Помоги проекту - поделись книгой:
— Тебе туда. Будь здоров.
— Он меня проводит, — сказала Милка.
— А плохо ему не будет?
— Только попробуй тронь его.
— И что будет? — усмехнулся Гаврош.
— Я тебе… глаза выцарапаю…
— Ух ты-ы… — Гаврош прикусил папиросу. — Жуткое дело…
Робка молча двинулся к скверику, оттуда через двор к своему подъезду. Он ни разу не обернулся.
— Ты че, серьезно? — спросил Гаврош.
— А что? — ответила вопросом Милка.
— Как это «что»? Я тебе кто?
— Никто…
— Ты не права, Милка… — нахмурился Гаврош.
— Никто, — твердо повторила Милка.
— Ты не права, — хмуро повторил Гаврош.
— Никто, — в третий раз проговорила Милка. — И ты мне не нужен.
Они вошли в гастроном за десять минут до закрытия. Покупателей не было. И в винном отделе не было продавца.
— Эй, бабы! — позвал Гаврош и, оглядевшись, увидел, что в кассе тоже никого нет. Он шагнул ближе, заглянул через стекло. Кассовый ящик был наполовину выдвинут, и в ячейках лежали пачки банкнот разного достоинства: десятки, четвертные, полусотенные. Гавроша будто током ударило. Он оглянулся на Милку — она стояла у прилавка спиной к нему и рассматривала бакалейные товары.
Гаврош молниеносно открыл дверь кассы, начал хватать пачку за пачкой, совал их за пазуху. Милка все так же стояла к нему спиной.
Прошло две, от силы три долгих минуты. Гаврош задвинул наполовину опустошенный ящик, отошел к двери, позвал:
— Пошли, Милка…
Он вышел из магазина первым, подождал Милку.
— Пойдем, в другом магазине отоваримся. — Гаврош заторопился по улице. — Как раз у твоего дома.
— А чего здесь не захотел?
— Вспомнил, сегодня Клавка работает, а я ей пятерку должен. Увидит — разорется.
Они зашагали быстрее. Гаврош напевал:
— «Идут на Север срока огромные, Кого ни спросишь, — у всех Указ…» — Вдруг спросил неожиданно весело: — Значит, я тебе разонравился?
— А ты мне никогда особенно и не нравился.
— Ну и дура. Еще пожалеешь… Ей-богу, пожалеешь, Милка…
— Пропадешь ты с этим Денисом Петровичем… — вдруг после паузы задумчиво проговорила Милка. — Затянет в омут — не выплывешь…
— Где наша не пропадала, Милка! — бесшабашно улыбнулся Гаврош и запел:
…А Робка домой не пошел. Сидел за столом для игры в домино.
Рядом сгрудились ребята, разговаривали между собой негромко:
— У Филимона отца с работы поперли. Домой без погон пришел.
— Он же в органах работал?
— Ну да. Майор был… Гад был страшный. Он же у Кондрашовых отца посадил, чтоб ихними комнатами завладеть.
— Ладно врать-то. Откуда знаешь?
— Знаю. Отца посадили, Кондрашовых в бараки выселили, а он в отдельной квартире жить стал…
— А теперь что? Квартиру у него обратно отберут?
— Я откуда знаю. Может, и отберут. Директор школы перепуганный ходит, видели?
— Ну и что?
— А то, что портреты Сталина везде поснимали…
Робка поднялся и побрел. Но не к подъезду своего дома, а обратно в переулок.
— Робка! — позвал его Богдан. — Ты куда?
Робка не ответил…
…Когда Гаврош вошел в душную комнату, раскрашенная девица захлопала в ладоши:
— За смертью его посылать!
Компания оживилась, придвинулась ближе к массивному столу.
Гаврош вынимал и ставил бутылки на стол.
— Пойду картошки поджарю. — Мать Гавроша поднялась, вышла.
— Денис Петрович, пойди-ка… — Гаврош направился в другую комнату, хитро подмигнул. Денис Петрович прошел следом, прикрыл дверь.
— Смотри… — Гаврош начал вынимать из-за пазухи и швырять на кровать пачки денег.
Денис Петрович окаменело смотрел, взял пачку, другую, повертел в руке, спросил хрипло:
— Откуда?
— В магазине никого не было. И кассирша куда-то убежала. — Гаврош нервно хихикнул.
— Кто видел?
— Я ж говорю, никого не было.
— А Милка? И этот… Робертино?
— Робертино раньше ушел. А Милка не видела вроде…
— Вроде или точно не видела?
— Да нет, спиной стояла… Если б увидела, перепугалась бы. Будь спок, Денис Петрович. Все чисто.
— Ну ладно, — Денис Петрович собрал пачки, затолкал их под матрац. — После пересчитаем. С почином тебя. — И он протянул Гаврошу руку. — Улов солидный.
Гаврош улыбался, гордый, довольный…
…Робка прибежал к ее дому, пулей взлетел на третий этаж, распугивая лестничных кошек, и остановился перед дверью. Один звонок и четыре таблички под ним. Робка нашел нужную, надавил кнопку три раза. В квартире стояла тишина. Потом он услышал смутные шаги и от страха попятился к лестнице. И ринулся вниз. Он успел проскочить один пролет, как услышал Милкин голос:
— Робка, ты?
Он остановился, задрал голову и увидел Милку, перегнувшуюся через перила. Распущенные волосы свесились вниз и почти закрывали лицо.
— Ты чего, Робка? — приглушенным голосом спросила Милка.
— Ничего… так… — Он стал медленно спускаться.
— Чего «так»? — Она тихо рассмеялась. — Заходи, раз пришел.
Робка взлетел наверх, перемахивая через три ступеньки. Она откинула с лица густую прядь, запахнула короткий, до колен, халатик и с улыбкой смотрела на него. На площадке последнего этажа истошно взвыла кошка. Милка вздрогнула и от испуга прижалась к нему всем телом. Он жадно искал ее губы, его худые руки подростка сжимали, мяли ее податливые плечи…
…Потом она вела его по квартире бесконечным темным коридором, держа за руку. В темноте Робка натыкался на какие-то ящики, табуретки, опрокинул пустое ведро.
— Ну, медведь… — шептала Милка и прыскала от смеха.
На грохот отворилась дверь в одну из комнат, темноту разрубила желтая полоса света, и сонный женский голос спросил:
— Кто там углы сшибает? Кому черти спать не дают?
— Это я, тетя Вероника, — негромко ответила Милка.
— А с тобой кто? — приглядевшись, спросила тетя Вероника.
— Черт, который спать не дает, — приглушенно хихикнула Милка.
— Так ты ему валенки надевай на копыта! — И дверь захлопнулась.
Пройдя еще несколько шагов, Милка толкнула дверь, нашарила выключатель — и вспыхнул свет. Милка втащила его в каморку-кладовку без окна. Вдоль стены — старая кушетка, застланная пестрым одеялом, маленькая тумбочка, на которой рядком стояло несколько книг, флакончики с духами «Красная Москва», патрончик с губной помадой, коробка с тушью для ресниц, дешевые серьги, еще какая-то ерунда. Зато, если взглянуть на стены, то глаза разбегались. Стены были сплошь оклеены обложками от «Огонька». Главным образом артисты театра и экрана. Тут и Клара Лучко из «Кубанских казаков», и Петр Алейников из «Большой жизни», и Николай Крючков из «Парня из нашего города», и Марк Бернес из «Двух бойцов»… Робка молча рассматривал портреты знаменитостей.
— Это мой «пенал», — тихо сказала Милка.
— Что?. — не понял Робка.
— «Пенал». Я сюда прячусь, когда мне совсем плохо.
— А сестренка с братишкой где?
— Спят в комнате… Скоро отец придет. Он сегодня во вторую смену.
— А где работает?
— В артели инвалидов, на Зацепе. Плюшевых мишек шьет… другие разные игрушки-зверюшки. — Она смущенно улыбнулась.
— Ты же говорила, он танкистом был?
— Был танкист… — Она стояла совсем близко от него, и Робка видел, как блестят ее глаза, слышал ее шепот: — Робка, Робочка, зачем мы с тобой познакомились, не пойму никак… Вот чует сердце, на беду…
— Мила… — Он нашел в темноте ее плечи, уткнулся лицом в рассыпавшиеся волосы, и они стояли неподвижно, боясь шевельнуться.
По коридору раздались шаркающие шаги, потом зашумела вода в туалете, послышался надсадный кашель, и вновь все стихло.
— Ну чего стоишь? — свистящим шепотом спросила она.
— А что? — так же шепотом спросил он.
— Ты еще совсем пацан, Робка. — Она тихо рассмеялась, еще крепче прижалась к нему. Тогда он разозлился и стал медленно клонить ее на кушетку. Она вдруг жалобно попросила:
— Не надо, Робочка…
Он не отвечал, жадно ее целуя, а руки торопливо расстегивали халатик, шарили по плечам, груди… И тут в тишине отчетливо щелкнул замок в двери.
— Ой, отец… — Она выскользнула ужом из его рук, бесшумно прошмыгнула в коридор.
Робка остался в кромешной темноте. Было хорошо слышно, как отец спросил:
— Ты, Мила?
Поделиться книгой: