Восставший монах

Затем он подозвал одного из монахов, бывших с ним:

— Вот копии папского послания о прощении!

Помощник поднял над головой целую пачку листов бумаги.

— За них нужно заплатить много денег, но они стоят того. Кто хочет купить прощение своих грехов?

К нему потянулись грязные, натруженные руки, сжимающие монеты, но он поднятой рукой отвел их в сторону.

— Королям, королевам и епископам это будет стоить 25 золотых флоринов!

В толпе послышались возгласы изумления.

— Купцы должны заплатить всего лишь три флорина. А вам, беднота, потребуется один единственный золотой флорин!

За один золотой флорин крестьяне вынуждены были очень долго и тяжко работать, но их заранее известили о приходе монаха, и они принесли с собой все сбережения. Заблестели золотые монеты. Деньги посыпались в протянутые руки Тетцеля, покатились по каменным плитам рыночной площади. Люди, стоящие сзади, взволнованно начали пробираться к монаху, боясь, что пока до них дойдет очередь, все «индульгенции» будут распроданы. Но они переживали напрасно. Посланий хватило бы не только всем жителям Виттенберга, но и близлежащему городу, куда Тетцель направлялся далее.

Многих людей совершенно не интересовало, на что пойдут эти деньги, но Мартин Лютер хорошо знал, для каких целей их собирают. Он вспомнил закладку собора святого Петра в Риме. Между плитами уже росла трава, а стены покрылись бурьяном, так как не хватало денег на строительство. Работа возобновилась лишь после смерти старого папы и выборов нового. У нового папы были свои методы сбора денег. Люди должны платить за прощение грехов, и он ввел в действие продажу «индульгенций» — посланий о прощении, стоивших весьма дорого. Полученные таким образом деньги шли в Рим на постройку собора святого Петра.

* * *

Вечером, когда Мартин Лютер пришел в местную церковь проповедовать, жители Виттенберга собрались вокруг него целой гурьбой. Они протягивали ему свои послания и просили прочитать их. До этого Тетцель еще ни разу не приезжал в Виттенберг, хотя многие слышали его в других городах. Мартин читал протянутые ему листы бумаги.

— Это прощение за все, что я сделал, — сказал один человек.

— А я вывел мать и отца из чистилища, — закричал купец, — хотя это и стоило мне кучу денег.

Один краснолицый вельможа засмеялся:

— Послушайте! У меня написано, что мне прощаются все грехи, которые я сделаю, начиная с сегодняшнего дня и до самой смерти!

Громкий голос прервал его:

— Все это, конечно, хорошо, но мне не нравится. Почему наше германское золото высшей пробы должно идти в Италию на постройку римских церквей? Мне кажется, это несправедливо! Почему деньги не остаются в нашей стране, чтобы церкви строились здесь?

Мартин с мрачным лицом медленно шел между рядами к алтарю. Те, кто его хорошо знал, слушая проповедь, заметили, что он думает совершенно не о том, что говорит.

Выйдя из церкви, он направился к замку, резко расталкивая локтями толпу ожидавших его у двери людей, желающих поговорить с ним. Он был готов к серьезному разговору со своим покровителем, герцогом Фридрихом Мудрым.

Когда Мартин вошел в каменный зал замка, стены которого были увешаны яркими гобеленами, герцог сидел. Это был тучный человек с густой седой бородой, которую он часто поглаживал во время разговора.

— Этот монах Тетцель… — начал Мартин.

— Вы правы, доктор Мартин, — быстро прервал его герцог, — Я много знаю о нем, и не люблю даже слышать про его дела.

— Я тоже, мой господин! Если он еще раз придет в Виттенберг, я скажу людям, чтобы они не слушали его и не покупали индульгенции.

— Не беспокойтесь, мой друг. Тетцель больше не придет в Виттенберг. Я предупредил архиепископа, что более не желаю его видеть у себя. Если он явится в мой город, я выставлю его вон. Здесь грецог — я, и мне не нужды проповедники, с которыми я не согласен!

Мартин впервые за этот день улыбнулся.

