На бегу

Дверь закрылась. Еще некоторое время из коридора были слышны перечисления регалий Эдгара.

Рональд открыл верхний ящик стола, достал пузырек, высыпал на руку капсулы, пересчитал их и убрал обратно. Нажал на телефоне единицу. После долгой череды гудков, комнату заполнил голос.

– СЛУШАЮ.

– Осталось семь капсул.

– КОГДА ЗАКОНЧАТСЯ, ЗАЙДЕШЬ.

– Можно вопрос?

– ДА.

– А почему нельзя даровать им настоящую смерть, конец существования?

В комнате повисла вязкая тишина. Рональду показалось, что она длится вечно. Он медленно потянулся к кнопке «отбой».

– ЕСЛИ БЫ Я ЗНАЛ, КАК…

Рональд застыл, слушая биение коротких гудков.

Бронза

Ты сидишь, ноги по щиколотку в воде. Она такая теплая, что почти не ощущается. Вдалеке плавно скользит пароход. Блики солнца отпружинивают от волн. Слышен чей-то звонкий смех. Брызги от разыгравшихся ребятишек попали на твое лицо, и почти сразу же высохли от жаркого солнца. Ты смотришь на кромку горизонта, такую тонкую, практически незаметную в это время дня.

Скоро солнце опустится ниже, и линия, разделяющая землю и небеса, станет явной и отчетливой, но лишь до прихода ночи, которая поглотит собой это разделение. Ночью все равны. И ангелы, вышедшие покурить на крышу после долгой, утомительной смены хранителей чьей-то жизни. И черти, сбежавшие в парк и радостно уминающие несколько порций мороженого наперегонки. Ночь учит нас принимать все серым, с мягкими, нечеткими очертаниями, не дает разглядеть, где заканчивается собственная рука, протянутая в безграничную темноту. Дает привыкнуть к чувству, что все – одно целое и то, что ты ощущаешь себя отдельным организмом, лишь мимолетная иллюзия разума.

Твои ноги все еще гладят волны. Яркая, сочная, как апельсин, Луна выстраивает дорожку из пляшущих зигзагов. Желтую дорогу, ведущую в сказочный город, где волшебник может исполнить любое желание. Нужно лишь побежать по этой дороге, отворить ворота замка и, набравшись смелости, произнести свое желание. У тебя есть одно, самое важное, но ты сидишь, а желтая дорога все бледнее. Ты готов выкрикнуть свое желание в этот серый утренний туман, но уже слишком поздно.

Волны приносят прохладу. Ветер окреп, и пена гребней достает почти до колен. Луна растворяется, а бледный ее отпечаток еще долго висит, не желая покидать утреннее небо.

Солнце начинает припекать твою панаму, тепло плавно распространяется, и через час ты полон покоя и безмятежности. Все смутные, неясные мысли, терзающие ночью, покинули. И сладкое томление заполняет все вокруг. Ровное биение волн, словно сердце матери, которое слышит малыш в утробе. Звонкие крики чаек, мягкое шуршание песка под ногами загорелых и счастливых курортников.

Из ресторана доносится тихая музыка и запах жарящегося шашлыка. Солнце уже в зените, и жар просто невыносим. Ты завидуешь плещущимся неподалеку малышам и ныряющей с головой девушке, но сидишь не шелохнувшись и безмятежно смотришь вдаль. Туда, где еще нет горизонта, но он скоро появится с первыми сполохами заката. Туда, куда потом будет звать тебя лунная дорожка, по которой захочется добежать до сказочной страны и прокричать:

– Я хочу покинуть бронзовую плоть, побежать босыми ногами по теплому песку и стать живым!

Пузырьки

Кажется, что на поверхности появляются буквы из пузырьков, и растворяются так быстро, что я не успеваю их прочитать. Я смотрю в темную глубину и хочу узнать ответ. Хотя, нужен ли мне ответ, да и на какой вопрос? В чем смысл жизни? Не. Какое у меня предназначение? Та нафиг. Как стать счастливой? Может быть. Ответ наверно есть. Может это пузырьки. Колючие, щекочущие пузырьки, которые возвращают наше, непрерывно улетающее в небеса сознание на землю. Чтобы хоть на миг постараться быть здесь и сейчас. И какая разница зачем, просто быть. Я есть.

