— Вот видишь, — озабоченно повторил Андрюшка.
— Подожди, — сказал Валька.
Колонка начала мелко вздрагивать. Отозвалась булькающим кашлем. Потом в ней захрипело, заклокотало, и вдруг упругая струя грянула по ведёрному дну.
Полведра набралось в три секунды. Валька выпрямился, и рычаг скакнул вверх. Колонка обиженно фыркнула, погудела и успокоилась. Валька сказал:
— Такой у неё характер.
Андрюшка взглянул на колонку с уважением и потянулся к ведру.
— Подожди, сниму, — сказал Валька. — Утащишь столько?
Андрюшка приподнял ведёрко.
— Я больше могу.
— Хватит, — решил Валька. — Тебе же на третий этаж тащить. — И спохватился: — Андрей! А ведь у вас же водопровод!
— Да… водопровод, — как-то нерешительно сказал Андрюшка. — Он только булькает, а из крана пузыри идут. А умываться ведь надо. И чай кипятить. Много надо.
— А кроме тебя, никого нет, чтобы воды принести?
— Есть… А я ведь тоже есть.
— Ну ещё бы. Ты, конечно, есть… Да оставь ты пока ведро!
Андрюшка послушно опустил ведёрко и выжидательно глянул на Вальку. В меховой шубёнке и большой лохматой шапке он казался полным и неуклюжим. Но Валька-то знал, что в тёплую одежду закутан узкоплечий, худенький первоклассник.
Валька стал наполнять свои вёдра. Он наливал воду почти доверху. Что же было делать? Не тащить же при Андрюшке по полведра…
— Пойдём, — сказал он.
— Куда?
— Ну, не кудахтай. Сам же говорил: умываться надо, чай кипятить. Вот и будете кипятить.
— Ну, Валька… — без всякой радости проговорил Андрюшка. — Не надо. Я сам.
— Ты сам, а я тоже сам. Хуже тебе, что ли?
Андрюшка две секунды размышлял. И вдруг обрадовался:
— Правда, пойдём! Ты и я. — Он словно о чём-то вспомнил или что-то задумал. Но было ещё не очень светло, и Валька не разглядел его лица.
От колонки до Андрюшкиного дома столько же, сколько до Валькиного. Но вёдра-то были почти полные. Руки просто чуть не оторвались. Левое ведро зацепилось кромкой за штанину, и вода ледяным языком скользнула за голенище валенка. Валька зашипел от досады и холода.
— Что? — спросил Андрюшка, не оглядываясь. Он усердно тащил своё ведро впереди.
— Ногу промочил, — буркнул Валька.
— Я тоже, — утешил Андрюшка.
Пока Валька по одному втаскивал вёдра на третий этаж, Андрюшка терпеливо ждал у двери. Дождался и толкнул дверь плечом.
— Мама, я пришёл! И ещё Валька пришёл!
Вальке стало неловко: будто в гости напросился.
Раньше он приходил сюда только два раза, и тогда никого, кроме Андрюшки, в квартире не было. А его родителей Валька видел лишь издалека, на улице.
Он поставил вёдра в маленьком, ярко освещённом коридоре и подумал, что хорошо бы теперь сбежать. Но без вёдер не сбежишь.
— Валька пришёл! — вновь жизнерадостно сообщил Андрюшка.
— Не труби ты, — прошептал Валька. Из комнаты шагнул Андрюшкин отец. У него были лохматые брови, большой лоб с залысинами и широкий, какой-то удивительно добрый подбородок. Человек этот сказал смеющимся голосом:
— Хороший день начинается с хороших гостей. Здравствуй, Валентин. — Он протянул большую ладонь.
Валька зубами сдёрнул заледеневшую варежку и неловко подал руку.
— А это что? — Андрюшкин отец увидел вёдра.
— Вода, — тихо сказал Валька. И подумал, что всё получилось глупо. Обошлись бы и без его помощи.
— Ага… — протянул отец. — Ну конечно… — И спохватился: — Пошли в комнату! Светлана, смотри…
— У меня валенки мокрые, — попробовал сопротивляться Валька. — Я лучше…
Договаривать не стоило, потому что он уже стоял в комнате. И внимательными Андрюшкиными глазами на него смотрела совсем молодая Андрюшкина мама.
— Наконец-то! — сказала она. — А то мы каждый день слышим разговоры о таинственном Вальке и никак не можем на него посмотреть.
— Какие разговоры? — слегка обалдело начал Валька и умолк. Сообразил, что следовало бы для начала сказать «здравствуйте». Но теперь здороваться было уже смешно.
Его выручил Андрюшкин отец.
— Разговоры всё одни, — весело объяснил он. — Валька сказал, Валька обещал, надо у Вальки спросить… Приворожил ты нашего доброго молодца, как Марья-царевна. Кстати, чего он там возится?
Валька выглянул в коридор. «Добрый молодец» сидел на полу и тянул с ноги промокший чулок. Чулок тянулся медленно и потому казался бесконечным.
— Тебя отец зовёт, — мрачно сказал Валька. Андрюшка пружинисто поднялся. Снятый наполовину чулок потянулся за ним к двери и оставил на полу длинную сырую полосу.
— Ты что же это? — упрекнул отец. — Пригласил человека и бросил.
Андрюшка устроился на стуле.
— Валька, ты садись, — попросил он. — Ну, Валька… Ты разденься и садись. Я сейчас.
Он снова потянул чулок, но теперь почти не спуская с Вальки глаз. Только изредка и быстро поглядывал на отца и мать. Словно спрашивал: «Ну, как вам нравится мой Валька?» Потом деловито сказал:
— Мы с ребятами будем крепость строить. Валька, ты нарисуешь? Надо план.
— Да ладно… дома, — ответил Валька и глянул украдкой под ноги: слишком ли заметные следы оставляют валенки?
— Рисуешь ты очень неплохо, — серьёзно заметила Андрюшкина мама. Валька насторожился.
— Андрей наш вообще заявляет, что ты настоящий художник, — объяснил отец. — Видишь, и рисунок твой вывесил на самом видном месте. Хороший портрет.
Валька взглянул на стену и охнул про себя.
На розовой штукатурке, над маленькой Андрюшкиной кроватью, висел альбомный листок. Он был закрыт стеклом и окантован полосками синей бумаги. Будто эскиз или гравюра настоящего художника. На листке был Андрюшка.
А живой Андрюшка сидел на стуле и с удовольствием поглядывал то на Вальку, то на свой портрет.
«Обор-р-рмот, — подумал Валька. — Устроил тут выставку!»
Если бы он знал про такое дело, ни за что бы не отдал рисунок.
Валька снова бросил взгляд на листок. Да, а нарисовано было, пожалуй, неплохо. Валька теперь это видел. Ведь он смотрел на свою работу свежими глазами, словно посторонний человек. Потому что рисовал Андрюшку он очень давно — четыре месяца назад. В августе.
Август начинался плохо. Валька приехал из лагеря и затосковал.
Лагерь был большой, в нём отдыхали ребята из разных городов области. Теперь они разъехались кто куда. Несколько человек из отряда жили где-то на другом конце, на незнакомых Вальке улицах.
Чтобы не бередить душу. Валька срезал с рукава синий треугольник с вышитыми барабанными палочками.
Он решил навестить своих одноклассников, ребят из бывшего четвёртого «А». Зашёл к одному — тот с родителями на юге. Постучался к другому — тот на даче. Третий читал какую-то книжку про полёт на Венеру. Поднял на Вальку непонимающие глаза, поморгал и сказал с вежливым зевком:
— А, Бегунов! Привет. Ты теперь не в нашей школе будешь?
— В новой, — чуть виновато объяснил Валька. — Она ближе. Я не хотел, а родители перевели.
— Всё равно, — лениво сказал бывший одноклассник и опять зевнул. — От нашего класса ничего уже не осталось. Половина — по новым школам, половина — по другим классам…
— Ну, пока, — вздохнул Валька.
— Ага… Пока.
Одиночество — как болезнь.
Конечно, Валька не сидел целыми днями с постным лицом и не вздыхал, как паровоз. В кино ходил, книжки читал, на соседний пруд бегал, потому что август стоял на редкость жаркий.
Валька выходил во двор, прыгал через забор и шёл бродить среди новых домов. Эти пятиэтажные корпуса с трёх сторон обступили старый деревянный квартал. Когда Валька уезжал в лагерь, почти все они были пустые. А сейчас в них жили.
Во дворах и на соседнем пустыре ещё не были убраны кучи битого кирпича, обрезки труб и расколотые бетонные блоки. Незнакомые ребятишки целыми днями что-то строили из обломков.
Самым старшим из этих строителей было лет по шесть или семь. Других ребят, повзрослее, Валька ни разу не встретил, а лезть в малышовые игры было неудобно.
Валька уходил на заросший бугор за пустырём, ложился в траву и смотрел на дома. Они были ярко-розовые, зелёные, светло-коричневые — расчерченные белыми клетками и разноцветными полосами. Пёстрые, прямо сказочный город.
Шумела трава, а вдалеке ровно и неутомимо, как барабанщики, били пневматические молотки.
Валька привык быть здесь один. Два раза он даже приносил сюда альбом. И он очень удивился, когда его потревожили. Нарочно потревожили. Он лежал в траве, когда услышал шелестящие шаги и увидел перед собой маленькие пыльные сандалеты. Валька поднял голову.
Над ним стоял Андрюшка.
Валька уже тогда его знал. Не очень хорошо, а так, по имени. Потому что Андрюшка жил в доме, который заселили ещё весной. Но никогда никаких дел с Андрюшкой Валька не имел, даже не разговаривал. Какие у них могут быть дела и разговоры!
— Валька, — сказал Андрюшка, — помоги нам утащить доску.
У него были светло-коричневые, какие-то золотистые глаза. Смотрел он прямо и доверчиво, будто всё так и нужно. Будто Валька сию секунду вскочит и неизвестно зачем куда-то что-то потащит.
— Какую доску? — нелюбезно спросил он.
— Обыкновенную тяжёлую доску, — терпеливо объяснил Андрюшка и развёл маленькие ладони. — Вот такую широкую. Мы её под кирпичами раскопали, но она сырая и тяжёлая.
— Вы раскопали, а я должен тащить её, сырую и тяжёлую, — уточнил Валька. — Так?
— Ты с одного конца, а мы с другого, — сказал Андрюшка. Видно, не понял он Валькиного ехидства и смотрел всё так же — открыто и доверительно. Только нетерпеливо шевельнулись плечи, — Ну, Валька, встань… Ну пожалуйста.
Ровно и напряжённо стучали пневматические молотки. На руках у Андрюшки были длинные белые царапины.
Валька встал.
— Зачем вам доска?
— Для парохода.
Пароход был устроен просто: низенькие борта из фанерных обломков, помятый обрезок водосточной трубы посередине, длинная палка с перекладиной — мачта. Не хватало только палубы и руля.
Доску положили внутри бортов на кирпичные подставки. Она прогибалась и покачивалась, будто настоящая палуба расшатанного парусника. Велосипедное колесо для штурвала принёс Павлик — удивительно тихий семилетний мальчик.
— А вечером будут сигнальные огни, — тихонько сообщил Андрюшка. Он словно делился с Валькой секретом в благодарность за помощь. — У нас батарейка есть и две лампочки.
— Сигнальные огни бывают цветные, — заметил Валька. — С одной стороны зелёный, с другой — красный.
— Цветных нет, — со вздохом сказал Павлик.
— Где их возьмёшь, цветные-то… — мрачно произнесла коротко остриженная девчонка Ирка.
— Может быть, выкрасить лампочки? — задумчиво спросил Андрюшка и с ожиданием стал смотреть на Вальку.
Если бы они строили какую-нибудь ерунду и если бы Валька был чем-нибудь занят… Но они строили корабль. А Валька всё равно томился от безделья и одиночества. Он сказал:
— Пойдём.