— Это хорошо, — согласился он. — Я очень рад слышать такое, мой господин.

Но следующие слова герцога согнали улыбку с его лица.

— Я кое-что соображаю, доктор Мартин. Откуда берутся деньги на университет? На зарплату вам и остальным профессорам? Ну? Вы прекрасно знаете. Их дает моя огромная коллекция священных реликвий… Пять тысяч экземпляров, доктор Мартин… Говорят, крупнейшая коллекция в Германии. В день всех святых я выставлю ее в замковой церкви, и люди сотнями будут приходить, чтобы посмотреть на святыни. Они будут хорошо платить за это.

— За что?

Герцог сердито посмотрел на Лютера.

— Как за что? Вы знаете это не хуже меня. Они будут платить за то, что увидят в церкви святыни и смогут прикоснуться к ящикам, в которых они находятся. Совершив это, они получат прощение своих грехов. — Фридрих сердито фыркнул и начал ходить по залу, высказывая вслух свое возмущение. — Ну и Тетцель! Позволить какому-то монаху явиться сюда и собирать с моих горожан деньги на строительство церкви в Риме, в то время как я основал и содержу университет! Грабеж! Не беспокойтесь ни о Тетцеле, ни о ком-либо подобном ему, мой друг. Он будет иметь дело со мной! А теперь, герр профессор, можете идти и заниматься своими лекциями. Кроме монахов у меня есть и другие дела.

Мартин медленно вернулся в свою монастырскую келью. Он ожидал совсем другого. Тетцель не прав, герцог не прав, папа не прав. Церковь не права. Что бы там ни было, он должен сказать все, что думает. Ему не требовалось много времени для раздумий о том, что делать; у него уже созрел план, который, как он думал, сдвинет дело с мертвой точки.

Сидя в глубине своей комнаты, Мартин достал кусок пергамента и начал писать.

Он писал, вычеркивал слова, переписывал целые предложения и проставлял номера в начале каждого абзаца. Один, два, три четыре. Он продолжал быстро писать, дошел до 30, 40, 50. Вдали от монастырского богослужения, вдали от своих лекций в глубине кельи писал монах. Он предвидел, что произойдет, когда он выйдет из кельи, но если он этого не сделает, то до конца жизни его будут мучить угрызения совести.

* * *

Приближался день всех святых. Паломники толпами заполняли маленький городок. Они прогуливались вдоль реки, сидели у рва за городскими стенами, рассматривали замок и ожидали у ворот появления самого герцога. Однако многие из них очень хотели увидеть профессора, считавшегося самым знаменитым человеком в Виттенберге. Может быть, думали они, доктор Лютер объяснит им значение реликвий, которые в первый день ноября будут выставлены в замковой церкви. Без сомнения, он будет говорить об этом в проповеди.

В полдень, накануне дня всех святых, Мартин медленно шел из монастыря по направлению к городской церкви Виттенберга. В руках он нес большой лист бумаги, из кармана его монашеской ризы выглядывал молоток. У главной двери церкви он остановился, вытянул молоток, несколько гвоздей и начал прибивать лист бумаги. Эхо от ударов молотка разносилось по всей церкви. Со всей улицы начали сбегаться прохожие, желающие посмотреть, что происходит. Через плечо монаха, который на мгновение отошел от двери, чтобы посмотреть, ровно ли он прибивает лист, любопытные наблюдатели увидели длинный перечень пронумерованных предложений. Окончив свою работу, Мартин, нахмурившись, молча пробирался через собравшуюся толпу. Будь что будет. Он сделал так, как считал правильным.

За его спиной раздался возбужденный гул. Люди, стоящие у церкви, подзывали других подойти и прочитать воззвание. Там было 95 пунктов, некоторые очень короткие, другие намного длиннее. Некоторые пункты читатели вообще не поняли, но были среди них и довольно ясные. Постепенно гул голосов стих, и у дверей церкви воцарилась странная тишина: простые люди, монахи, слуги герцога углубились в чтение.

«Мартин Лютер говорит, что индульгенции — это обман… Он говорит, что бесполезно платить деньги за то, чтобы взглянуть на священные реликвии. Бог прощает людей не за какие-то их дела… Мартин Лютер говорит… Мартин Лютер говорит…» Люди продолжали читать, пропуская те пункты, которые им ни о чем не говорили. Но несмотря на непонятные места, две вещи стали для читающих совершенно ясными.

Мартин Лютер, монах из Виттенберга, заявил, что многое из того, что делает церковь и папа, неверно. И независимо от того, прав он или ошибается, впереди его ждут большие испытания.

6. «Лютер должен быть сожжен!»

Мартин взял письмо и внимательно прочитал. Хотя он знал, что в нем содержится смертный приговор для него, его рука была совершенно спокойной и толстый лист пергамента ни разу не дрогнул. Затем он взглянул на своего друга Штаупитца и кивнул головой.

— Ты совершенно прав. Это приказ самого папы римского. Через два месяца я должен явиться в Рим, чтобы предстать перед церковным судом.

— Если ты поедешь, они тебя сожгут, брат Мартин!

Мартин бросил письмо на стол.

— Поэтому я и не поеду, Штаупитц.

— Ты ослушаешься самого папу?

— Я уже ослушался его, когда на двери церкви прибил свое воззвание. Я сказал, что он не прав во многом, чему учит. Ты согласен со мной; точно так же согласны со мной многие жители Виттенберга, да и не только Виттенберга. Он пишет, что отстраняет меня от проповеди.

— И что же ты?

— А я буду проповедовать, несмотря на его запрет.

Он быстро повернулся к своему другу.

— Ты знаешь, я многим обязан тебе. Ты пригласил меня в Виттенберг. Это единственное княжество в Германии, где я в безопасности. Все другие князья хотят быть в хороших отношениях с императором и папой, чтобы от одного получить побольше владений, а от другого почестей. Один только герцог Фридрих стал на сторону истины.

Мартин взволнованно заходил по комнате. Твердым голосом он продолжал:

— Он действительно стал на сторону истины, ты сам знаешь об этом. Он даже не уверен, прав я или нет, он скорее думает, что я прав. Ты понимаешь, что для него это. значит, не так ли, Иоганн? Ему придется выступить против самого папы и его представителей здесь, в Германии. Ему придется отказаться от своих реликвий и денег, которые они ему приносят. Я не хочу, чтобы он из-за меня попал в такой переплет, Иоганн.

Штаупитц нежно улыбнулся.

— Может, тебе все-таки лучше поехать в Рим?

Мартин весело рассмеялся.

— И быть сожженным? О нет! Я послал письмо герцогу Фридриху, в котором выразил свое желание переехать в Швейцарию или Францию, чтобы не подвергать его неприятностям, но он против. Он попытается перенести процесс из Рима в Германию и настаивает на том, что будет всегда рядом со мной и позаботится о моей безопасности, как бы громко ни требовали моей смерти кардиналы и папа.

* * *

Следующие месяцы у Мартина выдались чрезвычайно занятыми. Он по-прежнему был самый загруженный работой человек в университете. «Сегодня у меня будет больше дел, чем обычно, — записал он однажды в дневнике, — поэтому я должен еще больше времени уделить молитве». Это могло показаться странным способом организовывать свой день. Но те, кто видел радостное лицо Мартина и слышал его лекции, знали, что действительно Бог для него — не пустая абстракция. У него всегда находилось время, чтобы поговорить с Богом и послушать, что Бог хочет сказать ему. Именно поэтому он мог оставаться радостным даже в то время, когда его друзья с ужасом ожидали грядущих событий.

Спустя год после того, как Мартин вывесил свои тезисы на двери церкви в Виттенберге, особый посланник папы, кардинал Кайетан, прибыл в знаменитый город Аугсбург. Он должен был навербовать наемников для очередного крестового похода против турков, собрать в Германии деньги для финансирования армий, участвующих в этой кампании, а также расследовать дело Мартина Лютера и наказать его за ошибочные взгляды.

Он привез много подарков для герцогов, которые должны были обсуждать эти дела, а также для епископов и архиепископов, чьей поддержкой хотел заручиться.

Мартин прибыл из Виттенберга и появился в «диэте»[2], как называлось это собрание, в тяжелой монашеской рясе, свободно свисавшей с его худого тела.

Кардинал, облаченный в ярко-алую мантию и красную шапку, увидел Мартина на следующий день, когда тот вошел в зал, где заседал совет. На первый взгляд казалось, что доказать его неправоту будет легко. В конце концов он простой монах и обязан верить тому, что скажет кардинал, папский представитель.

Но кардинал не был настроен столь оптимистично. До этого ему не удалось осуществить что-либо из возложенной на него миссии, и он не верил, что дело Лютера окажется простым. Герцоги и епископы взяли подарки, но собирать деньги и вербовать людей для войны с турками отказались. Они прямо заявили, что Германия дала уже очень много денег для папы, восседающего в своем итальянском дворце, и на строительство итальянского собора. Больше они не дадут. Настало время, чтобы какой-либо немец нашел в себе мужество заступиться за свою страну, даже если бы это означало выступление против кардинала и папы.

Кайстан расправил складки своей алой шелковой мантии, встал и сверху вниз посмотрел на Мартина.

— Я вызвал вас в Аугсбург, доктор Лютер, чтобы предоставить возможность публично признать ошибочность ваших взглядов и утверждений.

Мартин сделал шаг вперед.

— Но я могу доказать, основываясь на Библии… — начал он.

Кардинал поднял руку и с нее ниспал широкий рукав мантии, на мгновение блеснув шелком в свете осеннего солнца. Он более походил на князя, чем на священника.

— Вы ничего не докажете, доктор Лютер. Мне запрещено дискутировать с вами. Я здесь только для того, чтобы выслушать ваше признание в заблуждении, — он указал на каменный пол. — Вы забыли, с кем говорите?

На какое-то мгновение в зале воцарилась тишина, затем Мартин сделал шаг назад, стал на колени и склонился перед кардиналом, головой касаясь каменного пола. Так монахи должны были приветствовать папского посланника. С нежной улыбкой кардинал сошел вниз и поднял его. У него мелькнула мысль, что все оказалось не так трудно, как он предполагал. Теперь монаха можно забрать в Рим и получить вознаграждение за избавление церкви от такой опасной личности.

* * *

Насколько он ошибался, обнаружилось на следующий день. Мартин твердо отстаивал свои убеждения. Если Библия права, то учители церкви ошибаются. Рот Кайстана вытянулся в тонкую линию, а лицо потемнело, когда он слушал эти утверждения. Он дал Мартину еще один день, чтобы тот одумался. Но когда и в конце второго дня слушаний монах продолжал бесстрашно настаивать на своем, всем стало ясно, что уговоры бесполезны. Как только Мартин вышел из зала заседаний совета, кардинал взял со стола запечатанный свиток пергамента и задумчиво посмотрел на него.

Проходя по узким извилистым улочкам города, Мартин видел, что люди возбужденно обсуждают случившееся. Он знал, что за ним наблюдают. Шпионы кардинала не могли позволить ему скрыться от них до следующего дня. Но и не все, кто смотрел на него, были врагами. В книжных лавках он видел отпечатанные копии «Девяносто пяти тезисов» — воззвания, которое он обнародовал в Виттенберге.

Когда он проходил мимо, простые люди с уважением приподнимали или снимали свои шляпы. Мартин улыбался им и по-дружески беседовал. Беседы были столь задушевными, что слушатели удивлялись: ведь большинству монахов нужно заплатить деньги, чтобы они уделили человеку сколько внимания. На одной из улиц он услышал, как кто-то тихо сказал:

— Доктор Лютер, кардинал не заберет тебя в Рим, вот увидишь!

Мартин быстро посмотрел по сторонам, но никого не было. Несколько жителей Аугсбурга сидели возле таверны, мимо которой он только что прошел, но никто не смотрел в его сторону, когда он оглянулся. Он запахнул мантию и в недоумении пошагал дальше.

