Сборник буддийских сутр

СОБРАНИЕ БУДДИЙСКИХ СУТР (I)

ДХАРМАЧАКРА ПРАВАРТАНА СУТРА

Сутра Запуска Колеса Учения

Так я слышал:

Однажды всеблагой обитал в Бенаресе в роще называемой Мигадайа. И вот Всеблагой обратился к окружающим его пяти монахам и сказал: — Две есть крайности, о братья, которым не должен следовать тот, кто отрекся от мира. С одной стороны, — влечение к вещам, вся прелесть которых зависит от страстей и от всего более, от чувственности: это низкий путь похоти, недостойный, недолжный для того, кто отдалился от мирских обольщений. С другой стороны, путь самоистязаний, недостойный, мучительный, бесплодный. Есть средний путь: о братья, далекий от тех двух крайностей, возвещенный Совершенным — путь, отверзающий очи, просветляющий разум и ведет тот путь к душевному миру, к возвышенной Мудрости, к совершенству пробуждения, к Нирване!

Каков же тот средний путь, о монахи, — путь далекий от обоих крайностей, возвещенный Совершенным, что ведет к Совершенству, к возвышенной Мудрости, к душевному миру, к совершенному пробуждению, к Нирване?

Истинно! То восьмеричный Благородный путь: истинное воззрение, истинное намерение, истинная речь, истинные поступки, истинный образ жизни, истинное усердие, истинное размышление, истинное сосредоточение

Вот, о братья, тот средний путь, далекий от обоих крайностей, возвещенный Совершенным, — тот путь, что отверзает очи и просветляет разум, что ведет к душевному миру, возвышенной Мудрости, к совершенству пробуждения, к Нирване.

Вот, о братья, благородная истина о страдании. В муках рождается человек, он страдает увядая, страдает в болезнях, умирает в страданиях и печали. Стенания, боль, уныние, отчаяние — тяжки. Союз с немилым страдание, страдание — разлука с милым, и всякая неудовлетворенная жажда сугубо мучительна. И все пять совокупностей, возникших из привязанностей — мучительны. Такова, о братья, благородная истина о страдании.

И вот, о братья, благородная истина о начале страдания. Истинно! — тот зачаток страдания лежит в жажде, обрекающей на возрождение, в этой ненасытной жажде, что влечет человека то к тому, то к другому, связана с людскими усладами, в вожделении страстей, в вожделении будущей жизни, в вожделении продления настоящей. Такова, о братья, благородная истина о начале страданий.

И вот, о братья, благородная истина о пресечении страданий. Истинно! — то пресечение страданий есть уничтожение жажды, победа до конца над страстями, исцеление, освобождение, бесстрастность. Такова, о монахи, благородная истина о пресечении страданий.

И вот, о братья, благородная истина о пути, ведущем к утолению всякой скорби. Истинно! — то благородный Восьмеричный Путь — истинное воззрение, истинное намерение, истинная речь, истинные поступки, истинный образ жизни, истинное усердие, истинное размышление, истинное сосредоточение. Такова, о монахи, благородная истина о пути, ведущем к утолению всякой скорби.

О, братья, никто не поведал мне той благородной истины о скорбях, но я сам постиг ее, когда отверзлись очи мои, окрепло во мне знание и разум, возникла мудрость, блеснул мне свет!

И вот, о братья, дабы постиг я благородную истину о скорби, истину никем не возвещенную мне, отверзлись мои очи, окрепло во мне знание и разум, открылась мудрость, блеснул мне свет.

И оттого, о братья, постиг я благородную истину о скорби, истину никем не поведанную мне, что отверзлись мои очи, окрепло во мне знание и разум, открылась мудрость, блеснул мне свет.

Отверзлись очи мои — и я узрел благородную истину о начале страдания: я постиг ее никем не поведанную мне, когда окрепло во мне знание и разум, возникла мудрость, блеснул мне свет.

И вот, о братья, дабы я мог побороть страдание в его корне, я, ни от кого не узнавший благородную истину о начале страдания, отверзлись очи мои, окрепло мое знание и разум, возникла мудрость, блеснул мне свет.

И от того, о братья, я постиг благородную истину о начале страдания, неведомую никакому учению, что отверзлись мои очи, окрепло во мне знание и разум, возникла мудрость, блеснул мне свет.

И когда отверзлись мои очи, окрепло во мне знание и разум, о монахи, я увидел благородную истину о сокрушении страданий, истину никем не возвещенную доселе — и я постиг ее, когда окрепло мое знание и разум, открылась мудрость, блеснул мне свет.