Огни в темноте

Это всё-таки одна из прекрасных вещей в этом мире. Я помню свой печальный повторяющийся сон детства, как я падаю с необычайной высоты сюда, в себя. И тут совсем неуютно, тесно и холодно. Но откуда можно упасть, если падать так долго? Конечно со звезд, с самой большой и яркой, вот этой.

– Мама, что это?

– Луна.

Вот с нее.

Я стою босиком у двери балкона, прижимаюсь лбом к ледяному стеклу и смотрю на эти огни в темном небе и на Луну, с которой упала. Повторяющийся сон с возрастом стал сниться реже, но любовь к огням осталась.

Я люблю ходить в кино. В детстве я ходила туда редко. Родители выбирали фильм, узнавали, пустят ли со мной, а мне было все равно, что там показывают, потому что главными были три вещи. Вкусные пирожные в кафе кинотеатра, которые можно было взять с собой в зал и хрустеть назло так звонко, что порой оборачивались соседи. Красные бархатные дорожки, по которым так приятно ходить. И, конечно же, огни в темноте. Мигающие, сменяющие друг друга огни. Ты смотришь на них и тебе чуточку легче, ты чуть-чуть дома – на Луне.

Была еще елка. Прекрасная, пульсирующая разноцветными лампочками гирлянды. Все новогодние праздники, и даже пару недель спустя, мне разрешали засыпать, смотря на эту необычайную красоту. Они загорались и гасли, и вновь разрезали своим светом тьму и уходили в нее. Тому, кто изобрел елочную гирлянду, положен отдельный рай класса люкс. Самый райский, как эта бесконечная счастливая радость детских сердец. Изобретателю ночника тоже полагаются бонусы. Маленькая, уютная лампа, рассеивающая всех чудовищ, успевших поселиться в твоем маленьком сознании и почему-то обожающих устраивать массовый парад по ночам.

Как хорошо, что с годами растет лишь тело. И по-прежнему хочется смотреть на звезды в ночи, даже с ложью себе взрослому о том, что это романтично, поэтично и другой бред. Это огоньки из детства, огоньки в ночи. Они бывают разные – квадраты желтых окон в полу-спящем доме; фары бегущих машин; красные вспышки самолетов, идущих на посадку; бубнящий, мерцающий телевизор, под который засыпает отец; гирлянды осветительных столбов вдоль дороги маленького города, где ночью горят лишь они; технические прожектора на заводских конструкциях, издалека похожие на летающие тарелки, зависшие над землей. А еще светлячки – настолько волшебные, особенно если вокруг густой лес, темный, страшный, несмотря на то, что это лишь парк, и даже асфальтированная аллея не портит древнего, поднимающегося вдоль позвоночника холодного страха приходящей тьмы.

Физики выдвигают теорию, что все вокруг когда-то было вспыхнувшим огоньком в бесконечной тьме.

***

Отражение было лучше оригинала, загадочнее, мягче. Оно несло чистую силу идеи без застывшей окаменевшей материи. Отражение колыхалось, жило и дышало, повинуясь течению мира, времени и самой жизни. Оно менялось, как и оригинал, но делало это более явно, отчетливо, артистично. Иногда заигрываясь этими изменениями настолько, что создавало заметные отличия. Это порой беспокоило внимательных горожан, которые вместо того чтобы погружаться в себя, любуясь бликами воды, изучали отражение города в ней.

Продавец мечты

– Сколько стоит ваша мечта? Сколько вы готовы за нее заплатить? Вот здесь простые. Недорого. А эта полка уже премиум класс. Есть еще эксклюзив на заказ. Очень дорогая. Одна в своем роде. И любая из них может стать вашей.

– Готов отдать жизнь.

– Зачем мне ваша жизнь? Я продавец. А времена рабства прошли. Что мне делать с вашей жизнью? Уходите и возвращайтесь с деньгами.

Дверь лавки закрылась, и когда входной колокольчик перестал звенеть, Лион спросил:

– Дедушка, ты же сам говорил, что настоящая мечта всегда стоит жизнь.

– Говорил.

– Он был готов платить.

– Ага.

– Почему ты не продал?

– Он не был готов платить мне. Тебе ведь нужны новые ботинки, а бабушке шаль.

– Я запутался.

– Мы лишь посредники в этой сделке, как и многие другие. Мы берем свою комиссию, и берем ее деньгами. А жизнь – является платой для самой мечты, которую получает человек.

– Значит, купить можно только одну?

– Некоторым удается сторговаться и оплатить своей жизнью несколько. Но не надо обманываться. Мечты всегда забирают свою плату.

Последний шедевр

Он знал, что скоро умрет. И за несколько дней до смерти он пришел на площадь перед музеем и, собрав людей, сказал:

– Я оставляю здесь свое вдохновение, потому что не вправе его брать туда, где не смогу творить, и после моего ухода каждый сможет любоваться им и использовать, если посчастливится.

Голос

– Почему ты сидишь и ешь колбасу?

– Не понял.

– Почему ты ничего не делаешь?

– А что мне делать?

– Почитай. Когда ты последний раз читал?

– В технаре.

– Ну вот, выучи что-нибудь.

– Нахрена?

– Чтобы стать лучше.

– Мне не надо.

– Всем надо. Совершенствование – путь всех мыслящих существ.

– Я уже.

– Этот путь бесконечен.

– Тогда вообще смысла нет.

– Ты заболел?

– Да вроде, в норме.

– Да где же, в норме. Ты посмотри, что с твоими чакрами!

– Икрами?

– С биополем. Оно все в омерзительных сгустках липкого страха, злобы и… О! А это зловонное зеленое пятно. Ты что, пил алкоголь?

– Ну да, бухнул вчера с друзьями.

– Да ты неадекватен.

– Адекватен, иначе бы не пришлось платить алименты.

– Ты несешь какой-то бред.

– Это ты несешь бред с какими-то икрами и чтением.

– Соберись, вставай, прими позу дерева.

– Какого дерева?

– А ты случаем, не падал? Тебя по голове не били?

– Били. Пару раз кирпичом, один раз монтировкой. Но все нормуль, зажило.

– Видимо, не все. Ты меня слышишь, понимаешь, но в остальном какая-то беда.

– Ага слышу, Гога сказал, что крутой приход, глюки и голоса.

– Ты под наркотой?

– Ага.

– О боже, Антон, ты что с собой творишь!

– Я Вася.

– Так, подожди. Москва, улица Талалихина, 18, квартира 5. Антон Бривко.

– Адрес этот. Антона тут больше нет. Теперь тут я живу.

– А где Антон?

– Этот чудик собрал свои кристаллы, ковры с вышивками, книги и укатил в этот, как его, шабан, шамбал. А мне пожить тут разрешил.

– Тогда все ясно. Ошибочка вышла. Мне замену на работе дали, а данные видимо старые. Извините за беспокойство. Кушайте дальше.

– Спасибо. Я провожу.

– Что вы, что вы. Лучше я сам. Приятного вечера.

Выход

Гремело. Ливануло. Выдохнул, словно ожил. Глубоко задышал влажным густым воздухом, словно наелся дождя. Вдалеке сверкало, озаряло черное небо фиолетовыми вспышками светомузыки. Большая ночная дискотека. Но это уже не важно, главное включило. Сел писать. Вот, пишу. Что пишу, еще неизвестно. Но уже пишу – это главное.

Осенним погожим утром она развешивала постиранное белье на веревке во дворе. Двор был старым, маленьким и тупиковым. Вокруг кусты, считающие себя деревьями, начинали красить первые листья в желтый цвет. Так оно и бывает. Вначале ты – крохотная очаровательная почка. Ты выглядываешь из кокона своим юным, еще нежно зеленым уголком. Потом набираешься сил и раскрываешь миру свою ослепительную сочную зелень. Поворачиваешься к солнцу и радуешься каждому дню. А потом это же солнце палит тебя своими обжигающими лучами, и ты огрубеваешь, темнеешь и покрываешься пылью. И вот солнце начинает жалеть тебя и светит реже и мягче. Но на смену ему приходит перерождение твоей дымной огрубевшей зелени в желтый саван, в котором ты отправишься в свой последний путь к тлену во имя вечной жизни.