищучить сложновато. Скуластая физиономия, мешки под глазами. Румянец уже вернулся на его щеки, но он все еще, казалось, нервничал, хотя и держался довольно надменно, будто так и ждал от нас зуботычины, и уже готов был бежать жаловаться на грубиянов полицейских.

— Вы не имеете права обвинять человека в том, что у него диабетическая кома, лейтенант, — произнес он с вызовом. — Вы уже прибегали к подобным приемам, да присяжные не купились. Не забывайте, что перед вами — Горден Вэнс Уитман, а не какой-то трусливый сопляк. За меня есть кому заступиться. Так что пришить мне дело вам вряд ли удастся.

— Вы пьяны, — промолвил Эйдер. — И еще. Вы забыли добавить к вашему достопочтенному имени титул «Третий».

— Черта лысого — пьян. Диабетическая кома.

Его крошечные глазки горели лукавым огнем.

Я перевел взгляд на лейтенанта. Тот с отвращением пожал плечами.

— Мы уже несколько раз ловили его за рулем в таком состоянии. Он и людей сбивал — правда, не насмерть. И у него действительно диабет: ты же знаешь, симптомы почти такие же. Суд недостаточно хорошо разбирается в этих нюансах, а шайка высокооплачиваемых адвокатов сделает все, чтобы окончательно сбить с толку присяжных.

— Присяжные — ребята что надо, — улыбнулся Уитман, слегка покачиваясь. — Мне надо принять лекарство.

С показным хвастовством он вынул из кармана флакон, открыл его и сунул в рот таблетку. Я заметил надпись на этикетке: это был один из недавно введенных в практику препаратов — заменитель инсулина для людей, чей возраст превышает сорок лет.

— Все дело в избытке сахара в крови, — произнес он, убедившись, что неплохо сыграл на публику.

— Кажется, вас не очень волнует, что погиб ребенок, — обратился к нему я, с трудом, сдерживая желание двинуть изо всех сил по его изумительным коронкам.

— Ну как! Я, понятно, сожалею, — ответил он скорбным тоном. — Так я ж не виноват. Мальчишка ни того ни с сего погнался за этой придурковатой собакой.

— Это вас не оправдывает, — выпалил Эйдер. — Не будь вы накачаны и если бы не давили на газ, вы вполне успели бы остановить машину. Ребенок был сбит на перекрестке.

— Если я и ехал с превышением, — принялся объяснять Уитман, — так это все из-за комы. Я вообще отключился на мгновение и, должно быть, нажал на газ.

— Позаботься хотя бы о том, чтобы он за руль никогда не садился, — напомнил я Эйдеру.

— Ладно, — устало отозвался тот. — Родителям мальчика от этого не легче, Ты, сынок, и половины пока не знаешь. Давай-ка выберемся отсюда. Об остальном похлопочут Бриггс и Гербер.

— Погоди, — сказал я. — А про нее забыли?

Эйдер вздрогнул:

— Ты прав. Я уже совсем чокнулся.

Мы взглянули в ее сторону. Она все еще была на коленях, но теперь обеими руками прижимала к груди собачонку и раскачивалась из стороны в сторону. Из ее горла вырывался низкий горький стон; несчастное маленькое животное, прижимаясь к человеку, пронзительно и жалобно скулило, вторя.

— Послушай, — сказал мне Эйдер. — Ты и Бриггс сажайте ее в нашу машину и везите домой. Сообщите мужу, вызовите врача.

Я не стал возражать. Мне с трудом удалось поднять ее на ноги и довести до полицейской машины. Рядом сел Бриггс, и мы тронулись. Издаваемый ею стон становился все громче, и тут она разразилась душераздирающими рыданиями. Само по себе это было к лучшему, хотя и несколько пугало своей несдержанностью.

У меня не было ни одного живого пациента уже лет десять. Я работаю исключительно с трупами. И тем не менее я всегда ношу с собой саквояж на первый случай. Сейчас он оказался как нельзя кстати. Пришлось повозиться, пока мне удалось дать ей успокоительное. Я не забуду той поездки: женщина, ее изысканное платье, перепачканное в уличной грязи, аккуратный грим на лице и безумная гримаса отчаяния… Да еще этот жалкий щенок, его безостановочный скулеж, временами доходивший до визга…

Она дважды отталкивала меня и пыталась выпрыгнуть из машины.

— Пустите меня! — кричала она. — Куда они отвезли Дерри? Пустите меня! Пустите!

В конце концов мы привезли ее домой и позвонили мужу, профессору колледжа. По дороге он заехал за семейным врачом, и только тогда я смог оставить свой пост. На обратном пути Бриггс высадил меня у госпиталя, где уже успело поднакопиться дел. Но работа не отвлекла меня: случившееся никак не шло из головы. Интересно, неужели доктора так и не могут привыкнуть к подобным вещам? Я, как никогда, теперь понимал преимущество того, что полностью отказался от лечебной практики. Равнодушным при этом оставаться попросту невозможно. На протяжении нескольких последующих дней я всякий раз вздрагивал, вспоминая о той женщине, о постигшем ее горе.

Прошло еще немного времени, и Эйдер поведал мне невеселую историю человека по имени Гордон Вэнс Уитман Третий. Это был плейбой среди «тех, кому за пятьдесят», причем количество миллионов в его бюджете в цифровом исчислении почти соответствовало его возрасту. Одновременно он был знаменит огромным числом судебных тяжб, связанных с его именем. Причем в молодости он был не намного лучше. Но самым поразительным в его биографии был факт предвидения, которым обладал его отец, старый хитрый разбойник предыдущего поколения — планка морали для Уитмана Второго была установлена еще ниже, нежели это бывает в наши дни. Он вложил наследство Гордона в создание «вечного» треста, и теперь сынок мог всласть пользоваться доходами, не прикасаясь к основной сумме. Подобные трюки, охраняющие неправые деньги безответственных лиц вроде Гордона, запрещены законом в большинстве штатов, но — увы! — не в моем. А доходы были баснословными, и ни одна, пусть даже самая малая, часть этих денег не могла уйти на сторону или пропасть бесследно. Все уловки, известные современному закону, были пущены в ход ради достижения этой цели.

Уитман, как это водится в таких случаях, поочередно заключал браки с несколькими шоу-девицами, и каждая при разводе уносила с собой по жирному куску от его заранее распределенных дивидендов. Многочисленные обвинения юридического свойства предписывали ему уплату штрафов, общая сумма которых составляла уже не один миллион, но взыскать их с ответчика было совершенно невозможно благодаря прошлым махинациям Уитмана-старшего, покойника.

Одним словом, Эйдер не питал особых надежд на то, что в этот раз, в отличие от предыдущих, ему удастся отдать Уитмана под суд.

Ну, а я… У меня было слишком много своих дел, чтобы следить за тем, как в нашем обществе свершается еще одна несправедливость: нелепое, оставшееся без наказания убийство ребенка. Кажется, Уитмана надолго лишили водительских прав, и к общему списку был присовокуплен еще один штраф. Ему удалось отклонить обвинение в нетрезвом вождении машины, поскольку анализы крови у нас запрещены. На выручку снова пришел диабет. А что касается того, как он передвигался, — так ведь всегда найдется желающий водить машину за хорошую плату. Через какое-то время некие крупные специалисты установили, что состояние его здоровья уже в норме и не вызывает тревоги, и этот «образцовый гражданин» даже, возможно, вернул себе права, точнее, право вновь калечить людей на дорогах.