Детектив Буш

— Она на второй фазе. Все идет как по нотам. Старушка позвонит мне завтра, когда успокоится и снова увидит дурной сон. Почему ты не сказал мне, как погиб брат?

— Этот старый выпивоха?

— Да.

— Я тебе говорил. — Джордж пошевелился и удобно положил ногу поперек ее обширных бедер.

— Ничего подобного. Ты сказал мне, что он умер от сердечного приступа.

— Так оно и было.

— Возможно, но сердце у него сдало, когда он упал с лестницы в вестибюле. Я почувствовала это, когда проходила мимо лестницы, словно услышала пронзительный крик. Разве ты не знал об этом?

— Конечно, знал — и говорил тебе. Одна словоохотливая старушенция рассказала мне. Но это только слухи. Я наверняка говорил тебе.

— Ладно, дело прошлое, но ты не говорил. Ты должен рассказывать мне все, Джордж. Любые мелочи. А ты не сказал.

— Ну, может, и не сказал. Значит, вылетело из головы.

— Домашний врач, наверное, все это замял. Старик, видно спьяну кувырнулся. Какой скандал! Это одно из навязчивых воспоминаний, которые ее угнетают, хотя она и не признается в этом. Семейство Рейнбердов. Фамильная честь превыше всего. В этом все дело.

Джордж почувствовал, как по ее телу вдруг пробежала дрожь.

— Что такое, дорогая?

— Генри опять был в своем репертуаре. Почему он так поступает? Ведь знает же, что я этого не люблю. Не люблю, когда я потом ничего не помню.

Джордж хмыкнул.

— Ну, может быть, после Генри тебе и нечего вспоминать. Но обо мне-то ты этого не скажешь.

Рука Джорджа скользнула вверх, лаская ее левую грудь. Бланш долго лежала, не шевелясь, пока он ласкал ее, потом, когда он придвинулся к ней, спросила:

— Ты что — опять?

Джордж ткнулся носом ей в щеку:

— Почему бы и нет, дорогая? На этот раз будет перламутровое пламя с пурпурным отливом, и пусть Генри лопнет от зависти.

Буш был человеком честолюбивым, но далеко не оптимистом. Он не надеялся на случайное везение в расследовании дела Коммерсанта. Он знал, что подобрать ключ к разгадке сможет, только тщательно проанализировав и сопоставив все имеющиеся факты. Не будучи оптимистом, он легко впадал в уныние. И сейчас он чувствовал, что ничего у него не клеится. Изучив карту и расчеты времени, он понял, что его выводы не имеют под собой твердых оснований. В сущности, если бы такие выводы ему представил подчиненный, он поднял бы его на смех.

Он сидел за столом и смотрел в окно на людей, прогуливающихся по парку в обеденный перерыв, и на птиц, плавающих в озере. Обедать Буш не собирался. Из-за плохого настроения у него напрочь пропал аппетит, и без того весьма умеренный.

На столе перед Бушем лежала карта Англии с вычерченным на ней прямоугольником. Его левый верхний угол находился к западу от Кардиффа в Уэльсе, а правый упирался в Вулидж к востоку от Лондона. Перпендикуляры, опущенные из этих точек, проходили: на западе — через Тивертон, на востоке — через Кроуборо и обрамляли вместе с нижней горизонталью, проходящей южнее острова Уайт, практически весь юг Англии, включая Лондон! Буш смотрел на прямоугольник, недовольно морщась. Где-то на этом пространстве — хотя мало в это верится — расположен дом, где содержались два похищенных члена парламента. Сельский дом, стоящий, скорее всего, на склоне холма, построенный, видимо, из известняка (что предположительно сужает границы поиска до таких районов, как Мендип-Хилс, Котсуолд-Хилс и некоторые другие, хотя известняк нередко используется как строительный материал и за пределами районов его залегания). Где-то в таком районе находится дом, снабжаемый мягкой водой, но вовсе не обязательно мягкость воды природная. Это может быть дом в районе с жесткой водой, оборудованный установкой для смягчения воды. Где-то в таком районе есть дом, в подвал которого залетело или было принесено на подошве перышко. Учитывая неординарность натуры Коммерсанта, это могло быть и перо обычной домашней птицы, и перо какой-нибудь редкой птицы. Или — нельзя этого не учитывать — перо из подушки или метелки для стряхивания пыли. Прямоугольник, который очертил Буш, представлялся ему огромным стогом сена, где он искал иголку. А через час ему предстояло выступать на совещании, проходящем на высшем уровне Скотленд-Ярда, где ведомство Грандисона никогда не жаловали, хотя поддержкой и обеспечивали. Буш должен был осветить положение дел и запросить информацию от местных полицейских участков о каждом доме, который может соответствовать приведенному описанию. У него упало сердце при мысли о насмешливых взглядах, улыбочках, газах, возведенных к потолку, когда он все это выложит. Кто-нибудь пошутит о пожилых дамах с попугаями, пенсионерах с канарейками, о герцогах, в чьих владениях есть озера с водоплавающей птицей и замки среди охотничьих угодий, где полно дичи, а еще — о голубятнях на задворках. Вид у него будет дурацкий — никуда не денешься. Мысль об этом разозлила Буша. Он не дурак, но выглядеть будет круглым дураком. И перед ним будет глухая стена. Ему захотелось снять трубку и позвонить Грандисону, который был в Париже на конференции Интерпола, и сказать ему, что выступление в Скотленд-Ярде надо отменить. Но он знал, что ответит Грандисон, который поймет истинную причину его просьбы: «Раз это все, чем вы располагаете, значит, это им и выложите пусть работают. не бойтесь выглядеть дураком. Дурак тот, кто ничего не делает.»

А потом, чувствуя, как Буш расстроен, спокойным голосом подсластит пилюлю: «Рим не сразу строился.»

В окно Буш видел, как по улице прошли две девушки в мини-юбках, с ногами амазонок, открытыми мартовскому холоду, а следом — длинноволосый юноша в джинсах и кожаной куртке с бахромой. Буша охватила безотчетная злость. наглое, никчемное племя, бесстыдное и нелепое. И в памяти всплыла жуткая маска Коммерсанта. Скотленд-Ярд с ног собьется из-за нее. Такие маски продаются повсюду — и этот чертов Коммерсант, конечно, об этом знал — в десятках лондонских магазинов и по всей Англии.

Буш встал, прошел к шкафчику в дальнем конце комнаты и налил себе выпить. Он отмерил свою обычную порцию, но потом почти машинально удвоил ее.

4

Во время последнего посещения Чилболтона с целью сбора информации о пристрастиях местных читателей газет и журналов Джордж напал на настоящую жилу в образе некой миссис Грэдидж. Эта дама с внешностью Мафусаила (хотя по ее собственным подсчетам ей было всего шестьдесят девять) седовласая, с крупным носом, болтливая и хитрая, в будние дни читала «Дейли миррор», а по воскресеньям — «Ньюс оф де уорлд», кроме того, она читала еженедельник под названием «Пикантные новости». Пикантные новости были отрадой миссис Грэдидж на старости лет. Ничто не ускользало от ее ускользало от ее внимания — ни одна деревенская девочка на первом месяце беременности, ни один намек на скандал или ссору, ни одна сплетня, ни один просроченный взнос за телевизор или машину, приобретенные в рассрочку, хотя она редко выходила из своего домишки с тростниковой крышей, где большую часть для проводила в кресле, покрытом лоскутной накидкой, перед большой вазой с искусственными розами, стоящей на подоконнике. Это была отвратительная старуха с грязным воображением, обожавшая копаться в чужих грехах. Она встретила Джорджа радушно. Хихикая и шамкая плохо пригнанными вставными челюстями, рассказывала, что в молодости у нее отбоя не было от парней. О, она своего не упускала, а теперь некоторые здешние мужчины забывают с ней поздороваться, хотя когда-то с удовольствием тискали ее в амбаре. Джордж, преодолев приступ тошноты, принялся разыгрывать этакого прелестника и был сполна вознагражден.

Ее муж, который давно умер — на свое счастье, подумал Джордж, — был егерем в Рид-Корте у Рейнбердов. Сама миссис Грэдидж время от времени работала у Рейнбердов судомойкой, а потом — поденщицей. То, чего не знала она, знал ее муж. В незримой войне классов для нее было так же естественно подслушивать под дверью или совать нос в лежащее на столе письмо, как для ее мужа — во время охоты незаметно приближаться на расстояние слышимости к господам, когда те закусывали на свежем воздухе, или стоять в старой куртке маскировочного цвета где-нибудь в кустах и сравнивать поведение человеческих особей с брачными играми животных, рыб и птиц, чьи повадки он хорошо знал.

Миссис Грэдидж поведала Джорджу, как Шолто вел себя с женской прислугой, с заезжими дамами, посещавшими усадьбу, и местными матронами. Шолто не настаивал на droits de seigneur [Право первой ночи (фр.)], но частенько его получал. И неутомимо пил с половины одиннадцатого утра до самого отхода ко сну. (Джордж, жаря гренки на кухне и припоминая разговор с миссис Грэдидж, был совершенно уверен, что сказал Бланш о падении старика в пьяном виде с лестницы. неужели он ей все-таки об этом не говорил? А ведь собирался. Наверное, забыл, пока выкладывал остальные сведения. Господи! Только бы Бланш не дала ему нового задания, для выполнения которого пришлось бы снова отправиться к старухе).

Самой многообещающей жилой, которую стоило разрабатывать, были обстоятельства, связанные с младшей сестрой мисс Рейнберд, Гарриет. После разговора с миссис Грэдидж Джорджу не составило труда собрать разрозненные сведения в единую картину, заполняя пробелы при помощи собственного богатого воображения. Обе сестры в молодости были недурны собой, но в отличие от Грейс Рейнберд, миниатюрной и похожей на птичку, ее сестра была несколько долговяза и, в противоположность самоуверенной Грейс, страдала почти патологической робостью и неуверенностью в себе. Когда Гарриет исполнилось тридцать (у миссис Грэдидж была феноменальная память на даты, она помнила, в какой день и какого числа произошли события многолетней давности), сестры примирились с мыслью о том, что им уже не выйти замуж. Грейс, с ее резкостью суждений и разборчивостью, всем кавалерам давала от ворот поворот, а тех, кто ей более или менее нравился, подозревала в стремлении завладеть ее богатством. Что касается Гарриет, то у нее непреодолимым препятствием на пути завязывания любовных отношений стали робость и неуверенность в себе. Если же какой-нибудь решительный мужчина, побуждаемый расчетом или сердечной склонностью, замечал ее, то Шолто (желавший, чтобы сестры жили только ради него, вели хозяйство, давая ему возможность вволю пить и путаться с женщинами) тут же использовал все свое влияние, чтобы отбить у поклонника желание бывать в Рид-Корте. Под личиной внешней благовоспитанности Шолто был грубым неотесанным эгоистом.

Но за три года до Второй мировой войны Шолто угодил в больницу с почечной коликой и пролежал там три недели. И за эти три недели Матушка Природа, улучив момент, сыграла одну из своих злых шуток. Грейс и Гарриет одни отправились на благотворительный бал в близлежащий гарнизон (обычно их везде сопровождал Шолто). Грейс провела вечер как обычно. Гарриет же пригласил поужинать слегка подвыпивший офицер-танкист, ирландец. За ужином она, поддавшись уговорам, выпила лишний бокал вина, почувствовала в себе силы и желание насладиться жизнью и пока Грейс танцевала «Пол Джоунз», офицер увлек Гарриет на заднее сидение своей машины и совратил. Гарриет держала это в тайне от Грейс, отдаваясь новым доселе неведомым переживаниям, и три недели встречалась со своим дружком в лесу у речки, о чем Грейс не подозревала, но зато знал добрейший Грэдидж, у которого было чутье на любое совокупление в радиусе двухсот ярдов. За день до возвращения Шолто офицер вместе со своим дивизионом отбыл на Ближний Восток. Больше Гарриет его не видела и никаких известий от него не получала. Она ничего не сказала Грейс, но когда поняла, что должно с ней произойти, посвятила в свою тайну Шолто, который, выбрав момент, пока Грейс отсутствовала, спешно собрал Гарриет, отвез ее в Нортумберленд и оставил в доме своего верного друга. Здесь в положенный срок Гарриет родила сына, которого через сутки у нее забрали навсегда, и она так никогда и не узнала, где он и у кого.

Только много лет спустя она рассказала Грейс эту историю. К тому времени офицер*ирландец уже погиб, смертельно раненный в танковом сражении под Тобруком.

Вот об этом поведала Джорджу миссис Грэдидж, а он пересказал все Бланш. С особым удовольствием миссис Грэдидж сообщила, что, хотя полгородка знало, что произошло в Рид-Корте и в Нортумберленде, ни Шолто, ни мисс Грейс Рейнберд не догадывались, что их семейная тайна просочилась за пределы дома.

Миссис Грэдидж дала понять, что может еще о многом порассказать, если это интересно. Не то чтобы она любила сплетни и скандальные истории. Иногда, например, любовники встречались в старой рыбачьей хижине, где Грэдидж держал тростник для крыш — сколько парочек прошло через эту хижину!.. Джордж не выдержал и сбежал в «Золотую митру», где залпом проглотил три порции виски, чтобы отбить мерзкий привкус во рту, оставшийся после беседы.

Теперь, жуя подгоревший гренок с джемом, потягивая кофе и думая о Гарриет и о том, сколько ему по заданию Бланш пришлось копаться в грязи, он чувствовал непреодолимое отвращение ко всему этому предприятию. Его счастливая звезда, как видно, сбилась с пути. такая работа и образ жизни явно предназначалась не ему. Нет, кому-то другому — любителю хихикать и шушукаться со всякими миссис Грэдидж. Какой-то чертов болван там, наверху, спутал все карты, и ему, Джорджу, здесь, на земле, выпал совсем неподходящий жребий. Если бы Джордж мог выбирать, он бы предпочел что-нибудь более романтичное и достойное мужчины… Он бы не возражал против роли офицера-танкиста, ирландца, — только чтобы не погибнуть — или тайного агента разведки с блестящими манерами и утонченным вкусом по части континентальных красавиц, старинного фарфора, каких-нибудь японских нэцкэ и прочих редкостей. Он видел себя в роли спасителя прекрасных героинь, вознаграждаемого по заслугам; защитника слабых и бедных, который сражается с тиранией и сокрушает зло.

Он посмотрел на Альберта, лежащего на коврике в кухне, и сердито крикнул:

— Ты что это делаешь, черт этакий?

Альберт жевал утреннюю «Дейли мейл». Джордж выхватил у него газету, помятую и мокрую, и, встряхнув ее, принял решение. Он должен изменить свою жизнь. У него есть способности, обаяние, ум и свои представления о чести. К черту всю эту мышиную возню. От таких, как миссис Грэдидж, его тошнит. И если уж быть откровенным, он иногда чувствует себя неловко с Бланш. Непонятно, то ли она насквозь фальшива, то ли наполовину, то ли просто окончательно спятила с этим своим спиритизмом. В любом случае, он не создан для того, чтобы морочить голову старым дамам и вытряхивать из них чеки на осуществление таких бредовых идей, как храм Астродель. Кем Бланш себя возомнила? Дочерью Соломона? А этот паршивец Генри? Где она его выкопала? Наверное, прочитала о нем в детской книжке «Рассказы о железной дороге Британии». Нет уж, хватит, он достаточно поработал на Бланш. Друзьями они могут остаться — и добрыми друзьями, но он больше не намерен играть в эти игры. Он поедет в Солсбери, прогуляется вокруг собора и спокойно поразмыслит о новой жизни. Лучшего места для этого не найдешь. Потом перекусит в «Красном льве», а после этого отправится к Бланш и все ей выскажет. А может, удастся уговорить ее начать новую жизнь вместе… там видно будет.

Взглянул на Альберта, он произнес:

— Теперь, черт возьми, все пойдет по-другому.

Альберт приподнял седые брови и вильнул хвостом.

В то время как Джордж завтракал и строил планы новой жизни, мисс Рейнберд тоже завтракала — совсем без аппетита, она чувствовала себя разбитой после беспокойной ночи. Гарриет снова приходила к ней во сне и была очень настойчива. Странно — иногда она являлась такой, какой была в молодости, иногда — старой. И этим приводила мисс Рейнберд в замешательство. Но чего она хочет, было совершенно ясно. «Найди моего мальчика. найди его и возьми к себе. Он Рейнберд!»

Когда она произносила «Он Рейнберд!», ее голос звучал, как потустороннее эхо.

Мисс Рейнберд провела ужасную ночь — Гарриет завывала, словно плохая актриса в дешевой мелодраме. Найти ее мальчика, как же! Взять его в Рид-Корт, чтобы после ее, мисс Рейнберд, смерти все досталось ему… Если бы даже она разыскала его, неизвестно еще, что бы это оказался за тип. Взять его в дом означало бы обнародовать эту историю, опозориться на весь Чилболтон, на всю округу. Конечно, она не настолько глупа, чтобы не понимать: кое-кто в городке мог знать о случившемся. Какая же дура была Гарриет! Не потому, что влюбилась — если это была любовь, а не просто физическое влечение, — а потому, что вела себя, как безмозглая деревенская девчонка. Свидания в рыбачьей хижине! Неслыханное легкомыслие! И как она допустила… ну, то есть любой полупорядочный мужчина принял бы меры предосторожности. И что за сын может быть у такого человека? Не трудно себе представить! Ну, хорошо. Предположим, она его разыщет — совсем не обязательно, чтобы он об этом знал. Можно тайком взглянуть на него, и если он совсем никуда не годится, спокойно о нем забыть. можно анонимно сделать ему какой-нибудь подарок, чем-то помочь — лишь бы Гарриет успокоилась.

Мисс Рейнберд слегка вздрогнула, поймав себя на том, что думает о Гарриет, как о живой, и воспринимает ее как некую силу, которую надо умиротворять. все это было очень странно, очень.

Она закурила первую из четырех сигарет, которые позволяла себе за день, налила себе кофе и предалась мыслям о своем одиночестве. На всем белом свете у нее нет ни единого близкого человека. Знакомые — да. Глупые женщины, вроде Иды Куксон, и здравомыслящие мужчины, такие, как ее врач, биржевой агент и поверенный. Но ни единого друга. Некому раскрыть душу. Мисс Рейнберд долго размышляла о своей жизни, о себе и наконец приняла решение.

Она позвонила и, когда вошел дворецкий, сказала:

— Сайтон, через полчаса мне нужна машина. Я еду в Солсбери.

Буш завтракал у себя дома: стакан натурального виноградного сока, кукурузные хлопья с молоком без сахара, а после — яблоко, которое он не доел, потому что оно оказалось безвкусным, как вата. настроение было паршивое, и наедине с самим собой Буш дал волю раздражению. Он не спеша взял со стола оставшуюся половинку яблока и швырнул ее через всю кухню, яблоко ударилось о дверцу холодильника и разлетелось на мелкие куски.

Это не принесло Бушу облегчения. Воспоминание о вчерашнем совещании в Скотленд-Ярде по-прежнему причиняло боль. Они вдоволь поиздевались над ним — заместитель комиссара столичной полиции, два его помощника и еще несколько крупных полицейских чинов. Как же, ведь перед ними был человек Грандисона — многомудрый Буш из ублюдочного ведомства, негласно стоящего над полицией, — который просил их, как сладчайшим голосом пропел кто-то, «установить, из какой подушки в южной Англии выпало перо, которого нет!» Были шуточки и похлеще, и более справедливые. Впервые за время работы у Грандисона Буш попал в такое дурацкое положение. Все они прекрасно понимали, каково ему терпеть все это, и наслаждались его унижением, вымещая на нем всю свою ненависть к ведомству Грандисона. Когда Буш сказал, что, хотя следствие в значительной степени ведется на ощупь, в виду чрезвычайной серьезности дела, всякие попытки умыть руки должны быть исключены, какой-то остряк осведомился: «А какой водой? Жесткой или мягкой?»

При воспоминании об этом Буша передернуло от возмущения. Конечно, они выполнят все, что от них требуется. Это их долг. Но они втайне уверены, что ничего не выйдет. И безумно рады. Он неплохо развлек их, скрасил им серый мартовский день.

Буш прошел в комнату и сел за письменный стол. Недовольство собой корчилось в нем, как змея, пытающаяся сбросить кожу. Он написал письмо жене — холодное и сухое, сообщая ей, что не намерен давать ей основания для развода и тем более затевать бракоразводный процесс на основании доказательств ее неверности. Если она не собирается возвращаться, размышлял Буш, пусть сидит и ждет пять лет, чтобы получить развод и снова выйти замуж. Или вымаливает у него согласие на развод. Пусть уходит, но не скованный узами брака, ее дружок, возможно, скоро остынет, и тогда пусть поживет одна, пока не найдет замену.

Буш дописал письмо, запечатал в конверт и сидел неподвижно, глядя на него. Где-то Коммерсант готовится к третьему удару — хладнокровно, расчетливо, с уверенностью в успехе. А он, Буш, пребывает в полной растерянности. Сегодня утром к его приходу в офис должны поступить сведения из гольф-клубов, которые необходимо проанализировать. Только вряд ли от них будет много пользы.

Прежде чем ехать в Солсбери, мисс Рейнберд позвонила Бланш, чтобы узнать, не занята ли она. Бланш жила в северо-западной части города в тихом богатом квартале, расположенном на холме. Из окон второго этажа открывался вид на спортивные площадки и далее — на утопающее в зелени городище Олд-Сарум и долину реки Эйвон. Слева виднелся тонкий шпиль знаменитого собора, возвышающийся над крышами Солсбери. По ночам на верхушке шпиля зажигался красный огонь для безопасности пролетающих самолетов.

Мисс Рейнберд сидела в гостиной. Входя сюда, она ожидала, что обстановка комнаты, подобно одежде Бланш, будет выдержана в ярких тонах. Сейчас, в одиннадцать утра, Бланш была в длинном пурпурном халате с низким треугольным вырезом. Талию перехватывал красный шелковый шарф. Жемчужное ожерелье на этот раз плотно обвивало шею, а рыжие волосы были распущены по плечам, что делало Бланш похожей на молоденькую девушку (роскошные волосы, подумала мисс Рейнберд, ухоженные и тщательно расчесанные). Гостиная была обставлена со вкусом и выдержана в спокойных. На стене висели две хорошие акварели с видами старого Солсбери.

Бланш сидела, слушая, что говорит мисс Рейнберд. Старушку как подменили. Но Бланш это нисколько не удивило. Она не раз наблюдала подобные перемены в клиентах. Мисс Рейнберд с полной откровенностью пересказала ей свои сны про Гарриет, а затем перешла к любовной истории сестры и к роли, которую сыграл в этом Шолто. Бланш было очень жаль бедняжку Гарриет, хотя она уже и умерла. нетрудно было представить, как все это произошло. Столько лет просидеть взаперти и вдруг вырваться на волю, влюбиться в молодого офицера. Шолто просто негодяй.

Мисс Рейнберд сказала:

— Я понимаю, что эти сны вызваны угрызениями совести. Сыну Гарриет если он жив должно быть за тридцать. Он тоже Рейнберд. И мой ближайший родственник. Все, чем я владею, должно перейти к нему. Откровенно говоря, мадам Бланш, мысль об этом меня пугала. Не из-за наследства, но разыскать его и ввести в дом значило бы предать огласке историю падения Гарриет.

Бланш понимающе кивнула:

— Вам не хотелось менять привычный распорядок жизни. Это естественно. Но теперь из-за угрызений совести вы на это решились?

— Да, именно так. Вот почему я и приехала.

— Вы хорошо все обдумали? Может быть, вам не нужна моя помощь, а надо просто нанять для поисков частного детектива?

— Я думала об этом. Но по некоторым причинам это невозможно. Как бы ни был он осторожен, ему пришлось бы наводить кое-какие справки. В том числе — у соседей. Я не настолько глупа, чтобы думать, будто никто из них ни о чем не догадался в свое время. Ведь не обязательно знать наверняка. Люди просто сопоставляют факты и делают выводы. мне было бы неприятно, если бы мои знакомые и соседи узнали о моих поисках. Но даже если бы я преодолела себя, есть еще более серьезное препятствие, когда Шолто умер, я просмотрела все его бумаги в надежде найти сведения о том, как он обеспечил ребенка.

— И ничего не нашли?

— Ничего. Если такие бумаги и существовали, он их уничтожил. Брат был странный, тяжелый человек и совершенно помешан на чести семьи. Единственной его целью было навсегда отсечь ребенка от Гарриет и восстановить статус-кво в Рид-Корте. Он, конечно, так и не простил сестру.

Бланш улыбнулась:

— Теперь простил, я уверена. Вы когда-нибудь говорили с ним об этой истории?

— Нет, можно считать, что не говорила. Один раз пыталась, но сразу поняла, что он ничего не скажет.

— А этот его друг из Нортумберленда? Ему что-нибудь известно?

— Теперь жива только его жена. Я недавно побывала у нее. Но она ничего не знает. Гарриет рожала в частной лечебнице как замужняя женщина. На второй день появился Шолто с кормилицей и забрал у нее ребенка. Чудовищная жестокость, но Шолто пошел на это. О том, чтобы воспротивиться, Гарриет и не помышляла. не такой она была человек. Как же тут можно рассчитывать на частного детектива, если ему даже не от чего оттолкнуться?.. По крайней мере…

— По крайней мере, в материальном, физическом мире искать бесполезно, так? — продолжила за нее Бланш. — Поэтому вы и приехали и рассказали мне все это. да, мисс Рейнберд?

— Откровенно говоря, да.

— И все-таки вы не верите, что я могу вам помочь?

Мисс Рейнберд замялась:

— Не знаю. Понимаете, трудно преодолеть предубеждения всей жизни. Но если что-то можно сделать, сохраняя полную тайну, я бы хотела… я готова попробовать. — Неожиданно она улыбнулась. — Мне не нравится, что Гарриет изводит меня во сне, мадам Бланш. Я люблю спокойно спать по ночам. Если ребенка — теперь уже взрослого мужчину — можно найти, я готова принять его и выполнить свой родственный долг. Если, конечно, он окажется более или менее приличным человеком.

— Итак, — Бланш встала, — давайте приступим. Посмотрим, что нам скажет Генри.

Заметив растерянное выражение на лице мисс Рейнберд, Бланш тронула ее за плечо.

— Вы должны привыкнуть к тому, что я делаю, мисс Рейнберд. Для меня это просто часть жизни. Мой дар, может быть, кажется вам удивительным, странным, даже пугающим. Но в нем нет ничего необычного. каждый человек в этом мире обладает способностью преодолевать свою телесную оболочку и соприкасаться с незримым миром. Но лишь немногие из нас развили в себе эту способность, потому что тут нужна безоговорочная вера. Генри для меня такая же реальность, как и вы. Мы с ним беседуем, как все люди, смеемся, шутим, спорим друг с другом и так далее. Сейчас мы немного поболтаем с ним и послушаем, что он нам скажет. Он уже давно здесь.

Преодолев искушение оглядеться, мисс Рейнберд спросила:

— Откуда вы знаете?

Бланш улыбнулась и откинула назад длинные волосы:

— Я его чутьем чую, мисс Рейнберд, — она засмеялась. — Да не смотрите вы на меня с таким изумлением. Если бы вы завязали себе глаза и заткнули уши, а в комнату вошла бы сильно надушенная женщина, вы, конечно, почувствовали бы это. Иногда я определяю присутствие Генри по эфирным вибрациям, иногда — по его ауре, которую я различаю внутренним взором совершенно отчетливо, а иногда — по тонкому аромату, который может сопутствовать его появлению. В последнем случае это что-то вроде смешанного запаха вереска и дыма костра. Такой запах ассоциируется с мужественностью и природой.

Бланш подошла к окну и задернула полупрозрачную занавеску:

— С противоположной стороны улицы видно, что делается в комнате. Нам не нужна темнота, но необходимо уединение. Со временем… когда у меня будут деньги, я построю храм… храм для общения с миром духов, чтобы оттуда приходила к нам любовь, утешение и помощь.

Повинуясь внезапному порыву, мисс Рейнберд сказала:

— Мадам Бланш, вы просто удивительная женщина.

В полумраке комнаты Бланш покачала головой:

— Нет. Это вы удивительная женщина, мисс Рейнберд. Я самый обычный человек, я лишь использую способности, дарованные мне Богом. Вы наделены теми же способностями, и все люди ими обладают, но, как ни странно, никогда не вынимают их из своего рождественского чулка; они с восторгом и жадностью набрасываются на другие подарки, которые, как им кажется, побольше и покрасивее. Ну вот, теперь поступим так же, как в прошлый раз. Сядьте свободно, расслабьтесь, и давайте послушаем нашего Генри. Надеюсь, он сегодня не ударится в лирику.

Мисс Рейнберд поудобнее расположилась в кресле, сказав себе, что на этот раз она действительно расслабилась. Она сделала шаг вперед — приняла решение. Нет, она не собирается отказываться от здравого смысла, но она чувствует в мадам Бланш некую энергию и проницательность, которые никогда ни в ком не встречала прежде. Есть что-то успокоительное в возможности отказаться от самостоятельности и на время предаться воле другого человека.

Она наблюдала за мадам Бланш, которая откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Мадам Бланш дотронулась до своего жемчужного ожерелья, потом опустила руку и сжала концы красного шелкового шарфа, перехватывавшего ей талию. Некоторое время она глубоко дышала, плечи и грудь ее высоко вздымались, потом дыхание стало ровнее и вскоре, казалось, совсем пропало. Мадам Бланш сидела, как восковая фигура: мускулы лица расслабились, рот приоткрылся, и была видна влажная от слюны внутренняя часть нижней губы.

Внезапно мадам Бланш воскликнула:

— Генри?

Последовало долгое молчание, потом она произнесла почти сердито:

— Генри, не упрямься! Здесь сидит женщина, которая нуждается в твоей помощи. Ты отлично знаешь, кто она.

Снова последовало молчание, а потом мадам Бланш повела разговор с кем-то, чьи слова не были слышны:

— Да, да, поняла. Я их увижу? Но почему ты не хочешь объяснить?.. Да, понимаю. Им надо подготовиться… Для них это сложно… Да, я их вижу. Молодую женщину и мужчину на берегу реки. Женщина — блондинка, в руках у нее шляпа… соломенная шляпа. А мужчина в военной форме.

Мадам Бланш помолчала, потом заговорила очень быстро:

— Да, я вижу мальчика… Боже мой, Генри, ну и вид у него! — Она рассмеялась. — Ох уж эти мальчишки! Но что у него на запястье, Генри?.. Да, я вижу какой-то предмет у него на руке. Никак не рассмотрю, что это такое… Ох, Генри, ты как будто показываешь мне семейный альбом и ничего не объясняешь. Кое-что видно совсем смутно… А, вот очень милая картинка… Женщина с младенцем на руках. Она весела, ребенок улыбается. Это Гарриет? Нет, по-моему, не она… Она же была блондинкой… Генри! — в голосе мадам Бланш послышалось раздражение. — Ну почему ты упрямишься? Ну пожалуйста, помоги нам узнать, что случилось с ребенком. Где он сейчас? Ты только вызови их… Спроси у них… Ну почему нет?.. Ну ладно, не можешь не надо. Я не буду настаивать. Но раз они сейчас не появятся, скажи мне вот что… Скажи, у него все хорошо? Да? Ну вот, это уже кое-что. Он женат? — Мадам Бланш вдруг вздохнула. — Ну да, понимаю. Ведь такое у нас уже бывало. Но ты мог бы заранее предупредить меня, что ничего не выйдет… Да, конечно, она поймет… да, да… да-а да-а, — нараспев, сонно протянула мадам Бланш, и голос ее замер.

Мисс Рейнберд не сводила с нее глаз. Мадам Бланш полулежала в кресле и дышала ровно, как будто спала. Но некоторое время спустя она медленно открыла глаза, вздрогнула и очнулась.