И вот, о братья, дабы я навсегда сокрушил страдания, я, ни от кого не принявший благородной истины о нем, отверзлись мои очи, окрепло мое знание и разум, открылась мудрость, блеснул мне свет.

И вот оттого, о братья, я сокрушил страдания, я, ни от кого не принявший видения его сокрушения, что отверзлись мои очи, окрепло во мне знание и разум, возникла мудрость, блеснул мне свет.

О, братья, никто не возвестил доныне благородную истину о пути угашения скорби, — но вот отверзлись мои очи, окрепло во мне знание и разум, возникла мудрость, блеснул мне свет.

И для того, о братья, что бы узрел я путь угашения страданий, тот путь, о котором никто не возвестил доныне — отверзлись мои очи, окрепло знание и разум, возникла мудрость, блеснул мне свет.

И от того, о братья, изведал я путь угашения скорби, путь, никем не изведанный доселе, что отверзлись мои очи, окрепло знание и разум, открылась мудрость, блеснул мне свет.

О, братья, пока не обрел я ясного понимания, тех четырех благородных истин в тройном их порядке, до тех пор я не был уверен достиг ли я совершенной мудрости, непревосходимой ни на небесах, ни на земле, ни в сфере людей и богов, ни среди отшельников и священников.

Но когда, о братья, постиг я великое знание, постиг те четыре благородные истины в тройном их порядке, тогда уверился я, что достиг совершенного взгляда мудрости, непревосходимой ни на небесах, ни на земле, ни в сфере людей и богов, ни среди отшельников и священников.

Отныне, то знание, мудрость пребывает во мне: Освобожден дух мой! Я проживаю свое последнее существование. Возрождение не наступит для меня.

Так говорил Всеблагой и пять монахов в радости сердца восхищались словам его.

И когда двинул Всеблагой Колесо Истины: боги на земле возликовали и воскликнули:

— В Бенаресе, в роще Мигадайа Всеблагой, двинул высочайшее Колесо Истины, и ни священники ни отшельники, ни боги, ни Брахма, ни Мара, никто во всем мире не повернет его вспять!

Услышавши ликование богов на земле, внемлющие хранители четырех частей света воскликнули в восхищении:

— В Бенаресе, в роще Мигадайа Всеблагой, двинул высочайшее Колесо Истины, и ни священники ни отшельники, ни боги, ни Брахма, ни Мара, никто во всем мире не повернет его вспять!

И шум ликования достиг мира Брахмы — и все десять тысяч миров содрогнулись и потряслись страшно и неизмеримый свет явился в мир, превыше силы богов.

Дхаpмачакpа Пpаваpтана Сутpа

пеpедана с благословления буддийского духовного оpдена Лунг-Жонг-па

МАХА-САТИПАТТХАНА-СУТТА

Великое поучение об основах осознанности

22-я сутта из “Длинного собрания” (“Дигха-никая”)

(перевод с пали буддийского монаха Ньянапоники)

Почитание Ему, Возвышенному, Святому, полностью Пробужденному!

Так я слышал. Однажды Возвышенный пребывал среди народа Куру, в местности Куру, называемой также Каммасадамма. И там Возвышенный обратился к монахам: “О монахи!” “Достопочтенный!” — ответили тогда эти монахи. И Возвышенный говорил так:

“Единственный путь существует, о монахи, к очищению сущности, к преодолению горя и скорби, к прекращению страданий и печали, к обретению правильного метода, к осуществлению ниббаны — это четыре основы внимательности. Каковы же эти четыре?

Когда, о монахи, находясь в теле, монах пребывает в созерцании тела, усердный, прозорливый, бдительный, старающийся преодолеть вожделение и печаль по отношению к миру; находясь в чувствах, он пребывает в созерцании чувств, усердный, прозорливый, бдительный, старающийся преодолеть вожделение и печаль по отношению к миру; находясь в уме, он пребывает в созерцании ума, усердный, прозорливый, бдительный, старающийся преодолеть вожделение и печаль по отношению к миру; находясь в объектах ума, он пребывает в созерцании объектов ума, усердный, прозорливый, бдительный, старающийся преодолеть вожделение и печаль по отношению к миру”.

СОЗЕРЦАНИЕ ТЕЛА

“Как же теперь, о монахи, находясь в теле, пребывает монах в созерцании тела?”

[Внимательность к дыханию:]

“И вот, о монахи, удалился монах в лес; он живет у подножья дерева или в пустой хижине. Он садится со скрещенными ногами, с выпрямленной спиной. Смотря прямо перед собой, он ровно и внимательно делает вдох, внимательно делает выдох. Делая долгий вдох, знает он: я делаю долгий вдох; делая долгий выдох, знает он: я делаю долгий выдох. Делая короткий вдох, знает он: я делаю короткий вдох. Делая короткий выдох, знает он: я делаю короткий выдох. Ощущая все тело (дыхания) буду я вдыхать; ощущая все тело (дыхания) буду я выдыхать — так упражняется он. Успокаивая (дыхательную) функцию тела, буду я вдыхать, — так упражняется он; успокаивая (дыхательную) функцию тела, буду я выдыхать, — так упражняется он.

“И подобно тому, о монахи, как искусный токарь, если он долго точит дерево, знает: я долго точу дерево; если он быстро точит дерево, знает: я быстро точу дерево, — точно так же, о монахи, знает тогда монах; если он делает долгий вдох, знает он: я делаю долгий вдох; если он делает долгий выдох, знает он: я делаю долгий выдох”.

[Практические советы:]

“Так пребывает он внутри тела (дыхания) в созерцании тела; или пребывает он снаружи в теле; или пребывает он внутри и снаружи (попеременно) в теле в созерцании тела. Созерцая вещи в их возникновении, пребывает он в теле; созерцая вещи в их исчезновении, пребывает он в теле; созерцая вещи (попеременно) в их возникновении и исчезновении, пребывает он в теле. “Вот тело!” — так его внимание устремлено к настоящему, только пока оно служит познанию, пока служит внимательности. Независимый живет он, и ни к чему в мире он не привязан.

Так, о монахи, находясь в теле, пребывает монах в созерцании тела.

[Четыре положения тела:]

“И далее, о монахи, когда идет, знает монах: я иду; когда стоит, знает монах: я стою; когда сидит, знает монах: я сижу; когда лежит, знает монах: я лежу. И каково всегда положение его тела, это в точности знает он.

Так пребывает он внутри собственного тела в созерцании тела; или пребывает он снаружи в теле (другого человека) в созерцании тела; или пребывает он внутри и снаружи в теле в созерцании тела. Созерцая вещи в их возникновении, пребывает он в теле; созерцая вещи в их исчезновении, пребывает он в теле; созерцая вещи в их возникновении и исчезновении, пребывает он в теле. “Вот тело” — так его внимание устремлено к настоящему, только пока оно служит познанию, служит внимательности. Независимым живет он, и ни к чему в мире он не привязан.

Так, о монахи, находясь в теле, пребывает монах в созерцании тела”.

[Осознавание:]

“И далее, о монахи: вот монах идет и возвращается, ясно осознавая то, что делает; смотрит прямо и в сторону, ясно осознавая то, что делает; сгибается и вытягивается, ясно осознавая то, что делает; носит одежду и чашу, ясно осознавая то, что делает; если пьет, жует и пробует, ясно осознает то, что делает; освобождается от нечистот и мочи, ясно осознавая то, что делает; ходит, стоит, сидит, засыпает, пробуждается, читает и молчит, ясно осознавая то, что делает.

Так пребывает он внутри тела в созерцании тела; или пребывает он снаружи тела в созерцании тела; или пребывает он внутри и снаружи тела в созерцании тела. Созерцая вещи в их возникновении, пребывает он в теле; созерцая вещи в их исчезновении, пребывает он в теле; созерцая вещи в их возникновении и исчезновении, пребывает он в теле. “Вот тело!” — так его внимание устремлено к настоящему, только пока служит познанию, служит внимательности. Независимым живет он, и ни к чему в мире он не привязан. Так, о монахи, находясь в теле, пребывает монах в созерцании тела”.

[Об отвращении к телу:]

“И далее, о монахи, вот созерцает монах это тело от подошв вверх и от кончиков волос вниз; это тело, обтянутое кожей и наполненное всевозможными нечистотами. В этом теле есть волосы на голове, волосы на теле, зубы, кожа, мясо, сухожилия, кости, костный мозг, почки, сердце, печень, диафрагма, селезенка, кишки, желудок, кал, желчь, слизь, гной, кровь, пот, жир, слезы, слюна, носовая слизь, суставная жидкость, моча.

И вот, о монахи, подобно тому, как если бы открытая с двух сторон корзина была бы наполнена разными зернами, как стручковым рисом с гор и с равнины, бобами мугга и маса, зернами кунжута и зернами риса. Тогда мог бы человек с хорошим зрением открыть ее и рассмотреть: “Вот это — стручковый рис с гор и с равнины, это бобы мугга и маса, это зерна кунжута, это рис. Точно так же, о монахи, созерцает монах это самое тело от подошв вверх и от кончиков волос вниз, обтянутое кожей, наполненное всевозможными нечистотами: “В этом теле волосы на голове, моча…” Так, находясь внутри тела, пребывает он в созерцании тела; или находясь снаружи тела, пребывает он в созерцании тела; или находясь внутри и снаружи тела, пребывает он в созерцании тела. Созерцая вещи в их возникновении, пребывает он в теле; созерцая вещи в их исчезновении, пребывает он в теле; созерцая вещи в их возникновении и исчезновении, пребывает он в теле. “Вот тело” — так его внимание устремлено к настоящему, только пока оно служит познанию, служит внимательности. Независимым живет он, и ни к чему в мире он не привязан.

Вот так, о монахи, находясь в теле, пребывает монах в созерцании тела”.

[Об элементах:]

“И далее, о монахи, вот созерцает монах это тело в его соответствующем месте и положении по элементам: есть в этом теле (элемент) земля, (элемент) вода, (элемент) огонь и (элемент) воздух.

И подобно тому, о монахи, как искусный мясник или его подмастерье зарезал корову и разрубил ее на куски, а затем уселся на перекрестке четырех улиц, — точно так же, о монахи, созерцает монах это самое тело в его соответствующем месте и положении по элементам: в этом теле есть (элемент) земля, (элемент) вода, (элемент) огонь и (элемент) воздух. Так, находясь внутри тела, пребывает он в созерцании тела; находясь снаружи тела, пребывает он в созерцании тела; находясь внутри и снаружи тела, пребывает он в созерцании тела. Созерцая вещи в их возникновении, пребывает он в теле; созерцая вещи в их исчезновении, пребывает он в теле; созерцая вещи в их возникновении и исчезновении, пребывает он в теле. “Вот тело!” — так его внимание устремлено к настоящему, только пока оно служит познанию, служит внимательности. Независимым живет он, и ни к чему в мире он не привязан.

Так, о монахи, находясь в теле, пребывает монах в созерцании тела”.

[9 созерцаний на погребальном поле:]

1. “И далее, о монахи, когда увидит монах тело, выброшенное на погребальное поле через день после смерти, через два дня после смерти, раздувшееся и разлагающееся, — тогда прилагает он увиденное к этому (своему собственному) телу: и это тело таково, и оно так устроено, и оно не избегнет этой участи. Так, находясь в теле, пребывает он внутри его в созерцании тела; или пребывает он снаружи тела в созерцании тела; или пребывает он внутри и снаружи тела в созерцании тела.

Созерцая вещи в их возникновении, пребывает он в теле; созерцая вещи в их исчезновении, пребывает он в теле; созерцая вещи в их возникновении и исчезновении, пребывает он в теле. “Вот тело!” — так его внимание устремлено к настоящему, только пока оно служит познанию, служит внимательности. Независимым живет он, и ни к чему в мире он не привязан.

Так, о монахи, находясь в теле, пребывает монах в созерцании тела.

2. И далее, о монахи, когда увидит монах тело, выброшенное на погребальное поле, пожираемое воронами, пожираемое стервятниками, пожираемое коршунами, пожираемое собаками, пожираемое шакалами или пожираемое всевозможными червями, — тогда прилагает он увиденное к этому (своему собственному) телу: и это тело таково, и оно так устроено, и оно не избегнет этой участи!

Так пребывает он внутри тела, в созерцании тела; или пребывает он снаружи тела, в созерцании тела; или пребывает он внутри и снаружи в созерцании тела. Созерцая вещи в их возникновении, пребывает он в теле; созерцая вещи в их исчезновении, пребывает он в теле; созерцая вещи в их возникновении и исчезновении, пребывает он в теле. “Вот тело!” — так его внимание устремлено к настоящему, только пока оно служит познанию, служит внимательности. Независимым живет он, и ни к чему в мире он не привязан. Так, о монахи, находясь в теле, пребывает монах в созерцании тела.

3. И далее, о монахи, когда увидит монах тело, выброшенное на погребальное поле, скелет, покрытый мясом, кровоточащее, скрепленное лишь сухожилиями.

4. Скелет с обрывками мяса, запятнанный кровью, скрепленный сухожилиями.

5. Скелет, лишенный мяса, лишенный крови, удерживаемый сухожилиями.

6. Кости, не скрепленные друг с другом, разбросанные во всех направлениях: здесь кость руки, там кость ступни, там кость бедра, там кость голени, там кость таза, там кости позвоночника, там череп.

7. Побелевшие кости цвета раковины.

8. Кучу костей, много лет (лежавшую).

9. Истлевшие кости, превратившиеся в пыль, — тогда прилагает он увиденное к этому (своему собственному) телу: и это тело таково, и оно так устроено, и оно не избегнет этой участи.

Так, о монахи, пребывает монах внутри тела в созерцании тела; или пребывает он снаружи тела, в созерцании тела; или пребывает он внутри и снаружи в созерцании тела. Созерцая вещи в их возникновении, пребывает он в теле; созерцая вещи в их исчезновении, пребывает он в теле; созерцая вещи в их возникновении и исчезновении, пребывает он в теле. “Вот тело!” — так его внимание устремлено к настоящему, только пока оно служит познанию, служит внимательности. Независимым живет он, и ни к чему в мире он не привязан. Так, о монахи, находясь в теле, пребывает монах в созерцании тела”.

СОЗЕРЦАНИЕ ЧУВСТВ

“Как же теперь, о монахи, находясь в чувствах, пребывает монах в созерцании чувств?

Если, о монахи, ощущает монах радостное чувство, тогда знает он: я ощущаю радостное чувство; если он ощущает чувство печали, тогда знает он: я ощущаю чувство печали; если он не ощущает ни радостного, ни печального чувства, тогда знает он: я не ощущаю ни радостного, ни печального чувства. Если ощущает он радостное чувство, связанное с умом, тогда знает он: я ощущаю радостное чувство, связанное с умом; если ощущает он радостное чувство, не связанное с умом, знает он: я ощущаю радостное чувство, не связанное с умом; если ощущает он печальное чувство, связанное с умом, тогда знает он: я ощущаю печальное чувство, связанное с умом; если ощущает он печальное чувство, не связанное с умом, тогда знает он: я ощущаю печальное чувство, не связанное с умом. Если ощущает он не радостное и не печальное чувство, связанное с умом, тогда знает он: я ощущаю не радостное и не печальное чувство, связанное с умом; если ощущает он не радостное и не печальное чувство, не связанное с умом, тогда знает он: я ощущаю не радостное и не печальное чувство, не связанное с умом.

Так пребывает он внутри чувств, созерцая чувства; или пребывает он снаружи чувств, созерцая чувства; или пребывает он внутри и снаружи чувств, созерцая чувства. Созерцая вещи в их возникновении, пребывает он в чувствах; созерцая вещи в их исчезновении, пребывает он в чувствах; созерцая вещи в их возникновении и исчезновении, пребывает он в чувствах. “Вот чувство!” — так его внимание устремлено к настоящему, только пока служит познанию, служит внимательности. Независимым живет он, и ни к чему в мире он не привязан. Так, о монахи, находясь в чувствах, пребывает монах в созерцании чувств”.

СОЗЕРЦАНИЕ УМА

“Как же теперь, о монахи, находясь в уме, пребывает монах в созерцании ума?

Вот знает монах об уме, отягощенном вожделением: отягощен вожделением ум; он знает об уме, свободном от вожделения: свободен от вожделения ум; он знает об уме, отягощенном ненавистью: отягощен ненавистью ум; он знает об уме, свободном от ненависти: свободен от ненависти ум; он знает об ослепленном уме: ослеплен ум; он знает о неослепленном уме: неослеплен ум; он знает о связанном уме: связан ум; он знает о рассеянном уме: рассеян ум; он знает о развитом уме: развитой ум; он знает о неразвитом уме: неразвитой ум; он знает об уме, который можно превзойти: ум, который можно превзойти; он знает об уме, который нельзя превзойти: ум, который нельзя превзойти; он знает о собранном уме: собранный ум; он знает о несобранном уме: несобранный ум; он знает об освобожденном уме: освобожденный ум; он знает о неосвобожденном уме: неосвобожденный ум.

Так пребывает он внутри ума в созерцании ума; или пребывает он снаружи ума в созерцании ума; или пребывает он внутри и снаружи ума в созерцании ума; созерцая вещи в их возникновении, пребывает он в уме; созерцая вещи в их исчезновении, пребывает он в уме; созерцая вещи в их возникновении и исчезновении, пребывает он в уме; “Вот ум!” — так его внимание устремлено к настоящему, только пока служит познанию, пока служит внимательности. Независимым живет он, и ни к чему в мире он не привязан.

Так, о монахи, находясь в уме, пребывает монах в созерцании ума”.