* * *

Наконец наступил третий день слушаний. Предыдущие две ночи ни Мартин, ни Кайетан не спали. Мартин отказался отречься — признать, что он заблуждался. Кардинал заявил, что если он не отречется, то должен будет поехать для расследования дела в Рим. Мартин хорошо понимал, что такая поездка означает смерть, хотя кардинал этого и не сказал. Он подавил глубокий вздох и направился к выходу из зала. Никто перед ним не расступился. Он шел уверенно, с поднятой головой, в его глазах не было страха.

Немецкие князья, епископы и священники проводили его пристальным взглядом, а затем повернулись к кардиналу. Тот уже распечатывал лежавший на столе во время слушаний свиток пергамента. Подняв руку, он дал знак одному из своих доверенных лиц и воину, стоящему возле него. Князья таинственно переглянулись. У одних на лицах было удовольствие, у других — озабоченность. Герцог Фридрих встал и вышел из зала. Он послал слугу, чтобы тот немедленно нашел Мартина. Однако монах исчез.

Как только слушания закончились, весть о результатах распространилась по всему городу. Был конец октября, и темнело быстро. Какой-то ремесленник остановил идущего с заседания Мартина и, взяв его под руку, дал знак следовать за ним вниз по узкому переулку. Неожиданно к ним присоединилось с полдюжины шепотом говорящих людей.

— Что будет дальше, вы знаете сами, доктор Лютер…

— У кардинала есть приказ доставить вас в Рим.

— Этот папский указ все время лежал у него на столе во время слушаний…

— Да, он уже послал солдат арестовать вас, доктор. Если вы задержитесь в Аугсбурге хоть на час, вас посадят в камеру. А это значит конец.

— Пока еще есть время, мы выведем вас отсюда.

Мартину едва удалось прервать их возбужденный шепот.

— Что вы хотите со мной делать? Зачем вам ввязываться в это дело. Это всего лишь внутрицерковная ссора.

Грубый голос оборвал его:

— О нет! Это ссора между Германией и папой… по крайней мере, мы так понимаем. Настало время, чтобы кто-нибудь заступился за нас, немцев…

— За таких простых людей, как мы, чтобы защитить нас от жадных монахов и священников, которым нужны только наши деньги!

У Мартина не было времени спорить. В чем-то эти простые горожане были правы. Это было частью того, что старался сделать Мартин — спасти простых людей от невежества и суеверий, — хотя он хотел сделать гораздо больше. Он страстно желал, чтобы каждый человек лично познал Бога и искал Его больше в Библии, чем в церкви. Но сейчас было не время говорить об этом. Люди повели его по еще более тесным закоулкам, которые, извиваясь, вели к городским стенам.

— Там нас ждут друзья с лошадью, доктор, — сказал один из них. — Они приготовили одежду и меч. Стремя тоже. Чтобы пройти незамеченным через ворота, вы должны будете переодеться и превратиться в блестящего молодого дворянина!

В группе раздался сдержанный смех, Мартин тоже улыбнулся.

Но радость оказалась преждевременной. Как только они добрались до ворот и Мартин положил свою руку на шею коня, один из часовых громко закричал, приказывая остановиться. Он узнал монаха. Все часовые у городских ворот уже получили приказ не выпускать из города ни одного монаха. Мартин Лютер должен быть арестован. Уже был выписан ордер на его арест и установлено вознаграждение тому, кто его поймает.

Выхватив мечи, охрана побежала к людям, стоявшим возле лошади. Но когда часовой был на расстоянии двадцати метров от них, лошадь, на которую вскочил Мартин, отпрянула и пустилась в галоп. Он прильнул к ее спине, без стремян, шпор и меча, не успев переодеться. Согнувшись под монашеской рясой с капюшоном, Мартин мчался вперед, слыша за собой злые крики часовых и смех горожан, которые становились все тише по мере того, как он удалялся по направлению к далекому и безопасному Виттенбергу.

7. На том стою

Веером света декабрьского дня пламя факелов освещало университетский двор, отбрасывая огромные тени на мрачные стены. Посреди ярко горел костер, в котором потрескивали только что брошенные дрова. Студенты торжественно стояли вокруг. Чувствовалось, как растет напряжение. В тишине раздался крик: