Опустилась ночь, а химеры, не зная устали, продолжали свой полет; их тела чернели в белизне падающего снега.
Никаких признаков усталости колец не чувствовалось, хотя Элрик и пытался раздвинуть их. Он крепко держал свой меч и напрягал разум в поисках какого-нибудь средства, которое позволило бы победить этих монстров.
Если бы только нашлось какое-нибудь заклинание...
Он старался не думать о Телебе К’аарне, о том, что он сделает с ним, если только унаев на них действительно напустил колдун.
Колдовские способности Элрика были связаны главным образом с его умением управлять различными элементалями воздуха, огня, земли, воды и эфира, а также разными представителями земной флоры и фауны.
Он решил, что единственная его надежда — на Филит, повелительницу птиц, которая обитала в мире, расположенном за пределами измерений Земли, однако Элрик никак не мог вспомнить нужное заклинание.
Но даже если бы он и вспомнил его, он сначала должен был определенным образом настроить свой ум, вспомнить правильные ритмы, точные слова и интонации, и только после этого можно было обращаться за помощью к Филит, потому что вызвать ее было столь же трудно, как и переменчивого Ариоха,— и уж гораздо труднее, чем любого другого элементаля.
Сквозь падающий снег он смутно различил голос кричавшего что-то Мунглама.
— Что ты хочешь, Мунглам? — крикнул Элрик в ответ.
— Я только... хотел узнать... жив ли ты еще, друг мой Элрик?
— Да... Едва...
Лицо у него свело от холода, доспехи обледенели. Тело его мучительно болело под давлением колец химеры и от лютого мороза, царившего на такой высоте.
Они летели все дальше и дальше сквозь северную ночь, и Элрик пытался расслабиться, погрузиться в транс и найти в своей памяти древнее знание предков.
На рассвете тучи рассеялись, и красные солнечные лучи проникли в белизну снега, растеклись, как кровь по булату. Внизу, насколько хватало глаз, простиралась степь — огромное, от горизонта до горизонта покрытое снегом пространство, а вверху небеса были как синеватая корка льда, в которой красной полыньей сверкало солнце.
Неутомимые химеры продолжали полет.
Элрик пытался вывести себя из полузабытья, в котором пребывал его мозг, и молился своим ненадежным богам, чтобы те помогли ему вспомнить нужное заклинание.
Его губы смерзлись. Он облизнул их, ощущая вкус льда на языке. Он разомкнул губы, и в рот ему хлынула струя горьковатого воздуха. Он закашлялся, поднял голову. Его малиновые глаза засверкали.
Он заставил свои губы произносить странные звуки, выкрикивать насыщенные гласными слова высокого наречия древнего Мелнибонэ — речи, малопригодной для человеческого языка.
— Филит,— пробормотал он и принялся распевать заклинание. Он пел, а меч становился теплее в его руке, посылая в тело заряды энергии, и необычное заклинание громко звучало в холодном небе:
Зов состоял не только в произносимых Элриком словах заклинания. Он подкреплялся мыслями, зрительными образами, которые нужно было все это время удерживать в голове, эмоциями, обостренными воспоминаниями. Без всего этого единства заклинание становилось бесполезным.
За много веков до этого мелнибонийские короли-чародеи заключили договор с Филит, повелительницей птиц. Этот договор гласил, что любая птица, обосновавшаяся в стенах Им-ррира, будет находиться под защитой, ни одна птица не будет убита мелнибонийцем. Этот договор соблюдался, и Грезящий город, Имррир, стал прибежищем для множества самых разнообразных птиц, и какое-то время башни города были сплошь усеяны перьями.
И Элрик, вспомнив о том договоре, произносил заклинание — умолял Филит вспомнить о ее обязательствах в этой сделке.
Не первый раз обращался он к элементалям и существам, родственным им. Совсем недавно в своем противостоянии с Телебом К’аарной он вызвал Хааашаастаака, владыку ящериц, а еще раньше прибегал он к помощи элементалей ветра — сильфов, шарнахов и х’Хааршанов, а еще раньше — к помощи элементалей земли.
Но Филит была непостоянна.
И теперь, когда Имррир превратился в дымящиеся руины, она, возможно, решит пренебречь древним договором.
— Филит...
Он ослабел от заклинания. Сейчас, даже если бы ему представилась такая возможность, он не смог бы победить Телеба К’аарну.
— Филит...
И тут в воздухе возникло какое-то движение, и на химер, несущих Элрика и Мунглама на север, упала огромная тень.
Голос Элрика сорвался, когда он поднял взор. Но он улыбнулся и произнес:
— Я благодарю тебя, Филит.
Небо было черно от птиц. Здесь были орлы, малиновки, грачи, скворцы, вьюрки, коршуны, вороны, ястребы, павлины, фламинго, голуби, попугаи, сороки, совы. Их перья отливали стальным блеском, а воздух полнился их криками.
Унай поднял свою змеиную голову и зашипел, высунув длинный язык между клыками, замолотил свернутым в кольца хвостом. Одна из химер — не из тех, что несли Элрика и Мунглама,— изменила форму и, превратившись в гигантского кондора, понеслась навстречу птичьей стае, заполнившей небо.
Но обмануть стаю ей не удалось. Химера исчезла, окруженная птицами. Послышался дикий вой, а потом что-то черное и напоминающее свинью полетело вниз, роняя на ходу внутренности, истекая кровью.
Следующая химера — последняя, если не считать тех двух, что несли Элрика и Мунглама,— приняла форму дракона, почти ничем не отличавшегося от тех, которыми управлял альбинос, будучи правителем Мелнибонэ, только крупнее и неповоротливее, чем Огнеклык и остальные.
Элрик ощутил тошнотворный запах горящего мяса и перьев — это на его союзников пролился горючий яд.
Но в воздухе появлялись все новые и новые птицы, они кричали, свистели, каркали, ухали, множество крыльев били воздух, и скоро и этот унай исчез из виду, снова раздался сдавленный вопль, и искалеченное свиноподобное тело полетело вниз.
Птицы разделились на две стаи и теперь обратились против химер, которые несли Элрика и Мунглама. Они устремились вниз, как две гигантские стрелы,— во главе каждой стаи по десять золотистых орлов, спикировавших на горящие глаза унаев.
Под атакой птиц химеры были вынуждены изменить форму, и Элрик тут же почувствовал, что падает. Его тело онемело, словно камень, и он помнил только о том, что нужно крепко держать Буревестник, и, падая, проклинал судьбу. Он спасся от тварей Хаоса только для того, чтобы разбиться насмерть о покрытую снегом землю внизу.
Но тут что-то ухватило его за плащ, и он повис в воздухе. Взглянув вверх, он увидел стаю орлов, которые держали его за одежду когтями и клювами, замедляя его падение, отчего удар о снег получился слабым.
Орлы устремились назад — продолжить схватку с химерами.
В нескольких футах от Элрика приземлился Мунглам, которого доставили другие орлы, сразу же вернувшиеся к своим товарищам, сражавшимся с оставшимися в живых унаями.
Мунглам подобрал меч, выпавший из его руки. Он потер правое бедро и с чувством сказал:
— Постараюсь больше никогда не есть летающую дичь. Значит, тебе все-таки удалось вспомнить заклинание, да?
— Удалось.
Два свинообразных тела грохнулись на землю неподалеку.
Несколько мгновений птицы исполняли странный танец-кружение в небесах, частично приветствуя двух путников, частично торжествуя победу, потом они разделились на группы по видам и быстро улетели. Скоро в холодном синем небе не осталось ни одной птицы.
Элрик поднялся с земли — все его тело болело и саднило — и сунул в ножны Буревестник. Он глубоко вздохнул и поднял взор в небеса.
— Филит, я еще раз благодарю тебя.
Вид у Мунглама все еще был недоумевающий.
— Как ты сумел их вызвать, Элрик?
Элрик снял с головы шлем и отер его от пота изнутри. При такой погоде пот грозил скоро превратиться в лед.
— Древняя сделка, заключенная моими предками. Плохо бы нам пришлось, если бы я не вспомнил.
— А уж я-то как рад, что ты вспомнил!
Элрик задумчиво кивнул. Он снова водрузил шлем на голову и оглянулся.
Вокруг, насколько хватало глаз, простиралась укрытая снегом бесконечная лормирская степь.
Мунглам прочел мысли Элрика. Он потер подбородок.
— Да, похоже, мы с тобой заблудились, друг Элрик. Ты не знаешь, где мы?
— Не знаю, друг Мунглам. Мы не можем определить, как далеко унесли нас эти твари, но я почти не сомневаюсь, что направление было на север от Йосаза. Мы сейчас дальше от столицы, чем были раньше...
— Но, значит, Телеб К’аарна тоже находится где-то здесь! Если нас и в самом деле несли к тому месту, где он обосновался...
— Согласен, в том, что ты говоришь, есть логика.
— Так что же, продолжим путь на север?
— Не думаю.
— Почему?
— По двум причинам. Не исключено, что Телеб К’аарна хотел убрать нас куда-нибудь подальше, чтобы мы не смогли помешать осуществлению его планов. Такие действия можно считать гораздо более разумными, чем прямое столкновение с нами, ведь в последнем случае ему могло не поздоровиться...
— Да, готов согласиться. А какова вторая причина?
— Лучше нам попытаться добраться до Йосаза, где мы сможем пополнить запасы провизии и прикупить себе одежду, а еще порасспрашивать о том, где может находиться Телеб К’аарна, если только мы не найдем его там. И потом, продолжать движение на север без хороших лошадей было бы глупо, а в Йосазе мы найдем лошадей и, наверное, и сани, на которых мы сможем быстрее двигаться по этому снегу.
— Что ж, я готов с тобой согласиться и в этом. Но только шансы дойти куда-нибудь в такую погоду у нас невелики, куда бы мы ни направились.
— Мы должны начать путь и надеяться, что найдем реку, которая еще не успела покрыться льдом. На этой реке непременно будут лодки, и мы на них доберемся до Йосаза.
— Шансов на это немного, Элрик.
— Да, немного.— Элрик чувствовал слабость — он потратил немало сил, вызывая Филит. Он знал, что почти неизбежно должен умереть, но не был уверен, что это его так уж сильно волнует. Такая смерть будет чище, чем та, которой он только-только избежал, и менее болезненной, чем смерть, которую он мог ожидать, окажись он в руках колдуна из Пан-Танга.
Они начали свой путь по снегу. Медленно двигались они на юг — две маленькие фигурки на бескрайнем заснеженном просторе, два крохотных зернышка тепла среди огромной ледяной пустыни.
Прошел день, прошла ночь.
Потом наступил вечер второго дня, а двое все продолжали свой путь — они давно потеряли направление, и единственное, что им оставалось, это идти и идти.
Опустилась ночь, теперь они уже двигались ползком.
Говорить они не могли. Холод пробирал их до костей.
Холод и истощение почти лишили их сознания, а потому когда они упали в снег, то даже не отдавали себе отчета в том, что перестали двигаться. Они уже не чувствовали различий между жизнью и смертью, между существованием и прекращением существования.
И когда взошло солнце и чуть согрело их плоть, они шевельнулись и подняли головы — возможно, для того, чтобы в последний раз окинуть взглядом тот мир, который покидали.
И увидели замок.
Замок стоял посреди степи, судя по всему, с глубокой древности. Лишайник и мох, которыми поросли старые потрескавшиеся камни, были покрыты снегом. Казалось, он стоит здесь целую вечность, но ни Элрик, ни Мунглам никогда не слышали о том, чтобы замки строились посреди степи. Трудно было представить, как мог существовать такой замок в земле, которая когда-то называлась Краем Мира.
Мунглам поднялся первым. По глубокому снегу, спотыкаясь, добрался он до того места, где лежал Элрик.
Ток больной крови по телу Элрика почти прекратился. Он застонал, когда Мунглам поднял его на ноги, и попытался что-то сказать, но губы его смерзлись.
Цепляясь друг за друга, иногда шагая, иногда ползком стали они двигаться в сторону замка.
Вход был открыт. Они ввалились внутрь, и тепло, хлынувшее на них, вернуло их к жизни; теперь им хватило сил, чтобы встать и пройти по узкому коридору в большой зал.
Зал был пуст.
Они не увидели здесь никакой мебели, лишь огромный, выложенный гранитом очаг в дальнем конце зала. Они прошли туда по выстланному плитками из лазурита полу.
— Значит, замок обитаем.
Голос Мунглама прозвучал резко и хрипло. Он озирался, оглядывая базальтовые стены. Потом, насколько хватило сил, возвысил голос:
— Приветствую того, кому принадлежит этот зал. Мы — Мунглам из Элвера и Элрик из Мелнибонэ, и мы просим тебя о гостеприимстве, потому что заблудились в твоей стране.
Колени Элрика подломились, и он рухнул на пол.
Мунглам бросился к нему, слыша свой голос, эхом отдающийся под сводами зала. Вокруг царила тишина, если не считать потрескивания поленьев в очаге.